Трудный сентябрь 9 страница

- Да, но зато какой хороший ориентир, – вставил штурман.

- Ну, для тебя это самое главное! Давай курс!

Чирсков вернулся в салон. Через двадцать минут лётчики начали снижение. Вот и Грон. С высоты трёх тысяч метров река казалась серебристым волоском. Слева должен быть аэродром. Терещенко всматривался в тусклые очертания земли, но сигнала не находил.

- Что скажешь, штурман?

- По расчётам цель под нами, но нас вроде не ждут. Давай нижё!

Снизились до 2000 метров. В кабину вошли Чирсков и Мигур, стали, всматриваясь в окна, за спиной командира корабля. То там, то здесь просматривались какие-то огоньки, но это не сигнал на посадку. А лётчики продолжали выписывать круг за кругом. После четвёртого Езерский спросил:

- Что будем делать, Борис Фёдорович?

- Ещё круг и возвращаемся!

Земля сигналов на посадку так и не зажгла. Доложив во Львов о сложившейся ситуации, лётчики легли на обратный курс. Целый час они провели над целью, а экипаж Яблокова находился над ней ещё дольше – с 23.30 до 00.41. Ходили на высоте 2900 метров. Не дождавшись сигналов, вынуждены были возвращаться.

Самолёт Езерского встречало всё руководство авиадивизии. Чирсков рассказал всё, как было. Его информацию немедленно доложили командиру авиакорпуса, а тот – Голованову. В журнале боевых действий штаба АДД появилась запись: «В ночь на 16 сентября для организации подготовки к выполнению предстоящей операции по переброске чехословацкой бригады командование 5-го авиакорпуса направило два самолёта с ответственными офицерами, рацией, приводной радиостанцией и передовой командой на аэродром выгрузки десанта «Три Дуба». Оба экипажа из-за отсутствия посадочных знаков на аэродроме посадку не произвели и возвратились с грузом, не выполнив задания»[132].

Итак, причина невыполнения задания – аэродромная служба не выложила знаки на посадку. Эта причина выражена и в других боевых документах. Этот факт вызывает у меня недоумение. Чтобы разобраться в этом, следует рассказать о полёте в эту ночь на точку «Три Дуба» 4-го авиакорпуса.

15 сентября с утра, проанализировав обстановку, Счетчиков приказал готовить на боевое задание 30 самолётов – 20 от 4-й (в том числе разведчик погоды и осветитель) и 10 от 5-й авиадивизий. Первым с уманьского аэродрома на задание ушёл разведчик. Выполнив свою основную задачу, экипаж в 21.42 сбросили шесть ПДМ и взяли обратный курс. Получив сведения о том, что в районе цели ясная погода, видимость от пяти до восьми километров, Кожемякин приказал командирам авиаполков приступить к выполнению задания.

На старт вышел экипаж 15 авиаполка И.М.Павкина. Ему предстояло исполнить роль лидера и обеспечить НБП. Вторым взлетел экипаж командира авиаполка С.А.Ульяновского, возглавившего полковой эшелон. А он внушительный, считай половина полка в воздухе.

На маршруте экипаж-лидер под руководством командира эскадрильи Ивана Павкина, вся боевая деятельность которого у него на груди.

… А началась эта боевая деятельность в первый день войны, когда он днём на СБ бомбардировал аэродром противника в районе Сувалок. Задание выполнил, но зенитки подбили один мотор. На исправном, перетянул линию фронта. Шестёрка вражеских истребителей вывела из строя второй. Пришлось садиться на лес. Так для Ивана Павкина началась война: с познания, что такое зенитная артиллерия, воздушный бой, полёт на одном моторе, вынужденная посадка и лёгкое ранение.

