Не менее трудный октябрь 9 страница

Вот и в полёте в ночь на 14 октября он сумел в море радиопомех выловить нужные ему сигналы и помочь штурману определить место начала снижения Ли-2. Опускаясь всё ниже и ниже, лётчики внимательно следили за обстановкой вне самолёта. Надвигающуюся гору Ягофаров увидел, возможно, на долю секунды раньше, чем все остальные. И в этом было их спасение. Заметь опасность первым кто-либо другой, эти доли секунды ушли бы на передачу информации командиру корабля, и его реакция оказалась бы запоздалой.

Из присутствовавших в кабине, трое одновременно выдохнули из себя корот­кое «ох!». Этого не сделал только борттехник, так как следил за показаниями приборов. Еще один – командир корабля – был просто железным человеком.

Обстановка после резкого манёвра стала еще более напряжённой: с какой сто­роны теперь можно ожидать неприятностей – спереди, слева, справа? Какими же тяжёлыми были эти минуты! Правильным решением было бы начать набор высоты, ведь возвышенности расширяются снизу кверху. Но давать какие-либо советы ко­мандиру корабля никто не решился. А он, стиснув, словно клещами, штурвал, обливаясь потом, вёл машину вниз.

Нервное напряжение было столь велико, что даже показавшаяся земля не вызвала бурного восторга. Лишь штурман, решив разрядить обста­новку, изрёк:

- Вот только сейчас до меня дошли слова нашего командира отряда!

- Какие, Вася? – поддержал разговор борттехник.

- Панькин сказал, что в горах метр высоты – это минута жизни. Я тогда подумал, что это какая-то философская чушь. А ведь он прав: сколько минут своей жиз­ни мы утратили сегодня на этих метрах!

Сели, порулили, следуя за фонариком, к месту разгрузки. К остановив­шемуся самолёту подъехал Чирсков, скрестил над головой руки. Ягофаров вы­ключил моторы. Попрыгали на землю. Узнав фамилию командира корабля, Чирсков приказал:

- Ждите раненых.

Подъехала машина с разгрузочной командой, приступила к работе. На плечо штурмана кто-то положил руку. Оглянулся. Хотя и было темно, он сразу узнал словака Франтишека из разгрузочной команды, с которым познакомился в предыдущий прилёт на «Три Дуба».

- Здрав-вствуй, новигейтор!

- Здоров, дружище!

- Как? – словак развел руки и изобразил летящий самолёт,

- Всё хорошо!

- Вот! – Франтишек вытащил из бокового кармана куртки завёрнутый в тряпочку небольшой предмет. – На памъ-ять!

- Что это?

Знакомый тылной частью своей ладони провёл по щеке Назарова.

- Бритва?

- Да, да!

- Спасибо, друг!

Штурман запустил руку в карман своего комбинезона, нащупал перочинный нож.

- А это тебе на памъ-ять!

И ещё об одном мне надо рассказать, чтобы завершить описание этой боевой ночи.

В группе самолетов 1-го авиаполка выполнил задание и экипаж Юрия Яблокова. На «Три Дуба» привезли группу словацких воинов. Уже после посадки борто­вой техник обнаружил неполадки в работе моторов – отказали щетки генера­тора. Пришлось оставаться на ночь. К утру исправность устранили, но Чирсков «добро» на возврат во Львов не дал.

О причине задержки экипажа на словацком аэродроме никаких официальных документов нет. Она выражена в частном письме штурмана корабля Константи­на Севастьянова: «И мне кажется, не случайно, когда обстановка в повстан­ческом районе начала обостряться и немцы в любое время могли захватить аэродром «Три Дуба», полковник Чирсков с 13 по 25 октября держал экипаж Яблокова при себе, вероятно, для того, чтобы в последний момент перелететь на Большую землю».

Так оно и оказалось. А на аэродроме «Три Дуба» в эту ночь ночевали три экипажа – Нетудыхатко, Бычкова и Яблокова. Они сменили Нестерова.

