Трудный сентябрь 21 страница

Почти час с высоты 700 метров 36 экипажей (Баймурзин груз не бросал) разгружали свои самолёты над Брезно. Задание выполнили все, кто поднялся в воздух. Контролировал работу дивизионной группы штурман 13-го полка А.П.Карпенко. При возвращении в районе Гельница (95 км восточнее цели) некоторые самолёты обстреляла МЗА, но огонь оказался неприцельным и вреда не принёс. Задание не выполнил только один член экипажа командира корабля Н.Г.Горбунова (13-й авиаполк) - стрелок-радист Е.Д.Соснин при полёте к цели до рубежа Днестр не мог установить связь с КП. Авиадивизия доставила словакам 205 ПДМ (26.650 кг оружия и боеприпасов). Г.Пика зафиксировал: в ночь на 1 октября словаки получили 586 автоматов, 60 пулемётов 3 тяжёлых пулемёта, 8 ПТР, 151 000 патронов калибра 7,92, 4000 калибра 14,5, 350 000 калибра 7,62, 18 000 калибра 9,00 и 6000 калибра 9,5[202].

Когда на командном пункте начальник штаба соединения С.В.Усачёв принял доклад о выполнении задания последним экипажем, радости не было предела. Еще бы: это был первый боевой вылет в Словакию, выполнен­ный на сто процентов. Лишь присутствующий на командном пункте начальник отделения связи и радионавигационного обеспечения И.С.Осипов выразил по этому факту свое мнение:

- Пусть вернутся, потом будем радоваться!

- Не каркай, Иван Степанович, – оборвал его Усачёв. – Твой юбилей не испортим.

Они были почти одногодки, это в какой-то степени сокращало дистанцию между начальником и подчинённым, позволяло Осипову говорить с Усачёвым на равных, даже на «ты».

- О каком это ты юбилее говоришь?

- Завтра годовщина как ты в должности!

- Ну и память у тебя, Семён Васильевич!

И все же начальник связи дивизии «накаркал», радость действительно оказалась преждевременной. Отлично выполненное задание омрачило происшествие во время посадки на аэродроме Калиновка.

Чёткая, без задержек работа экипажей над целью, предопредели­ла их компактный приход на родной аэродром. Посадка была настолько плот­ной, что в один момент на кругу оказалось пять самолётов, среди них и командира корабля 335-го авиаполка В.Н.Котовича. Это был его 21-й боевой вылет.

На третьем развороте самолёт оказался на дистанции пятисот метров от впереди идущего Б-25, и ниже его на 50 – 70 метров. Опасное сближение двух самолётов заметили на старте. В небо взвилась красная ракета. Котович решил уйти на второй круг, но попал в

воздушную струю, свалился на крыло, потерял скорость, столкнулся с землёй, прополз сто метров и остановился. Отлетели обе стойки шасси и оба мотора, оказалась сломанной левая сторона стабилизатора, руль поворота и левый киль.

Через 15 минут у разбитого бомбардировщика остановилась машина В.А. Гордиловского. С ним приехал инженер полка Г.И.Комиссаров. Будучи опытным лётчиком, Ви­талий Александрович прекрасно понимал состояние членов экипажа и, не за­давая вопросов, отправил его машиной в столовую. Лишь утром следующего дня состоялся нелицеприятный разговор. Разобравшись в причинах аварии, командир полка сказал:

- Ну что ж, пиши, как положено, объяснительную о своих художествах.

Не сказал Гордиловский о том, что ещё ночью он строго спросил с руководителя полетами за то, что в его работе не было чёткости, что команды по радио давал путанные и обезличенные, чем и ввёл в заблуждение оба экипажа.

