Не менее трудный октябрь 15 страница

Гусейн Меликович Шейхов принял незамедлительные меры по локализации инцидента, усилению охраны наиболее важных объектов и обеспечению безо­пасности командира авиадивизии. Связавшись с райотделом НКГБ, он уточнил oпeративную обстановку в Глинянах и на месте боя, по тревоге собрал весь офицерский, сержантский и рядовой состав управления авиадивизии, 12-й отдель­ной роты связи и технической команды, усилил караулы, сформировал несколь­ко патрульных групп.

Кроме этого, десять автоматчиков выехали в направлении станции Красное для встречи командира авиадивизии. По приказу начальника штаба командир 847-го БАО майор Воронов сформировал отряд в 40 человек, посадил его на машины и держал в немедленной боевой готовности. Командир 714-го БАО капитан Доро­шенко выслал на станцию Красное 50 человек под руководством опытного офи­цера, которому надлежало установить телефонную связь и ожидать дальней­ших указаний. Все эти меры обеспечили охрану служебных объектов и безопас­ность командира соединения.

После продолжительной перестрелки бандиты вышли из боя и растворились в темноте. Рота НКВД понесла потери. Как потом выяснилось, целью нападения стало желание освободить большое количество арестованных до этого бандеровцев. Поздно ночью начальник оперативного отдела 54-й авиадивизии Г.С.Бабенко склонился над донесением в авиакорпус о том, что произошло в Глинянах.

В ночь на 19 октября Прилепко достиг Брезно. Там была двухслойная десятибалльная облачность с нижней границей верхнего слоя в 3000 метров. Экипаж преодолел преграду, на семистах метрах рассмотрел квадрат из четырёх костров, и, обменявшись с землёй ракетами, сбросил 750 кг груза. Командование авиакорпуса решило остальные самолёты не выпускать.

Это были последние килограммы боевых грузов, доставленных 4-м авиакорпу­сом на точку Брезно.

На разведку погоды от 5-го авиакорпуса ушло три экипажа. Со Львова взлетел командир корабля И.Н.Ларских (1-й авиаполк). До линии фронта облачность – девять баллов. Подняли высоту до 2I00 метров, и попали в зону дождя. На высоте 2900 начался снег. Оставалось минут десять полёта, как отказал левый мотор. Обстановка стала критической: внизу горы, на борту 1500 кг груза, в работе только один мотор, а вокруг облачность. Командир развернул самолёт на обратный курс, приказал сбросить ящики (в них были бомбы АО-2,5). Работали так быстро, что радист Уваров даже вывихнул руку. Облегчив самолёт, осторожно вышли из горного района и дотянули до своего аэродрома. Вместо радиста, на рации работал штурман Воеводов.

От 7-го авиаполка на разведку ушел М.А.Баженов. Набрав высоту 3000 метров, Михаил Андреевич передал штурвал правому лётчику Евгению Громову. Однако вскоре пришлось взять его в свои руки – машина вошла в полосу обледенения! Включили все антиобледенительные системы, борттехник Валентин Белков усилил контроль над работой моторов. На полпути к Зволену радист принял радио­грамму, приказывавшую прекратить выполнение задания и возвращаться на базу.

От 23-го авиаполка разведку погоды производил экипаж Е.Р.Усачева. И он возвратился по метеоусловиям.

В ночь на 20 октября разведку погоды для 5-го авиакорпуса произвёл экипаж 1-го авиаполка С.П.Слепцова (штурман И.М.Косогии). До цели не дошли, помеша­ли сплошная облачность, дождь и обледенение.

С 20 по 22 октября от 4-го авиакорпуса с задачей разведки в воздух поднимались Прилепко, Калошин, Высоцкий и Силенков. Погда была отвратительной. До цели экипажи дошли, но точка была уже закрыта – ожесточённые бои в районе Брезно не позволили повстанцам организовать приём грузов.