Пробыл он у Чирскова две недели. На исходе той злополучной ночи, когда из-за интенсивного обледенения моторы не обеспечели набора необходимой высоты, изму­ченным от недосыпания и голода лётчикам, наконец, удалось поесть и устрои­ться, организовав охрану самолета, на кратковременный отдых. Утром яви­лись к Чирскову на командный пункт. Повторив приказание о посто­янной готовности к вылету, руководитель оперативной группы добавил:

- Выделяю вам легковую машину для поездки завтра в Банска-Бистрицу, в штаб партизанского движения. Водитель дорогу знает. Представитесь там и скажите, что от меня. Короче – будете исполнять роль связных. После обеда приведите самолёт в порядок. Сегодня вряд ли кто прилетит, вон какая по­года.

Шёл дождь, над аэродромом висела почти неподвижное облачное тряпьё. В его бугристом панцире – ни одного просвета.

Осмотрели двигатели и шасси, проверили аккумуляторы и приборы, слили остатки топлива из всех баков в один, в правый передний, и стали под­считывать литры. По всем раскладкам их должно было хватить, но при условии, что какие-либо обстоятельства не заставят удлинить маршрут обратного пути.

На второй день пребывания в долине Грона командир корабля, штурман и бортовой техник поехали в Банска-Бистрицу. Лётчиков принял А.С.Егоров, командир одного из советских партизанских отрядов на территории Словакии. Рассказав о положении на фронте борьбы с гитлеровцами, Алексей Семёнович попросил выполнить ряд поручений. Подбросил свою просьбу и Нестеров: мол, не плохо было бы раздобыть где-либо бензина, ну хотя бы литров триста.

Потянулись дни ожидания хорошей погоды, но десять дней никто на «Три Дуба», за исключением Слепцова не садился. За это время экипаж втянулся в связную работу между Чирсковым, штабом партизанского движения и близле­жащими отрядами. Свои новые обязанности авиаторы выполняли добросовестно. Ночи стали прохладнее, дождь шёл вперемежку со снегом, по утрам лёгкий морозец серебрил пожухлую траву и покрывал жемчугом льдинок ветки маски­ровочного кустарника. Больше всего это закономерное явление природы беспокоило бортового техника Колоскова – так как ответственность за запуск моторов лежала на нём. Опробовать их все эти дни из-за экономии горючего он не решался.

Как-то утром к самолёту подкатил грузовик. Два партизана – словак и русский – растянув рот до ушей, доложили, что они доставили две бочки бен­зина, предупредив при этом о его трофейном происхождении. Сбегать бы с баночкой этой жидкости в лабораторию, там бы быстро установили актановое число, но такого заведения на «Трёх дубах» не было, поэтому проверить горючее можно было только запуском.

Дождавшись более тёплого периода суток, притупили к делу. Моторы Колос­ков запустил, используя отечественный бензин. Прогрел, как положено, затем, дав через форточку отмашку рукой, переключился на бак с подарочным горючим. Нормально. Двинул сектора газа чуть вперёд. Гудят родимые! Ещё вперёд. В ровном дыхании движков появилась незначительная хрипота. А теперь – была, ни была! – полный газ. Тр-ах-тах-тах. Хрипота сменилась захлёбыванием. Понимая, что через несколько секунд, моторы заглохнут, Колосков немедленно прибрал газ. Вот тебе и актановое число, не какая-то там высокая материя, а самая что ни на есть конкретика. Решили так: взлетать на своем бензине, а уже дальше, как говорится, по ровной дороге, использовать трофейный. Это решение и затвердили.

7 октября, переждав непогоду, на «Три Дуба» прилетели самолёты, возду­шный мост вновь начал работать. Три дня кряду садились и взлетали знако­мые и незнакомые экипажи, но Чирсков, имея свой расчёт, держал Нестеро­ва при себе. Ничего не изменилось в его позиции и после того, как нача­лась, а затем закончилась ещё одна вызванная непогодой пауза в полётах. Вполне исправный Ли-2, словно арестованный, продолжал красоваться на бе­регу Грона среди величавых гор. «Поджигаемый» подчинёнными, Нестеров пошёл в «атаку» на Чирскова и «добро» на вылет, в конце концов, получил.

