История Церкви 4 страница

3. ИИСУС ХРИСТОС явился, когда настала «полнота времен» (Еф I, 10; Гал IV, 4). Основное содержание этих великих слов св. Павла относится к истории спасения; полный же их смысл, дающий ключ к пониманию истории, раскроется только тогда, когда мы увидим, что эта «полнота» — «исполнение» — осуществилась на всех уровнях культуры того времени.

Чтобы не понять нижеследующее превратно, нужно учитывать, что эту «полноту времен», о которой пойдет речь, не следует представлять как некую основу, которую христианское благовестие, так сказать, естественным образом дополнило. Речь идет, напротив, об определенном духовном, религиозном настрое умов и душ (впрочем, нередко граничащем с суеверием), очень разнообразном в своих частных проявлениях, на который христианское благовестие смогло опереться, но путем его переосмысления, часто самого радикального. Таким образом, «Исполнение» ни в коей мере не означает, что христианство не было противополож ным и противоречащим миру. Большинство христиан античной эпохи, вопреки всем своим связям с языческим, особенно с греческим миром, ощущали себя как нечто «новое», противостоящее мудрости и культуре этого мира; они были отозванными из мира сего. Аутентичное понимание личности распятого и воскресшего Господа было именно таким: Он есть абсолютное Начало.

Приуготовление жизни и служения Иисуса вплоть до наступления этой полноты времен совершалось (а) главным образом в истории избранного иудейского народа и также (б) в истории греко-римского язычества.

4. Приуготовление в иудаизме. а) В иудейской религии ко времени Иисуса сформировались разные направления. Для судьбы Иисуса и Его учения стали важными прежде всего два из них. Одно распространилось в Палестине, другое— за пределами Земли обетованной — во всех крупных городах Римской империи, то есть среди иудеев диаспоры (рассеяния). Для палестинской ветви характерны преимущественно необычайная узость и консерватизм, стремление отгородиться от всего неиудейского, правда, выраженное не в одинаковой степени.

К этой ветви относились саддукеи, фарисеи и ессеи.

Саддукейство получило развитие в областях, открытых эллинской культуре. Оно сформировалось довольно рано, когда вера в воскресение еще не стала общим достоянием иудеев, и вследствие этого они отвергали воскресение. Ко времени Иисуса они превратились в политическую партию.

Фарисеи были сплоченнее и замкнутее, что видно уже из самого еврейского названия (Евр. «перушим» — «отделенные» (Словарь библейского богословия. Брюссель, 1974). — Прим. ред.). Они представляли собой объединение хасидов (благочестивых). Ко времени Иисуса из них состояла группа книжников.

Ответвлением хасидовбылитакже ессеи (эссены). Они объединялись в группы, устроенные подобно монашеским общинам (безбрачие, общая молитва; аналогичные общины существовали в Египте — «терапевты»). В последнее время по рукописям, найденным в пещерах у Мертвого моря (находкам, конечно, еще весьма спорным и неоднозначным), стало известно особое объединение Кумранских эссенов, среди которых выделяется исключительная личность их духовного вождя — «Учителя мудрости». Возможно, с ними был связан Иоанн Креститель.

Фарисеи стремились к праведности прежде всего через буквальное выполнение многочисленных отдельных предписаний «Закона». В этом проявлялись их поверхностность, самодовольство и лицемерие, за которые их резко порицал Иисус (Мф 23, 23 и сл.).

Но иудаизм фарисеев обладал и внутренней силой. Лучше всего это показывает тот факт, что он смог заставить беззаветно служить себе такую благородную душу, как Павел (см. § 8). Это был опасный идеал, которому иудаизм в конечном счете принес себя в жертву, но все же идеал. Это было гордое осознание себя носителями иудаизма со всей его неповторимостью и исключительностью, возрожденного в героической борьбе Маккавеев, и сильнейшее стремление хранить себя от всего «нечистого».

