Глава седьмая. На следующее утро позвонил Энди Бельфлер и дал мне зеленый свет на открытие.

На следующее утро позвонил Энди Бельфлер и дал мне зеленый свет на открытие.

Когда сняли ленту, ограждавшую место преступления, Сэм уже успел вернуться в Бон-Темпс. Я так обрадовалась, увидев его, что просто прослезилась. Управлять «Мерлоттом» оказалось куда труднее, чем я могла себе представить. Кучу решений приходится принимать каждый день, встречать толпу народа и стараться, чтобы все были довольны: клиенты, рабочие, поставщики, экспедиторы. Звонил налоговый инспектор Сэма и задавал вопросы, на которые я не могла ответить. В три дня надо было оплатить счет за коммунальные услуги, а у меня не было права подписи чеков. И еще кучу денег положить в банк. И подходило время выдачи зарплаты.

Мне хотелось с порога вывалить все эти проблемы, как только Сэм вошел в бар, но я сделала глубокий вдох, а потом спросила, как себя чувствует его мать.

Полуобняв меня, Сэм плюхнулся в заскрипевшее кресло за своим столом и повернулся лицом ко мне. С видом облегчения положил ноги на край стола.

— Говорит, ходит и шьет, — сказал он. — Впервые в жизни ничего не надо придумывать, почему она так быстро поправляется. Сегодня утром мы забрали ее домой, и она уже пытается что-то делать по хозяйству. Мои брат и сестра, привыкнув уже к этой мысли, засыпают ее миллионом вопросов. Кажется, они мне завидуют, что я унаследовал это свойство, а они нет.

У меня было искушение спросить, как там получается у его отчима с правосудием, но видно было, что Сэм стремится войти в привычную колею. Я подождала, не поднимет ли он эту тему сам — он не стал. Вместо этого он спросил меня о счете за коммунальные услуги, и я со вздохом облегчения перечислила ему все, что требовало его внимания. Самым аккуратным почерком, и оставила у него на столе.

Первым в списке шел факт, что я наняла Таню и Амелию на некоторые вечера, чтобы закрыть брешь, созданную уходом Арлены.

Сэм был печален.

— Арлена у меня работала с той поры еще, как я купил этот бар, — сказал он. — Странно будет, что ее здесь нет. Последнее время она была сплошной геморрой, но я думал, она в конце концов станет прежней. Как ты считаешь, она не передумает?

— Может быть, раз ты вернулся, — ответила я, хотя были у меня очень серьезные сомнения. — Но она стала так нетерпима — вряд ли она станет работать на оборотня. Прости за прямоту, Сэм.

Он покачал головой. Мрачное настроение меня не удивило, учитывая состояние его матери и не полностью восторженную реакцию населения Америки на открытие необычной грани мира.

Забавно было, что когда-то я тоже не знала. Я не знала, что среди моих знакомых есть вервольфы — просто не постигала, что такое вообще может быть. Можно совершенно неверно толковать все ментальные ключи, если не понимаешь, откуда они идут. Я всегда ломала голову, почему мысли некоторых людей так трудно читать, почему их мозг имеет не такой образ, как у других. До меня просто не доходило, что эти мозги принадлежат людям, умеющим быть животными — в буквальном смысле.

— А как ты думаешь, спад в делах — из-за того, что я — оборотень, или из-за убийства? — спросил он. Потом встряхнулся и сказал: — Прости, Сьюки, я и забыл, что Кристалл — твоя невестка.

— Ты знаешь, что я никогда от нее не фанатела, — ответила я как можно более безразличным голосом. — Но то, что с ней сделали — это ужас, какова бы она ни была.

Сэм кивнул. Я никогда не видела у него такого серьезного и мрачного лица. Вообще он — создание солнца.

— Да, — сказала я, готовясь было уйти и остановилась, переминаясь с ноги на ногу. — Кстати, мы с Эриком теперь женаты.

Я надеялась, что смогу легко уйти на этой ноте, но очень, очень ошиблась. Сэм вскочил с места, схватил меня за плечи.

— Ты что сделала?

Он был смертельно серьезен.

— Я ничего не делала, — ответила я, даже испугавшись его горячности. — Это все Эрик.

Я рассказала Сэму про нож.

— Ты не поняла, что этот нож должен что-то значить?