Во второй половине ночи, израсходовав почти весь свой и партизан­ский бензин, приземлили «двадцатку» на аэродроме в Черлянах. Начальник штаба авиадивизии в боевом донесении за эту ночь указал: «Один Ли-2 (командир корабля Нестеров), сидевший на аэродроме «Три Дуба», перелетел на свой аэродром»[260].

А как сложилась командировка в Словакию кинооператора и корреспондента «Комсомольской правды»? Михаила Глидера с прилетевшими с ним словаками доставили в Гайники и разместили в доме, где совсем недавно располагалась лётная школа армии Тисо. Здесь, пленённые сном, свалились в постели и спали до переполоха, который возник в связи с появлением командира бригады Пржикрыла, которого Ларионов приземлил в Брезно.

После завтрака поехали в Банска-Бистрицу. В штабе партизанского движения представились начальству, получили указания по размещению. Бригаде отвели село Бадин. Обустраиваясь, ждали прилёта самолётов. 2 октября Пржикрыл собрал всех прибывших из СССР бойцов и офицеров и сообщил, что бригада получит пополнение в пределах восьмисот человек, которых необ­ходимо срочно обучить азам военного дела. Эта работа началась уже на следующий день. Учёбу не прерывали даже проливные дожди. А в штабе в перерывах между занятиями офицеры толпи­лись у карты, но, как заметил Гдидер, они изучали не столько район предстоящих боевых действий, сколько расстояние между районом восстания и Красной Армией. Из всех сообщений о делах на фронтах людей интересовало одно: где она была вчера.

Потом, когда доставка воинов бригады возобновилась, Глидер встречал прибывающих, помогал в их обустройстве, бывал на занятиях, участвовал в боях и всё время снимал, снимал, снимал. В Банской-Бистрице и её окрест­ностях он находился до последнего дня, отступив вместе со всеми в горы.

Сергей Крушинский, прибыв на «Три Дуба», простился с Глидером, сориентировался и попутным транспортом уехал в штаб партизанского движения, перезнакомился и переговрил со многими руководителями восстания и офице­рами штаба. А позже, найдя укромное место, склонился над блокнотом. Его карандаш лепил букву за буквой, из них складывались слова и предложения первой корреспонденции из центра Словацкого восстания. Она была направлена по повстанческой рации в родную «Комсомолку». Именно от него, Сергея Крушинского, советские люди стали получать конкретную информацию о событиях в Словакии.

Потом, раздобыв машину, Крушинский укатил туда, где шли бои. Он встречался и беседовал с людьми, лез под пули, делал зарисовки стычек, слушал у ночных костров рассказы словацких, чешских и русских парней, сам брался за винтовку. Из его книги «Наше время» удалось установить, что убыл он из Словакии самолётом. Однако такие детали, как дата отлёта, тип самолёта и место приземления не вписались в канву его воспоминаний. В зарисовке отлёта домой Крушинский-писатель взял верх над Крушинским-журналистом. Ясно одно: Сергей Константинович и прибыл в Словакию и вернулся в Совет­ский Союз на самолёте. Туда его отвёз экипаж Александра Нестерова. А вот кто привёз на Родину – осталось невыясненным.

Не смогли прояснить зти важные для меня вопросы и сыновья Крушинского. Но зато у одного из них, Михаила Сергеевича, я узнал, что в семье сохра­нилась гибкая пластинка с речью Крушинского-старшего, записанной в дале­кой Словакии. Под честное слово мне доверили её на сутки. Найти в насто­ящее время, в век магнитофонов, радиолу – проблема. Но я нашёл. Запись, оказалась трудновоспроизводимой, кое-где слова «съедены» или искажены. Пробелы я восстановил, руководствуясь смыслом предыдущих фраз.

