Трудный сентябрь 17 страница

Известие о том, что в Москву прибыла чехословацкая правительственная делегация дошла до руководителей Словацкого восстания. Ян Голиан начал «бомбардировать» чехословацкое посольство в Москве просьбами по ряду кадровых вопросов. В связи с этим Пика 5 сентября обратился к заместителю уполномоченного СНК СССР по иностранным военным формированиям генерал-майору А.М.Белянову со следующими двумя документами. В первом из них он просил доставить в Словакию советским самолётом генерала Виеста (документ 72).

Во втором военный атташе просил направить с генералом Виестом в Словакию офицера связи чехословацкой военной миссии с радиостанцией с радистом (документ 73). Процесс выполнения просьб военного атташе несколько затянулся. Тогда Фирлингер попросил аудиенции у Вышинского для вручения ноты. Его просьбе была выполнена и такая встреча состоялась 11 сентября.

В документе че­хословацкого посла излагалась просьба о незамедлительной отправке в Словакию генерала Виеста (документ 74). «Ввиду положения, создав­шегося в Словакии, Чехословацкое правительство решило обратиться к пра­вительству СССР с просьбой предоставить делегату для освобожденной тер­ритории Ф.Немцу, генерал-лейтенанту Виесту и всем политическим советни­кам Гала, Лаушману, Углирж, Вало, таже, как и господину П.Дртина и генерал-лейтенанту Нижборскому возможность скорее переехать в Словакию.

В данном случае делегация не исполняла бы пока своих обязанностей, предусмотренных советско-чехословацким соглашением от 8 мая 1944 года. Эти функции выполнялись бы ею только тогда, когда создадутся условия, предусмотренные вышеупомянутым соглашением. До тех пор министр Немец, в согласии с политическими советниками, выступал бы как член Чехословац­кого правительства.

Генерал-лейтенант Виест, назначенный теперь на пост командующего че­хословацкими войсками в Словакии, вышел бы временно из состава делега­ции, и было бы желательно, чтобы он был направлен в Словакию в первую очередь. Доводя всё вышесказанное до Советского правительства, посоль­ство Чехословацкой республики было бы весьма обязано, если бы советские компетентные органы могли пойти навстречу этой просьбе и по возможности предоставили для этой цели транспортные средства».

Рудольф Виест был сторонником Бенеша, хорошо знал западные страны, так как в некоторых из них работал военным атташе. После мюнхенской ка­питуляции перешёл из аграрной партии в клерофашистскую партию Глинки и стал генеральным инспектором армии Тисо. В Словакию Виест направлялся в качестве командующего войсками на освобожденной территории. На эту дол­жность его назначил Бенеш без согласования с СНС.

Просьба чехословацкой стороны была удовлетворена. Это видно из содержания депеши Пики Ингру от 13 сентября (документ 75).

20 сентября заместитель начальника Генерального штаба Антонов напра­вил Коневу следующую шифровку: «Прибывший во Львов чехословацкий генерал Виест со своим штабом следует на территорию Чехословакии для командова­ния чехословацкими войсками. Генерал Виест перед отъездом к месту работы имеет желание встретиться с вами по вопросу взаимодействия»[176].

Эта встреча состоялась. Об этом донёс Пика Ингру: «Генерал Виест имел встречу с маршалом Коневым в районе Пшемысла 21 сентября 1944 года. Он должен сразу же вылететь в Словакию. По-видимому, завтра он уже будет там»[177].

Итак, согласие советской стороны на доставку на «Три Дуба» группы словацких военных во главе с Р.Виестом было дано. Соответствующие приказы пошли вниз по инстанции. В конце концов, они дошли до конкретных исполнителей.

Коман­дир 5-го авиакорпуса Г.В.Георгиев получил приказание на выполнение особо важного задания рано утром 22 сентября. Пока телефонистка разыскивала командира 1-го авиаполка В.П.Филина, Георгиев привёл себя в порядок.