— Я не знала, что это нож, — ответила я, чувствуя, что начинаю злиться, но все еще сохраняя рассудительные интонации. — Бобби мне не сказал. Я думаю, он и сам не знал, чтобы я не смогла прочесть этого у него в мозгу.

— У тебя голова на плечах есть? Сьюки, это же идиотизм, какого свет не видел!

Не совсем та реакция, которую я ожидала от мужчины, о котором беспокоилась, ради которого загоняла себя работой. В свою обиду и раненую гордость я завернулась, как в куртку.

— Тогда позволь мне поехать домой, и тебе не придется терпеть мой идиотизм, — сказала я достаточно ровным голосом. — Ты приехал, и мне теперь не надо торчать здесь каждую божью минуту, следя, чтобы все было в порядке.

— Прости, — сказал он, но было поздно. Я уже взгромоздилась на коня праведной обиды и выехала на нем из «Мерлотта», цокая подковами.

Вышла из дверей быстрее, чем самый наш последний пьяница успел бы посчитать до пяти, села в машину и поехала домой. Я бесилась и я грустила, и подозревала при этом, что Сэм прав. Но ведь от этого сильнее всего злишься? Когда знаешь, что сделала глупость. Объяснения Эрика моего беспокойства до конца не устранили.

В этот вечер я должна была работать, так что до этого надо было собраться. Насчет не прийти даже и речи быть не могло: поссорились мы с Сэмом или нет, а работать надо.

Я не готова была сидеть дома, где меня одолели бы мысли о моих перепутанных эмоциях.

Поэтому я развернулась и направилась в «Наряды от Тары». Свою подругу Тару я нечасто видела после того, как она закрутила с Джей-Би дю Роном, но сейчас мой внутренний компас показывал в ее сторону. К моему облегчению, Тара была одна. Мак-Кенна, ее помощница, работала не на полный день. В ответ на звонок у входа Тара вышла из-за внутренней двери, несколько удивилась, увидев меня, но улыбнулась. У нашей дружбы есть подъемы и спады, но сейчас вроде бы не спад. Уже хорошо.

— Что случилось? — спросила Тара.

В зеленовато-голубом свитере она смотрелась привлекательно и уютно. Тара выше меня и по-настоящему миловидна, и при этом настоящая деловая женщина.

— Я тут сделала глупость и не знаю теперь, как к ней относиться.

— Рассказывай, — велела она, и мы пошли и сели за стол, где лежат свадебные каталоги. Тара подвинула ко мне коробку салфеток. Она знает, когда я собираюсь зареветь.

И я все рассказала ей подробно, начав с инцидента в Родесе, где я еще раз обменялась кровью с Эриком, и оказалось, что на раз больше, чем нужно. Я ей рассказала о той странной связи, которая в результате между нами возникла.

— Давай я уточню, — сказала она. — Он предложил взять твою кровь, чтобы тебя не укусил худший вампир?

Я кивнула, промокая глаза.

— Ах, какое самопожертвование! — У Тары был неприятный опыт общения с вампирами, и я не удивилась ее сарказму.

— Поверь мне: то, что это сделал Эрик, было куда меньшим из двух зол, — заверила я ее и вдруг до меня дошло: если бы в ту ночь мою кровь взял Андре, я была бы сейчас свободна! Андре погиб при взрыве отеля.

Эта мысль подержалась секунду и ушла. Чего не случилось, того не случилось, и я не свободна, но цепи, которые сейчас на мне, куда удобнее.

— Так какие же у тебя чувства к Эрику? — спросила Тара.

— Не знаю, — ответила я. — Есть в нем такое, что я почти люблю, а есть такое, чего боюсь до судорог. И я, знаешь, всерьез... его хочу. Но он хитростью добивается такого, что для меня хорошо — по его мнению. Я верю, что он хочет мне добра. Но прежде всего он хочет добра себе. — Я глубоко вздохнула. — Прости, разболталась.

— Вот почему я вышла за Джей-Би, — сказала она. — Чтобы не иметь проблем подобного рода.

И она кивнула, будто подтверждая удачность своего решения.

— Ну, ты его забрала, так что я уже выйти за него не могу, — возразила я, пытаясь улыбнуться. Брак с таким простым мужчиной, как Джей-Би, казался действительно отдохновением от бед. Но вообще разве брак должен быть похож на погружение в мягкое кресло-качалку? С Эриком хотя бы никогда не скучно, подумала я. Способности Джей-Би к занимательному разговору несколько ограниченны — при всей его симпатичности.