И вновь хочется сказать несколько добрых слов об экипаже Алексея Прилепко. Двадцать два раза в октябре уходили авиаторы в трудный полёт в общем направлении на Банска-Бистрицу, пятнадцать раз из них добывали све­дения о погоде в сложных метеорологических условиях. На основе результатов разведки командир авиаполка, командиры авиадивизии и авиакорпуса принимали соот­ветствующие решения. Экипаж делал трудное дело, зачастую работая на всё соединение.

В конце войны в 229-м гвардейском авиаполку (бывший 13-й) была проведена конференция по обмену боевым опытом. С докладом о действиях разведчика погоды выступил командир корабля Алексей Александрович Прилепко: «Мой экипаж (штурман Куценко, радист Чижов) был отдан приказом как разведчик погоды и очень много специализировался на этой работе. Достаточно сказать, что в октябре 1944 года мой экипаж произвёл 22 боевых вылета на разведку погоды с аэродрома Калиновка в общем направлении на Банска-Бистрицу, Брезно (район Чехословацких партизан). Из них 15 вылетов в сложных метеоусловиях.

30 сентября 1944 года мой экипаж вылетел на разведку погоды в район Брезно с аэродрома Калиновка в 18.55. До линии фронта шли в условиях от 6 до 10 баллов на высоте 1000 – 1800 метров. В районе цели мы обнаружили, что она закрыта, но облачность смещалась на восток. Пройдя до 30 км западнее цели, обнаружили, что она уменьшилась до «ясно». Это дало возможность передать погоду на КП. По нашей информации было принято решение выполнять боевое задание. Задачу выполнили 23 экипажа. Как я и ожидал, погода в момент сброса грузов для чехословацких партизан была ясной.

2 октября мой экипаж произвёл взлёт в 19.00 с задачей разведки погоды в районе Брезно. До линии фронта облачность 6 баллов, дымка, видимость до 1 километра, местами дожди. Над линией фронта (в преддверии Карпат) облачность была многоярусной, кучеводождевая, с дальнейшим понижением. Мы вывели заключение, что в районе цели находится холодный фронт. Обо всех явлениях погоды я приказывал передавать на КП полка. Видя невозможность дальнейшего полёта, экипаж возвратился. Прогноз мой оправдался, плохая погода было до 4 октября»[293].

И так получилось, что этому самому активному экипажу пришлось закры­вать почти двухмесячную работу 4-го авиакорпуса АДД на Словакию: это он доставил последний груз в район Брезно, это он в ночь на 21 октября при­вез сведения о том, что точка уже не выкладывает сигналов на приём.

Эта информация Прилепко дошла до штаба AДД, а оттуда в НКО на имя генерала Беднякова: «Из-за отсутствия сигналов для сброса грузов на цель, что в шести километрах юж­нее Брезно, на 22 октября частям дан отбой. В дальнейшем отсутствие ре­гулярного обеспечения сигналами, может привести к полному прекращению боевой работы в интересах словацких партизан. Прошу ваших срочных указа­ний о своевременном обеспечении необходимыми для боевой работы сигналами сброса и кодовыми сигналами обмена. Перминов»[294].

Надо отметить, что как раз в это время Пика ходатайствовал о прекращении доставки грузов способом сброса. Он писал: «Имею честь довести до Вашего сведения, что командующий чехословацкими войсками в Словакии в телеграмме от 23 октября просит, чтобы самолёты с доставляемыми материалами приземлялись на аэродроме «Три Дуба», что выгоднее, чем сбрасывание на парашютах и приводит следующие доводы. 1. При доставке материалов сбрасыванием они получаются до одной трети повреждёнными, потому что парашюты иногда не раскрываются, разрываются отдельные поля парашютов или обрывается шнур. 2. Материалы падают в лес, где их трудно искать»[295].

И ещё об одном событии этих трудных по погодным условиям дней. 20 октября заместитель уполномоченного СНК СССР по иностранным военным формированиям на территории СССР генерал А.М.Белянов направил на имя заместителя начальника ГШ КА генерала армии А.И.Антонова следующий документ: «При сём направляю копию телеграммы Главного командования чехословацкими вооружёнными силами генерала Ингра на имя товарища Сталина, вручённую мне 20 октября 1944 года начальником чехословацкой военной миссии в СССР бригадным генералом Пикой. Телеграмма мною представлена товарищу Сталину.