Много сил отдал лётчик защите Ленинграда. С августа 1941 года по февраль 42-го он совершил на этом участке фронта 72 вылета. Разные были задания, но самые трудные из них – бомбардирование переднего края войск противника. Бомбы необходимо было класть в ста метрах от позиций нашей пехоты. С этой ювелирной работой экипаж справился отлично. Такую оценку дал командир 268-й стрелковой дивизии. По представлению командира авиаполка В.А.Сандалова Иван Павкин 20 сентября получил первую боевую награду – орден Красного Знамени.

Из многочисленных поздравлений лётчику особенно запомнилось одно – от Клавдии Шульженко. Личный состав авиаполка скромно, по-военному отметил наступление Нового года. На вечере присутствовала и артистка. Хватила она рюмку чистого спирта и еле перевела дух. Долго, умываясь слезами, ей пришлось откашливаться. Закусив свининкой, Шульженко начала выяснять, в какой степени друзья-лётчики вывели её из строя. Проверка голоса на песне «Синий платочек» завершилась восторженной овацией. По словам певицы, она никогда так не пела. Все решили, что причиной тому стали новогодняя ночь, пылкие авиаторы и…авиационный спирт.

Первая боевая награда ещё не была получена, а представление на вторую уже ушло: 12 декабря Сандалов подписал наградной лист на звание Героя Советского Союза. Вышестоящее командование решило, что ордена Ленина будет вполне достаточно.

С июля 1942 года Павкин стал летать на самолёте Б-25. 30 октября он совершил сотый боевой вылет. Приказом по полку лётчик получил награду - 5000 рублей. В ноябре, другим приказом, экипажи Дудакова и Павкина определялись, как ведущие в авиаполку по боевой работе. Вскоре подоспел ещё один приказ, теперь уже по авиадивизии: «В ночь на 18 декабря экипаж в составе командира корабля Павкина и штурмана Щекунского произвёл удачное ночное фотографирование результатов бомбардирования города Сычёвка в условиях сильного противодействия ЗА над целью. Начальник штаба авиаполка, несмотря на ряд неудач, связанных с ночным фотографированием, проявил настойчивость в деле проведения систематических опытов ночного фотографирования и добился положительных результатов. Объявляю благодарность начальнику штаба авиаполка Разживину, командиру корабля Павкину и штурману Щекунскому»[133].

Приказом командующего АДД от 10 апреля 1943 года Павкин награждается вторым орденом Красного Знамени.

С началом Курской битвы авиация дальнего действия стала наносить бомбардировочные удары по переднему краю немецких позиций и во фронтовом тылу врага. В связи с тем, что полёты на боевые задания стали непродолжительными, среди экипажей зародилось движение за увеличение бомбовой нагрузки. Командир авиаполка решил провести пробный полёт с внешней подвеской бомб. Доверил Ульяновский это задание Павкину.

Под плоскостями вооруженцы подвесили восемь ФАБ-100. Всего на борту оказалось 2000 кг бомбового груза. В полёт ушёл и К.С.Вартаньян, неделю назад возглавивший инженерную службу авиадивизии. Ему предстояло проверить теоретические расчёты: насколько будет увеличена длина пробега, почасовой расход горючего, режим винтомоторной группы при наборе высоты и т. п. Самолёт произвёл разбег устойчиво, его длина увеличилась, но незначительно, набор высоты происходил медленнее из-за того, что наружная подвеска бомб создавала дополнительное лобовое сопротивление. Производя расчёты, Вартаньян часто интересовался мнением лётчиков по тому или иному элементу полёта. Так, работая совместно, добрались до линии фронта. Тут, как говорится, не до экспериментов, только успевай поворачиваться.

- Открываю бомболюки! – доложил штурман С.К.Штейнберг.

Лётчики старались строго выдерживать режим полёта. Начался обстрел. На связь вышел стрелок Пётр Коцеруба:

- Трассы проходят близко от хвоста!

Но выполнять противозенитный манёвр уже поздно. Сжав покрепче штурвал, Иван Павкин и Георгий Шлеев вели машину точно по курсу. Вот она «вспухла», замигали лампочки – бомбы сброшены. Через минуту Штейнберг доложил:

- Серией шестнадцати бомб цель перекрыта!

