Ибо то угодно (Богу), если 34 страница

— Если ты действительно верующий, то так бы не рассуждал.

— Я хочу уверовать окончательно: да или нет, и никаких если. И не вижу другого способа доказать существование Божие, кроме как убить себя, то есть принести себя в жертву Богу. Уверен, Он поймёт мою жертву.

— Но тогда же никто не узнает...

— Я узнаю!

— Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

— Верую! Верую!! И обязан доказать, что верую! Но в том-то и проблема, что люди не верят! А вот если бы они знали точно, что Бог есть, и будет Суд, то вели бы себя соответственно. Тогда никто не убьёт себя, и другого не убьёт, если будет знать определённо: за всё воздастся, и нужно соблюдать заповеди Божии, и подчиняться воле Его. Но чтобы утвердить это, должен кто-то умереть, чтобы собой, своей жертвой, как Иисус, доказать бессмертие души и существование Царства Небесного. Ведь только тому поверят, кто из-за одного этого пожертвует своей жизнью. Только из-за этого одного! Не от страха, не из ненависти, а только для того, чтобы доказать бессмертие души. Только ради этого одного! И тогда все уверуют!

Если уж я жил бессмысленно, то пусть хотя бы смерть моя будет не напрасна. Я всё-таки люблю человечество, и чтобы сделать людей счастливыми готов принести себя в жертву, дабы доказать бытие Божие! Послужить человечеству, принести себя в жертву Богу — вот чего хочу я!

— Любовь к человечеству измеряется не тем, что ты себя убьёшь, а жертвой себя своим ближним. Невозможно любить всё человечество — это иллюзия, красивая идея; любить практически можно только конкретного человека.

— Должен, должен кто-то доказать, что существует Бог и Царство Небесное! Только доказав окончательно бытие Бога и посмертное существование, можно понять смысл этой жизни. А пока нет доказательств, то нет и страха и смысла жить нет.

Единственный способ доказать существование Бога — это убить себя.

Ежели Бог есть и я Ему необходим, то Он не даст мне убить себя, не позволит, остановит меня, спасёт, поможет найти выход из тупика, вразумит и наставит на путь истинный.

— А если нет?..

— Хотя, возможно, Он готов принять мою смерть как доказательство моей веры, как жертву ради веры остальных. Самоубийство есть высшее проявление веры!

Вот только волен ли я распоряжаться своей жизнью? Свободен я или несвободен? Могу ли убить себя? или на всё воля Божья?

Если я свободен, то волен и умереть. Но если судьба и смерть моя Богом предопределены, то, выходит, я не свободен?

Да и вообще, имею ли я право убить себя, ведь я могу это сделать, обладаю физической возможностью?

Если Бога нет, то я свободен и волен убить себя. А если есть Бог, то не волен? Но почему? Нет у меня страха перед наказанием, нет. Если нет Бога, то и бояться нечего. Тогда тем более я волен убить себя.

Раз я могу убить себя, значит, я свободен. А раз я свободен, значит, могу убить себя. Самоубийство — высшее проявление человеческой свободы!

— Высшее проявление свободы не в том, чтобы убить себя, а в том, чтобы отказаться от свободы, то есть признать свою несвободу. Самоубийство — это своеволие.

— Нет, самоубийство не своеволие, но отказ от воли и от себя, — только тогда почувствуешь, что лежит за границей жизни и смерти, добра и зла. А встать по ту сторону добра и зла, бытия и небытия означает встать на позицию Бога.

Могу ли я убить себя? Фактически могу. Но зачем? — вот что главное! Зачем я живу, почему хочу убить себя? Почему важнее Зачем!

Если я убью себя, то я свободен, и не Бог распоряжается моей жизнью, а я. А если не смогу, если что-то остановит, — значит, несвободен.

Если есть Бог, то всё, в конечном итоге, зависит от Него, и я несвободен, и смерть моя — проявление Его воли. А если Бога нет, то я свободен, и отвечаю за всё, что со мной происходит.