- Василий Петрович, только что Перминов поставил важную задачу для одного экипажа. Подумай, кому его поручить. Я буду у тебя минут через тридцать.

Посыльный из штаба разбудил командира корабля Марка Трофимовича Лановенко, когда тот досматривал последние сны.

- Товарищ капитан, вас и штурмана срочно вызывают в штаб!

Быстро одевшись и прихватив с собой Петра Никитовича Воронкова, лётчик прибыл к командиру авиаполка. В его кабинете находился ге­нерал Георгиев.

- Вашему экипажу, товарищ капитан, необходимо срочно подготовить са­молёт и вылететь на полевой аэродром Кросно. Конкретную задачу вам поставит представитель штаба 1-го Украинского фронта. Знаю одно: предстоит перебросить в Словакию на точку Чирскова важных людей. Вылетать будете в общей массе самолётов. Сегодня пойдет их туда много. Как самочувствие?

- Нормальное!

- Тогда готовьтесь!

…Великую Отечественную войну Марк Лановенко встретил, имея боевой опыт, зрелым лётчиком. Приобрел он его в финскую, летая крыло в крыло с Николаем Гастелло. После окончания военных действий вместе служили в Ростове-на - Дону, жили с ним в одном доме и играли в полковой футбольной команде. Когда весной 1941 года Гастелло перевели в полк на Ил-4, Лановенко перебросил его к новому месту службы на своём ТБ-3.

Сообщение совинформбюро от 5 июля о наземном таране Гастелло Марк Трофимович встретил как нечто личное. В одном из писем ко мне он писал: «Легендарный огненный таран Гастелло взволновал всех однополчан, всех воинов Красной Армии, всех советских людей. Его подвиг мы обсуждали в личных беседах, на собраниях и митингах, брали обязательство и клялись быть такими, как он, отомстить за его гибель».

Через сутки Лановенко повел свой ТБ-3 бомбить аэродром противника в районе Минска. Это совсем недалеко от Радошковичей, где экипаж Гастелло собой и своим самолётом таранил вражескую колонну танков. Ударили они по аэродрому прилично, но и самим досталось на полную катушку. Пара истребителей, в полной мере используя тихоходность и неповоротливость ТБ-3, нанесла бомбардировщику значительный ущерб: пробиты баки, покрышки колёс, повреждены элероны, штурвал лётчика, сам Лановенко получил ранение в левую руку. Однако и экипаж достойно встретил врага, ощетинившись всеми своими стволами, а когда одного пирата стрелки всё-таки свалили, стало немного легче.

Но ещё один удар самолёт получил. Хорошо, что командир корабля в это время наклонился к разбитому штурвалу. Снаряд попал в броненаголовник, разорвался в кабине, засыпав её мелкими осколками. Несколько железок вонзилось в шею и между лопатками.

Лановенко резко убрал газы всем четырём моторам и перевёл машину в крутое планирование. Помог ли этот манёвр или что-то другое, но оторваться от истребителей удалось, Израненую машину с большим трудом довели до Смоленска. 250 пробоин насчитали механики в теле самолёта, а врачи – шестнадцать в теле командира корабля.

Выполнить задание, во что бы то ни стало, вернуться домой вопреки всему – стало девизом лётчика Лановенко.

В ночь на 8 марта 1942 года восемь ТБ-3 взяли курс на железнодорожный узел Вязьму. Летели с интервалом по времени в двадцать минут. Первым в районе цели появился Лановенко. Выход был немного не­точным. ПВО не среагировала. Зашли второй раз. Однако из-за плохой видимости штурман не успел достаточно точно прицелиться. Прошли холостым. ПВО молчала. Завели машину в третий раз. Ни прожекторов, ни зенитного огня. Вероятно, немцы надеялись на то, что экипаж цель не обнаружит. Но к этому времени лётчики уже многому научились. Сбросив сразу четыре небольших САБа, штурман мгновенно оценил обстановку, попросил командира чут-чутъ довернуть вправо и сыпанул на железнодорожный узел две тонны фугасных, осколочных и зажигательных бомб. А там, внизу, притаились эшелоны с жи­вой силой и техникой противника,