Котович взял ручку и склонился над листом бумаги. Писал дол­го, чёркал, перечитывал и переписывал. Затем поставил свою подпись. Вот этот документ: «Пришёл на свой аэродром, связался по командной рации с руководителем полётов, который разрешил посадку. После четвёртого разво­рота высота была 800 футов. Справа под углом 30 градусов к «Т» шёл на посадку самолёт. В этот момент погасили старт и дали красную ракету. Я ушёл с высоты 700 футов на второй круг, убрав шасси. Щитки не выпускал. Подходя к третьему развороту, снова связался с руководителем полётов, который ответил: «Посадку 85-у разрешаю».

Передо мной шёл на посадку самолёт с индексом «93». Я сделал четвёртый разворот на высоте 1000 футов. Заход на посадочную полосу был точным. На 800 футах выпустил щитки. Руководитель сказал: «Хорошо, так иди, низко не снижайся!». На 200-х футах я услышал: «Нижнему разрешаю садиться». Впереди выше меня я увидел самолёт, идущий под углом к нам без фар и АНО. В этот момент дали красную ракету. Высота у меня была 8 –10 метров. Впереди идущий самолёт сделал разворот на полосу, включил переднюю фару. Я решил уйти на второй круг. В момент дачи газа мой самолёт струёй воздуха поставило в крен 60 – 70 градусов. Резким парированием штурвалом и левой ногой мне удалось вывести его из крена, но из-за отсутствия высоты он ударился без скорости о землю левым колесом»[203].

В эту ночь над Брезно появился именной самолет 13-го авиаполка «Честь гвардии». История его такова.

...В марте 1944 года личный состав 4-й гв. авиадивизии включился во все­союзную компанию по сбору средств в фонд обороны. На митинге, посвящён­ному этому доброму делу, выступил командир соединения Иван Кожемякин и от имени политического отдела и себя лично предложил обратиться с пись­мом к товарищу И.В.Сталину, в котором выразить просьбу: на собранные средства приобрести бомбардировщик и, назвав его «Гвардейская честь», передать соединению для вручения лучшему экипажу. Предложение было одобрено. Партийные и комсомольские организации под руководством политического отдела авиадивизии возглавили эту работу. Обсудив вопрос на собраниях и совещани­ях боевого и партийного актива, приступили к сбору средств. Уже в первый день в общую копилку поступило 163 тыс. рублей. Сбор продолжили.

В полках стали выпускать специальные бюллетени, в которых отражался ход сбора средств, к агитационной работе подключили эскадрильские стен­ные газеты и боевые листки. Инициатива, подкрепленная организаторской работой, дала свои результаты. Лидером в сборе средств стал 13-й авиаполк. Через неделю достаточная сумма в соединении была собрана.

За подписью командира авиадивизии в Москву ушло письмо: «Дорогой товарищ Сталин! Офицерский и сержантский состав н-го соединения авиации дальне­го действия, воодушевлённый вашим приказам № 16 и героическими победами Красной Армии, собрал в фонд обороны 265 000 рублей наличными деньгами и свыше одного миллиона рублей облигациями. Мы – участники налётов на Кенигсберг, Тильзит, Хельсинки и другие звериные гнёзда нечисти. На кры­льях своих могучих бомбардировщиков мы несём смерть и гибель ненавистным врагам. Мы били, бьем и будем их бить так, как подобает гвардей­цам. Наш боевой коллектив обращается к вам, товарищ Сталин, с просьбой на собранные нами средства закупить и передать нам бомбардировщик, назвав его «Гвардейская честь». Этот самолёт мы вручим нашему лучшему гвардейскому экипажу».

Через несколько дней из Кремля пришел ответ: «Командиру н-ского гвар­дейского соединения тов. Кожемякину. Передайте офицерам и сержантам, собравшим 265 000 рублей деньгами и свыше одного миллиона облигациями госзайма в фонд обороны Союза ССР, мой боевой привет и благодарность Красной Армии. Желание личного состава будет исполнено»[204].

Содержание телеграммы Сталина довели до всего личного состава авиадивизии, она вызвала огромное воодушевление – в соединении будет свой именной са­молёт! За право получить его в авиаполках развернулось соревнование.