«Нынешняя осень войны ознаменовалась всенародным восстанием в Словакии. Вместе с первой группой чехословацких воинов-парашютистов я поднялся на самолёте с аэродрома Кросно. Мы описали круг над горными склонами, внизу вспыхивали огни – части Красной Армии вели бои с главными силами герман­ских войск. Наш самолёт опустился на аэродроме «Три Дуба», в долине Гро­на. Никогда не забудется радость трудных дней восстания в Банской-Бистрице. Помню поведение раненых партизан, которые, когда их перевозили в ве­ликолепный курорт Вия, не хотели расставаться с оружием, потому что враг мог появиться в любую минуту., под окнами курорта. Но уныния не было. Народ верил в силу славянской дружбы и в конечную победу.

Как-то на фронте в районе Ружомберока перебежал на сторону восставших из немецкой армии солдат. Это был чех. Он сказал, что его фамилия Коваль. Немцы насильно мобилизовали его в своё войско и дали, новую немецкую фамилию. Перебежчик говорил, что он не хочет быть немецким кузнецом, он хочет ковать будущее Чехословакии. Я рад, что вера чехов и словаков в славянскую дружбу оправдалась, народы моего отечества, не жалея своей крови, помогают вам изгнать немцев со скалистых гордых Татр и из долины прекрасной Влтавы. Желаю вам, друзья, успешно ковать своё будущее, буду­щее чехов и словаков».

По всей видимости, это его речь перед отлётом в Советский Союз. Помимо корреспонденций в «Комсомолку», Сергей Крушинский писал и докладные. Один из этих документов сохранился в Российском государственном архиве социальной политики (документ 82).

Теперь можно подвести итог боевой ночи. Из 90 экипажей задание выпол­нили 69, остальные вернулись. Часть из них села на подскоке, разгрузилась и перелетела на базовые аэродромы. Другая часть пришла прямо к себе до­мой с грузом и людьми. Например, экипаж М.И.Мишина (штурман С.Н.Перелай) возвратился с «Виллисом», наземной рацией и двумя пассажирами. Экипаж Д.М.Мещерякова (штурман П.Д. Просветов) привёз два пулемёта с боеприпасами и шестерых бойцов. H.А.Чепуштанова (штурман В.А.Косьянчук) вернулся с пуш­кой, снарядами и семью пассажирами.

Каждый экипаж, выполнивший задание, внёс свой вклад в общий итог этой боевой ночи. И он оказался внушительным. Авиакорпус перебросил рекордное ко­личество воинов чехословацкое бригады - 473 человека, причём 50 из них – лётный состав. Кроме этого, доставлен и солидный груз – 58 872 кг (боепри­пасы, горючее, вооружение, две противотанковые пушки, имущество свзи, медикаменты, два «Виллиса» и др). В Советский Союз перевезено: 104 пассажи­ра (21 человек из состава семей членов правительства, 35 раненых, остальные – лётный состав) и 2000 кг груза (личные вещи пассажиров, тара из-под горючего).

5. Золотой рейс.

- Спите, бездельники! А я один за всех отдуваюсь! – Павел Шелудков влез в грузовой салон самолёта.

- Закрой дверь с той стороны! – натягивая сползший с ног чехол, отозвался правый лётчик Немов. – И так всю ночь мёрзли в этом холодильнике!

Радист прошёл в пилотскую кабину, разбудил Нетудыхатко и Демидова.

- О, а где бортач?

- Наш Норик пошёл вчера за молоком в деревню, да там, у молошницы и остался, – пошутил Семён Ланц, поправляя под головой подушку.

- Ну, братцы, работёнка, я вам скажу, у Чирскова! Сделал он из меня ракетчика, и палил я этими белыми да зелёными в небо несколько часов. От выстрелов рука распухла, я под конец ею почти не владел, и чуть не поджёг самого Чирскова. Реглан ему подпортил. Взыскание не наложил, но дураком обозвал. Послал он меня к вам, чтобы я передал – завтрак в столовой у чехословацких лётчиков. Меня на период ремонта он делает своим адъ­ютантом. Так что я, командир, убываю в распоряжение вышестоящего начальства.