Еще не потухли САБы, еще не взорвались брмбы, как около двух десят­ков прожекторов пронзили небо своими клинками. С земли к самолёту потя­нулись огненные ниточки. В это время бомбы достигли цели, и станция оза­рилась вспышкой взрывов. Это был удар! А ТБ-3 уже принял порцию пуль и снарядов. Повреждения были значительными: прямым попаданием выведен из строя второй мотор; разворотило левый элерон, руль поворота и их заклинило; осколками перебило бензопровод к правому мотору, и он остановился. ТБ-3 стал крениться, терять скорость и снижаться. Лановенко создал ма­шине больший угол планирования и правый крен. Но высота катастрофически падала.

Пока лётчики боролись за её метры, помощник бортового техника Андрей Чуриков подполз к перегородке двигателя, прорубил ее, нащупал трубопровод и зажал поврежденное место пальцами. Двигатель можно было запускать. И это стало спасением, так как бедняга ТБ уже шёл над водной поверхностью реки Угры. При трёх работающих моторах стало легче, удалось даже поднять высоту полёта. Линию фронта пересекли без особых происшествий и благополучно добрались до своего аэродрома. После посадки механики насчитали около четырёхсот пробоин.

А вот еще один эпизод. Он описан в наградном листе, которым Лановенко представлялся к званию Героя Советского Союза. «При выполнении боевого задания по фотографированию результатов бомбардирования города Брянска в апреле 1943 года над целью был пойман прожекторами противника и сильно обстрелян ЗА. Умело применяя противозенитный манёвр, вышел из зоны зени­тного обстрела, но один тяжёлый снаряд всё же попал в заднюю часть фю­зеляжа ТБ-3 и перебил троса управления стабилизатором. Самолёт начал пикировать. Тогда Лановенко дал команду всему экипажу перейти в хвост и таким образом вывел его из пике»[178].

Сколько раз, спасая своих товарищей и машину, Лановенко приводил ТБ, как поётся в одной песне «на честном слове и на одном крыле». Но один раз...

Весной 1944 года после снятия блокады Ленинграда Лановенко убыл в Москву – надо было подлечить разбитую ногу. Залечить-то её залечили, но дело оказалось куда более серьезным – врачи занесли меч над его лётной профессией. Еле отбился. Вернулся в авиаполк. Василий Петрович Филин, щадя лётчика после госпиталя, решил с подключением его к боевой работе пока повременить.

А тут срочное задание – перебросить на аэродром Бельцы для войск 2-го Украинского фронта боеприпасы. Бельцы только-только освободили, линия фронта находилась рядом. Решив, что задание не слишком сложное, командир авиаполка привлёк и экипаж Лановенко.

Самолёты взлетели днём и благополучно добрались до места назначения. После посадки Марк Трофимович подрулил к группе деревьев, стараясь хоть как-то обезопасить свою машину от возможного налёта вражеской авиации. Подошли солдаты и вместе с экипажем приступили к разгрузке. Командир корабля остался на своём рабочем месте.

Восьмёрка «Ю-88» под прикрытием истребителей напала внезапно. После первых разорвавшихся бомб часть членов экипажа и рабочих разгрузочной команды успела выскочить из Ли-2, а Лановенко из-за больной ноги замешкался. Бомба угодила прямо в середину самолёта. Невыгруженные боеприпасы создали такой колосальный взрыв, что Ли-2 разворотило на четыре час­ти. Одну из них вместе с Лановенко отбросило на З0 метров. К счастьо, он получил только ушибы.

В голове туман, вокруг дым, чад, стоны. На чет­вереньках пополз к тому месту, где только что стоял самолет. Кто это? Прислонившись к развороченной стойке шасси, на земле сидел правый лет­чик Никитин. Бедняга окровавленными руками придерживал свои внутренно­сти. Подбежали люди и начали оказывать пострадавшим помощь.