Если убью себя, то нет судьбы, а есть лишь воля моя, и всё произвольно, случайно, если это я устанавливаю час своей смерти, и нет никакой судьбы, нет предопределения, — тогда, выходит, я свободен! И никому не нужен! И нет никакой необходимости жить, и можно, значит, умереть в любую минуту, и выходит, нет никакого Бога, всем распоряжаюсь я сам, и во всём воля моя, и только мне решать: жить или не жить!

Таким образом, всё в этой жизни зависит от меня, только от меня, от моей воли, от моего желания!

Но... но ведь это не так?..

Не так?!

Но тогда как же?

Или Бог, или я!

Или Его воля, или моя!

Или, может быть, нет никакого бога?!

Так свободен я или несвободен? Третьего не дано — не может быть свободы отчасти.

Или я не за всё отвечаю, что со мной происходит?!

Если не всё от меня зависит, значит, я не ответственен, а значит, и несвободен. Но если обладаю свободой выбора, то всё, в конечном итоге, зависит от меня, и за всё отвечаю я.

Но разве всё зависит только от меня?

Обладаю ли я свободой выбора? — вот в чём вопрос!

Если я обладаю свободой, то волен выбирать: жить мне или умереть; тогда это я определяю свою судьбу, а не какой-то Бог! Но если я свободен, то зачем мне Бог? Если всё зависит от меня, Богу нет места!

Одно из двух: или я всё определяю, или не я. Или я хозяин своей судьбы, или не я!

Незнакомец встал и, не прощаясь, ушёл. А Дмитрий ещё долго сидел, поражённый услышанным. Потом встал и пошёл жаловаться начальнику биржи труда.

Начальник биржи труда слушал с равнодушным видом и в ответ говорил всякий вздор.

— Я буду жаловаться, — наконец сказал Дмитрий.

— А мы составим акт, как вы угрожали всех расстрелять, — парировал чиновник.

Дмитрий опешил.

— Но у меня есть доказательства.

— Если надо, мы тоже найдём доказательства. Всё, разговор окончен. — И подойдя вплотную к Дмитрию, начальник вполголоса угрожающе произнёс: — Захотел в тюряге оказаться? Так я тебе устрою.

— Вряд ли вам это удастся. Я знаю законы и умею защищать свои права.

Чиновник ухмыльнулся.

— Да если надо, я тебя лично убью.

Появился милиционер.

— Гражданин, пройдёмте.

— Куда? — удивился Дмитрий. — Зачем?

— Давайте выйдем на улицу и там разберёмся.

Едва они вышли из здания, Дмитрия подхватили под руки два одетых в камуфляж человека, видимо поджидавших у входа.

— Оружие есть? — грозно спросили один из них.

— Какое оружие? — удивился Дмитрий. — Отпустите, я не сопротивляюсь.

Его запихнули в машину.

— Ответьте, по какому праву вы...

— Привезём, узнаешь.

Когда подъехали к отделению милиции, в сопровождении охранников Дмитрия провели в дежурную часть.

— Лицом к стене, руки на стену.

Дмитрий нехотя повиновался. Его бесцеремонно обыскали.

— Подождите здесь, — сказал милиционер, указав на стул, и ушёл.

Дмитрий присел рядом с мальчишкой лет пятнадцати. Напротив в "обезьяннике" маялся оборванного вида мужик. Время от времени он хватался за металлические прутья решетки и кричал:

— Начальник. Выпусти. Не виноват я! Выпусти, начальник!

— Замолчи, а то получишь, — угрожающе отвечал дежурный милиционер, и мужик на время затихал.

Вошли три врача "скорой медицинской помощи".

— Ну, что у вас? — спросил один из них.

— Вот, — сказал милиционер, указывая на мальчишку, — просил вызвать. Говорит, ломка. Со вчерашнего дня здесь. Когда обыскивали, нашли таблетки.