Кроме того, Тара хочет всегда и везде быть главной. Она не дура и никогда не была ослеплена любовью. Чем другим, может быть, но любовью — нет. Я знала, что Тара полностью понимает правила своего брака с Джей-Би, и они ей не мешают. Для нее быть штурманом и капитаном — вполне удобная и вдохновляющая роль. Я же определенно люблю быть хозяйкой своей жизни, но о браке у меня представление скорее как о равном партнерстве.

— Так, давай подведем итог, — сказала Тара, отлично подражая интонации одной из наших школьных учительниц. — Вы с Эриком в прошлом делали неприглядные вещи.

Я кивнула. Видит бог, делали.

— Сейчас вся вампирская организация у тебя в долгу за некоторую выполненную службу. Я не знаю и не хочу знать, какую именно, и не хочу знать, зачем ты ее выполняла.

Я снова кивнула.

— Кроме того, Эрик до какой-то степени владеет тобой из-за этой самой кровной связи. Что он, надо отдать ему справедливость, не планировал заранее.

— Ага.

— А сейчас он тебя поставил в такое положение, что ты считаешься его невестой? Или женой? Но ты не знала, что делаешь.

— Верно.

— А Сэм назвал тебя идиоткой за то, что послушалась Эрика.

Я пожала плечами:

— Ну, назвал.

Тара отвлеклась обслужить покупательницу, это заняло пару минут. (Рики Каннингэм хотела заплатить за отложенное для дочери выпускное платье). Вернувшись на место, Тара была готова выдать мне результат своих размышлений.

— Сьюки, Эрику ты хотя бы не безразлична, и он тебе никогда ничего плохого не делал. Ты могла быть умнее. Не знаю, почему это у тебя не получилось: то ли из-за этой вашей кровной связи, то ли ты им так увлечена, что не задаешь вопросов — это только ты можешь понять. Но могло быть хуже. Людям про эту историю с ножом знать совершенно не надо. И Эрик не бывает с тобой в течение дня, так что у тебя всегда будет время подумать без него. Кроме того, у него есть свой бизнес, которым надо управлять, и он не будет поэтому всегда тебя преследовать. Новое же вампирское начальство тебя трогать не станет, потому что не захочет вызвать недовольство Эрика. Тоже ведь неплохо?

Она улыбнулась мне, и я ответила ей улыбкой и стала вставать:

— Тара, спасибо. Как ты думаешь, Сэм перестанет на меня злиться?

— Я бы не стала ожидать от него извинений за слова, что ты вела себя как идиотка, — предупредила Тара. — Во-первых, это правда, а во-вторых, он мужчина. Вот такая у него хромосома. Но вы всегда отлично ладили, и он у тебя в долгу, что ты занималась баром, пока его не было. Так что он успокоится.

Я бросила использованную салфетку в мусорную урну возле стола. Улыбнулась, хотя вряд ли особенно убедительно.

— А у меня, — сказала Тара, — для тебя тоже есть новости.

Она сделала глубокий вдох.

— Какие? — спросила я, радуясь, что мы снова в режиме лучших подруг.

— У меня будет ребенок, — сообщила она и скривилась.

Ой! Мы вступаем на опасную почву.

— У тебя супердовольный вид, — сказала я осторожно.

— Я вообще не хотела детей, — ответила она. — И Джей-Би тоже был согласен.

— Но?

— Но даже сочетание нескольких способов контрацепции не дает полной гарантии. — Тара уставилась на собственные сцепленные руки, лежащие поверх журнала для невест. — И я просто не могу от него избавиться. Это наш ребенок. Так получилось.

— Но... но, быть может, ты еще будешь этому радоваться?

Она попыталась улыбнуться:

— Джей-Би по-настоящему доволен. И для него трудно держать это в тайне. Но я хотела подождать, пока пройдут первые три месяца. Тебе я сказала первой.

— Ручаюсь чем хочешь, — сказала я, наклоняясь потрепать ее по плечу, — ты будешь отличной матерью.

— Ты и правда так думаешь?

Она выглядела перепуганной и была перепуганной. Ее родные — из тех родителей, которых иногда пристреливают собственные отпрыски. Отвращение Тары к насилию помешало ей встать на этот путь, но я не думаю, что кто-нибудь был бы огорчен, если бы в одно прекрасное утро старшие Торнтоны исчезли. Многие бы даже обрадовались.

— Да, я и правда так думаю.

