Статистическое общество

Использование научной логики для «картографирования» городского пространства и идентичности, где бы оно ни проявлялось — в физиогномике, детективном жанре или серийной фотографии, — показывает, насколько прежняя городская среда (квартал) превращалась в ностальгическую точку отсчета. Чтобы понять изменчивые потребности городской жизни, необходимо было заменить фиксированность «классового характера» новыми формами познания. Джоан Копжек указывает: «Зарождение детективного жанра совпадает <...> с явлением, которое Иэн Хэкинг назвал “лавиной цифр”» (Copjec 1993: 169)29. Статистические знания играли фундаментальную роль в формировании «абстрактной» экономической науки в эпоху индустриального капитализма. В практическом же плане они стали основой развития финансовых механизмов (например, страхования), связанных с компенсацией убытков при транспортировке товаров в условиях расширения международной торговли. В этом отношении статистика обеспечивала способы оценки «просчитанных» рисков, которую Бек считает атрибутом первого этапа становления «общества риска» (Beck 1992). Вскоре статистика обрела более широкое влияние на социальную и культурную жизнь — это произошло в контексте более абстрактных общественных отношений, свойственных городу индустриальной эпохи. С распадом классического детерминизма статистика стала основой для выработки современного понятия «нормальности». Возникновение статистического знания было одной из важных вех в формировании «дисциплинарного общества» (по Фуко). Хэкинг отмечает: «Публикация цифровых данных представляла собой внешнее следствие. За ней стояли новые технологии классификации и подсчета и новый бюрократический аппарат, обладающий нужными полномочиями и методичностью для применения этих технологий» (Hacking 1990: 2-3).

Статистическое знание разбивает однородную массу «толпы» на новые социальные категории, составляющие современные города и государства: этот процесс Хэкинг назвал «разверсткой людей» (Ibid., 3). Появление новых методов присвоения гражданства и идентичности стало поворотным моментом в процессе перехода к «политическому модернизму»: власть, прежде воплощенная в монархах, постепенно становилась достоянием новых институтов, дискурсов и практик30. Копжек подчеркивает, что «статистическое общество» фундаментальным образом изменило характер социальных связей: «Статистический учет граждан привел к их “нормализации” за счет присвоения каждому гражданину “стоимости”, представлявшей собой лишь воплощение его отношений с другими. Таким образом, современные социальные связи носят дифференцированный, а не эмоциональный характер: они основаны не на некоем “океанском” чувстве благожелательности или сходства, а на системе формальных различий» (Copjec 1993: 175).

Когда социальные связи определяются изменчивым взаимодействием формальных различий, а не присущими человеку качествами, идентичность и место превращаются в знаки, «освобожденные от чар», которые следует воспринимать как условия отношений. Такова сфера, которую Андерсон называет «воображаемым сообществом», где формальные общественные отношения все больше действуют через пространственно распределенные медийные сети. Понимание значения статистического общества в трансформации современных социальных связей позволяет выявить более глубокие взаимоотношения между фотографическим проектом Марвиля и городским пространством, созданным османизацией. Статистический сравнительный анализ требовал прежде всего подчинения индивидуальных свойств общему порядку. Как выразились четыре математика в докладе парижской Академии наук, подготовленном в 1835 году, «в делах статистики <...> главное перестать смотреть на человека в отдельности, а воспринимать его лишь как представителя вида. Необходимо избавить его от индивидуальности, чтобы устранить все случайные эффекты, которые может внести индивидуальность» (цит. по: Hacking 1990: 81).

Османизация представляет собой перенос этого избавления от местных свойств на городское пространство: освобождая «пространство» от «места», она воплощает в жизнь радикальную концепцию единства города. Этот процесс фиксируется серийными изображениями Марвиля, где различные места становятся в той или иной степени «взаимозаменяемыми», утрачивая свою уникальную идентичность в пользу более абстрактной коллективной идентичности всего набора31.