— Сделайте мне укол, пожалуйста, — жалостливо проговорил мальчишка. — Прошу вас. Любое обезболивающее. Очень прошу. Пожалуйста.

Один из врачей подошёл к мальчишке и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Брось нас парить. У тебя даже зрачки не расширены. Ты ещё кумаришь.

— Пожалуйста. Прошу вас, — чуть ли не плача, умолял мальчишка. — Сделайте укол. Только один. Пожалуйста.

— Если не перестанешь, я тебе такой укол сделаю, что потом восьмеркой висеть будешь. Всё, хватит! Оформляйте ложный вызов, этот не наша работа.

Мальчишка заплакал.

— Выпусти, начальник, выпусти. Не виноват я! — раздался пьяный голос и стук решетки.

— Я те сейчас выпущу к ядрене фене!

— Не виноват я!

— Все вы не виноваты, — ухмыльнулся милиционер. — Зачем только нас тут держат.

Наконец вызвали Дмитрия. Когда его ввели в кабинет, он обратил внимание на развешанные на стенах листы бумаги с призывами: «Сумма свыше 200 МРОТ взяткой не является», «Закон — что дышло...», «Сесть мы всегда успеем», и другие.

Милиционер разговаривал по телефону.

— Формально по закону вы правы. Но разве целесообразно сажать человека за это? Ну погорячился, с кем не бывает. Так что не вижу необходимости заводить уголовное дело.

Повесив трубку, милиционер взглянул на Дмитрия.

— Я следователь по вашему делу, — сказал он, держа в руках исписанные листы бумаги. — Вот, это объяснения трёх сотрудников биржи труда, которые свидетельствуют, что вы оскорбляли их, нарушали общественный порядок, мешали нормальной работе и угрожали физической расправой.

— Я ничего подобного не совершал, — опешил Дмитрий. — У меня даже в мыслях не было...

— И тем не менее, ваши действия подпадают под две статьи Уголовного кодекса. Какие вы можете дать объяснения по поводу произошедшего?

— Я готов дать объяснения, но для начала неплохо бы, чтобы вы составили протокол задержания, раз уж вы меня задержали, да ещё с применением силы.

— Составим, — пообещал следователь и стал заполнять бланк протокола, — а вы пока пишите объяснения.

Дмитрий стал рассказывать, а помощник следователя равнодушно записывал его слова.

— Всё понятно. Подпишите здесь.

Дмитрий послушно подписал.

— Всё что обо мне написали в заявлениях, это клевета, — попытался объяснить он. — Я никому не угрожал убийством, никого не оскорблял.

— Даже если в ваших действиях нет состава уголовного преступления, то определённо есть мелкое хулиганство, — равнодушно констатировал следователь.

— Но ведь я не приставал к гражданам, и не нарушал общественный порядок, никого нецензурно не оскорблял.

— У меня нет возможности вникать в детали; есть гораздо более важные дела. Мне поручили, и я должен принять меры. Такова уж моя работа. Иначе начальство спросит, что я сделал.

— Но ведь я не виновен!

— Пусть суд разбирается, виновны вы или нет.

— Меня будут судить? — проговорил Дмитрий растерянно, почувствовав неприятный холодок в груди.

— Как и других правонарушителей.

Впервые в жизни Дмитрий ощутил животный страх; он овладел им, подчинив волю и разум, заставляя лихорадочно искать спасения.

“Ведь посадят, сволочи. Причём ни за что! А начальник-то угрозу выполнил. Одна мафия. Что же делать? Как спастись?”

Он чувствовал, как внутри у него всё дрожит.

“Трусишь? — А как вдруг засудят? — Но ведь ты не виновен. — Мало ли загублено невинных. — А как же вера твоя? — Страшно. Страшно, но не боюсь. Не боюсь! Надо идти до конца! Отступать нельзя! Смерти я не боюсь. Главное — сохранить уважение к себе. Или может согнуться, чтобы не переломиться? Нет, лучше не жить вовсе, чем предать себя. Это будет не жизнь, когда без совести-то”.