В этот момент Павкин почувствовал удар по самолёту, и ощутил, как что-то дёрнуло штурвал.

- Трасса прошла по хвостовому оперению! – прокричал по СПУ радист.

Не обнаружив каких-либо серьёзных отклонений в поведении самолёта, Павкин взял курс домой. Лишь после посадки стало ясно, что снаряд почти наполовину перебил тягу, соединяющую руль высоты со штурвалом.

На основе полученных данных Вартаньян сделал вывод, что при продолжительности полёта до трёх с половиной часов, задание можно выполнять с наружной подвеской бомб. Экипажи авиадивизии стали брать максимальную бомбовую нагрузку.

Перед революционным праздником стало известно, что 4-у авиакорпусу, его авиадивизиям и авиаполкам Член Военного совета АДД генерал-полковник авиации Г.Г.Гурьянов будет вручать гвардейские знамёна. Приказом по частям и соединениям были определены знамённые группы. В них вошли самые авторитетные люди, внёсшие наиболее весомый вклад в гвардейскую славу. В корпусную группу, в качестве одного из ассистентов, ввели Ивана Павкина.

В декабре заместитель командира эскадрильи прикрепил к своей гимнастёрке третий орден Красного Знамени. В соединении такого количества столь высоких боевых наград никто не имел. Это дело хорошенько обмыли. А Павкин, надо сказать, спиртного не чурался.

В это время в экипаже появился ещё один член – небольшой, невзрачный, грязный, как и положено быть дворняге, но уж больно смышленый пес по кличке Кузя. Стоило его один раз подкормить, как после этого он неизменно стал появляться у самолёта перед вылетом. Прибежит, переместит всю свою радость в хвост, обнюхает всех, оближет, а, получив порцию, сметёт её вмиг и ходит по стоянке довольный.

Когда Павкин, привязавшись к четвероногому, разрешил однажды взять его в полёт, да когда его в воздухе подкормили бортпайком, Кузя стал полноправным членом экипажа. В самолёт поднимался только по команде, в полёте не мешал, пакостей не делал, а после заруливания на стоянку, спрыгивал первым и – пулей под колесо. Техник самолёта по этому поводу не возникал.

Менее чем через три месяца стала проблема: где искать место для нового ордена Отечественной войны первой степени. Для хорошего дела нашлось. Правда, для этого пришлось переместить весь «иконостас», слегка испортив орденское поле гимнастёрки.

В ночь на 15 апреля АДД наносила массированный бомбардировочный удар по порту Севастополь. При подходе к цели лётчик заметил, что впереди идущий бомбардировщик попал в лучи прожекторов. В освещённом пространстве хорошо просматривались разрывы зенитных снарядов и чёрные клубочки дыма. Расстояние между самолётами не более полукилометра. В голове пронеслась мысль: «Может, проскочу, пока прожектористы заняты?». Но не тут-то было! Только штурман Максим Щекунский оповестил, что он открывает люки, как, лизнув плоскость, яркий луч воткнулся в носовую часть самолёта, и пошёл, прилепившись, вместе с ним по курсу полёта. Через несколько секунд к нему на помощь переметнулись те, которые вели впереди идущего.

- Цель в перекрестии!

Манёвр делать поздно. Вслед за прожектористами на машине Павкина сосредоточили своё внимание и зенитчики. Серия разрывов под брюхом подбросила самолёт на несколько метров вверх.

- Держать!!

«Хорошо ему, уткнувшись в прицел, давать команды», – подумал Павкин, восстанавливая горизонтальный полёт.

- Сброс!

Как только самолёт освободился от бомб, Павкин немедленно начал маневрировать по высоте и курсу, пытаясь вырваться из светового плена, но прожектористы оказались натренированными и действовали согласованно: один луч уходил – ему на смену тут же подключался другой. И вдруг – пп-ах-х! Треск в передней кабине.