Верховному Главнокомандующему Сталину И.В. от Главнокомандующего чехословацкими вооружёнными силами генерала С.Ингра

В момент, когда доблестная Красная Армия вступила на территорию ЧСР, позволю выразить Вам и доблестным войскам СССР глубокую благодарность, как от имени всех чехословацких войск за границей, так и от имени всех воинов на родине, в которой этот радостный день укрепит решимость стать против врага, как только наступит подходящий момент, также, как это сделало чехословацкое войско в Словакии.

Благодарю Вас за честь, оказанную чехословацкому армейскому корпусу в СССР в том, что ему была предоставлена возможность участвовать бок о бок с доблестными советскими войсками в бою за переход на нашу территорию и за помощь в его формировании и подготовки этого боя.

Да завершит доблестная Красная Армия под Вашим руководством в кратчайшее время полный разгром врага и принесёт заслуженную победу народам СССР.

Генерал Ингр, Лондон, 19 октября 1944 года»[296].

А как обстояли дела у тех авиаторов, для которых аэродром «Три Дуба» стал временным пристанищем? Помимо оперативной группы здесь собралось 24 человека лётного состава из пяти различных экипажей, три самолёта, из которых только один находился в исправном состоянии.

Члены экипажа Виктора Захарова, не снимая даже головных уборов, ночевали в самолёте. Прснулись поздно. Первым, потягиваясь и зевая, на землю спрыгнул бортовой техник Василий Иванов.

- Братцы, а тишина какая, а воздух!

Постепенно у самолёта собрались все, кроме штурмана

- Илья, выходи, посмотри на эту красоту!

Загородний, протирая глаза, появился в проёме самолётной двери.

- Черти вы! На кой леший мне эта красота, когда есть возможность поспать!

На этом все его возмущения и закончились.

Во всю ширь перед глазами стояли горы. Их склоны, убегая к синеющему небу, ощетинились лесом. В узкой долине виднелась серая ленточка просёлочной дороги, вьющаяся прерывистым серпантином. Осень уже вторглась свои­ми красками в зелёное лесное покрывало: на изумрудном его поле просматривались жёлтые, оранжевые и красноватые лоскутки.

Штурман спрыгнул на землю, отошёл в сторону. Его взору открылась противоположная сторона местности.

- И тут горы! Эх, посмотреть бы на эту красоту пораньше, мы в облаках были бы смелее. Но красота красотой, а харчь – главное, как насчёт еды?

Бортовой техник – родной отец всех членов экипажа – вытащил сухари, консервы, шоколад, раскочегарил всегда возимую с собой в самолёте керосинку, разогрел прямо в банках тушонку. Ели с удовольствием, «запивая» чистым воздухом. После завтрака приступили к осмотру и ремонту самолета, а командир корабля направился к Чирскову за указаниями.

Едва он ушёл, как на дороге, которая проходила близ противоположной стороны аэродрома, показалась походная кухня. Возница в форме погонял ху­денькую лошадёнку и периодически выкрикивал одно слово: «Кава!». Из земля­нок выходили с котелками словацкие воины – зенитчики, фонарщики, охранни­ки – и шли к подводе, получая завтрак: кусок хлеба и кружу кофе.

Экипаж Дмитрия Нетудыхатко к этому времени уже вовсю развернул на своём самолёте ремонтные работы. В помощь им выделили из аэродромных мастерских несколько техников-словаков. Один среди них по имени Макс, среднего роста, круглолицый, лысый и худощавый сорокалетний мужчина оказался сущей находкой. Работящий и смекалистый, он стал правой рукой борттехника.