В кабину по лесенке поднялся Нар Мухамедов.

- Командир, вот список тех деталей, которые нам нужны для ремонта.

- Хорошо. Пойдём на доклад к Чирскову, а потом на завтрак.

Двухэтажное здание командного пункта находилось в восточном секторе аэродрома. В помещении несколько просторных комнат, в них разместились все аэродромные службы, самую большую отвели радистам. Из оперативной группы на КП постоянно находился Мигур. Встретились с Цареградским и вме­сте пошли на завтрак. Чирсков появился поздно, сообщил, что погибли Воро­нин и Бектурсинов. Выслушал доклад о плане ремонта самолёта.

- Значит, так, Нетудыхатко, вызывайте работника ПАРМа, с инструментами и запасными частями. Борттехник пусть пошарит по аэродрому, здесь кое-что можно найти. Днём ремонтируетесь, а с наступлением темноты – сюда, будете помогать принимать самолёты. Все, что необходимо для ремонта, на­пишите и сами передайте любому лётчику из вашего полка. Действуйте!

Только экипаж Нетудыхатко отбыл на стоянку, как у КП показалась легковая машина. К Чирокову прибыли высокие гости – Шмидке и Шробер. Поздоро­вались и попросили уединиться.

- Борис Федорович, – обратился Шмидке, – у нас к вам дело государственной важности. Народная власть Словакии сумела спрятать от немцев часть драгоценностей. Сейчас они находятся в Банской-Бистрице. Обстановка, как вы сами понимаете, критическая, народное достояние надо спасать. Прези­диум СНС принял решение отправить его в Советский Союз. Нужен самолёт.

Обсудив проблему, договорились машину с ценностями, охраной и сопровождающими подослать на аэродром с наступлением темноты, здесь её замаски­ровать и надёжно охранять, ибо, вполне возможно, в эту ночь никто и не прилетит. Заверив словацких руководителей в том, что их задание будет выполнено, во что бы то ни стало, Чирсков простился с гостями.

Путь ценного груза на аэродром «Три Дуба» был труден и долог. Опираясь на ряд публикаций, постараюсь описать его.

...Вполне естественно, что Словакия, как государство, имела свой запас золота и драгоценных металлов. Также вполне естественно, что оно хранилось в сейфах столичного банка. Когда руководители стран-сателлитов, этой волчьей стаи, почувствовали, что их вожак войну проигрывает, они стали подумывать о своём будущем и строить собственные планы. В них не вторую роль играли деньги. Руки самых высоких чиновников, да и пониже, потянулись к государственным сейфам. Подобное произошли в Словакии. В одном из документов приводятся следующие факты.

«В феврале 1944 года жена Косо, жена Бенюшки, начальника политической полиции, и жена ещё какого-то высокопоставленного лица, имя которой не опубликовано, были пойманы немецкими пограничниками при попытке вывезти двадцать килограмм золота в Швейцарию. Произошёл большой скандал, так как в этих делах и в ограблении государства и словацких ев­реев замешаны Тисо, Тука, Мах и более мелкие властители. Вывозом золота в Германию и другие нейтральные страны, в частности, объясняется тот факт, что в 1942 году в Словакии добыто 350 кг золота (то есть на 100 кг больше, чем в 1941 году), но золотой запас Национального банка не увеличился»[261].

В сборнике «Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны» помещён календарь событий. За 20 августа 1944 года в нём отмечено: «Чехословацкое правительство в Лондоне уведомило союзные правительства в Лондоне и правительства нейтральных стран о том, что оно не признаёт и не будет признавать какие бы то ни было сделки с украденным золотом, которые страны оси когда бы то ни было производили или могут производить на мировых рынках»[262].