б) Иудеи ненавидели римлян, уничтоживших их политическую независимость. Их высшая слава была в том, чтобы признавать над собой лишь одного царя — Яхве, который на небесах. В свою очередь, римляне и греки тоже относились к иудеям с большой неприязнью. И все же в монотеистической религии, в глубокой внутренней нравственности библейских пророков, многих псалмов и дидактичес ких книг была притягательная сила, делавшая значительное число язычников прозелитами иудаизма (т.е. перешедшими в иудаизм). Некоторые переходили в иудаизм полностью, совершая обрезание и все обрядовые предписания Закона; другие принимали в иудаизме только основы веры в Единого Бога — это известные из книг Нового Завета «чтущие Бога» (например, Деян 2, 5; 13, 43; 17, 17). Существование прозелитов и «чтущих Бога» показывает, насколько сильным было у язычников того времени стремление к благочестию.

в) Притягательная сила иудейской религии и морали более всего проявилась в местах рассеяния. Иудаизм диаспоры, сохраняя суть иудейской религии, избежал чрезмерной узости и консерватизма палестинского иудаизма. Он был доступен миру и всеобъемлющей греко-эллинской философии. В середине II в. до Р.Х. Аристобул из Александрии попытался выявить то общее, в чем пересекаются закон Моисея и греческая философия. Их связь ярко проявляется в трудах иудейского религиозного философа Филона Александрийского (современника Иисуса, 25 г. до Р.Х. — 40 г. по Р.Х.). Они сыграли важную роль и в развитии учений Церкви. В них предлагается аллегористическая мистико-философская экзегеза Ветхого Завета и подлинный синтез иудаизма и эллинистической философии. Этот вид иудаизма стал основным мостом между молодым христианством и язычеством. В нем уже присутствует черта, впоследствии ставшая столь существен ной для будущего христианского синтеза: оставаясь твердым и непоколебимым в своих основах, добиваться в постоянном диалоге лучшего понимания этих основ и быть по своей сути открытым для всех духовных ценностей, чтобы донести до людей единственную истинную религию. Совершенно по эллинскому образцу и для эллински образованных людей писал во второй половине I в. свои исторические сочинения и иудей Иосиф Флавий (Antiquitates Judaicae, De bello Judaico [Иудейские древности, Иудейская война]).

г) Иудейская религия изложена в текстах Ветхого Завета, написанных на древнееврейском и частично на греческом языках. Перевод этой священной книги на греческий язык, сделанный, как считается, семьюдесятью книжниками («перевод семидесяти толковников» — Септуагинта) из иудейской общины в Александрии (III—II вв. до Р.Х.), стал великим событием, благодаря которому греческий языческий мир смог узнать ветхозаветную монотеистическую религию. Именно в этом переводе Ветхий Завет стал Священным Писанием древнейше го христианства. Он был не одной из книг христиан, но их Священной Книгой (тексты Нового Завета возникали лишь постепенно и были объединены значительно позже, см. § 6).

Содержание Ветхого Завета — не философия, но религиозное Откровение, боговдохновенное сообщение и свидетельство об истории спасения в Завете Бога с избранным Им народом. Он содержит ясно выраженное монотеистическое учение и основанную на божествен ном авторитете пророков религиозно-нравственную проповедь.

Эта священная книга не только открывает нам иудаизм, в ней мы видим указания и на мессианское время спасения. На рубеже эпох напряженное ожидание близкого прихода Мессии приобрело среди иудеев сильную политическую окраску. Однако «апокалиптическая» литература и пророческие предвозвестия подготовили почву для понимания грядущего религиозного учения о Мессии-спасителе. Так сам иудаизм свидетельствовал в пользу Церкви, когда она вошла в наследие избранного народа.

Вера Израиля в свое избранничество, коренящаяся в Священном Писании и питаемая им, имела великое значение для истории Церкви. Это самосознание, усиленное Господними обетованиями и призванием к проповеди, перешло как законное наследие к христианству. От иудеоцентрического понимания мира и истории оно привело к христианс кому. Содержание его определяет та мысль, что в конечном счете абсолютно все зависит от Бога; для ориентации же самое важное — это возвещение откровения о том, что история движется не по замкнутому кругу, не возвращается постоянно на круги своя, но в истинном развитии стремится к конечной цели, которая раз и навсегда завершит всю историю, — но завершит новым бытием будущего века.