Из экипажа погиб радист Беленко, Никитин умер в госпитале, стрелок. Хатламаджиев получил тяжёлые ранения, борттехник Васильев, штурман Анохин и командир корабля отделались лёгкими ушибами. Кроме этого погибло несколько человек из разгрузочной команды.

В наградном листе на звание Героя Советского Союза есть такая фраза: «Лановенко никогда не остаётся на земле, если полк участвует в боевой работе». И это так. В конце 1942 года штаб подвел итоги боевой работы лётного состава за период войны. Среди лётчиков лидировал командир отряда Марк Лановенко, выполнивший 124 боевых задания.

К периоду полетов в Словакию заместитель командира эскадрильи приобрёл богатый боевой опыт и высокий авторитет не только в авиаполку, но и в соединении. На левой стороне груди летчика красовались орден Ленина, два Красного Знамени и орден Отечественной войны 1-й степени…

После завтрака и предполётной подготовки экипаж вылетел на полевой аэродром. Его встретил представитель штаба фронта и на машине отвёз в аэродромный домик. Там командира корабля и штурмана ожидал человек в генеральской форме.

- Я – генерал Рудольф Виест. Вам предстоит перебросить мою группу сегодня ночью на аэродром «Три Дуба». Вы там уже бывали. Парольный сиг­нал – «конверт» из пяти костров. Мы должны обозначить себя белой и зе­лёной ракетой. После этого будут включены огни, обозначающие направление посадки. Но вы знаете, что там ваша оперативная группа, она знает о том, что сегодня начинается переброска нашей парашютной бригады.

Генерал неплохо говорил по-русски, был по-военному лаконичен. Уточ­нив некоторые детали, экипаж приступил к детальной подготовке к полёту.

В связи с тем, что Виест попросил оборудовать в самолёте что-либ висячее для лежания, в помощь бортовому технику Николаю Нагибину Лановенко направил стрелка Ивана Бондаренко и правого лётчика Николая Котова. Радист Павел Гусев вместе с командиром корабля и штурманом засели за подготовку. Во второй половине дня начали загрузку самолёта.

Уходить на задание решили до прихода основной группы самоётов. Шёл дождь – мелкий и нудный. На небе ни единого просвета. Однако видимость в районе аэродрома позволяла выполнять задание. По данным синоптической службы воздушной армии погода на маршруте и в районе Зволена была тоже сложной.

Генерал подъехал к самолёту, когда вся его группа уже разместилась в пассажирском салоне. Лановенко находился в кабине, поэтому Виесту до­ложил бортовой техник Нагибин. Завершив последние приготовления, он за­крыл входную дверь, пробрался к своему рабочему месту и приступил к за­пуску моторов.

Тяжелая машина оторвалась от раскисшей полосы аэродрома Кросно с трудом. Облачность, поглотившую самолёт сразу после взлёта, пробили на вы­соте 1200 метров. Над головой – чистое угасающее небо. Решили от облаков не отрываться. Это на тот случай, если придётся встретиться с истреби­телями. Наблюдая за воздушной обстановкой, экипаж уводил Ли-2 с бортовым номером «двенадцать» всё дальше и дальше на юго-запад. Постепенно поднимающаяся облачность заставляла поднимать и высоту полёта. Вскоре она достигла 3000 метров. Когда по расчёту времени миновали скрытую облаками Герлаховку, штурман дал команду на снижение. Ещё при подготов­ке к полёту его угол он рассчитали так, чтобы выйти в район Зволена на высоте пятисот метров.

Вошли в облака. Началась болтанка. Воздушные потоки швыряли машину из стороны в сторону. Вскоре в кабине появился Виест и сказал, что его подчиненные боятся, не разрушится ли самолёт. Успокоив генерала, Лановенко вновь сосредоточился на приборах. Облачность пробили на высоте 300 м.