Особую роль в восстановлении самолёта сыграл сержант Андрей Бойко, специаль­но прилетевший на помощь из полковых авиаремонтных мастерских. Он привез с собой инструмент, необходимые для ремонта материалы, надувной мешок для поднятия самолёта, а главное – свою светлую голову и умелые руки. Борттехник Нурмухамедов передал всё руководство ремонтом под его начало. Активными помощниками в восстановлении самолёта стали Семён Ланц, Дмитрий Демидов, Михаил Немов. Командир корабля и радист, помогая Чирскову, на самолёте появлялись редко.

Возле Ли-2 образовалась настоящая мастерская. Обыкновенными кровельны­ми ножницами обрезали оборванные края дюраля, сверлили отверстия, склёпы­вали обшивку, пробитую нервюру и стрингеры. Долго пришлось повозиться с дырой в крыле, в которую Ланц пролезал свободно. Наконец удалось залатать и её. Из-за неисправности гидравлики не работали закрылки. Просверлили дырки и проволокой притянули их к крыльям. С разбитого самолёта, принадлежавшего экипажу Алексеева, взяли подкос, прикатили колесо.

Трудились с раннего утра до позднего вечера. По ночам, если аэродром работал на приём, помогали Чирскову. В это время на самолёте оставался только Ланц. Он дежурил в очередь с одним молодым словаком, который каж­дый вечер приносил с собой большой фонарь. Его устанавливали на верхнюю часть фюзеляжа и зажигали, сигнализируя о препятствии для производящих посадку самолётов.

Ланц сдружился с этим малоразговорчивым словаком. Новый знакомый пода­рил стрелку фотографию, на которой он был запечатлён со своей невестой. На оборотной стороне латинскими буквами словак написал: «На памьентку Шимону».

Когда машина стала на свои ноги, построили через овражек мостик и с помощью маломощного трактора, ещё менее мощного небольшого танка, а так­же пятнадцати бойцов перетащили её по раскисшему и вязкому полю на край аэродрома.

Копались в моторе своего самолёта и члены экипажа Юрия Безбокова, од­нако бортовой техник Находнев никак не мог установить его «болезнь». Мотор по-прежнему не давал нужных оборотов.

Что же касается самолета Юрия Яблокова, то он находился в постоянной готовности к вылету, члены экипажа ночью помогали Чирскову, а днём на­ходились у своего Ли-2.

Вполне естественно, что за дни пребывания советских лётчиков на аэродроме «Три Дуба» они неоднократно, по тем или иным причинам, встречались со словацкими воинами, партизанами, жителями деревни Гайники или города Банска-Бистрицы. Эти контакты носили дружеский характер. Словаки, сами переносившие неимоверные трудности, делились с нашими людьми последним куском хлеба.

Николай Кузьмич Авсиевич вспоминал: «Запомнилось доброе отношение к нам словаков, которые приходили на аэродром зарывать воронки после 6oм6ёжек. Они всегда угощали нас яблоками. Был такой случай. Все ушли в столовую, а охранять самолёт была моя очередь. Сижу и вдруг слышу свист. Оглянулся. Метрах в трёхстах два человека машут мне рукой, подзывая к себе.

Перезарядив пистолет, сунул его в карман куртки, пошёл к ним. Подошёл ближе и сообразил, что это отец и сын пашут – рядом стоял бык, заправлен­ный в плуг. На разостланной на земле скатерти лежали хлеб и сало. Поклонившись и поздоровавшись, они пригласили меня к «столу». Видя мою нере­шительность, пожилой мужчина отрезал хлеба и сала, откусил и стал есть, говоря тем самым, что подвоха нет. Поддался я этому искуше­нию потому, что есть уж очень хотелось, в столовой кормили плохо.