Так христианство наследовало иудаизму, что, в свою очередь, привело к синтезу, в высшей степени плодотворному для Церкви: она обладает правами и славой древнего, почтенного, испытанного прошлого и в то же время является молодой и новой.

5. Приуготовление в язычестве. а) Несмотря на все сказанное, языческие религии в Римской империи на рубеже эпох отнюдь не потеряли своего значения. Общественная и частная жизнь все еще была пронизана жертвоприношениями, прорицаниями и волшебствами всякого рода во славу богов. Многообразно организованный культ отправлялся многочисленным и влиятельным сословием жрецов.

Тогда же к этому прибавились по воле императора культы новых божеств. Прежде всего, наряду с богиней Ромой — воплощением государства — стала окружаться божественными почестями персона императора. Культ императора особенно процветал в восточных провинциях (Восток — вообще родина культа владыки). Культ императора зародился уже при Цезаре, при Августе стал совершившимся фактом, а при Домициане был объявлен обязательным для всех.

б) В языческих религиях того времени было много чисто внешнего. В целом, старая религия олимпийских богов как на Востоке, в Греции, так и в Риме уже давно прошла вершину своего развития. Попытки (примерно в эпоху Августа) вдохнуть в нее новую жизнь имели мало успеха. Философское просвещение и растущее стремление к познанию внутренней сути вещей уже давно преуспели в критике образов старых богов — Кроноса, Зевса и Геры. Навязывание и реальное распространение культа императора свидетельствуют не только о росте религиозности. Культ императора в гораздо большей степени был проявлением неопределенности языческих представлений о Боге, которым были чужды понятия безусловности и святости.

в) Но, с другой стороны, в язычестве этого времени мы находим и подлинные религиозные искания, которые мы чаще всего недостаточно хорошо себе представляем; во всяком случае, они все больше отходили от официально предписан ного и практикуемого государством культа. Образованные люди, если только они не окончательно впали в неверие, спасались чаще всего уходом в философскую религиозность, что нередко приводило их к монотеизму или же к некоторого рода религиозному универсализму. Низшие слои (а иногда и образованные люди тоже) искали спасения и избавления в возрождающихся старых или приходящих с Востока мистериях, в которых под таинственными и впечатляющими внешними символами (такими, например, как ритуальные омовения, «священная пища») надеялись найти искупление и соединение с божеством. Религиозное содержание этих эллинистических мистерий, получивших впоследствии широкое развитие, было, разумеется, весьма разным и часто прямо-таки сомнительным. Особенно это касается мнимых параллелей к христианской идее смерти и воскресения Иисуса: грубое и темное суеверие и идолопоклонство — в отличие от образа Господа, Который есть жизнь (Ин 1,4) и в вере дарует жизнь; нелепая фантазия — вместо многочисленных, исторически достоверных свидетельств тех, кому Иисус явился после Своего Воскресения. И прежде всего важно различие между языческим самооправданием, с одной стороны, и христианским покаянием и благодатным спасением, с другой.

Важнейшим и сильнейшим соперником и противником христианства в течение нескольких столетий был мистериальный культ Митры, включавший посвятительный обряд — своего рода «крещение». В культе Великой Матери (Кибела и Аттис) нам известен обряд тавробоvлия, в котором посвящаемый окроплялся бычьей кровью и этим якобы очищался от грехов.

г) В уже упомянутый процесс углубления духовности внесло свой вклад и римское право. Правда, государство, бывшее толерантным и нетерпимым одновременно, применяло его в высшей степени позитивистски. Но юриспруденция сделала реальной силой понятие «aequitas» — внутренне обоснованной, т. е. выводимой из естественного права, справедливости. Это понятие смогли использовать, например, христианские апологеты второго века: исходя из того, что оно признавалось и языческой стороной, они построили на нем свою резкую критику враждебных христианам правовых принципов и действий государства.