- Максим, что там?

Молчание.

- Ты живой!?

- Живой!

Когда, наконец, лётчикам удалось вырваться из смертельных объятий света и огня, через лаз в пилотскую кабину пробрался Щекунский. В руке он держал осколок от снаряда длиною сантиметров в пятнадцать. Оказывается, эта увесистая железяка пробила кабину, ударила в бронеспинку, и, потеряв убойную силу, огрела штурмана по спине.

- Иван, как ты смотришь на то, если я выпрыгну?

- Что так? – спросил лётчик, чуя подвох.

- Пить ужасно хочу.

- Надо было прыгать над морем, теперь поздно.

Он такой, Максим Щекунский: несколько минут назад смерть обдала его своим холодком, а ему хоть бы что – стоит и шутит.

- Ладно, полезу я в свою берлогу, хотя там сейчас не очень уютно.

Возвращение на аэродром было трудным. У штурмана, в результате попадания осколка в кабину, отказал радиокомпас. Пошли в низ, но облачность оказалась ниже безопасной высоты полёта. Полезли вверх, поднялись к луне и звёздам. За это время радист Николай Федотов поучил два пеленга, на их основе штурман внёс поправки в курс. Сели сходу, зарулили на стоянку, выключили моторы. Павкин полез к штурману, чтобы посмотреть, что же натворил в его кабине осколок. После этого спустился на землю. Их встретил техник Иван Шахов:

- Товарищ капитан, – обратился он к Щекунскому, – поздравляю вас с орденом Александра Невского. Теперь у нас в экипаже есть свой полководец.

- Вот он меня сегодня мог сделать полководцем, – Щекунский протянул технику осколок. – Посвети фонариком, видишь какой увесистый. Так, что и тебе работы этот «полководец» подбросил. А за поздравление спасибо…

Однако вернёмся на словацкую трассу. Свой единственный полёт в район Зволена Иван Михайлович описал так: «15 сентября эскадрилье, которой я командовал, была поставлена задача на выброску боеприпасов и оружия партизанам Чехословакии. Погода по маршруту благоприятствовала нашему полёту. Эскадрилья следовала в потоке одиночных самолётов с интервалом до пяти минут. Первые два экипажа пролетели линию фронта без каких-либо происшествий, чего совсем нельзя сказать о последующих семи. Они были обстреляны зенитной артиллерией, но командиры кораблей умело применили противозенитный манёвр.

Теперь мне, как флагману, необходимо было определить место сброса грузов. Конечно же, основная работа в этом деле легла на плечи штурмана. Вскоре Щекунский доложил, что по расчёту времени через пять минут будет точка сброса. Я немедленно приступил к снижению. Сразу же после того, как я занял безопасную зону, отчетливо увидел сигнальные костры. Сделал контрольный круг над точкой. Ракета, поданная с земли, окончательно убедила нас, что мы вышли правильно. После сброса груза мы приступили к обязанностям корректировщика. Набрав высоту, я сделал вираж над точкой сброса, давая указания подлетавшим экипажам и сбрасывая САБы. Вся моя эскадрилья задачу выполнила успешно».

В представлении к награждению начальника связи эскадрильи Николая Федотова к ордену Ленина есть ещё один штрих полета экипажа Павкина в эту ночь: «6 сентября 1944 года, при выполнении специального задания по оказанию помощи чехословацким партизанам в условиях горнолесистой местности и слабого обозначения цели, помог штурману корабля выйти в нужный район и отыскать цель с помощью точных и своевременных радиопеленгов. Задание было выполнено».

В истории 15-го авиаполка есть такая фраза: «Все знают и любят Героя Отечественной войны Павкина, идущего в бой с любимым выражением: «Свезём очередное меню гансам и фрицам».