Прошло пять месяцев. В первых числах августа на уманьский аэродром приземлился новенький Б-25. Из Остафьево его перегнали лётчики 73-й вспо­могательной авиадивизии АДД. Самолёт принял старший инженер К.С.Вартаньян.

В деле с именным самолётом оставалось сделать последнее – определить хозяина. Для этого необходимо было вначале решить, какой из трёх авиаполков соединения более достоин этой чести. Эту проблему решало руководство авиадивизии. Итоги боевой работы последних трёх месяцев подсказывали, что именной самолёт необходимо передать коллективу 13-го гвар­дейского авиаполка.

В приказе командира авиакорпуса, которым подводились итоги боевой работы соединения за июль 1944 года, отмечалось: «Лучшие показатели среди всех полков корпуса имеет 13-й гв. Рославский Краснознаменный полк. Своей умелой, настойчивой работой полк второй месяц высококачественно выполня­ет боевые задания без лётных происшествий. За отличные показатели в бо­евой работе и успехи в учебно-боевой подготовке, обеспечившие первенство среди полков корпуса, объявляю благодарность Дмитриеву, Шкоде, Анциферову, Петрову»[205].

3 августа авиаполку исполнилось пятнадцать лет. В приветственной телеграм­ме Счётчикова, Куликова и Ковалёва говорилось: «Поздравляем личный состав полка со славной годовщиной, желаем успехов в боевой работе лучшему полку корпуса. Продолжайте высоко держать своё боевое гвардейское знамя до полного разгрома ненавистного врага»[206].

Учитывая итоги боевой работы за последние три месяца, командование авиадивизии решило: именной самолёт надо передать в 13-й авиаполк. Теперь проблема определения лучшего экипажа решалась в авиапоку. Хороших, заслуживающих летать на именном самолёте лётчиков был много. В конце концов, командование остановилось на кандидатуре экипажа под руководством коман­дира корабля Михаила Владимировича Журавкова. Для этого решения были все основания.

Главным критерием стал тот факт, что ещё в конце марта 1944 года ко­мандир корабля и штурман Леонид Фёдорович Тюрин были представ­лены к званию Героя Советского Союза. Наградные листы прошли все инстан­ции, уже давно находились в Москве, и, по всем «агентурным» сведениям, ко дню авиации ожидался Указ Президиума Верховного Совета СССР.

Если учесть, что к этому времени в авиаполку своих доморощенных Героев ещё не было, и что первые вот-вот могли появиться, то решение было иск­лючительно верным. Герой – это высшая оценка воину. Два Героя в экипаже – это сильный экипаж.

Что ни говори, а сохранить неизменным состав этого небольшого коллек­тива в авиации дальнего действия, да ещё в условиях войны – дело весьма трудное. С Журавковым с первого дня боёв бок о бок прошли штурман и радист Степан Петрович Чепкасав. Остальные – правый летчик и два стрел­ка – часто менялись. Пожалуй, только один из них, стрелок Валентин Ефимо­вич Опивалов, пробыл в основном составе дольше всех.

Но сила экипажа – в его командире и штурмане. Михаил Владимирович Журавков и Леонид Фёдорович Тюрин! Волею судьбы им предстояло почти всю войну пройти вместе, много раз уединяясь на несколько часов на одной жилой площади имя которой – самолет. У них много общего и не меньше раз­личий. Пожалуй, следует начать с последнего. Штурман старше командира корабля на шесть лет. К моменту представления к званию Героя Советского Союза Тюрину исполнилось тридцать, а Журавкову шёл только двадцать четвёртый год. Вполне понятно, что разница в возрасте породила и разное время учёбы, прихода в авиацию и т.д.

Была разница и в боевых наградах: помимо орденов Ленина и Красного Знамени, командир корабля имел ещё орден Красной Звезды.