6. а) Эти новые течения языческой религиозности показывают, как наряду с иудаизмом «детоводителем ко Христу» стало и язычество (Климент Александрийский).

Важнейшим фактором, кроме страстного желания спасения, стало развитие в направлении к монотеизму. В философской религиозности оно подготовлялось давно — уже Ксенофаном († 475 г. до Р.Х.), первым монотеистом классической древности, позднее — Платоном († 348 г. до Р.Х.) и Аристотелем († 322 г. до Р.Х.). Всеобщую значимость для духовного состояния эпохи оно приобрело, когда произошел поворот от философии к религии, совершенный в Стое великим греческим мыслителем Посидонием из Сирии (135—50 гг. до Р.Х.). Важнейшими представителями этого направления на пороге новой эры были Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий, а до них — и ученик Посидония Цицерон. Многих образованных современников Иисуса привлекала этическая высота стоицизма. Монотеизм Сенеки и его идеал философа-мудреца внутренне освободили многих от старой веры в богов и тем подготовили их к приятию христианства. С другой стороны, блестящая духовность этого современника апостола Павла достаточно полно отвечала запросам образованных людей, что удерживало их от перехода к христианству. Этика и жизненные ценности стоицизма продолжали сильно влиять на христианскую мысль и впоследствии; отточенность языка Сенеки и некоторые элементы его антропологии вдохновляли многих христианских гуманистов и брались за образец (что позднее, вероятно, внесло в христианское учение о спасении излишне материалистическое начало в ущерб благодати).

б) Еще больше благоприятствовало приуготовлению к христианству практическое преодоление политеизма в результате стремления к единству, пронизывавшего все области культуры Римской империи.

В Римской империи сложилась единая эллинистическо - римская культура; это было завершением длительного процесса, вступившего в свою решающую фазу, когда с походом Александра Великого (334_324) на Восток восточная культура была принесена на Запад. Сильнейшее смешение народов и сопутствующее ему смешение их представлений, особенно в таких больших городах, как Александрия и Рим, приводили к значительному уподоблению богов и их культов (синкретизм; ср. § 16). Тому же благоприятствовало мощное единство Римской империи, в которой повсюду можно было объясниться на латыни и на греческом «койне» и которая имела унифицированную систему управления и широко разветвленную сеть коммуникаций. Идея единства постоянно и многообразно воздействовала на язычников. Политическое единство, так же как и другие объединительные тенденции в культуре и религии, требовали (как своего рода завершения) единого понимания истины, религии, Бога. Этим и была в значительной степени подготовлена почва для благовестия Иисуса, обращенного ко всем людям как таковым (т. е. ко всем людям и народам) и для вселенского единства Церкви.

Римляне были преисполнены сознания, что они являются вершителями мировой истории. Какой же силой явилось это сознание для римлян, ставших христианами! Какой поддержкой для богоугодной миссии Рима как места пребывания папы! Какое значение оно имело для римско-германской империи средних веков!

в) Признание религиозно-нравственной ценности язычества не умаляет ценности христианского Откровения. Напротив, христианство выигрывает, обнаруживая не только заблуждения и распад язычества, но и его ценности, и побеждая в сравнении с ними. Так, в этот решающий момент развития человечества впервые проявилось величие христианского понимания Бога или, скорее, преобразующая сила Благой вести в Иисусе Христе.

При этом, как было уже сказано, следует учесть, что, когда благовестие вступило в языческий мир, все реальное течение частной и общественной жизни, каждый день, каждая неделя и год, торговля и коммерция, словом, все без исключения было, что совершенно естественно, пропитано политеизмом, отпечаток его лежал на всем, что думалось и говорилось. Затемняющее воздействие этого состояния религиозной запутанности на умы людей того времени было совершенно реальным, хотя нам и трудно его понять. История Симона-волхва из времен первохристианства — впечатляющий тому пример, даже когда мы оставляем в стороне некоторые подробности об эманации низших божеств, о материи и человеке, как их описывает Ириней, и придерживаемся только сообщений из Деяний Апостолов (8, 9 сл.): он выдавал «себя за кого-то великого», так что все «от малого до большого» называли его волхвования «великой силой Божией»; притом, что сам он настолько был во власти магического мироощущения, порожденного политеизмом, что совершенно серьезно пытался купить у Петра и Иоанна Духа Святого за деньги.