Дмитрий вдруг вспомнил Христа, суд синедриона, лжесвидетельство, и ощутил, как страх сменился радостью. “Да, я готов взойти на Голгофу! С Ним! Только бы чувствовать Его! С Ним ничего не боюсь!”

— Вы поступаете несправедливо, — дрожащим голосом проговорил Дмитрий.

Милиционер только развёл руками:

— Раз есть заявление, я должен принять меры. А если не приму мер, начальство сделает вывод, что я плохо работаю.

— А как же справедливость? Совесть у вас есть?

— Послушайте, — оборвал милиционер. — Не надо проповедей. Я просто делаю свою работу.

— Но действуете незаконно! — возмутился Дмитрий. — Вы незаконно меня задержали, разве не так?

— Если строго по закону работать, ни одного преступника не посадишь. Никто не хочет по совести, пока силой не заставишь.

— Но послушайте, ведь это противоречит здравому смыслу!

— У нас есть закон и мы вынуждены руководствоваться им, даже если он не во всём отвечает требованиям здравого смысла. В таких случаях действуем, как требует необходимость. Формально по закону вы правы. Но не могу же я вас просто взять и отпустить.

— Тогда дайте хотя бы подписать протокол задержания.

— А не было никого протокола. — Следователь нагло улыбнулся. — И задержания не было. Вы сами добровольно пришли.

— Но ведь вы заполняли...

— Ничего я не заполнял. — Следователь демонстративно разорвал листы фиктивного протокола.

Дмитрий понял, что его обманули.

— Но у вас нет свидетелей!

— Сколько надо будет свидетелей, столько и найдём. — Улыбка следователя становилась всё наглее. — Бороться с системой бесполезно. С правоохранительными органами нужно сотрудничать. Мы вас если не так, то иначе, но всё равно посадим, если захотим.

— Я знаю, вы можете на любого сфабриковать дело, особенно если человек «заказан».

— Мы хотим всё по закону.

— А привезли вы меня сюда по закону? Или, может быть, по закону выудили у меня объяснения?

— Если вы всё понимаете, зачем противиться судьбе? — Следователь издевательски улыбнулся. — Не вы первый, не вы последний.

— Наверное, невозможно оставаться честным человеком, работая в этой системе?

— Если бы вы вели себя порядочно и признались во всём, мы бы, возможно, и не арестовали вас.

— Значит, вы арестовали меня за то, что я вел себя не порядочно?

Следователь только ухмыльнулся.

— Я буду жаловаться прокурору, — решительно сказал Дмитрий.

— А вот этого не советую. Вам может быть только хуже. Подумайте над моими словами. Ну а чтоб вам легче думалось, посидите в камере; утром повезём на суд. Проводите.

“Трудное это дело — любить! Но потребность в любви это потребность в вере. Надо делом доказать, что я люблю и верю. Господи, дай мне силы любви Твоей!”.

— И всё же, несмотря на ваши незаконные и несправедливые действия я люблю вас, — сказал Дмитрий.

У следователя вытянулось лицо. Видимо, таких признаний ему не приходилось слышать.

— Лучше бы вы рассказали правду.

— Мне самому нужна правда. Я не могу без правды, ибо жить по правде и означает постигнуть свою судьбу. Я люблю вас и не перестану любить, даже если вы расстреляете меня.

— Ну, до этого не дойдёт.

— Почему же? Вы всё можете! Но поверьте, потом вам будет стыдно. Не в силе Бог, а в правде! А теперь ведите в камеру. Я не виновен!

“Что же, как будет, так будет! Значит, судьба моя такая! Возможно, это мне необходимо — в тюрьме посидеть. Чистая совесть дороже всего! Что ж, пусть судят. Я готов ко всему! Правда на моей стороне. Значит так надо, раз Бог даёт мне это испытание”.