Журавков по характеру более сдержанный и уравновешенный. Его отличала целеустремлённость и настойчивость. Тюрин – более эмоциональный. Помимо основного дела его неуёмная натура требовала еще и других сфер деятель­ности. Он любил животных и природу, много читал на эту тему, мог опреде­лить птицу по её пению. Он недурно рисовал и хорошо пел, плясал барыню и гопака, а в металлургическом техникуме в драмкружке играл Платона Крече­та.

В один авиаполк их свела война, в экипаж – отцы-командиры. С 24 июля 1941 года они вместе. С этого дня у них многое стало общим – один самолёт, один экипаж, одно задание, одни цели, одни уда­чи и промахи. И слава одна – экипажная.

Собиралась она по крупицам. Каждый боевой вылет откладывал в её бесценную копилку свою маленькую толику. Фамилии членов экипажа мелькали в приказах командиров, в боевых и политических донесениях, в месяч­ных отчётах, полковой стенной печати и армейских газетах.

В марте 1943 года в месячных итогах боевой работы авиаполка говорилось: «Следует отметить исключительную самоотверженность и интенсивную боевую работу экипажа командира корабля Журавкова, совершившего девятнадцать вылетов.… Отмечаю хорошую инициативу стрелка-радиста старшины Чепкасова, который принимал сигналы экипажа Алексеева и передавал их на землю. У самолёта Алексеева был обрыв антенны, он не мог держать связь с землёй»[207].

В апреле 1943 года экипаж Журавкова совершил девять боевых вылетов, из них пять – на дальние цели. В июне – восемнадцать. Больше всех в авиаполку. 10 октября командирам кораблей М.В.Журавкову и И.К.Бонда­реву Военный совет АДД доверил ответственное задание – разбросать листовки, что ни на есть в самом центре Германии, в районе города Люббен, что в пятидесяти километрах южнее Берлина. В итогах за этот месяц отмечалось: «...с задачей справились отлично, за что получили благодарность от ВС АДД. Эти экипажи впервые в истории полка, дивизии и корпуса совершили по­лет на радиус 1500 км, находились в воздухе 11 часов 20 минут, в том числе 9 часов над территорией противника»[208].

7 ноября Журавков и его боевые друзья были отмечены в праздничном приказе. 8 февраля 1944 года командующий АДД приказал командиру 4-й авиадивизии выделить лучший экипаж для разведки погоды над территорией Финляндии. Выбор пал на Журавкова. Для выполнения задания перелетели на аэродром Левашово, где в то время базировался 101-й авиаполк под руководством В.С.Гризодубовой. На АДД работали весь февраль, произвели семь вылетов, результаты анализировал лично Голованов руководивший полетами авиации дальнего действия на Хельсинки.

В ночь на 10 марта Михаил Журавков поднял свой Б-25 и взял курс на Таллин. Настроение у экипажа приподнятое. Еще бы: их командир идёт на боевое задание в двухсотый раз. Сработали отлично. Чепкасов «отстучал» донесение и все полезли в кабину к Журавкову с поздравлениями. А на земле сообщения радиста ожидали. На командном пункте у Дмитриева раздался телефонный звонок. Командир авиаполка узнал голос начальника политотдела авиадивизии Ивана Васильевича Виноградова: «Передайте наше сердечное поздравление и благодарность экипажу Журавкова в составе Тюрина, Архипова, Чепкасова и Опивалова за совершённые успешные двести боевых вылетов. Держите и впредь высокое гвардейское звание, будьте верными сынами нашей Родины».

Поблагодарив начальника политотдела за внимание, Дмитриев приказал радистам содержание телефонограммы передать на борт самолёта, присовоку­пив к ней и поздравления от имени командования авиаполка. К прилёту экипажа была приготовлена наглядная агитация, хороший ужин, несколько больше, чем определил Нарком обороны, спиртного и тёплые слова.