Величайшая опасность этих и близких им языческих представлений заключалась в том, что люди настолько привыкали к существованию неких градаций и промежуточных степеней божественного, что не мыслили себе абсолютного Бога, по существу своему отличного от всего остального, но все казалось им вытекающим одно из другого и возвращающимся обратно одно в другое в космическо -органическом единстве (см. Синкретизм и гнозис, § 16.2).

г) Несмотря на это длительное приуготовление к христианству на иудейской и языческой почве, все же встает вопрос, почему оно появилось именно в то время, а не раньше. Эта проблема уже тогда занимала христиан и использовалась их противниками как аргумент в споре с христианством⁶. Существуют только два взаимосогласующихся ответа: (1) сокровенные тайны божества непознаваемы (Рим 11, 33); (2) «полнота времен» (Евр 1 сл.) наступила именно в то время по воле Бога, Господина истории.

7. Следующий аспект той же проблемы: несмотря на всю подготовку, христианство оказалось для людей того времени по сути своей чем-то доселе незнакомым и даже неслыханным. Когда оно вошло в мир, то лучшие умы восприняли его как нечто совершенно новое. Христиане — это подлинное «третье колено» наряду с иудеями и язычниками (греками), они подлинно новый народ и «новый союз». Сами христиане именно так воспринимали себя. На чем это основано?

а) Языческому монотеизму этого времени недоставало ясности и исключитель ности. Религиозное движение стремилось к познанию единого Бога, но не достигало Его: другие боги так или иначе продолжали существовать. Понятие «Бог» воспринималось по-разному; в лучшем случае оно означало скорее «верховного», нежели «единого» Бога. Этот монотеизм сосуществовал с пантеизмом или даже с дуализмом (представлением о материи как втором вечном начале наряду с Богом), практически вся жизнь и мышление были пропитаны множеством неясных политеистических представлений (см. п. 6а).

б) Нравственным основам недоставало понятий любви и милосердия — не совершенно, но по большей части. Тонкому и утонченному эгоизму не противосто яли никакие более высокие сдерживающие принципы.

Даже высочайшей этической мысли язычества редко удавалось (разве что Сократу и некоторым стоикам) осуществить единство жизни и учения. Для христианства же именно это требование было решающим. Хотя осуществление идеала часто сильно отставало от требуемого, имело место существенное отличие: христианское учение не ограничивается только абстрактным познанием, в основе его лежит требование неукоснительно следовать ему в жизни. Требование это выдвинуто Богом и исполняется Его силой. Отказ от его исполнения был грехом, христиане относились к этому серьезно.

в) И до того, как явилось христианское благовестие, в людях звучал голос «Закона» — их совесть (Рим 1, 19 сл.). Тем не менее можно сказать, что по авторитетности, результативности и ясности только христианское Откровение дало человечеству совесть. Понятие религии получило новый смысл, самым ценным в человеке была признана его бессмертная душа. Все люди оказываются членами одной семьи (детьми общего Небесного Отца и, следовательно, братьями). Были облагорожены представления о семье и браке (единственность, нерасторжимость, святость; положение женщины⁷). Труд, как и вся жизнь, включается в область веры и таким образом получает существенно более высокую оценку.

г) Христианство — это прежде всего данная в Откровении религия Бога, принявшего человеческий образ как историческая личность: «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор 5, 17). Новое в христианстве — сам Иисус Христос, Его жизнь, Его личность, исполненная чуда, и призыв ко всем и возможность для всех принять участие в этой жизни, через которую все освобождаются от власти греха, которому подпали. И через это Бог делает веру действенной в человеках. Эта вера — решающая сила, она притязает на обладание абсолютной истиной в Иисусе Христе. Она ощущает в себе силы победить «мир» (Ин 16, 33) через обязанность проповеди, возложенную Господом.