Мне не забыть встречи с партизанами в деревне (название забыл), которая располагалась за аэродромом в противоположной стороне от ангаров. Я передал бы привет тому чеху-лётчику, раненому на самолёте Ла-5, которого мы перевозили на большую землю в самый критический момент»

Виктор Захаров рассказывал мне о том, как однажды они частью экипажа повстречали русскую девушку-парти­занку. Разговорились. Узнав, что лётчики живут впроголодь, она показала на один из домов в Гайниках, сказав, что там их накормят. Острое желание поесть боролось с желанием не ронять достоинства советского солдата. Победило первое. Чувствуя неловкость, переступили порог дома. Встретили их радушно. Хозяин, лет семидесяти, здоровый, как глыба, борода – лопатой. И подстать ему хозяйка – дородная, разговорчивая. Из её пулемётного словоизвержения можно было понять, что они очень рады гостям, благодарны советским людям за помощь. В хате большая печь, украшенная росписью, большой стол, кровать с горой подушек. Как и в избах русских деревень, пожалуй, с одной особенностью – на стенах висели тарелки разных размеров и рисунков.

По всей видимости, хозяева собирались обедать, так как вмиг перед тремя гос­тями оказалась жареная картошка, две отбивных и крынка с молоком. Женщина, рассказывая и показывая, дала понять, что они дома и поесть всегда успеют. Заключил Виктор Васильевич свой рассказ такими словами: «Приняли нас пре­красно, как сыновей».

Засевшим на аэродроме советским экипажам большое внимание и отеческую заботу проявлял Михаил Цареградский. Помогал с питанием, ремонтом, знако­мил с партизанами, а то просто приходил в свободное время на самолёт, что­бы поговорить, рассказать о том, как развиваются события в Словакии.

В дни пребывания на аэродроме «Три Дуба» лётчики являлись свидетелями нескольких налётов авиации противника. Перетащив свой Ли-2 с места вынужденной посадки на лётное поле, члены экипажа Нетудыхатко, вы­бившись из сил, прилегли отдохнуть. Кто где, а штурман Дмитрий Демидов – в самолёте. И вдруг крик Семёна Ланца: «Полундра, истребители!». Четыре «Фоккера» в пикировании неслись к земле. Все, кто был возле Ли-2, бросились в овраг. Заговорили аэродромные зенитки. От истребителей отделились жёлтые бочонки – о РАБы, поле аэродрома прорезали пулемётные очереди. Боевой разворот и новый заход. Пока делали этот манёвр, кто-то побежал за Демидовым. Штурман кубырем скатил­ся с самолёта и тоже залёг в канаве.

А из-за гор тем временем выскочила ещё шестёрка вражеских истребителей. Теперь аэродром штурмовала уже десятка самолётов. В момент атаки зенитчики скосили одного прямо на пикировании. Не выходя из него, он вонзился в землю. Остальные, завершив дело, свечёй взмыли в небо и скрылись за гор­ной каймой горизонта. Стряхивая с себя грязь, авиаторы вылезли из канавы.

- Так я и знал! Шакалы вонючие!

Бортовой техник погрозил кулаком в сторону скрывшихся истребителей. Его можно было понять – в верхней и нижней части фюзеляжа зияли два от­верстия от снаряда. А выражение «шакалы вонючие» было вершиной его руга­тельского лексикона.

Во время первой атаки «Фоккеров» некоторые члены экипажа Юрия Безбокова кроме самого командира корабля, были у самолета, а штурман Александр Тимохин и лётчик Анатолий Калядин брились в пилотской кабине. Перед прихо­дом немецких самолётов, минут за пятнадцать с аэродрома поднялась тройка Ла-5 истребительного чехословацкого полка. Стрелок Иван Карабанов, завидев четвёрку истребителей, сказал недоумевая:

- Ушло вроде три самолета, а возвращается четыре. Дружка что ли где-то прихватили?

Николай Авсиевич стал доказывать, что поднимались четыре самолёта. Пока судили да рядили, посыпались РАБы, а на крыльях истребителей обрисо­вались кресты. Спорщиков как ветром сдуло. Устроились они тоже в канаве. В результате атак. Ли-2 принял несколько осколков.

В то время, когда немецкие истребители начали штурмовку аэродрома, члены экипажа Виктора Захарова шли дорогой, возвращаясь из штаба партизанского отряда. Один из немецких асов, увидев группу людей на дороге, пошёл в атаку, затем повторил ее. По обочинам дороги были кюветы, лётчики побывали в каждом из них по два раза. Но всё обошлось.