Охранник долго вёл Дмитрия по коридорам, наконец, они спустились в подвал и остановились перед одной из камер. Брякнули ключи, лязгнул засов, дверь заскрипела и открылась.

— Ну а мы это, с корешем, пхаемся по кресту... видим, две кошёлки на парапетах стоят, понт кидают, фуфлом торгуют, ногтем халву колупают. Ну, мы их тогда с корешем догнали, полный рот фанеры настреляли, тут нас мусора и повязали...

В камере, метров тридцати, находилось около двадцати человек. Трехэтажные нары, низкие заплесневелые своды, сырость и смрад человеческих испарений.

— Бухлана маловато выкатили. Вот мы и добавили...

Лица некоторых заключённых были столь колоритны, что Дмитрий невольно вспомнил теорию Ламброзо.

“Значит и это необходимо! Только вот зачем?”

— А вы случайно не в нашей школе работали? — обратился к Дмитрию один из сокамерников. — Да, мир тесен. Вот так не знаешь, какая судьба тебе уготована. Только от сумы и от тюрьмы не зарекайся.

Места на нарах были все заняты, и Дмитрий присел на пол, прислонившись к стене. Он окунулся в забытое ощущение полной несвободы — когда никуда не надо!

— Ты за что?

— А ни за что!

— Да тут все такие.

— Я попал сюда по чистой случайности!

— Случайность, как сказал классик, есть непознанная закономерность.

— Это роковая ошибка!

— Если роковая, то не ошибка. Видать судьба твоя такая. А ошибка это или нет, узнаешь после.

— Я не виноват!

— Тут все невиноватые сидят. Вот меня соседка сдала. Написала под диктовку, что ей мент наговорил, ну и забрали, ясное дело. Я бы мог сказать, что псих, потому как состою на учёте, но тогда бы отвезли в дурдом. Пришлось подписать.

— Всё! Надоело выше крыши! — прокричал бритый наголо. — Выйду, жену свою загрызу!

— Все мы, если вдуматься, сидим здесь из-за баб, — философски заметил кто-то.

— А ты что думаешь? — обратился к Дмитрию бритый.

— Я думаю, что все мы здесь сидим несправедливо.

— Это точно. Нет на свете справедливости! Вот я безработный, продавал свои вещи, чтобы как-то выжить, а меня обвинили в мошенничестве. Да как же можно прожить на пособие в один МРОТ? По закону я должен получать значительно больше, но они не хотели платить, потому как боялись, что и другие станут требовать. А всё потому, что начальник их департамента проворовался. Я сам по телеку видел, как прокуроры завели на него уголовное дело за злоупотребление служебным положением и хищение двух миллиардов рублей из Фонда занятости.

— Значит, есть всё-таки справедливость?!

— А что такое справедливость?

— Это такой космический закон, — сказал, подойдя вплотную к Дмитрию, молодой парень в домашнем халате и шлёпанцах. — И мы должны ему подчиняться, как должны соблюдать законы Солнечной системы, и на нашей планете тоже. Среди нас восемьдесят пять процентов инопланетяне. Лично я не только верю в множественность воплощений, но знаю, что уже не раз посещал Землю. Каждого, кто совершит тяжкий грех, неотвратимо и в строго определённое время настигнет возмездие. Это закон такой — отложенного возмездия. Его не может избежать никто. Вершит его нравственный императив в строго определённый период с 6,4 до 32 лет. Всё дело в том, что наш организм — открытый резонансный контур, и периодичность волновой активности мозга накладывается на периодичность движения планет, в результате чего возникает резонанс, который губит человека. Происходит это в строго определённые периоды, равные солнечному циклу 11 лет и планетному циклу — 6,5 лет. Хоровод планет и солнца и есть суд. Чем больше грех, тем дольше время отложенного возмездия. Каждое совершённое преступление не остаётся безнаказанным, возмездие всегда наступало — тем позже, чем более велик был государственный деятель и весомей грех.