Я говорила серьезно. Я отчетливо слышала прямо в мыслях Тары намерение стереть все, что сделала ей ее собственная мать, тем, что она, Тара, будет самой лучшей матерью своему ребенку. Это означало, что она будет трезвой, доброй, с пристойной речью и щедра на похвалу.

— Я буду появляться на всех родительских собраниях и открытых уроках, — сказала она с почти пугающей решимостью. — Я буду печь печенье. У моей девочки будет всегда новая одежда. И обувь по ноге. У нее будут все прививки и будут выровненные зубы. На следующей неделе мы закладываем фонд для колледжа. И каждый божий день я ей буду говорить, что я ее люблю.

Отличный план, как быть хорошей матерью. Я просто не могла себе представить лучшего.

Я встала, чтобы уйти, и мы обнялись на прощание. Вот так это должно быть, подумала я.

Я пошла домой, съела запоздалый ленч и переоделась в рабочее.

Когда зазвонил телефон, я понадеялась, что это звонит Сэм, как-то урегулировать ситуацию, но голос оказался намного старше и был незнакомым.

— Алло? Могу я поговорить с Октавией Фант?

— Нет, сэр, ее сейчас нет. Что-нибудь ей передать?

— Если вам не трудно.

— Да, конечно.

Я сняла трубку в кухне, так что блокнот и карандаш были под рукой.

— Пожалуйста, скажите, что звонил Луис Чемберс. Вот мой телефон. — Он продиктовал его тщательно и медленно, и я повторила цифры для проверки. — Пожалуйста, попросите ее мне перезвонить. Я буду рад, если она позвонит за счет вызываемого.

— Я обязательно ей передам.

— Спасибо.

Хм-м. Я не умею читать мысли по телефону, что в обычных ситуациях меня очень радует. Но сейчас я была бы очень не против что-нибудь узнать о мистере Чемберсе.

Амелия приехала в начале шестого и привезла с собой Октавию. Я так поняла, что Октавия ходила по деловому центру Бон-Темпс и заполняла заявления на работу, а Амелия сидела в своем агентстве. Сегодня была ее очередь готовить, и я, хотя должна была через несколько минут ехать в «Мерлотт», с удовольствием смотрела, как она энергично взялась за работу, создавая спагетти в соусе. Пока она резала лук и перцы, я передала Октавии ее записку.

Октавия издала придушенный звук и застыла так безмолвно, что Амелия перестала резать овощи и вместе со мной стала смотреть на Октавию в ожидании, что она наконец поднимет глаза от бумаги и хоть немного расскажет нам, что это все значит. Этого не произошло.

Через минуту я сообразила, что Октавия плачет, и бросилась к себе в комнату за салфеткой. Ее я попыталась вручить Октавии как можно тактичней — дескать, ничего такого я не заметила, просто у меня в руке совершенно случайно оказалась ненужная салфетка.

Амелия внимательно смотрела на разделочную доску, снова вернувшись к резке овощей, а я глянула на часы и стала искать в сумке ключи от машины — очень много тратя на это времени сверх необходимости.

— Голос у него был нормальный? — спросила Октавия сдавленно.

— Да, — ответила я. Голос на том конце провода вполне можно было так назвать, хотя что-нибудь еще сказать о нем было затруднительно. — Он очень хотел с тобой говорить.

— Да, я должна ему перезвонить, — сказала она, и голос ее звучал как-то дико.

— Конечно, — согласилась я. — Просто введи номер. И не заморачивайся звонить за счет вызываемого: в телефонном счете будет указано, сколько на это ушло.

Я посмотрела на Амелию, приподняв бровь. Она покачала головой — тоже понятия не имела, что это все значит.

Октавия дрожащими пальцами набрала номер, прижала к телефон к уху после первого же гудка. Было слышно, когда Луис Чемберс ответил — глаза Октавии крепко зажмурились, рука сжала телефон так, что мышцы выступили.

— Луис, — произнесла она голосом, полным невыразимого облегчения и радости. — Слава богу. У тебя все в порядке?

Мы с Амелией вышли из кухни, и Амелия проводила меня до машины.

— Ты слыхала когда-нибудь про этого Луиса? — спросила я.

— Когда мы вместе работали, она никогда не говорила о своей личной жизни. Но другие колдуньи говорили мне, что у нее есть постоянный бойфренд. Здесь она о нем никогда не вспоминала. Похоже, что она после «Катрины» о нем не слышала.