Да, в авиаполку лётчика любили и уважали. За смелость и отвагу, за стремление выполнить задание, во что бы то ни стало, сохранив при этом свою жизнь и жизнь подчинённых. Через сутки после полёта на «Три Дуба» газета АДД «Красный сокол» опубликовала статью Г.Чернова «Пять орденов». В ней есть такие слова: «Нелёгкий путь прошёл лётчик Павкин. Не раз ему приходилось глядеть смерти в глаза, не раз он выходил, казалось бы, из безвыходных положений. Но сила жизни брала верх в любом сражении».

Сила жизни! Она помогла ему, совершив 295 боевых вылетов, пройти всю войну, не потеряв ни одного члена экипажа, ни разу не воспользовавшись парашютом. Она привела его к шестой, самой высокой награде – золотой звезде Героя Советского Союза. Получил её Иван Михайлович уже после войны.

Высокие награды Павкина, его боевые успехи, состоялись, прежде всего, потому, что лётчиком он был от бога. Однако для пилота авиации дальнего действия личной храбрости и умения мало. Многое зависит от того, кто с тобой рядом на боевом маршруте. Надо сказать, что в этом отношении Ивану Павкину здорово везло.

Второе лицо в экипаже - штурман. Всю войну, за исключением небольшого периода времени, когда в передней кабине сидел Штейнберг, с ним прошёл Максим Никифорович Щекунский. Ему было за тридцать, но ранее облысение делало его ещё более старшим. По натуре замкнутый, не очень разговорчивый, он любил одиночество. А вот чего не любил, так это построений. Увиливал от них под разными предлогами. Он знал все свалки аэродрома. Всё время искал и выпрашивал какие-то железки, детали. В штурманской кабине самолёта всегда имелось предостаточное количество сигнальных ракет, буквально всех цветов. Он всегда внимательно фиксировал световые сигналы немецких лётчиков и их аэродромов, ловко ими пользовался для обеспечения безопасности полёта.

Бомбил штурман великолепно, ибо никакая сила не могла согнать его с боевого курса, пока он не нажмёт на кнопку прицела. И то, что экипаж Павкина ни разу за войну не вернулся, не выполнив задания по своей вине – во многом его заслуга, Максима Щекунского.

Третье лицо в экипаже – радист. Николай Михайлович Федотов прошёл с Павкиным всю войну. Обеспечив своими профессиональными и волевыми качествами выполнение заданий в любых погодных условиях. Стрелок Петр Александрович Коцеруба, также прошедший всю войну бок о бок с Павкины, немецких истребителей не сбивал, но и их от своего Б-25 всегда держал на почтительном расстоянии.

Правый лётчик в экипаже – величина переменная. Но и здесь Павкину везло, так как за всю войну их было только двое. И оба толковые. Первые полтора года в экипаже летал Георгий Иванович Шлеев. Что можно добавить к характеристике лётчика, если, для выполнения специального задания, которое было поручено инспектору-лётчику авиакорпуса Б.И.Жилину и заместителю главного штурмана В.В.Погожеву, его ввели в состав сборного экипажа! Это был уникальный полёт с аэродрома Кратово в Югославию. Впервые за годы войны советский самолёт появился над горными вершинами этой страны, доставив в ночь на 19 сентября 1943 года одного югослава и пятерых болгарских политэмигрантов для выполнения специального задания. 13 часов 20 минут от взлёта до посадки!

Сменил Шлеева Михаил Михайлович Фёдоров. Конечно, разница между ними, вполне естественно, была. Как ни как уходит опытный и притёртый, а приходит «зелёный» новичок, совсем незнакомый как лётчик и человек. Однако Фёдоров «притёрся» быстро, ибо «зелёным» был лишь в одном – порох понюхал только в начале войны, а затем в боевой его деятельности наступил перерыв.

Служил он техником в Таганрогской школе военных лётчиков. Когда в первые месяцы войны стало туго с лётными кадрами, а школа принимала участие в боях на Южном фронте, полетел на СБ на разведку прифронтовой полосы. Выполнив задание, вернулись. Немцы только-только «обработали» полковой аэродром. При посадке угодили в воронку и сделали капот. Получив переломы большой и малой берцовой кости левой ноги, Фёдоров попал в госпиталь.