“Философ!” — подумал Дмитрий. — “Интересно, за что он сидит?”

— Если вдуматься, все мы здесь сидим для чего-то.

— Не, мне этого не нужно, — заметил бритый. — Не хочу опять на нары.

— Но ведь должен же быть какой-то смысл в происходящем, какая-то закономерность!— с отчаянием в голосе произнёс Дмитрий.

— Царит произвол. Никакого закона!

Лязгнули запоры, дверь приоткрылась, и в камеру ввели человека солидной наружности в превосходном костюме. Он подошёл и с каждым поздоровался за руку. Судя по виду, это был большой бизнесмен.

— За что же вас? — поинтересовался бритый.

— Да нелепица какая-то, — развёл руками бизнесмен. — Пригласили дать объяснения по пустякам, а под этим предлогом арестовали по обвинению в мошенничестве.

— А у нас все бизнесмены мошенники, — съехидничал кто-то.

— С нашими законами иначе невозможно, — виновато объяснил бизнесмен. — Они противоестественны, потому их и нарушают. У нас, чтобы быть законопослушным гражданином нужно стоять на голове и чесать пяткой затылок. Если правительство не выполняет законы, чего же с нас спрашивать?!

— Вот и я спрашиваю у следователя: "Вы хотите посадить человека за то, что он просто хотел выжить?" — сказал безработный.

— Захотят, кого хошь посадят. В зоне большинство сидит по мелочи, за мешок картошки, а сроки дают немаленькие.

— Нам законы не помогают, а мешают жить. По закону у нас есть только одно неоспоримое право — умереть. Им легче признать солдата без вести пропавшим, чем платить пенсию родственникам. Эти чиновники способны на всё! Они не по совести живут, а как власть того требует. Им легче упрятать в тюрьму одного бунтаря, чем признать справедливость. И судиться с ними бесполезно, потому как у них власть.

— А для меня тюрьма выход. Посадят, так хоть за квартиру не придётся платить, и кормить будут. В зоне-то сейчас лучше, чем на воле. Я в отсидке даже поправился.

— Рабы мы, рабы. Нам не платят, а мы терпим. Заглядываем начальнику во все дырки, лишь бы не выгнали, не лишили куска хлеба.

— А ты за что?

— Поссал не туда, вот и замели. А мне что, в штаны мочить? Вот и забрали, когда отливал, для плана, за мелкое хулиганство.

— Посадят. У них же корыстный интерес; им же с каждого штрафа процент идёт.

— Так я же не на виду у всех, я в скверике, на дерево. Мóчи не было терпеть.

— Всё равно посадят. Это же типичный «резиновый состав»: плюнул не туда, или не попал в урну, вот тебе и мелкое хулиганство. Был бы человек, а статья, при желании, найдётся. Запомни: посадить можно любого, причём совершенно на законных основаниях. Ты виноват лишь в том, что хочется им кушать. А если арестуют и посадят, то уже волей-неволей осудят, потому как если признать невиновным, исков о возмещении вреда не оберёшься.

— Но ведь суд обязан разобраться по справедливости.

— Ты ещё веришь в справедливость правосудия?

— Как же жить тогда, если не верить? — спросил Дмитрий.

— Наше правосудие – гримаса справедливости! Власть порождает преступников своими противоестественными законами. У нас заранее задано всё: сколько сержант милиции сказал, столько судья потом и даст. Это потому, что органы предварительного следствия заинтересованы в обвинительном приговоре, и всякий оправдательный приговор считается браком в их работе. Суды и милиция работают как смежники. Это такой конвейер по превращению человека в лагерную пыль. Судья ведь тоже человек, ему нужна квартира, повышение квалификационного класса, хороший тёплый кабинет. А если судья выносит оправдательный приговор, то это отражается в его характеристике и влияет на дальнейшую карьеру.