— Может быть, она не думала, что он выжил, — сказала я, и мы посмотрели друг на друга большими глазами.

— Да, событие серьезное, — отозвалась Амелия. — Знаешь, может быть, мы теряем Октавию.

Она старалась не выдать своего облегчения, но я его читала у нее в мыслях. Как бы ни была Амелия без ума от своей наставницы, жить с ней в одном доме было как для школьницы жить под одной крышей с училкой.

— Мне пора, — сказала я. — Держи меня в курсе. Эсэмэску пошли, если будет что-то важное.

Посылать эсэмэски Амелия научилась только недавно.

Хотя воздух был прохладен, Амелия села на стул для пикников, который мы вытащили из сарая, чтобы напомнить себе о том, что весна будет.

— Как только что-нибудь буду знать, — согласилась она. — Сейчас подожду несколько минут, а потом посмотрю, как там она.

Я села в машину, надеясь, что нагреватель скоро поднимет температуру до нормальной, и поехала в «Мерлотт» в сгущающихся сумерках. На пути встретила койота. Обычно они не попадаются на глаза — слишком умны, — но этот бежал рысцой вдоль дороги, будто у него было дело в городе. Может быть, это и правда был койот, а может, оборотень в звериной форме. Подумав о раздавленных опоссумах, енотах и случайных броненосцах, которые попадаются мне на дороге каждый день, я задумалась, сколько разных оборотней могут совершенно случайно гибнуть в животной форме по неосторожности. Может, некоторые из тел, которые полиция определяет как жертвы убийства, на самом деле погибают случайно в иной форме. Я вспомнила, как признаки животного состояния оставили тело Кристалл, когда ее сняли с креста, удалив гвозди. Ручаться могу, что эти гвозди серебряные. Вот это я знала.

Когда я подъехала к задней двери «Мерлотта», переполненная планами замирения с Сэмом, оказалось, что мой начальник спорит с Бобби Бернхэмом. Уже почти стемнело, и у Бобби уже должен был кончиться рабочий день. Но нет — он стоял в коридоре рядом с кабинетом Сэма. Лицо у него было красное, и он явно созрел для смирительной рубашки.

— Что стряслось? — спросила я. — Бобби, у тебя ко мне разговор?

— Да. Этот тип не хочет говорить, когда ты должна приехать.

— Этот тип — мой работодатель, и он не обязан тебе что бы то ни было рассказывать. — А я — вот она. Что ты должен был мне сказать?

Если Эрик думает, что после публичной выволочки Бобби станет скромным и послушным, то он спятил. Ненависти Бобби ко мне хватит теперь еще на сто лет вперед, если он проживет столько. Взяв открытку, которую отдал мне Бернхэм, я сказала:

— Благодарю, Бобби. Возвращайся в Шривпорт.

Я не успела договорить, как он вылетел из двери служебного входа. Посмотрев на простой белый конверт, я сунула его в сумочку и подняла глаза на Сэма.

— Можно подумать, тебе еще одного врага не хватало, — сказал он, резко повернулся и ушел к себе.

Можно подумать, мне не хватало еще одного друга, ведущего себя как дурак, подумала я. Ага, вот и посмеялись над собственными разногласиями.

Я пошла за Сэмом — положить сумочку в ящик, который Сэм держал пустым для официанток. Мы не сказали друг другу ни слова, и я вышла в кладовую надеть передник. Там Антуан менял измазанный фартук на свежий.

— Д'Эрик налетел на меня, неся открытую банку с халопеньо, и оттуда выплеснулся сок. Терпеть не могу этого запаха, — пояснил он.

— Ффух! — отозвалась я, когда запах до меня донесся. — Отлично тебя понимаю.

— Как там мама у Сэма?

— Хорошо, из больницы выписали.

— Ну, дай бог.

Завязывая тесемки фартука, я подумала, что Антуан вроде бы хочет сказать что-то еще, но если так, то он передумал. Пройдя по коридору, он постучал в дверь кухни, Д'Эрик открыл и впустил его. Посетители то и дело по ошибке забредают в кухню, вот мы и стали держать ее на запоре. Есть еще одна дверь, ведущая из кухни на улицу позади бара, и рядом с ней — мусорный ящик.

Я прошла мимо кабинета Сэма, даже не заглянув. Не хочет со мной разговаривать — и ладно. Я тогда тоже не буду. Хотя я понимала, что веду себя по-детски.