Из этого требования, а также из догматической бескомпромисснос ти, точнейшим образом сформулированной апостолом Павлом: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал 1, 8), рождается в христианстве любовь.

Когда мы рассматриваем порознь каждый из названных признаков, мы снова делаем вывод о ни с чем не сравнимой победе истины исключительно в христианстве. В нем исполняется все ценное для человека, любая истина — его истина. «Все истинное, где бы оно ни было сказано, сказано Духом Святым» (Амвросий на I Кор 12).

§ 5. Духовные миры: Израиль, Эллада, Рим, Восток

I. Основные положения

1. Евангелия показывают, что Иисус говорил с образованными, начитанными в Писании фарисеями в Иерусалиме иначе, чем с простыми неграмотными крестьянами и рыбаками из Галилеи. Говоря с одними, Он употребляет слова, образы и понятия, которыми почти не пользуется в разговоре с другими. Для знающих же Писание Он выделяет аспекты Своего благовествования, особенно важные именно для них. Как всякий мудрый воспитатель, Иисус всегда учитывает круг понятий своих слушателей, стараясь пояснить Свое благовестие на близких для них примерах из жизни природы, повседневной жизни и истории.

Этот завет, в котором выразилась величайшая внутренняя свобода, Церковь хранила на протяжении столетий и благодаря этому смогла донести сокровище Евангелия самым разным в интеллектуальном и духовном отношении людям, классам и народам. Уже Павел стал, исходя из этой установки, «всем для всех» (1 Кор 9, 22). Там же, где Церковь отступала от изначальной педагогической мудрости, это так или иначе наносило урон росту Царства Божия.

Ведь, как уже Господу приходилось сталкиваться в Иерусалиме с непониманием и сопротивлением иного рода, чем в Галилее, так это продолжалось на протяжении всей истории Церкви. У образованного человека всегда были свои особые вопросы и трудности, притом у грека иные, чем у римлянина, а у того — иные, чем у жителя Востока. Впоследствии это будет так же для германцев, затем для славян, еще позднее — для народов Восточной Азии, так же останется и для примитивных культур. Перед каждым из народов христианство и понимание его благовестия ставило, кроме общих, еще и особые задачи: попытки ответить на них или даже враждебные усилия воспрепятствовать такому ответу определяют своеобразие церковной истории для различных стран, времен и различных делателей церковной работы.

Итак: историческая жизнь христианского благовестия с самого начала протекала в теснейшей взаимосвязи с естественным характером среды, в которой оно было проповедано.

2. Обширная Римская империя состояла по существу из трех различных в духовном и культурном отношении миров, трех в корне различных культурных ареалов: иудейского, греческого и римского (ср. три языка надписи на кресте Иисуса). При этом греко-эллинис тический мир — особенно там, где он накладывался на высокоразви тую местную культуру, — в некоторой своей части так сильно изменился, что для того времени мы можем говорить уже о четвертой области — «восточной». С другой стороны, различия этих трех (или четырех) областей существенно восполняются и даже сглаживаются под воздействием всепроникающей, несмотря на различие языков, единой эллинистической культуры времени империи, но окончатель но они все же не исчезают.

Применительно к истории Церкви это означает, что вначале семя христианского учения упало на три различные почвы: молодое христианство в первые века встретилось на своем пути с тремя различными культурами — иудейской, греческой и римской — и с неизбежностью вступило во взаимодействие с ними. Из этого проистекают все вопросы, которые ставит перед нами история раннехристианской Церкви. Только на основании ясного понимания специфики каждой из этих культур можно получить осмысленный ответ на вопрос, как именно и почему христианство распространилось в античном мире.