В руководстве Братислвского банка стояла группа национальных патриотов во главе с Имрихом Карвашем. Когда в Словакии готовился план восстания, подпольный Национальный совет обратился к нему с просьбой обеспечить будущее выступление финансовой поддержкой. Под разными предлогами управляющий перевёл три миллиарда крон в те филиалы Братиславского банка, которые должны были оказаться в зоне восстания. Один из них находился в городе Кремница, затерявшегося в горах Центральной Словакии.

Когда, уже в ходе восстания, стало понятно, что Кремница станет фронтовым городом, решили часть средств перевезти в Банска-Бистрицу, а некоторое количество золота, как резерв манетного двора, оставить на месте.

В первой декаде октября обстановка в районе Кремницы обострилась до предела, надо было подумать об остатках золотого запаса и предпринять меры, чтобы он не попал в руки врага. 5 октября Национальный революционный комитет города постановил: «В связи с опасностью захвата города Кремницы врагом, поручить председателю городского Комитета Г.Лацко и заместителю Е.Вайсу немедленно доставить в Банско-Бистрицкй банк остатки золота и других ценных металлов, находящихся ещё на Кремницком монетном дворе».

К исполнению решения приступили немедленно. Дождливой ночью 5 октября ровно в 22 часа две легковые машины с притушенными фарами вышли на шоссе, ведущее на юг, обогнули Кремницкое нагорье, повернули на север, в направлении Банска-Бистрицы. Двигались медленно – дорога забита беженцами, отступавшими партизанскими отрядами. Именно от них и узнали, что южная часть шоссе уже перерезана противником. «Инкассаторы» приняли единственно возможное решение – ехать горным путём через Скалку. Свернули на узкую, размытую дождём дорогу, и на первой же незначительной крутизне безнадёжно застряли в грязи.

Лацко пошёл искать подмогу. Ему повезло: вскоре его слух уловил скрип телеги. Это была семья беженцев, уходившая из Турца. Каким же хозяину на­до было быть патриотом, чтобы ночью, в горах высадить жену и детей, сгрузить скарб и направиться на помощь Лацко! Ящики с драгоценностями переложили на повозку и продолжили путь. Но прошли совсем немного, километр-два, может быть три, лошадь упала на передние ноги, затем свалилась на бок и уже больше не поднялась.

И снова поиск средств для дальнейшей транспортировки драгоценностей. На этот раз выручили горняки, строившие тоннель. К утру телегу и ящики подняли на вершину перевала на руках. С пригорка вниз пошли своим ходом. Так 182 килограмма драгоценностей попали в Национальный словацкий банк в Банска-Бистрице. Их принял директор К.Маркович.

Однако и вокруг повстанческой столицы обстановка ухудшалась. Золотой запас, хранящийся здесь раньше, и тот, который доставили из Кремницы, на­до было эвакуировать в более надёжное место. 14 октября Президиум СНС принял следующее постановление: «Филиалу Словацкого Национального банка в Банска-Бистрице: на основании решения Президиума СНС настоящим предписанием отправить самолётом в адрес Государственного банка в Москве на хранение на вашем счету 21 ящик общим брутто-весом 1062, 2555 кг…Указанные цен­ные металлы надлежит взять из ваших фондов, а также из фондов Государст­венного монетного двора в Кремнице, находящегося на вашем депозите. Карол Шмидке, Густав Гуса».

Ответственным за перевозку Президиум СНС назначил ревизоров банка Людвика Ковачика и Йозефа Шевчика. Получив приказ, Маркович подготовил драгоценности к эвакуации в Советский Союз, выделил машину с надёжным водите­лем Франтишеком Чермаком. Лишь после всех приготовлений директор банка довёл до Ковачика и Шевчика постановление Президиума СНС. Не успев предупредить своих близких, они, в чём были, сели в машину и поехали на аэродром…

А в Советском Союзе на базовых аэродромах обоих авиакорпусов АДД в это время завершалась подготовка к предстоящей очередной работе на Словакию.