Костры горели, однако фигуру «конверта» они не изображали. Дали зелёную и белую ракеты. Земля не реагировала. Попытались выйти на связь по командной рации, но ничего не получилось. Решили, проверяя себя, пройти на юг. Воронков опознал реку Ипель, по ней вышли на Дунай, развернулись на запад, «зацепились» за Грон и по нему добра­лись до Зволена, дали сигнальные ракеты, но и на этот раз земля приглашением на посадку не ответила. Короткое совещание с генералом за­вершилось принятием решения на возврат в Кросно.

После приземления руководитель полётов приказал рулить прямо к домику. Подрулили. Имущество не выгружали, у самолёта, поставили часового. Завершив послеполётные дела, разговорились с Виестом. Выяснилось, что генералу через десять дней исполнится пятьдесят четыре года, что он до сих пор не имеет семьи, но ещё не всё потеряно, надо только разбить фа­шистов. На вопрос, откуда он знает русский, Виест сообщил, что несколько лет был в Советском Союзе, обучался в академии, договорились, что вылет на «Три Дуба» состоится в следующую ночь.

После обеда 23 сентября в Кросно прилетел заместитель командира авиакор­пуса, по политчасти Александр Дормидонтович Петленко. Он пришёл на эту должность в мае 1943 года из 45-й авиадивизии, где летал на Пе-8. Надо было переучиться на Ли-2. Вывозил его тогда Марк Лановенко. Так что знали они друг друга хорошо. Выяснив подробности неудавшегося полёта, начальник, политотдела сказал:

- Попробуем это задание выполнить вместе, пусть Котов отдохнёт.

Нельзя сказать, что командир корабля обрадовался этому решению. Во-первых, Петленко, в силу своей постоянной занятости, летал мало. Bo-вторых, полковником не очень-то покомандуешь, и, в-третьих, что самое главное, когда на борту два больших начальника, твое мнение – ноль.

Опасения Лановенко подтвердились. При подлёте к Высоким Татрам Петленко стал усиленно работать штурвалом, приговаривая:

- Нам бы не задеть за эти вершины, давай выше!

- Товарищ полковник, не стоит слишком отрываться от облаков – истребители пострашнее этих гор.

После прохода Герлаховки Петленко немного успокоился. Пошли с потерей высоты. Машина воткнулась в облачность. В кабине стало темно. По ветровым стёклам потекли водяные струйки, обзора совсем не стало. Восходящие и нис­ходящие потоки воздуха бросали самолёт во все стороны, Лановенко, работая руками и ногами, только и успевал парировать эти удары стихии. К лётчикам пришёл Виест.

Как и в прошлую ночь, облачность кончилась на высоте 300 метров. Лил сильный дождь, и видимости почти не было. Со стороны Дуная надвигалась гроза. Опознав Зволен, штурман дал команду на доворот. Не успели выйти на точку сброса, как вся округа озарилась мощной вспышкой молнии. С её помощью опознали аэродром. Воронков немедленно дал белую ракету, а затем зелёную. Лётчики повели самолёт по периметру аэродрома, замкнули круг, штурман повторил сигналы.

А. гроза накатывалась всё ближе и ближе. Её дыхание сказывалось на по­ведении самолета – он стал чувствителен, реагировал на малейшее изме­нение в атмосфере. Сделали ещё круг. На земле - ни огонька. Огромные чёрные тучи наползли на аэродром, обрушив потоки воды. Видимость – ноль. Лётчики держали машину в четыре руки. Клинки молний рвали чёрное небо на части. Прямо над головой раздавались трескучие раскаты грома. Лановенко впился глазами в приборную доску: высотомер, скорость, варио­метр; высотомер, скорость, вариометр. Кто-то толкнул его в спину. Это штурман.

- Что там?

- Виест передал записку.

- Читай!

- Надо выбросить радистов и радиостанцию!

- Выбрасывайте!