В апреле авиаполк участвовал в бомбардировании военных объектов румынского города Констанца. Результаты этого удара Дмитриев описал в статье «Боевое вдохновение», помещённой в газете АДД «Красный сокол»: «Одним из первых к цели пробился экипаж капитана Журавкова. В части его имя пользуется большой популярностью. Придя в полк рядовым пилотом, младшим лейтенантом, он вырос здесь до умелого, опытного мастера своего дела, требовательного офицера, заместителя командира эскадрильи. На при­мерах того, как воюет и преодолевает трудности Журавков, мы воспитываем всю начинающую самостоятельную боевую работу молодёжь».

Вскоре Дмитриев обобщил опыт предполётной подготовки экипажа Журавкова. А вот еще один документ: «Командиру 4-й гв. авиадивизии. Прошу отдать приказ по авиадивизии о выплате премиальных денег в сумме 5000 рублей за 122 посадки без аварий и поломок в период с мая 1943 по май 1944 гг. ко­мандиру звена 13-го полка капитану Журавкову. Все 122 – боевые вылеты». Целый год без аварий и поломок в условиях войны!

Все эти и многие другие факты результативной боевой работы Журавкова и Тюрина подвели руководство авиаполка к выводу о том, что самолёт «Гвардейская честь», следует вручить их экипажу.

11 августа 1944 года Кожемякин подписал приказ следующего содержания: «Личный состав дивизии, воодушевлённый победами Красной Армии, в марте 1944 года собрал в фонд обороны страны 265 000 наличными деньгами и облигациями свыше одного миллиона рублей. На собранные средства личный состав просил Верховного Главнокомандующего закупить и передать дивизии самолёт, назвав его «Гвардейская честь», для вручения лучшему боевому экипажу соединения. Верховный удовлетворил эту просьбу и сообщил в телеграмме: «Желание будет исполнено». Приказываю: закупленный самолет-бом­бардировщик № 327623 на собранные средства личного состава и присланный Верховным Главнокомандующим, передать лучшему из лучших экипажу дивизии, отличившемуся в боях с немецко-фашистскими захватчиками за свободу и не­зависимость нашей Родины командиру корабля гвардии капитану Журавкову, летчику Андрееву, штурману Тюрину, радисту Чепкасову, стрелку Коришеву»[209].

Обслуживать самолёт доверили тоже лучшим представителям технического состава комсомольцам технику С.Т.Теплухову и мотористу Б.И.Новикову. Они приняли машину и первым делом написали на левом борту, под кабиной лёт­чиков два слова: «Честь гвардии». В дальнейшем штабисты во всех донесениях, фиксируя боевую работу экипажа, ставили против фамилии командира ко­рабля буквы «Ч.Гв». Они стали индексом самолёта.

Тем временем свершилось то, чего ожидали: 19 августа Президиума Верховного Совета СССР присвоил большой группе лётного состава АДД звание Героя Советского Союза. Среди них Михаилу Журавкову и Леониду Тюрину. Это известие стало всеобщей полковой радостью, поздравления сы­пались со всех сторон, в частях авиадивизии прошли митинги.

Не успели «остыть» от этого радостного события, как совершенно нео­жиданно нагрянуло другое – командир авиаполка предоставил Героям отпуск. В сентябре Тюрин выехал к матери Елене Ивановне в город Выкса Горьковской области, а путь Журавкова лежал в Конево Кемеровской области. Тоже к ма­тери. Когда Феодосия Максимовна увидела своего сына, не узнала: возмужал, раздался в плечах, а главное – на голове копна седых волос.

Вернулся Журавков в авиаполк в разгар его работы на Словакию. Тюрина ещё не было. Напросился на полет в район Брезно.

На задание вылетели в составе полковой группы (23 самолёта). Штурман Иван Скалозуб в район сброса шёл изведанным маршрутом, побывав над точкой до этого уже дважды. Штурман он опытный, как и Тюрин, совершил около двухсот боевых вылетов. Самолёт на точку Брезно вывел точно. Журавков завёл ма­шину на световой сигнал, строго выдержал курс. Шесть мешков пошли к зем­ле. Разворот, набор высоты, курс домой.