Лечился в Омске. Затем осуществил мечту стать лётчиком. После окончания Новосибирской школы укрепил свои крылья на должности инструктора, и, наконец, вырвался в боевой авиаполк. Хорошая лётная практика и технические знания помогли быстро войти в строй. Уже через короткий промежуток времени Фёдоров стал в экипаже своим человеком. Да и в авиаполку освоился быстро, так как встретился в нём с некоторыми своими бывшими курсантами. Николаем Коробчаком, юмористом и балагуром, ставшим к этому времени командиром корабля. Василием Руденко, знавшим наизусть переиначенную на авиационный лад поэму Пушкина «Евгений Онегин». Он ещё правак. Александром Бочиным, тихим и скромным человеком. Он тоже уже командир корабля. Суреном Казаряном, который в авиаполку почему-то стал Казаровым. Он уже капитан.

Экипаж Ивана Павкина был в авиаполку одним из самых сильных. И то, что у командира после войны на груди засияла золотая звезда Героя, в этом заслуга Щекунского, Федотова, Коцюрубы и Фёдорова.

Вернулся экипаж с полёта в Словакию изрядно уставшим: как ни как, а лидировать группу – дело ответственное и сложное, оно, помимо всего, требует и серьёзных нервных затрат. После оформления боевого донесения направились в столовую.

- Леночка, что-либо повкусней! – заказал Павкин.

У экипажа с этой официанткой сложились особые отношения. Она была глуховата, но отличалась проворством и словесной находчивостью. Как-то на обеде принесла тарелку первого.

- Лена, а чего это у тебя палец в борще?

Не задумываясь, официантка ответила:

- А он не горячий!

Этот эпизод стал достоянием всего личного состава авиаполка. Но, как ни странно, острословы больше подтрунивали не над официанткой, а над самим Павкиным: не клади Ваня палец в рот Лене, а то откусит. На этот раз обошлось без острот – экипаж устал, да и Лена замоталась на пищеблочном плацдарме.

А как выполнили задание другие экипажи 15-го авиаполка? После Павкина разогнал по взлётной полосе свою машину С.А.Ульяновский. Командиры авиаполков в годы войны летали не часто. И в этом был глубокий смысл. Когда командир в боевом порядке, он, бесспорно, вдохновляет. Но в это время он рядовой лётчик, практически лишённый рычагов управления. Поэтому его место на КДП. Отсюда видна картина боевого порядка, сюда с двух сторон – от экипажей и вышестоящих штабов – стекается информация. И ещё. Командира авиаполка «печёт» время. И не малое. Даже после того, как тот или иной опытный лётчик в ранге командира эскадрильи или заместителя командира авиаполка займет эту должность, он не становится командиром в одночасье. Для его становления тоже нужно время. И тоже немалое. А вот потерять руководителя полкового коллектива на боевом курсе можно быстро. И такое в годы войны случалось.

Но с другой стороны «нюхать порох» командиру авиаполка тоже нужно. Ну, хотя бы для того, чтобы своими глазами посмотреть на действия подчинённых в районе цели, оценить результаты, проверить на практике какие-то новые тактические приёмы. Поэтому они изредка подлётывали, «устраиваясь» в наиболее опытный экипаж.

Анализ участия в Зволенской операции двух авиакорпусов АДД показывает, что командиры авиаполков в небе Словакии появлялись редко. Поэтому полёт Ульяновского нельзя не описать. Но главное даже не в этом, а в возможности представить читателю этого во всех отношениях незаурядного человека.

… Начну с нескольких характеристик тех, кто хорошо его знал, кто работал с ним бок о бок. Командир братского 14-го авиаполка В.Д.Зенков: «Сергей Алексеевич прошёл большой путь командира-лётчика, его командирские и человеческие качества снискали у личного состава авиаполка особую любовь и уважение. Не будет ошибкой сказать, что он был популярным во всём нашем авиакорпусе».