Лановенко зашел курсом на юг и сделал горку. Набрав 500 метров, он подал сигнал на сброс. Первой в темноту и дождь бросился Янчо Яна, за ним не мешкая, ринулся Петро Михаил. Кто-то помог штурману сбросить несколько ящиков с радиоаппаратурой. Втянув фалы, он закрыл дверь и только тогда почувствовал, что вымок до ниточки. А лётчики уже уводили Ли-2 из опасной грозовой зоны.

На следующий день после прилета представитель штаба фронта проинфор­мировал Петленко, что переброска Виеста и его группы откладывается. Экипаж Марка Лановенко стартовал с Кросно курсом на Львов. Набрав высоту, командир корабля обратился к штурману:

- Петро, может быть, что-либо споёшь?

Пел Воронков изумительно. Его щемящее-сладкий тенор и тонкий слух многим приносил истинное удовольствие, а в экипаже особенно. Но на этот раз штурман был не в настроении, два труднейших полёта вымотали его основательно, да и не толко его.

Непогода затянулась на несколько дней. 24 сентября полеты из-за слож­ных метеорологических условий в районнах аэродромов базирования и под­скока вообще не планировались. Утро следующего дня командование 4-й авиади­визии и авиаполков начали с головоломки – посылать разведчика или нет. Обстановка над Калиновкой немного разрядилась, а вот, что там, в районе Брезно? Командир соединения приказал разведчика погоды выделить от 13-го авиаполка. Дмитриев решил дать отдых Алексею Прилепко и поручил готовиться к полёту экипажу командира корабля И.А.Лазарева.

В любых армейских коллективах всегда находятся люди, которые несут основную нагрузку в решении тех или иных задач. Авиация дальнего дей­ствия в этом плане не исключение. В соединениях есть полки, которые спо­собны выполнять более сложные задачи, чем другие. В полках есть эскад­рильи, которым можно доверить нечто более трудное. В эскадрильях есть лётчики, которым по плечу всё, что возможно на сегодняшний день в авиа­ции с точки зрения развития техники.

Именно эта «ударная сила» всегда под рукой у командира авиаполка. Ему дают задание, и он сразу прикидывает, кто способен его выполнить. Такие лётчики, такие экипажи – его опора.

Именно такой палочкой-выручалочкой для К.П.Дмитриева был заместитель командира эскадрильи Иван Лазарев. Константин Петрович ду­ши в нём не чаял. Симпатии возникли ещё во время замполитства, когда он по долгу службы стремился узнать о лётчике всё, даже то, как он учился в школе.

… Детство мальчика прошло в селе Средняя Камышинка Сталинградской обла­сти. Настала пора учиться. В школу бегал три года. На этом образование, как у всех мальчишек его села, могло и закончиться. Но уже в десятилетнем возрасте у мальчика проявилась огромная жажда учиться: он единственный из Средней Камышинки для продолжения учёбы поступил в школу-семиле­тку города Камышина. А до неё от родного дома – девять километров. При­ютила его добрая душа, родная тётка Антонина Ивановна, у которой самой семейка была не из маленьких – восемь душ.

Семь лет подряд, еженедельно, по субботам Ваня Лазарев топал из Камы­шина в село, ночевал в родном доме, а к обеду следующего дня собирался в обратный путь. За спиной котомка с харчами, а если была сухая погода, то и ботинки, привязанные друг к другу шнурками.

Первой любовью стали для мальчика книги. Через них он приобрел усид­чивость и сосредоточенность. Его родной брат по матери Александр Алек­сандрович Бочкарёв вспоминал: «Я считаю, что вкус к книгам мне привил только он». И далее очень любопытные факты: «Если бы мне сказали, что он станет Героем Советского Союза, то, право, я тогда бы этому не пове­рил – уж очень он был застенчив и скромен. У него была особенность – работал только левой рукой. Более того, старался писать тоже левой. И ложку до конца своей жизни держал левой».