Генеративную силу логики, лежавшей в основе реконструкции города и его понимания как территории изображений, раскрывает Георг Зиммель, описывая переход от названий домов к их нумерации в Париже XIX века: «Всего пятьдесят лет назад жители Сент-Антуанского предместья, как рассказывали, неизменно называли свои дома по именам (“У царя Сиама”, “Со звездами” и так далее), хотя здания уже были пронумерованы. Тем не менее в различии между названием и простым номером дома проявляется разница в отношении собственников и жильцов к нему, а значит, и к среде обитания <...> Дом, имеющий собственное имя, должен давать обитателям ощущение пространственной индивидуальности, принадлежности к качественно неизменной точке пространства. За счет названия дом формирует более самостоятельное, индивидуальное существование; нам интуитивно кажется, что он более уникален, чем здание под номером, поскольку номера повторяются на каждой улице и различия между ними носят чисто количественный характер» (Simmel 1997: 149).

Зиммель подчеркивает: переход от названий к номерам означал не просто наведение порядка, но переход от одной системы упорядочения к другой. Современный город должен был систематизироваться не «индивидуализацией места», характерной для качественных пространственных отношений в квартале, а количественно, номерами. Уникальность места приносилась в жертву утилитарности: «Местонахождение дома с названием нельзя определить немедленно, его положение не установишь объективным путем, как это позволяет нынешняя система географических обозначений. При всей своей нейтральности и абстрактности номера в конечном итоге отражают порядок расположения определенного места в пространстве, а о названии этого не скажешь».

Объективное определение местоположения человека становится все более важной, а со временем и естественной потребностью по мере развития новых форм коммуникаций, например общенациональной почтовой службы: необходимо, чтобы любого гражданина мог найти кто угодно, тот же почтальон. По мнению Зиммеля, здесь отражено противоречие между содержанием жизни индивида, с его качественной детерминированностью, и включением этой жизни в количественный порядок, относящийся ко всем (Simmel 1997: 150). Развивая тезис Зиммеля о качественных и количественных различиях, Беньямин позднее уподобил серийную фотографию «тестированию реальности» посредством статистики: «В изображении уникальность и длительность так же тесно соединены, как мимолетность и повторяемость в репродукции. Очищение предмета от его оболочки, разрушение ауры представляют собой характерный признак того восприятия, у которого чувство однотипного относительно ко всему в этом мире настолько выросло, что оно с помощью репродукции добивается однотипности даже от уникальных явлений» (Benjamin 1999a: 255-256)32.

Все большее подчинение повседневного восприятия «тестированию» изображениями, созданными техническим путем, означает: то, что для Зиммеля было в первую очередь «социологическим различием», для Беньямина приобретает новые обертоны. Беньямин считает, что «тестирование» все же способно выполнять прогрессивную политическую функцию за счет разрушения ауры, но признает, что результат здесь отнюдь не однозначен. В настоящее время, когда недостаток информации решительно сменился ее переизбытком, эта неоднозначность все больше ослабевает. Анализ изображений становится четкой функцией статистического — а точнее, алгоритмического — истолкования. По мнению Катерины Хейлс, вытеснение «собственнического индивидуализма» компьютеризацией в качестве основы бытия представляет собой порог «постчеловеческого» (Hayles 1999: 34). В свою очередь Бек полагает, что такое вытеснение соответствует новой «индивидуализации» в развитом «обществе риска» (Beck 2003). В урбанизме оно означает, что функцией камер наблюдения и создаваемой ими территории изображений становится не формирование архива информации в реальном времени, а превентивная стратегия «контроля над толпой». Появление серийной фотографии стало важной вехой на этом пути. Поль Вирильо утверждает, что поворотным моментом в этом сдвиге явилась «индустриализация войны» с ее острой потребностью в новых методах слежения и наблюдения в реальном времени (Virilio 1994a: 48)33. Но можно сказать, что истоки такого подхода кроются в «войне» против старых городских центров во второй половине XIX века, когда крупные города переросли свою систему узких, плотно застроенных улиц. Реконструкция Парижа под знаком османовских прямых линий и ее изображение с помощью серийной фотосъемки Марвиля внесли свой вклад в переустройство городского пространства в соответствии с абстрактными принципами развитой рыночной системы. Подобно статистической социологии, предпринявшей попытку системно описать население города, серийная фотография Марвиля является одним из первых примеров потока данных, перерастающего в конечном счете в парадокс «информационного общества».

Дата добавления: 2015-10-24