Агенты ФБР все еще были в Бон-Темпс, что не должно было меня удивлять. Сегодня они пришли в бар. Вейсс и Латеста сидели друг напротив друга в кабинке, и перед ними стоял кувшин пива и корзинка чипсов с огурчиками. Агенты что-то живо обсуждали. А за соседним столиком, царственный, красивый и недоступный, сидел мой прадед Найэл Бригант.

Был бы конкурс дней со странностями, так сегодняшний взял бы на нем первый приз.

Я выдохнула и подошла первым обслужить моего прадеда. При моем приближении он встал. Прямые светлые волосы он завязал в хвост низко на затылке, одет он был в черный костюм с белой рубашкой, как всегда. Вместо однотонного черного галстука он сегодня надел тот, что я подарила ему на Рождество — в красную, золотую и черную полоску. Выглядел он зрелищно, весь будто сиял. И рубашка не просто белая — белоснежная и накрахмаленная, а пиджак не просто черный — чернее самых черных чернил. На туфлях ни пылинки, а мириады тонких морщинок на красивом лице лишь подчеркивали совершенство сверкающих зеленых глаз. Возраст не портил, а лишь усиливал впечатление — почти больно было на него смотреть. Обняв меня, Найэл поцеловал меня в щеку.

— Кровь от крови моей, — сказал он, и я улыбнулась, уткнувшись ему в грудь.

Очень уж театрально. И очень больших трудов стоило ему выглядеть человеком. Однажды я краем глаза увидела его истинный облик, и это ослепнуть можно было. Поскольку больше никто в баре не ахал, на него глядя, я решила, что никто не видит того, что вижу я.

— Найэл, я очень рада тебя видеть, — сказала я.

Его визиты мне всегда были приятны и лестны. Быть его правнучкой — это как быть родственницей рок-звезды: он живет той жизнью, которую я себе даже представить не могу, бывает там, где мне никогда не быть, и обладает могуществом, которого мне не постигнуть. Но иногда он проводит со мной немножко времени, и каждый раз это как Рождество.

Он произнес очень тихо:

— Вон те люди напротив меня — они только и делают, что говорят о тебе.

— Ты знаешь, что такое ФБР?

Знания Найэла невероятно глубоки и разнообразны, поскольку он так стар, что после тысячи лет бросил считать, а иногда при определении дат ошибается лет на сто, но я не знаю, насколько конкретны его знания о сегодняшнем времени.

— Да, — ответил он. — ФБР — правительственный орган, собирающий данные о правонарушителях и террористах внутри США.

Я кивнула.

— Но ты же такой хороший человек, ты не убийца, не террорист.

По голосу Найэла, однако, не слышалось, будто он верит, что моя невиновность может послужить мне защитой.

— Спасибо на добром слове, — ответила я, — но я не думаю, что они хотят меня арестовать. Подозреваю, их интересует, как я добиваюсь результатов за счет своего ментального отклонения. И если они решат, что я не псих, захотят, наверное, чтобы я на них работала. За этим они и прибыли в Бон-Темпс... но отвлеклись. — Это снова вернуло меня к болезненной теме: — Ты знаешь, что случилось с Кристалл?

Но тут меня отвлекли другие посетители, и я не сразу вернулась к Найэлу, который терпеливо ждал. Как-то у него получалось, что исцарапанный стул выглядел троном, разговор он продолжил с полуслова, на котором нас прервали.

— Да, я знаю, что с ней случилось. — Лицо его не изменилось, но я ощутила исходящий от него холод. Будь я как-то замешана в смерти Кристалл, я бы очень сейчас испугалась.

— А почему тебя это заинтересовало?

Он никогда не обращал внимания на Джейсона. У меня даже сложилось впечатление, что он моего брата недолюбливает.

— Если погибает кто-то, связанный со мной, меня всегда интересует, как и почему.

В разговоре о смерти Кристалл не слышалось ни малейшей нотки его личного отношения. Но раз он заинтересован, может быть, он поможет. Можно бы подумать, что он хочет очистить от обвинений Джейсона, который в той же степени его правнук, в какой я — правнучка, но Найэл никогда не проявлял желания даже увидеться с Джейсоном, не то что его узнать.

Антуан позвонил в звонок из кухни, давая знать, что готов один из моих заказов, и я бросилась подавать Сиду Мэтту Ланкастеру и Баду Дирборну жареную картошку с сыром, чили и беконом. Недавно овдовевший Сид Мэтт был так стар, что, наверное, решил, что его артерии уже сильнее окостенеть не могут, а Бад чихать хотел на всякую там здоровую пищу.

