Читайте также:
|
Это необоримо для Олеши: он не может написать “простую” фразу — она оборачивается метафорой, неожиданной краской, диковинным эпитетом. Литература будто гонится за пером Олеши. Он не хочет эпитетов, отказывается выдумывать метафоры, но, повторяя историю о царе, от прикосновения которого все обращалось в золото, под пером Олеши любая дневниковая запись обращается в литературу. Напрасно он то и дело заклинает: я хочу бежать от беллетристики! Ненавижу беллетристику! Не умею сочинять!
На самом-то деле Олеша не умеет — не сочинять.
Может быть, поразительная пластичность словесного изображения, действующего на воображение читателя с силой и убедительностью галлюцинации, — у Набокова, Булгакова, Бунина, Олеши, Катаева, А. Толстого — целой плеяды писателей — была рождена острым ощущением уходящего навсегда: образа мышления и чувствования, быта, среды, привычек и обычаев, вплоть до типов жестов и походок, — целого материка русской культуры.
Кстати, именно этот литературный ряд был выстроен некогда таким проницательным критиком, как Вл. Ходасевич5. В 1931 году тремя выдающимися произведениями, появившимися со времени революции в России, он назвал бунинскую “Жизнь Арсеньева”, “Зависть” Олеши и “Защиту Лужина” Набокова.
Дневник Олеши — лирическая исповедь и одновременно фиксация событий, образующих большую “историю”. Сегодня он может быть воспринят не столько в традиции писателей — тонких стилистов, подобных Флоберу, сколько в совсем ином ряду. Дневники Олеши пишутся вслед за романом Замятина “Мы”, созданным в форме пронумерованных “записей”, и предваряют дневник — “мыслепреступление” главного персонажа оруэлловского “1984”, Уинстона.
История “большая”, государственная, то и дело вламывается в частную жизнь жителя страны.
Родители Олеши, с трудностями эмигрировавшие в Польшу в 1922 году, вдруг, на склоне лет, в результате перекройки карты Европы, превращаются в жителей белорусского города Гродно. Один из знакомых и авторитетных для Олеши людей, поэт-символист Юргис Балтрушайтис вынужден оставить Москву, друзей, утратив статус независимого представителя независимой Литвы в России. Судьбы близких писателю людей меняются полярным образом. Гибнут Мейерхольд и З. Райх, Святополк-Мирский и Стенич, Нарбут и Бабель. А. Толстой, К. Федин, В. Катаев делают блестящую советскую карьеру.
Частые обращения к гипотетическому читателю в этих заметках — симптом прозы, признак адресации вовне. Олеша и не скрывает: это “дерзкая попытка написать роман в отрывках... даже в видениях”6.
Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Так вы думали, что “Зависть” — это начало? Это — конец”, — сказал он. | | | Временами эти видения страшны. |