3. В целом, если основываться только на наиболее характерных особенностях трех названных культур, то иудейский мир предстает нам как религиозный, греческий — как философский, римский — как политический: иудейская религия, эллинское образование, римское государство (т. е. римское право в его конкретной реализации). Каждая из этих культур ставила перед христианством вполне определенные задачи, каждая из них вполне определенным образом влияла на становление христианства — приятием его так же, как и противодействием ему, влияла всеми своими многообразными обычаями и пристрастиями как в области мысли, так и в сфере общественной и частной жизни. Тот «мир», с которым соприкасалось христианство, всегда по-своему воздействовал на него. Великие проблемы и битвы, из которых состояла история раннехристианской Церкви, были в корне различными для иудейского, римского и греческого «миров». Самосознание Церкви, сохраняя свою единую суть, кроме того выражается и в характерных особенностях каждого из них.

4. В Палестине и греко-римском мире в переходную эпоху господствовали определенные системы, учения, взгляды, представления, обычаи, сложившиеся давно и долгое время управлявшие жизнью. Молодое христианство пришло к ним как нечто доселе небывалое, и началось взаимное обогащение, а также противобор ство этих двух факторов, таких разных по возрасту, достижениям, завоеванным правам и выдвигаемым притязаниям.

Решающим для истории вопросом было, возьмет ли новое верх над уже существующим. Ответ зависел, во-первых, от изначальной силы этого нового, т. е. христианства; во-вторых, от того, как его примут уже сложившиеся культуры. Там, где устоявшийся уклад или хотя бы потенциальные возможности старой культуры соответствуют потребностям и стремлениям нового, оно легко, быстро и без ущерба собственному своеобразию добьется успеха, а возможно и поглотит прежнее. Если же новое натолкнется на сопротивление, на нечто ему изначально чуждое, если его притязания противоречат обычаям и коллективным представле ниям старой культуры, — тогда вопрос победы превращается для него в вопрос жизни и смерти. Новому будет не только гораздо труднее подчинить себе старое, но, более того, старое будет стараться не допустить его роста и со своей стороны будет стремиться поглотить его или даже уничтожить.

5. Именно таким было с самого начала положение молодого христианства среди иудеев и при первых его шагах в греко-римском мире.

Новый элемент, вступавший тогда на путь исторического развития, т. е. христианство, имел религиозную природу и притом ярко выраженную установку на исключительность и универсализм, т. е. он претендовал на роль единственной истинной религии и старался охватить весь мир. Следовательно, реакция на христианство со стороны представителей различных общественных слоев зависела от их отношения к религии в целом.

а) Но христианство — это дар Бога людям. И речь шла не о том, чтобы оно просто утвердилось. Напротив, оно было призвано обновить человечество. Поэтому оно стремилось войти в мысли и поступки людей. При этом, естественно, каждый раз особенности народа, к которому была обращена проповедь, в свою очередь оказывали воздействие на образ мыслей христианских проповедников. Необходимость «приспособиться» к представлениям своих слушателей, как уже указывалось, легко создавала также и немалую опасность для чистоты христианского благовествования.

б) Вследствие этого, исходя из требования сохранить неизменной истинность христианства, с другой стороны — из миссионерской задачи, вся церковная история развивалась по двоякому закону: сохранить евангельскую весть в ее явленной в Откровении чистоте «безумия креста» (1 Кор 1, 18) и одновременно, проповедуя ее, до известной степени допускать необходимую адаптацию⁸. Отсюда понятно возникновение «итальянской», «французской», «немецкой», «индийской», «японской» и других Церквей внутри неделимого единства католической Церкви, и этим определяются их границы.

в) Степень такой адаптации определяется требованием сохранить чистоту и неизменность Откровения. Это требование постоянно, несмотря на разнообразные народные формы, которые, с христианской точки зрения, не имеют сами по себе никакой ценности. Такая адаптация не должна иметь ничего общего с релятивиз мом. Она должна быть проявлением тактичности, мягкости и внутренней свободы, отличающих как личность, так и учение Иисуса, Который хотя и был снедаем ревностью по доме Господнем (Ин 2, 17), но чужд всяческого зилотства. Потому всякий энкратизм (аскетический ригоризм) при всем своем рвении внушает опасения⁹.

Дата добавления: 2015-11-03