Вернувшись к Найэлу, я сказала:

— У тебя есть предположения, кто это сделал? Пантеры тоже ищут.

Я раскладывала перед ним на столе салфетку, делая вид, что занята.

Найэл не презирал пантер. Хотя фейри считают себя выше всех других видов супернатуралов, Найэл (по крайней мере) выказывал уважение всем оборотням — в отличие от вампиров, которые оборотней считали гражданами второго сорта.

— Я поищу. Я был занят, и потому не приходил. Есть некоторые неприятности.

Блин, будто и так их было мало.

— Но ты не должна тревожиться, — царственно заявил он. — Я все устрою.

Я говорила, что Найэл несколько горделив?

Но я не могла не тревожиться. Через минуту мне придется еще кому-то нести выпивку, и я должна быть уверена, что правильно его поняла. Найэл приходит нечасто, и когда приходит, редко ведет пустую болтовню. Может быть, другого шанса поговорить с ним не будет.

— Что случилось, Найэл? — спросила я в лоб.

— Я тебя прошу особо поберечь себя. Если увидишь кого-нибудь из фейри, кроме меня, Клода и Клодины, немедленно сообщи мне.

— Чего мне волноваться насчет других фейри? С чего бы им мне вредить?

— Потому что ты моя правнучка. — Он встал, и я знала, что других объяснений не будет.

Найэл снова меня обнял, снова поцеловал (фейри очень щедры на прикосновения), и вышел, держа трость в руке. Никогда не видела, чтобы он опирался на нее при ходьбе, но она всегда с ним. Я подумала, глядя ему вслед, нет ли в ней спрятанного клинка. Или же это волшебная палочка размера XXL. Или и то, и другое. И вообще мог бы еще чуть задержаться. Или хотя бы детализировать извещение об опасности.

— Миз Стакхаус! — окликнул меня вежливый мужской голос. — Не могли бы вы принести нам еще пива и маринованных огурцов?

Я обернулась к спецагенту Латтесте:

— Конечно, с удовольствием, — машинально улыбнулась я.

— Какой красивый мужчина сейчас тут сидел, — сказала Сара Вейсс, ощущая действие принятых внутрь двух бокалов пива. — Какой-то он другой. Из Европы?

— Он и правда выглядит иностранцем, — согласилась я, убирая пустой кувшин, и принесла им полный, все время при этом улыбаясь.

Потом Кэтфиш, работодатель моего брата, сбил локтем стакан рома с колой, и мне пришлось позвать Эрика с тряпкой для стола и шваброй для пола.

Потом два идиота, мои одноклассники, затеяли драку, заспорив, чья охотничья собака лучше. Сэму пришлось их разнимать. И они пришли в себя намного быстрее, потому что знали, кто такой Сэм. Неожиданный плюс.

Естественно, что очень много разговоров в баре в этот вечер крутились вокруг смерти Кристалл. Тот факт, что она была пантерой, прочно вошел в сознание города. Примерно половина наших посетителей считала, что ее убили те, кто возненавидел открывшийся тайный мир. Вторая половина в этом не была так уверена, а считала, что ее неразборчивость в связях могла быть достаточным мотивом. Из них многие считали виновным Джейсона, а некоторые ему сочувствовали. Те, кто знал репутацию Кристалл, говорили, что действия Джейсона можно понять. Почти все эти люди думали о Кристалл лишь в терминах вины или невиновности Джейсона. Мне показалось очень грустным, что ее помнят только по ужасным обстоятельствам ее смерти.

Надо бы мне было навестить Джейсона или позвонить ему, но настолько не лежало сердце, что я не могла себя заставить. Его действия за последние месяцы что-то во мне убили. Он мой брат, и я люблю его, и он наконец-то проявил признаки взросления, но у меня больше не было чувства, что я должна сопровождать его во всех испытаниях, которым подвергает его жизнь. Я понимала, что я плохая христианка. Нельзя сказать, что я глубокий богословский мыслитель, но иногда я думала: действительно ли кризисные моменты сводятся к простому выбору: быть плохой христианкой — или погибнуть?

Каждый раз я выбирала жизнь.