В Камышине к Ивану Лазареву пришла вторая любовь – авиация. Он часто говорил, что будет, обязательно будет лётчиком. Никто в это не верил. А когда после окончания школы поступил в техникум, об этой его затее все как-то забыли. Закончив учёбу, Иван уехал работать. И вдруг совершенно неожиданно для родных и сельчан письмо из Балашовской авиационной школы пилотов ГВФ: он – курсант. А как встреча­ло в 1940 году село своего первого лётчика! После отпуска поехал к месту службы – в Бердское авиационное училище инструктором-летчиком. Учить других летать, когда самому только двадцать – это уже много.

И вот такой лётчик, после четырёх лет инструкторской работы в учили­ще, попал в его, Дмитриева авиаполк. Именно он вначале как замполит, затем как командир авиаполка, вывел Лазарева на высокие рубежи лётного совершен­ства, от полёта к полёту усложняя ему боевые задания.

В июне 1943 года 13-у авиаполку впервые доверили несколько специальных заданий: нужно было выполнить серию полётов в интересах Главного раз­ведывательного управления, украинских и белорусских партизан. В полёт ушли самые сильные, те, которые могут больше, чем другие. Средй них был и И.А.Лазарев, Его экипаж смог. Уже по результатам первого выполненного задания командир авиадивизии И.И.Кожемякин подписал приказ: «В ночь на 4 июня, согласно приказу командующего АДД, мною была поставлена бо­евая задача: в течение ночи произвести два массированных удара по же­лезнодорожному узлу Орел и одному экипажу 13-го полка Лазареву – произвес­ти вылет в глубокий тыл противника со специальным заданием. С постав­ленной задачей полки справились успешно, весь лётно-технический состав отнесся к выполнению сложного боевого задания, в условиях ограниченной ночи и напряжения двух полетов, с полной отдачей сил и энергии. Экипаж Лазарева также выполнил отлично сложное и ответственное задание. Личный состав своей энергией, настойчивостью достойно отметил славную годовщи­ну создания дивизии. Всему личному составу соединения объявляю благо­дарность».

Осенью 1943 года в частях АДД для более эффективного нанесения уда­ров по объектам в глубоком тылу противника, стали применять новшество – создавать специальные группы обеспечения бомбардировочного эшелона. В неё входили экипажи, которые лидировали основную массу самолётов к цели, освещали и «поджигали» зажигательными бомбами. Была создана такая группа обеспечения и в 13-м авиаполку.

В качестве одного из осветителей в неё вошёл экипаж Лазарева. Работа эта была сложна и ответственна. Над целью он появляется раньше всех, и, как правило, в гордом одиночестве. САБы надо бросать через определенные интервалы времени, а это значит, что на ощетинившуюся прожекторами и огнем ЗА цель необходимо зайти несколько раз. Экипаж Лазарева справил­ся с этим делом весьма успешно.

Для многих в эскадрилье, да и в авиаполку, Лазарев являлся примером. И как лётчик, и как командир, и как человек. Для многих первые шаги в боевом становлении были связаны с именем этого, без преувеличения, уникального пилота. В звене с Лазаревым летал штурман Сергей Васильевич Андрианов. Он пишет: «Майора Лазарева хорошо помню. Да и как не помнить своего ко­мандира эскадрильи, человека, который дал путёвку в грозовое небо вой­ны. Он был плотно сложен, немного сутуловат от длительных полётов. По шесть-семь, а то и более часов приходилось сидеть за штурвалом. У него сосредоточенный, прямой взгляд голубоватых, чуть-чуть прищу­ренных глаз, уверенная, временами порывистая походка. Мое боевое кре­щение прошло в полете с экипажем Лазарева».

Была в полках АДД. ещё одна сложная, но совершенно необходимая работа – разведка синоптических условий полёта по маршруту и в районе цели. Без неё, если погода «барахлит», предстоящую задачу хорошо не выполнишь. И в этом деле нужны были сильные экипажи. Часто это задание получал и Лазарев. И вот очередное, как говорится на эту же тему, в ночь на 26 сентября...