В эти дни, когда непогода поставила заслон на советско-словацкой трассе, на аэродроме «Три Дуба» появились пять членов экипажа командира корабля 336-го авиаполка Василия Семёновича Мельникова. С 17 октября они считались пропавшими без вести.

На командном пункте у Чирскова собрались все советские авиаторы – и те, кто входил в оперативную группу, и те, кто вынужденно сидел на аэродроме, Из рассказов самого командира, штурмана Николая Федотовича Бугаева, лёт­чика Петра Дмитриевича Кудреватых, радиста Николая Григорьевича Тинибаева и стрелка Абдрея Абдулаевича Арсланова прояснилась следующая картина происшедшего.

Взлетели с аэродрома Цунюв, имея на борту 1500 кг боеприпасов. Сделав над аэродромом большой круг для набора высоты, стали на курс. Линию фронта пересекли на 2000 метрах, некоторое время шли над облаками, затем облачность поднялась, стала сплошной. Подошло расчётное время. Мельников спросил у штурмана о том, сколько осталось времени до цели. Бугаев доложил, что ещё пятнадцать минут. Командир корабля выпустил шасси и стал снижать машину. На высоте 1500 метров самолёт ударился правой стороной о землю, покатился, затем во что-то уткнулся. Скрежет металла, мрак.

Ни взрыва, ни пожара. В зловещей тишине раздавались только стоны борттехника Николая Алексеевича Галкина. С трудом открыли заклиненную дверь пилотской кабины, шагнули в грузовой салон и... оказались на земле – их родной самолёт в районе установки УБТ переломился пополам. Ящики с боепри­пасами переместились в хвостовую часть, правый мотор остался по­зади, левого вообще не оказалось, по-видимому, оторвавшись, он скатился по склону горы. Ли-2 лежал с обломанными крыльями, опущенным вперёд носом и назад хвостом. Удар для него оказался смертельным. А вот люди, за исклю­чением борттехника, отделались лёгкими ушибами.

Авария произошла в 45 километрах восточнее и северо-восточнее цели у деревни Яраба. Самолёт врезался в гору Малый Гапел. Определившись, решили идти в Брезно. Галкина несли на руках, потом на двух жердях. Проделав многочасовой и изнурительный путь, к обеду добрались до города. В штабе партизанского отряда лётчикам оказали первую медицинскую помощь, накормили и предоставили место для отдыха.

Галкина с серьезными ушибами поместили в госпиталь. На место катастро­фы |выехала группа партизан, которая спустила боеприпасы с горы в лощину, погрузила на машину и доставила в Брезно. Экипаж спал почти сутки. 19 октября утром на грузовой машине отбыл на «Три Дуба». Галкин остался в Брезно.

Выслушав рассказы, Чирсков, как опытный лётчик и заместитель командира 53-й авиадивизии, то есть прямой начальник для экипажа Мельникова, сделал свои выводы. В аварии виновен штурман Бугаев, который уклонился от маршрута на десять километров вправо, принял огни, даваемые с площадки Брезно за ра­кеты с аэродрома «Три Дуба», а также командир корабля Мельников, который не выполнил указание о пробивании облачности не на маршруте, а непосред­ственно над аэродромам посадки.

В последующем такая оценка получила официальное признание и нашла от­ражение в ряде документов.

На целую неделю непогода прервала боевую работу АДЛ на Словакию, приостановив поток доставляемых грузов и личного состава чехословацкой бригады. И это в критический период восстания, когда помощь была так необходима!

А о ней чехословацкое посольство в Москве напоминало. Это видно из депеши Фирлингера государственному министру Чехословакии Р.Рипке (документ 84).