Зарождалась она в больших сомнениях, их порождал прогноз погоды. Существенных изменений по сравнению с прошлой ночыо она не претерпела, за исключением того, что теперь и первая часть маршрута оказалась во власти сплошной облачности. Тем не менее, к полёту готовились оба авиакорпуса.

Командир 13-го авиаполка К.П.Дмитриев за завтраком 14 октября, поспешно глотая горячий кофе, спросил у начальника штаба:

- Алексей Георгиевич, наградные на Баймурзина и Лазарева готовы?

- Задание кадровику я давал, а вот готовы или нет, честно говоря, не знаю.

- Проверь и принеси мне на подпись, может быть, к празднику проскочат.

Через час оба наградных листа легли на стол командира авиаполка. Гвардии майор Гаяз Исламетдинович Баймурзин. Лётчик-самородок! В июне 1942 года, когда лётчик прибыл в авиаполк Дмитриев, будучи заместителем командира по политчасти, обстоятельно с ним беседовал. Как упорно этот башкирский парнишка добывал знания! Фактически без родителей дошёл до четвёртого курса металлургического техникума, а уже оттуда его сманила авиация.

Узнав в беседе о том, что Гаяз после окончания Энгельсского училища инструкторил в нём более двух лет, обрадовался: посредственных лётчиков инструкторами в училище, тем более сразу после его окончания, не берут.

Дмитриев не ошибся. Имея прекрасные лётные качества, Баймурзин быстро вошёл в строй боевых лётчиков, освоился в коллективе, сменил правое сиденье на левое, прошёл должности командира корабля, звена. А с мая 1944 года возглавил эскадрилью, приняв ее от Е.К.Гудимова, ставшего замполка.

Константин Петрович взял в руки наградной лист и заглянул в графу ранее полученных наград. Там значилось, что лётчик удостоен орденов Красного Знамени, Красной Звезды и Отечественной войны первой степени. После этого приступил к чтению текста. «За весь период пребывания на фронте Отечественной войны с 19 июля 1942 года по настоящее время Баймурзин произвёл 220 успешных боевых вылетов…шесть раз летал на выполнение специальных заданий по выброске боеприпасов и вооружения партизанам Чехословакии – 5 и 14 сентября в район Зволена, 30 сентября, а также 6, 7, и 8 октября – в район Бревно.…За умелое руководство боевой работой эскадрильи и проявленные при этом мужество, доблесть, отвагу и геройство при выполнении боевых заданий Баймурзина Гаяза Исламетдиновича представляю к высшей правительственной награде – званию Героя Советского Союза».

Дочитав документ, командир задумался. «Надо бы отразить факт бережного отношения к самолёту. Он хорошо помнил, что ещё в апреле в авиаполку был издан специальный приказ с объявлением Баймурзину благодарности за грамотную эксплуатацию моторов.

Поставив подпись, Константин Петрович взял в руки второй документ. Гвардии капитан Иван Александрович Лазарев. Ещё один самородок. Прочитав наградной лист, Дмитриев удивился тому, что у Баймурзина и Лазарева много общего.

Оба приступили к работе в один день. Оба учились в техникуме, правда, Лазарев свой гидромелиоративный закончил. И тот и другой после училища работали инструкторами. Да и боевое становление, а так­же служебный рост шли у них, можно сказать, нога в ногу. Даже в партию вступили одновременно. Вот только различие в наградах. У Лазарева «иконостас» посолиднее – два ордена Красного Знамени и орден Ленина.

Читая наградной лист, командир авиаполка обратил внимание на фразу: «Товарищ Лазарев является лучшим разведчиком погоды, по его данным прини­маются решения для боевой работы всей части».

Командир припомнил ряд официальных документов, в которых отражалась именно эта деятельность лётчика. Так, в месячном донесении за июнь 1944 года отмечалось, что особо хорошо работал замести­тель командира 3-й эскадрильи Лазарев, который только на разведку погоды летал шесть раз. А за полёт в ночь на 23 июня был специальный приказ командира авиакорпуса с объявлением благодарности всему экипажу.