Это был первый полёт Журавкова на своём именном самолёте «Честь гвардии». И последний. Через несколько дней Михаила Владимировича перевели в 335-й авиаполк, в котором он возглавил эскадрилью.

37 боевых вылетов произвела 4-я авиадивизия в ночь на 1 октября, 37 эки­пажей обеспечили выполнение боевой задачи. Среди них чей-то совершил че­тырёхтысячный вылет соединения со дня его формирования. К сожалению, ус­тановить имя командира корабля этого экипажа не удалось. Но зато удалось установить, что это замечательное событие руководство авиадивизии планировало отметить сразу же после завершения ночной работы, присовокупив к нему еще одно - день рождения Ивана Ивановича Кожемякина.

… Авиационная карьера тридцатишестилетнего командира авиадивизии – редкий пример переброски в годы войны руководящего работника с комиссарской до­лжности на командирскую. А стаж политработника был у него приличный. Часть его пришлась на войну с Финляндией, в которой сводная эскадрилья 44-го скоростного бомбардировочного полка участвовала с первого дня конфликта, а её люди «благодаря личному примеру своего комиссара, внимательному от­ношению и постоянной заботе с его стороны о каждом, всегда были в готов­ности идти за ним и выполнить любое боевое задание»[210].

В финском небе как штурман, Кожемякин совершил 36 боевых вылетов и по­лучил две высоких награды - орден Красного Знамени и золотую звезду Героя Советского Союза.

В работе историка, особенно если он стремится соединить архивный доку­мент с воспоминаниями ветеранов, иногда, даже можно сказать весьма ред­ко, встречаются случаи, когда оба информационных источника вступают друг с другом в противоречия. Личность Кожемякина как раз тот не слишком час­тый пример.

Передо мной копия наградного листа на звание Героя Советского Союза, ряд характеристик, в одной из них, в частности, говорится, что «полковой комиссар, спокойный, уравновешенный человек, постоянно в курсе всех мелочей жизни полка, хорошо знает людей. Сочетание командира и комиссара весьма удачное». В официальных документах оценочные характеристики высокие.

А вот в письмах ко мне, в рассказах при встречах его бывшие подчинённые, заместители по командованию авиадивизией от таких положительных характеристик воздерживались, а порой, чего греха таить, указывали на не­гативные стороны его характера, личной жизни и командирской деятельности.

Одним из суждений стало такое: звание Героя получил по разнарядке. По всей видимости, доля правды в этом есть, ибо редко кому за финскую давали две столь высокие награды. Но если получение звания Героя по разнарядке – это негатив, то причём здесь Кожемякин? С другой стороны, если стал воп­рос дать это высокое звание кому-либо из комиссаров, то из них ведь вы­бирали, и то, что остановились на кандидатуре Кожемякина – это его зас­луга. И, наконец, еще одно: тридцать шесть боевых вылетов комиссара за короткую финскую войну – это не фунт изюма. И еще: весть об окончании войны застала Кожемякина на госпитальной койке после ранения, полученного в бою. Вроде и малая война, а огня в ней было много. Какую-то его толику принял на себя и Кожемякин.

Второй раз получил ранение, будучи уже комиссаром своего родного 44-го сбап в апреле 1942 года. После излечения Ивана Ивановича вызвали в ГЛАВПУ и предложили должность заместителя командира по политчасти формиру­емой 222-й авиадивизии. Согласился. В ночь на 23 февраля 1943 года погиб ко­мандир соединения Фёдор Васильевич Титов. Его место занял Кожемякин. При нём соединение стало гвардейским, получило собственное наименование «Го­мельского».

Ночным «банкетом» по случаю двух знаменательных событий – четырёхтысячным вылетом соединения и днём рождения Кожемякина – должен был руководить начальник политотдела Н.П.Докаленко. В соединении он всего полгода, прибыл из 2-го авиаполка, в котором служил легендарный лётчик АДД дваж­ды Герой Советского Союза Александр Игнатьевич Молодчий. Докаленко неколько раз летал с ним на боевое задание и, не скрывая, гордился этим.