— Нет, блин, всё, хватит! Не могу я жить в этой стране! Невиновных судят, а виновных отпускают, сволочи! Как же тогда жить?

— Не верь, не бойся, не проси. И успокойся. Надо быть дураком или сумасшедшим, чтобы искать справедливость в суде.

— Но должен ведь судья разобраться и установить истину?

— Не требуй суда, иначе до суда можешь не дожить. Только наивный судится с властью. Они ведь играют не по правилам. Закон — это для граждан, а власть действует по праву силы. Правители законом не руководствуются, а пользуются им по собственному усмотрению. Как-то останавливает меня «мент», требует пройти в отделение. Я его спрашиваю: "Почему, я же ничего не нарушил?" А он тупо ухмыляется: "Ну прям щас и будет моя семья ждать, пока ты нарушишь!"

— Я хочу честного, справедливого суда!

— Хочешь быть честным — будешь мёртвым. Другана моего освободили прямо в зале суда, так опера чуть не сдохли от злости. Мы, говорят, столько его разрабатывали, а его так просто освободили. Так через месяц нашли его застреленным. Слыхал о "белой стреле"? Милиционеры просто отстреливают бандитов, которых не могут отдать под суд. А всё потому, что они иначе работать не могут, не умеют, и не хотят. Вот почему у нас милицию боятся больше, чем бандитов. Это же оборотни в погонах!

— Милиция – неизбежное зло, — сказал кто-то.

— Но ведь милиция должна служить и защищать! — воскликнул Дмитрий.

— Да она себя защитить не может. Что ей до нас! Милиционеры и есть самые большие нарушители закона. Меня и моих друзей неоднократно грабили именно милиционеры. Кое-кого даже били ни за что.

— Но разве это не преступление?

— А как начальство скажет, так и будет. Я сам работал в этой системе. Мелочь ловят, а с «крутыми» никто дело иметь не хочет. Ухватят кого-нибудь и начинают тянуть каждый на себя, чтобы было чем отчитаться. Начальники делят, а тому, кто работу сделал, остаётся лишь дырка от бублика. Нам платят мало, подразумевая, что мы мзду берём. А брать не будешь, не прожить, тем более когда все вокруг берут; или уж точно выгонят по подозрению. Хочешь жить — не выпячивайся и делай то, что прикажут. Пытаются бороться с щипачами, а с предателями бороться не хотят. Легче сфабриковать дело, чем действительно раскрыть преступление. Так что не строй иллюзий: милиция охраняет власть, а не гражданина. Какие они служители закона, это закон им служит, а они с его помощью деньги выколачивают. Если наехали, это может означать только одно: или хотят денег, или им уже кто-то заплатил. Бандиты в погонах! Они работают не по закону, а по заказу. Фабрикуют дела, а потом предлагают откупиться. А у меня денег нет, потому и сижу здесь. Взяли мы как-то одного убийцу, так он и трёх часов не просидел, отпустили. Так обидно! Ловишь, стараешься, а они тут же выходят, заплатив кому надо.

— Выходит, невиновных сажают, чтобы было чем отчитаться, а виновных за взятки выпускают?

— Точно так. Я на своей шкуре это прочувствовал. Если тебя «заказали», и машина запущена, то бороться с системой бессмысленно. Эта система растопчет кого угодно. Ты перед ней песчинка. Да что вас, своих топчут, причём не виноватых. Кто-то на меня настучал, схватили, отвезли, говорят, рассказывай. А я что дурак сам себе могилу копать. Избили, машину повредили, да ещё посоветовали молчать, не то хуже будет. Поэтому лучше сразу не горячиться, а потом, когда утихнет, можно жаловаться. Но они всё равно посчитаются с тобой. Я им так и сказал: «чёрт с вами, всё равно вас Бог накажет. Бог справедлив, он всё видит!»

— Мне кажется, надо пытаться достучаться до совести следователя, — осторожно сказал Дмитрий.