Кроме этого, 21 октября Г.Пика направил на имя генерала А.М.Белянова просьбу-заявку на медикаменты: «Командующий чехословацкими войсками в Словакии просит ввиду очень настоятельной потребности доставить срочно из тех материалов, которые затребованы от 7 и 13 октября хотя бы следующие медицинские материалы: эфира для наркоза 1500 флаконов, Цибасоль или другие сульфонамиды 500 000 таблеток, пластыря 300 коробок, сыворотки антитетаникум 10 000 ампул, индивидуальных пакетов 20 000 штук, инсулина 2 000 000 единиц, вазелина 200 кг, новокаина супра 10 000 таблеток, медицинских сумок 100 штук.

Прошу, господин генерал, Вашего любезного содействия по возможности скорей отправить вышеперечисленные материалы, в которых в Словакии чрезвычайная потребность. Выражаю впредь свою благодарность, остаюсь в глубоком к Вам уважении»[297].

Содержание документа показывает, что советская сторона в деле выполнения заявок со стороны чехословацкого посольства в Москве не всегда была пунктуальной.

8. Последний прилёт.

В ночь на 24 октября 4-я авиадивизия организовала разведку погоды. Десятибалльная облачность не позволила даже достичь цели. Экипаж Прилепко вернули из района Стрый.

Серьезно анализировало погоду командование 5-го авиакорпуса. Разведчик донёс: за линией фронта по маршрут шесть баллов, в районе цели – десять, с нижней кромкой до шестисот метров, местами дожди и обледенение. Выппускать основную группу или нет? По всем наставлениям состояние погоды тре­бовало только одного решения – полёт отменить. Но значительный перерыв в оказании помощи повстанцам, их тяжёлое положение заставили командование авиакорпуса перейти грань дозволенного.

К вылету привлекались наиболее сильные экипажи, их набралось 55. По плану все они должны были работать с подскока Ясенка (27самолётов) и львовского аэроузла (28 самолётов). Однако в связи с ухудшением погоды уже в процессе боевой работы, в воздух поднялось только 39 Ли-2, а к цели из них про­билось лишь 18.

На аэродроме «Три Дуба» самолёты ожидали, как никогда. Обстановка вок­руг Зволена обострилась до предела, было очевидно, что город, а с ним и аэродром, придётся сдавать врагу. В этих условиях стал вопрос об эвакуации членов чехословацкого правительства, только недавно прибывших в Словакию, тяжело раненых, и, по возможности, детей и женщин – членов семей руково­дителей восстания.

Обстановку этой тяжёлой ночи рисует Михаил Глидер: «На аэродроме у ка­ждого отходящего самолёта столпотворение. Перепуганные гражданские люди предлагают лётчикам деньги, драгоценности, чтобы попасть в самолёт. Лёт­чики берут пассажиров только по приказу своего начальника. Отправляли в первую очередь раненых, а затем детей, женщин и стариков – членов семей военнослужащих и партизан, то есть тех, кого необходимо спасти от мести гитлеровцев»[298].

Задачу на эвакуацию, установив порядок очерёдности, Чирскову поставил Асмолов. В первую очередь – членов чехословацкого правительства. И вот рядом с руководителем оперативной группы Немец, с ним ещё один министр, два советника, шесть членов правительства и один генерал. Всего 11 человек.

Погода – дрянь: льёт дождь, видимость плохая. Самолёты летят, но пробьются ли? Как и в прежние ночи полёт на боевое задание 23 октября потребовал от лётного состава больших физических и моральных затрат, силу воли, мужес­тво и умение. Среди тех, кто буквально продрался через все чинимые непого­дой преграды и первыми сели, были экипажи командиров кораблей А.И.Судакова и М.Я.Христофорова. У Чирскова на душе стало легче – членов правительства теперь он отправит, только их, на всякий случай, надо будет разделить на оба самолёта.

Первым приземлил Ли-2 М.Я.Христофоров. Полёт по маршруту в десятибалльной облачности, посадка в дожде вымотали лётчиков основательно, особенно досталось правому – Александру Беляеву. На «Три Дуба» он пришёл в девятый раз.