На правах организатора мероприятия Докаленко его и отменил. Авария само­лёта Котовича «зачеркнула» хорошо выполненное боевое задание в Словакию, юбилейный вылет соединения и день рождения его командира.

В ночь на I октября 5-й авиакорпус не летал. В.Д.Соколовский донес А.И.Антонову: «Погода в Словакии продолжает быть неблагоприятной для полётов. Переброска бригады не производится»[211].

Но один экипаж из 1-го авиаполка командира корабля Сергея Слепцова получил ответственное специальное задание: доставить на аэродром «Три Дуба» группу разведуправления НКГБ СССР, а обратным рейсом привезти во Львов несколько человек пленных. Кроме того, попутно надо было перебросить 200 кг бензина, 200 кг боеприпасов и 50 кг ракет. Экипаж в составе штурмана И.М.Косогина, лётчика В.Г.Катышева, борттехника И.Н.Гудкова, радиста Н.С.Соколова, стрелка В.С.Лагоды приступил к подготовке.

… Сергей Петрович Слепцов находился в расцвете своих физических и про­фессиональных возможностей. Было ему тридцать два, за плечами двенадцать лет лётной практики и вся обойма военных дней. Ко всему этому надо доба­вить, что лётчик в последнее время пребывал в хорошем расположении духа­ – не так давно восстановилась связь с женой Клавой. Об этом знал практически весь авиаполк.

В первых письмах она рассказала обо всех своих мытарствах. С началом вой­ны двинулась с двумя дочерьми – четырёх и двух лет – из Горловки на юг. С великим трудом добралась до Краснодара, уходить куда-то дальше уже не было сил. Попала в оккупацию. Хорошо, что добрые люди помогли устроиться на работу в райфинотдел, да изредка, по крайней необходимости, присмат­ривали за детьми. После прихода Красной Армии стало легче. «Теперь, – писа­ла она, можно подумать о переезде к матери в Николаев».

В общем, Сергей Слепцов был в полной боевой форме. Готовился он лететь на «Три Дуба» в пятый раз, правда, садился только однажды. Из членов экипажа в войне с первого дня участвовал только стрелок Василий Самуи­лович Лагода, у остальных боевого опыта было поменьше.

Как только стемнело, к самолёту с бортовым номером «1» подъехала крытая грузовая машина. На землю спрыгнули одиннадцать человек, построились под левым крылом. Ответственный за отправку группы дал послед­ние указания и предоставил пять минут на перекур. Экипаж занял свои рабочие места, бортовой техник приступил к запуску моторов. Штурман, дождав­шись окончания погрузки пассажиров, задраил входную дверь, разместил гос­тей на сиденьях и прошёл в пилотскую кабину. Порулили на старт.

Через пять минут после взлёта с львовского аэродрома машина вошла в облака и не расставалась с ними до самой посадки. До Кросно облачность была десятибалльной, затем стала немного уменьшаться, а в районе цели достигла шести баллов. Пробили её на высоте 1000 метров. Косогин выпус­тил зелёную ракету, земля ответила двумя белыми.

- Порядок, командир, можно садиться!

Слепцов повел Ли-2 на посадку. После заруливания на стоянку к самолёту подъехала грузовая машина. Чирсков на ней отправил пассажиров и груз, а сам остался у самолёта.

- Доверенность на пленных привезли?

- Первый раз слышу, товарищ полковник!

- Вот те на! Я же передавал! Вот, что, Слепцов, в связи с тем, что из Киева идёт Си-47, а пленных надо доставить именно туда, я с тебя эту задачу снимаю. Повезёшь обратно пятнадцать техников и десять парашютов. Взлетай сразу, как только загрузишься, да будь повнимательней – Си-47 на подходе. И ещё: в районе Брезно работают бэ двадцать пятые.

Разгрузившись, Слепцов улетел[212].

Приблизительно через час приземлился Си-47 от штаба партизанского движения Украины. У экипажа тоже было осо­бое задание.