Может быть, у меня неправильный взгляд на вещи? Может быть, есть другая точка зрения, которая просветила бы меня? Но я даже придумать не могла, у кого спросить. Попыталась представить себе физиономию методистского священника, когда я его спрошу: «Лучше заколоть противника и спастись самой, или же пусть он тебя убьет? Что лучше: нарушить обет, который я дала пред лицом Господа, или отказаться дробить руку своего друга?»

Бывали у меня и другие случаи, ставившие меня перед выбором. Может быть, я в большом долгу перед Богом. Или, быть может, я защищала себя так, как это мне от Него положено. Я не знаю, и не могу достаточно глубоко вдуматься, чтобы найти Окончательный Правильный Ответ.

Стали бы ржать мои клиенты, если бы узнали мои теперешние мысли? Позабавила бы их моя тревога о состоянии моей души? Многие сказали бы мне, что все эти ситуации описаны в Библии, и если я буду усерднее читать Книгу, то найду в ней все ответы.

Пока что мне это не помогло, но я не оставляю стараний.

Бросив эти бегущие по кругу мысли, я прислушалась к окружающим, чтобы дать мозгам отдохнуть.

Сара Вейсс думала, что я простушка и что мне невероятно повезло иметь этот дар, как она называла мою способность. Она верила всему, что рассказал ей Латтеста о событиях в «Пирамиде», потому что у нее, несмотря на практический подход, была склонность к мистицизму. Латтеста тоже считал, что я вполне могу оказаться экстрасенсом: он с большим интересом читал показания свидетелей из Родеса, а теперь, увидев меня, решил, что они говорили правду. И он хотел знать, что я могу сделать ради своей страны и его карьеры. Он думал, получит ли он повышение, если заставит поверить ему настолько, что станет моим куратором на все время моей работы на ФБР. Если же он еще и установит моего сообщника, восходящая траектория ему гарантирована. Будет переведен в главное управление ФБР в Вашингтон. Пулей влетит в карьерный лифт.

Я подумала, не попросить ли Амелию наложить на агентов заклятие, но почему-то это показалось мне нечестным. Они же не суперы. Они просто делают то, что им было сказано делать. Никакой злой воли по отношению ко мне у них нет, Латтеста даже считает, что оказывает мне услугу, поскольку может вытащить из богом забытого захолустья на общенациональный свет — или хотя бы на высокую оценку от ФБР.

Как будто это для меня важно.

Выполняя заказы и зубоскаля с постоянными клиентами, я все пыталась себе представить, что уезжаю из Бон-Темпс вместе с Латтестой. Мне устроят какие-то испытания, чтобы измерить, насколько точно я определяю местонахождение живого мозга и читаю мысли. Наконец убедятся, что я не экстрасенс, но телепат. Когда выяснятся границы моего таланта, меня будут возить на места страшных катастроф, чтобы я искала выживших. Меня будут подсаживать к иностранным агентам или к американцам, которых подозревают в страшных вещах, а мне придется говорить, виновны эти люди или нет в том, в чем их обвиняет ФБР. Мне придется близко общаться с серийными убийцами.

Я представила себе, что может быть в мозгах у такой личности, и меня замутило.

Но добытое таким образом знание — не будет ли огромной помощью живым? Может быть, мне удастся раскрывать заговоры и предотвращать массовые убийства?

Я покачала головой. Слишком далеко ушла мысленно. Все это только может быть. Серийный убийца может думать, где закапывал тела жертв, как раз когда я буду слушать его мысли. Но мой обширный опыт говорил, что люди редко думают: «Да, я закопал это тело в доме 1218 по Кловер-драйв под розовым кустом», или «Деньги, которые я украл, лежат на моем счету номер 12345 в Национальном Банке Швейцарии». И уж вряд ли «Я планирую четвертого мая текущего года взорвать дома XYZ, а в список моих сообщников входят...»

Да, сколько-то пользы я могла бы принести. Но никакие мои достижения не оправдают ожиданий правительства. И я никогда больше не буду свободной. Конечно, вряд ли меня будут держать в камере или что-то в этом роде — до таких картин моя паранойя не доходит. Но вряд ли я смогу вести такую жизнь, какую захочу.

Так что я снова решила: пусть я окажусь плохой христианкой, или хотя бы плохой американкой. Но я знала, что, если меня не вынудят, я не уеду из Бон-Темпс со специальным агентом Вейсс или специальным агентом Латтестой. Быть замужем за вампиром — и то намного лучше.

Дата добавления: 2015-10-28