Командир корабля доверял своему помощнику в полной мере, поэтому большую часть полёта «баранку крутил» он. Михаил Христофоров – сильный лётчик. Он – из гражданского воздушного флота. Блондин, чуть выше среднего роста, с массивным носом. Он – автор песни о боевых делах авиаполка, активный учас­тник художественной самодеятельности, ее руководитель. Любил стихи, некоторые знал наизусть, а фразами из Маяковского сыпал направо и налево.

Особенно нравилась ему одна фраза из стихотворения «Сергею Есенину»: «Ну, а класс-то жажду заливает квасом? Класс – он тоже выпить не дурак». Частое употребление этих слов не было беспричинным – Михаил Христофоров, чего греха таить, по этой части был тоже «не дурак», любил заглянуть в бутылочку. Но делал он это в меру, ту грань, за пределами которой человеку море по колено, никогда не переходил.

Саша Беляев души в нём не чаял. За то доверие, которым его, как лётчика, одаривал командир корабля. Вот и в эту ночь от взлёта до подскока Ясенка и практически весь маршрут пилотировал машину он. Правда, перед посадкой Христофоров сказал:

- Отдохни, давай я покручу спираль.

Сели. Окна кабины, туманя обзор, заливал дождь. Даже через шум моторов слышалось, как под колёсами чавкала вода. Зарулили на стоянку. Только выключили правый, как по командной рации получили приказ – моторы не выклю­чать.

- Саша, дуй к Чирскову, уточняй задание на вылет!

Беляев, нахлобучив поглубже шапку и полностью зачехлившись курткой, спрыгнул на землю. Брызнувшая из-под ног вода достала до лица. К самолёту задним ходом подбирался грузовик.

- Где Чирсков?

- Тама! – несколько рук выбросились в противоположную от носа самолёта сторону. Бежать было невозможно: на мокрой пожухлой траве сапоги сколь­зили, словно лыжи. Ускорив шаг, Беляев пошёл в указанном направлении. Вый­дя из зоны шума работающего левого мотора, он услышал гулкие раскаты ар­тиллерийской стрельбы. Чирсков, накрытый каким-то брезентом, восседал на ящике метрах в трёхстах от самолёта. Рядом с ним, на другом ящике, рас­положился радист с рацией. Чуть поодаль стояла группа людей.

- Чей экипаж?

- Правый лётчик экипажа Христофорова лейтенант Беляев!

- А-а, это хорошо! Передай командиру, что я доверяю вам ответственное задание, возьмёте на борт трёх членов чехословацкого правительства во гла­ве с Немецом и одного раненого, ему совсем плохо. Взлетайте немедленно после разгрузки, на взлёте будьте осторожны!

Чирсков встал, поправил свою накидку, пошёл к группе людей, переговорил, затем подвёл четверых к Беляеву.

- Вот ваши пассажиры, веди к себе! Остальных я отправлю другим самолётом.

Помогая раненому и ориентируясь по аэронавигационным огням, лётчик по­вёл группу к самолёту. Дождь всё не унимался, намокшая куртка давила на плечи. Где-то вдали продолжала бухать артиллерия. У самолёта, разгрузка которого уже завершилась, с Немеца струёй воздуха от работающего мотора сорвало шляпу, и она, изрядно намокшая, упала рядом. Более проворный Беляев поднял её и подал министру, тот, натягивая головной убор на свою седую голову, что-то сказал, вероятно, поблагодарил, но расслышать его слова в шуме мотора было трудно. В дверях самолёта стоял штурман Д.И.Буторин.

- Дима, доложи командиру, что мы везём министров! Товарищи, поднимайтесь.

В салоне гостей встретил Христофоров, поздоровался, приказал борттехнику позаботиться об их размещении.

Тем временем Чирсков занялся отправкой второй группы высокопоставленных чиновников. Анатолия Судакова он знал давно, ценил его лётные качества и настойчивость. Как только Ли-2 с бортовым номером «2» зарулил на площадку, он сам, желая ускорить отправку пассажиров, направился к самолёту. Командир корабля, не дожидаясь, когда стрелок Григорий Доценко спустит лесенку, спрыгнул на землю.

Дата добавления: 2015-10-28