После обеда небо над Калиновкой оккупировали тяжёлые свинцовые тучи. На аэродроме, умытые дождём, сверкали давно готовые к полёту безлюдные бомбардировщики. Личный состав ожидал лётную погоду. Лишь у одного самолёта шла обычная предполётная работа. Около него нахо­дились инженер полка Иван Сергеевич Петров, специалисты различных служб и технические хозяева самолёта - техник Н.А.Баранов и моторист П.К.Шелупанов. Грязные от работы и мокрые от дождя, они заканчивал подгото­вку к полёту. Экипаж Лазарева подъехал к самолёту на машине командира авиаполка. Николай Баранов доложил о готовности машины к полёту. Павел Шелупанов закрыл капот левого двигателя и спрыгнул на землю.

- Товарищ командир, опять все сидят, а вы одни летите!

- А когда все сидят, в том числе и мы, а Прилепко улетает, ты этого не замечаешь?

- И то верно!

- Командир, мы сегодня моторы не гоняли, прогрей их хорошенько, – посоветовал техник.

Смеркалось, когда лётчики оторвали Б-25 от взлётной полосы. Пробили облачность. Над головой опрокинулось звёздное небо. Легли на курс. В районе реки Збруч стали попадаться облака. Подняли высоту, но вскоре бомбардировщик оказалась в плену облачности. В кабине ста­ло темно. Машина уверенно шла по курсу, иногда, правда, проваливаясь в воздушные ямы, затем, через короткое время, крылья находили точку опоры и несли её да­льше в устойчивом полёте. Моторы трудились на полную мощь, подрагивал в руках штурвал, светились кошачьими глазами стрелки и цифры приборов.

Основная работа была у штурмана Семена Нечушкина и радиста Павла Рудьева – на наземные ориентиры надеяться не приходилось. Через каждые пятнадцать минут с высоты трёх тысяч метров, из толщи нескончаемых обла­ков неслись с борта самолёта радиосигналы. Они принимались в далекой Калиновке наземными радистами, превращались в буквы и слова, докладыва­лись командованию – по маршруту десятибалльная облачность, дожди, вре­менами обледенение. Становилось очевидным, что и в районе Брезно погода будет не лучшей. Через полтора часа полёта начальник штаба авиадивизии Семён Усачёв спросил у штурмана Андрея Матвиенко:

- Где сейчас Лазарев?

- На подходе к Попраду.

Попросил телефонистку соединить его с Кожемякиным.

- Командир, я думаю Лазарева надо возвращать. Доложите Счётчикову. Через две минуты, согласовав вопрос с командиром авиакорпуса, Кожемякин приказал разведчика погоды вернуть, а в авиаполках объявить отбой заданию.

В эти дни не могли подняться в воздух и полки 5-го авиакорпуса. Началь­ник штаба фронта генерал В.Д.Соколовский ежедневно информировал А.И.Антонова о несостоявшемся вылете: «Погода в Словакии неблагоприятная – низкая облачность, туман, дождь – в связи с чем транспортировка 2-й чехословацкой бригады в ночь на 24 сентября производиться не будет»[179]. Аналогичная информация ушла в Генеральный штаб и на следующий день.

А в Кросно личный состав бригады томился в ожидании вылета. Людвиг Свобода описывает этот период так: «Две тысячи сто сорок четыре десант­ника с нетерпением ждали, когда же, наконец, они поднимутся в воздух. Каждый знал, что в восставшей Словакии ему предстоят тяжёлые бои с оккупантами, и это усиливало нетерпение, вызывало боевой порыв и энтузиазм»[180].

Для бригады эти нелётные дни даром не пропали. Ведь фактически она вышла из боя в день предполагаемой отправки, вышла раздёрганная, по­трёпанная и общипанная, с людскими и материальными потерями. Поэтому предоставленные непогодой несколько дней были использованы на доукомплек­тования. О проведенной работе свидетельствует акт проверки и дообеспечения бригады имуществом, боеприпасами, горючим и продовольствием (документ 76).

Дата добавления: 2015-10-28