Инженер авиаполка Л.И.Захаров: «Пришёл в полк после пребывания в партизанском отряде (сбит в начале войны, будучи в должности помощника командира 132-го сбап). Смелый, требовательный, упрямый. Категоричен в своих суждениях и решениях, не «умел» разговаривать с офицерами вышестоящих штабов. Думаю, что поэтому поздно получил генеральские погоны и обойдён званием Героя. Умел выпить». Обе характеристики не исключают, а скорее дополняют друг друга.

К другим, чисто плотским слабостям можно отнести патологическое пристрастие к шашлыкам, причём сам, при случае, резал барашка, сам готовил мясо и сам его жарил.

Популярным среди личного состава Сергей Ульяновский стал после того, как постепенно в авиаполку получил огласку тот случай, который произошёл с ним 13 июля 1941 года и о котором упоминает инженер Захаров.

Был воздушный неравный бой. Осколки снаряда впились в спину и ногу, пламя обожгло лицо и руки. СБ перешёл в беспорядочное падение. Подтянувшись к верхнему люку, лётчик покинул неуправляемую машину. Надо свободным падением сбить пламя. Когда это удалось, рванул вытяжное кольцо. Приземление оказалось неудачным – в ноге что-то хрустнуло. Начал снимать полуобгоревшие перчатки и невольно закричал от боли – с ними тонкими лоскутками сползала и кожа рук. А тут ещё сомкнулись обожжённые веки, и никакой силой невозможно было их разлепить. Боли от ожогов и ран замутили сознание…

- Жив?

- Кажется, жив.

Судя по голосам, спрашивала женщина, а отвечал подросток. Обессиленное тело лётчика подхватили чьи-то заботливые руки, понесли, а затем от боли сознание вновь ушло.

Так Ульяновский оказался в семье колхозников оккупированной немцами деревни Спасское Сиротинского района Витебской области Тихона Петровича Багрецова, его снохи Матрёны Андриановны и её сына Серёжи, шестнадцатилетнего комсомольца.

Укрыв раненого в сарае, патриоты, рискуя собственной жизнью, начали его выхаживать – перевязывали раны, лечили ожоги, кормили. Через несколько дней проявились первые признаки их усилий – у лётчика стали приоткрываться обожжённые веки, и он, сквозь узкую прорезь между ними, смог впервые рассмотреть лица своих спасителей.

Как ни таились Багрецовы, но в селе, как в мешке, шила не утаишь. Тайна их семьи стала всеобщей, деревенской. Сергей Багрецов с помощью друзей перенёс раненого на заброшенный сеновал. Матрёна Андриановна наведывалась туда ежедневно, приносила хлеб, масло, яйца, которые подбрасывали её сердобольные сельчане, продолжала лечить лётчика. Когда на землю упали первые заморозки, раненого решили вновь вернуть в сарай. Сергей смастерил костыли и помог Ульяновскому перебраться в более тёплое место. Риск был неимоверный, ибо немцы нет-нет, да и осуществляли на деревню набеги, обнюхивали углы каждого дома.

Понимал ситуацию и сам лётчик, но крепко стоять на ногах ещё не мог, хотя раны уже затянулись. Багрецовы снабдили его периной, одеялами и тёплой одеждой. К новому году с помощью костыля, который принёс инвалид Юшенко, Ульяновский начал учиться ходить. Через месяц костыль сменил на палочку, а ещё через один посчитал себя способным двинуться в путь. Расставание с добрыми людьми было мучительным.