...К лету 1944 года под ударами Красной Армии военно-фашистский блок, сколоченный Гитлером в Европе, практически развалился. Верность Германии сохраняла лишь Венгрия. Но и в этой стране зрели силы, которые трезво оценивали обстановку и стремились как можно скорее вывести страну из войны, они, вполне естественно, искали контакта с советской стороной.

В свою очередь советское командование, предвидя грядущие боевые дей­ствия на территории Венгрии, пыталось оказать посильную помощь партизан­скому движению этой страны, посылало туда небольшие отряды и разведывательно-диверсионные группы.

По заданию начальника штаба партизанского движения Украины Строкача на территорию Венгрии ушел отряд имени Эрнста Тельмана под командованием бежавшего из плена советского лётчика С.Кырчанова. Ему поставили задачу: обосноваться в приграничном селе Томашевцы, развернуть разведывательную и пропагандистскую работу среди населения и военнопленных. Отряд влился в партизанскую бригаду Е.П.Волянского, действовавшую вблизи венгерской границы.

18 сентября возле деревни Видине состоялась встреча капитана Кырчано­ва с помощником начальника венгерского гарнизона города Лученец Кишем. Последний сообщил о том, что венгерское командование готово прислать для переговоров связного из Будапешта. Через несколько дней граф Зичи и Кырчанов встретились у деревни Старый Ганич. Отсюда капитан доставил связного к Волянскому.

Граф сообщил, что высшие правительственные круги Венгрии стремятся выйти из войны, ищут для этого возможность связаться с советским командо­ванием и готовы отправить в Москву для переговоров свою делегацию. Обо всем этом Волянский донёс в штаб Строкача. Киев дал гарантию на отправку делегации в Москву.

После этого Зичи возвратился в Будапешт, а через пять дней, как было условлено, прибыл вместе с венгерской делегацией в деревню Старый Ганич. Группа партизан во главе с Кырчановым доставила её в зволенский замок, в которм размещался штаб бригады.

В состав делегации, а её формировал сам Хорти, вошли министр внутрен­ней обороны, бывший военный атташе в СССР в 1940 – 1941 годах генерал-пол­ковник Фараго Габор, советник министерства иностранных дел Сент-Ивани Домокоша и сын предвоенного премьер-министра граф Геза Телеки. Их приняли командир и комиссар бригады Е.П.Волянский и Ф.М.Макаров. В ходе беседы выяснилось, что посланцы Хорти наделены полномочиями для переговоров с советским правительством. В Киев ушла радиограмма:

«Правительственная делегация Венгрии находится у нас, имеет полные полномочия и письмо Хорти к Сталину. Задача переговоров – политический переворот и вступление в войну с Германией. Высылайте самолёт но­чью 30 сентября на I октября». Ответная радиограмма гласила: «Самолёт высылаем сегодня. Обеспечьте доставку делегации аэродром «Три Дуба»[213].

Ответственное задание на доставку венгерской делегации из Словакии в Советский Союз генерал Строкач поручил экипажу И.И.Рышкова, который вхо­дил в авиационную группу, обеспечивающую нужды УШПД. Он был выделен от 2-го авиаполка 10-й гв. авиадивизии ГВФ. Сам командир корабля в то время являлся одним из опытнейших летчиков гражданского воздушного флота, ему часто доверяли задания, которые были не под силу другим. Даже в авиагруп­пе, состоявшей из трех-четырех наиболее подготовленных экипажей, он вы­делялся своим мастерством. В одной из характеристик командование указывало: «Сочетание настойчи­вости, смелости, трезвого риска, основанных на тонком расчёте, большой воле и богатом лётно-тактическом опыте, всегда обеспечивали ему успешное выполнение боевого задания». Для ответственного полёта в Словакию экипаж подбирал сам Строкач, успевший за два месяца его работы на УШПД оценить способности Рышкова. Он сам и ставил задачу.

Дата добавления: 2015-10-28