Дмитриев вспомнил, какими мучительно-долгими показались ему те четыре часа, которые экипаж затратил на выполнение задания, а он, нахо­дясь на КП авиаполка, переживал за его благополучный исход. С Умани Лазарев взлетел в дожде. Через каждые пятнадцать минут с борта самолёта поступала информация – облач­ность восемь-десять баллов, грозы, обледенение, нижняя кромка от 600 до 300 метров. Лишь после того, как лётчик, наконец, посадил свою ма­шину, Дмитриев легко вздохнул.

А серия успешно выполненных заданий Главного разведуправления в июне 1943 года, за которую Генеральный штаб объявил экипажу благодарность и наградил именными часами! А полеты в августе к советским партизанам, вы­полненные с оценкой «отлично»! А сбитый «Ме-109» при бомбардировании 17 ап­реля 1944 года румынского речного порта Галац! Да что там вспоминать, надо подписывать. Завершив работу, Дмитриев вызвал начальника штаба.

- Алексей Георгиевич, у Лазарева не отражены полеты в Словакию, надо добавить. Я последний лист подписал. Они планируются на сегодня?

- Да, планируются.

- О том, что мы их представляем к Героям, не говори!

После обеда и до ужина лётный состав 4-й авиадивизии отдыхал. В 19.30, получив последние указания, экипажи выехали на аэродром. За десять минут до вылета лётчикам довели самые свежие сведения о погоде, которые к этому времени уже поступили с борта самолёта разведчика Лысова: в районе Брезно семь-десять баллов, облачность двухслойная. Командиры рекомендовали до линии фронта идти под нижней кромкой, а уже перед ней войти в облачность и начать подъем на необходимую высоту.

13-й авиаполк поднял в воздух 21 самолёт. Экипажу В.П.Каныгина предстояло произвести подсвет НБП. В течение 13 минут, периодически бросая светящиеся бомбы, он обеспечил безошибочный выход в этот район всему полковому эшелону.

Первым на цель, закрытую десятибалльной облачностью, пришёл контролёр Г.И.Баймурзин. Начали снижаться. На высоте 1200 метров пробили облач­ность и убедились, что земля их ждёт: пять костров, образуя пятиугольник, ярко горели на темном фоне земли, светомаяк передам букву «О», в небо периодически взлетали белые ракеты. Стали в большой круг и приготовились к контрольным функциям.

К сбросу грузов приступил экипаж командира корабля В.Г.Кутузова, прибывший на именном самолёте «Честь гвардии». Заместитель командира эскадрильи А.П.Романов, находившийся на борту бомбардировщика, проверял работу молодого экипажа. Сбросив шесть ПМ, взяли курс на Калиновку. Штурман-контролер Иван Евстафьев засек время сброса – было ровно 24.00.

Через пятнадцать минут над целью появился самолёт командира корабля В.Г.Кавкаева. Баймурзину хорошо было видно как на тёмном фоне гор «зажглись» шесть белых парашютных куполов. Кавкаев увел машину на восток, над точкой Брезно стало тихо. Лишь в стороне, делая большой круг, рокотали моторы самолета-контролёра. 25 ми­нут пришлось ждать следующего очередника. В своём блокноте Евстафьев по­метил подход сразу трёх экипажей – Мирошниченко, Давыдюка и Захарова.

Группу кораблей 335-го авиаполка в район Брезно привел Адясов. Штурман корабля С.Е.Борисов уверенно дал команду:

- Можно снижаться, цель под нами!

Осторожненько прошли вниз. Через десять минут, теряя высоту по спирали, оказались над кострами. В эту ночь совершил свой шестой полёт в Словакию командир корабля Н.П.Фролов, став по этому показателю лидером в авиаполку. Вот рассказ командира корабля об этом полёте.

Дата добавления: 2015-10-28