На рассвете 2 марта 1942 года с харчами и парой чистого белья Ульяновский и Сергей Багрецов тронулись в путь. Он оказался трудным, опасным и долгим. Лишь на пятые сутки они достигли партизанской бригады Воронова. Здесь лётчик пробыл ровно столько, сколько понадобилось командиру подготовить группу для сопровождения Ульяновского к линии фронта. Преодолел её благополучно

В июле 1942 года Ульяновский ушёл в восемнадцатый боевой вылет. Между ним и тем семнадцатым, роковым, прошёл ровно год. А в октябре Сергей Алексеевич стал командиром 125-го авиаполка. Фронтовые дела не задвинули в далёкие уголки памяти воспоминания о своих спасителях. О них лётчик вспоминал ежедневно, да и друзья не давали забывать об этом, особенно члены экипажа. Когда, бывало боевой курс на запад пролегал над селом Спасское, штурман Горбачёв всегда докладывал

- Командир, проходим знакомый вам район.

Ульяновский, повернув голову, всматривался в темноту ночи, и, то ли штурману, то ли себе, говорил:

- Скоро вызволим тебя, Андриановна!

23 июля 1944 года советские войска прорвали оборону противника северо-западнее Витебска. В этот день они освободили и село Спасское. Уже в июле Ульяновский был там, прикатив к своим спасителям на машине. Печальная картина предстала его взору. В деревне остались лишь почерневшие трубы от сгоревших крестьянских хатёнок, жители ютились в землянках. Сгорели дом и сарай Матрёны Андриановны, в которых она укрывала лётчика. Немцы убили её мужа, в партизанском отряде пал смертью храбрых сын Сергей.

С такими мрачными вестями вернулся Ульяновский в полк, рассказал обо всём увиденном однополчанам, доложил начальству. И тогда созрела мысль: отметить подвиг советской патриотки. Запросили, как положено, характеристику. Она пришла в политотдел авиадивизии за подписью секретаря Сиротинского РК ВКП (б) Шияна. После этого кадровики оформили наградной лист. И.И.Кожемякин подписал его 5 сентября, когда 4-я авиадивизия уже приступила к полётам в Словакию.

«Колхозница колхоза «Ударник» Багрецова Матрёна Андриановна, находясь на временно оккупированной территории в районе деревни Спасская, на протяжении всего периода помогала партизанам в разгроме немецких захватчиков. В июле 1941 года был сбит самолёт СБ командира корабля майора Сергея Алексеевича Ульяновского. Последний, будучи раненым и обгоревшим, выпрыгнул на парашюте. В тяжёлом состоянии был ею доставлен на квартиру. В течение семи месяцев оказывала раненому всестороннюю помощь. Несмотря на ряд административных распоряжений со стороны германского командования о выдаче всех военнопленных, Багрецова скрывала Ульяновского до полного его выздоровления и возможности вернуться на свою территорию. За проявленный патриотизм к Родине и спасение лётчика-гвардейца полковника Ульяновского товарищ Багрецова достойна представления к правительственной награде – ордену Красная Звезда»[134].

Вскоре о патриотическом поступке Багрецовой и спасении Ульяновского узнала вся авиация дальнего действия. В первых числах сентября в «Красном соколе» появилась статья корреспондента А.Таланова «Подвиг семьи патриотов».

Представление к ордену было реализовано. В село Спасское ушло письмо от командования авиадивизии. «Уважаемая Матрёна Андриановна! В тяжёлые июльские дни 1941 года во имя свободы и независимости нашей Родины вы совершили патриотический поступок – спасли жизнь советскому воину, нашему лётчику майору Ульяновскому Сергею Алексеевичу, раненому в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Командование высоко оценило ваш подвиг перед Родиной и в день 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции от имени Президиума Верховного Совета СССР приказом № 0695 (приказ командира авиакорпуса. - А.С.) наградило вас орденом Красной Звезды»…

Такова история, которая приключилась с командиром 15-го авиаполка Сергеем Ульяновским в начале войны и получившая продолжение на старте Зволенской воздушной операции. Во второй полковой вылет в Словакию он решил слетать сам, руководствуясь принципом: лучше один раз увидеть, чем много раз услышать.

Дата добавления: 2015-10-28