— Да ты что?! — усмехнулся «мент». — Если тебя заказали, то дело «сошьют» так, что не отмажешся. У него же приказ! Ментовка это тебе не Мосторг, здесь «шьют» на заказ.

— Но я же не совершал никакого преступления!

— Начальство прикажет — будет преступление. А совесть — она здесь лишняя. Следователь должен или не выполнить незаконный приказ, или подать в отставку. А кто же при нынешней безработице от работы откажется, особенно если семья и дети. Я как-то прочитал в газете, что из семи человек шесть будет подчиняться приказам начальника, даже если их исполнение будет приносить страдания другим людям.

— А как же закон?!

— У нас профессиональная подлость, а не закон! Я два года пытался доказать, что меня ограбили, а в результате сам оказался под судом за клевету. Предложили, смешно сказать, сделку с правосудием: либо деньги, либо справедливость. Так что не связывайся с властью! Плетью обуха не перешибёшь. А высунулся — получи по физиономии, будет тебе наука: или не высовывайся, или не ной. Сиди тихо, как мышь под веником, и всё будет. А честность свою лучше попридержать. У нас по закону, если честно признаешься, тебя же и посадят; так что приходится врать. Я тоже боролся за справедливость, но понял, что напрасно. Ну и хрен с ними со всеми, пусть загнивают. Таких как я нужно благодарить за то, что борются со злом. Если бы не мы, государство давно бы погибло от коррупции. Хотя, если по большому счёту, бороться с преступностью бессмысленно. Преступность была и будет всегда, пока будут существовать запреты, зависть, неравенство и прочие пороки человека и общества.

— Не понимаю, не понимаю! — воскликнул Дмитрий. — Суд продажен, милиция – бандиты в погонах, прокуратура покрывает беззаконие, преступников выпускают и назначают на высокие должности, а невиновных сажают в тюрьму. Абсурд какой-то!

— Абсурд только кажущийся. Всему есть объяснение. Они законом прикрывают свой произвол. Делают, что хотят! Писаный закон лишь прикрывает закон неписаный.

— А как же совесть, мораль?

— Нет никакой морали! Люди всегда поступают, как им выгодно. Воровать нечестно? А государству можно своих граждан обворовывать? Когда правительство грабит народ, заставляя втридорога платить, это можно? Нас поставили на грань выживания, и в таких условиях призывать к моральности аморально.

— Так можно найти оправдание и предательству, и подлости, и убийству.

— Да, я украл, но я действовал в ситуации крайней необходимости. Мне есть было нечего. И денег ни копейки. Но никогда не оправдают укравшего буханку хлеба, даже если он украл, чтобы не умереть с голода. Это не воровство, когда я беру то, что заработал, но чего мне не хотят отдавать. Это компенсация! Почему государству можно воровать у граждан, а нам нельзя?

— Выходит, в ситуации крайней необходимости нет морали, и чтобы выжить, допустимо всё?

— Поставьте человека в нечеловеческие условия, и он нарушит любые запреты. Бывают ситуации, когда воровство единственный способ выжить. Когда речь идёт о жизни и смерти, благородству нет места! Нравственность существует лишь в границах жизни, а не за её пределами!

— Но и в ситуации крайней необходимости люди ведут себя по-разному: кто-то жертвует собой, а кто-то предаёт.

— Всё зависит от обстоятельств! От обстоятельств и от человека.

— А зачем ты вообще живёшь? — спросил Дмитрий.

— Зачем? Ну... чтобы выживать.

Дверь камеры заскрипела и отворилась.

— Кусинский, на выход.

Представительный бизнесмен с довольным видом покинул камеру.

— Такие не сидят, — сказал «мент». — Это мы, простые смертные, мучаемся, а таких на третий день выпускают. У них деньги, связи. Ты украдёшь мешок картошки, тебя посадят. А этот украл миллионы — простят, а то и вовсе признают невиновным. Такой вот у нас закон.

Дата добавления: 2015-10-28