Фланеры и спектакль

Вновь созданные публичные пространства, от бульваров и парков до универмагов и кафе, влекли в город пестрый людской поток. Новые категории работников, вроде банковских служащих и продавцов, мешались в толпе с туристами, фланерами и иностранцами. Угрожая классовой и гендерной чистоте, этот социальный круговорот знаменовал собой переход к «более открытой форме урбанизма» (Harvey 2003: 113). Как замечает Кракауэр, бульвары представляли собой «дом для бездомных» (Kracauer 2002: 105). Но это был не обычный дом — бульвары формировали мир движения, лишенный традиционных привязок: «В этот период появляется фланер — человек, гуляющий без цели, который стремился скрыть пустоту вокруг и внутри себя, поглощая тысячи мимолетных впечатлений. Магазинные витрины, объявления, новые здания, красивая одежда, элегантные экипажи, продавцы газет — он без разбора впитывал зрелище жизни, разворачивающееся перед ним. <...> Для фланера виды города — все равно что грезы для курильщика гашиша» (Ibid., 121).

На бульварах город обретал четкое визуальное существование, казалось отделенное от повседневной жизни его обитателей. Для Беньямина фланер — самый точный «датчик» амбивалентности этого нового социального опыта (Benjamin 1999b). Но, несмотря на латентную способность фланера к подрыву прежних классовых отношений, этот радикальный аспект постепенно притуплялся развитием потребительской культуры17. Амбивалентность фланирования в конечном итоге разрешается османизацией в пользу того, что Кларк называет прототипом современного спектакля (Clark 1999: 36). По мнению Ги Дебора, спектакль — оборотная сторона развитой денежной экономики, которую характеризует усиление политической пассивности в условиях растущей абстрактности общественных отношений. Такой результат нельзя рассматривать как осознанную цель Османа, но, тем не менее, османизация открыла путь к потреблению города Парижа во все более абстрактном виде, соответствующем полномасштабной рыночной экономике. Кларк утверждает, что зрелищность османовского Парижа стала характерной чертой будущего урбанизма, «она показывает, как во второй половине XIX века город (и общественная жизнь вообще) преподносился в качестве целостного, отдельного объекта, предназначенного для того, чтобы на него смотрели, — образа, пантомимы, панорамы» (Ibid., 60, 63).

Новый масштаб бульваров означал, что перемещение по ним таило в себе некий парадокс. Хотя Осман старался сделать кульминацией каждого вида какое-либо монументальное сооружение, удлинение улицы, по сути, смещало центр внимания с объекта в ее конце на само движение. Шелли Райс схватывает суть этого изменения: «Некогда город был физической структурой, состоящей из “единиц” — людей, зданий, кварталов. Теперь он стал местом, где эти единицы подчинялись общему реляционному контексту, масштаб которого намного превосходил восприятие его обитателей. И улица, прежде служившая просто связующим звеном между неизменными зданиями и кварталами, вдруг пришла в движение — стала не только средством перемещения, но и его целью. В этих условиях бульвары, обогащавшие впечатления человека, одновременно подвергали сомнению не только его собственное первенство, но также первенство и незыблемость всех его представлений. Улицы, служившие прибежищем фланера, одновременно начали угрожать отрицанием его сущности, ведь на них точка наблюдения гуляющего заменялась более масштабной, отделенной от человека системной панорамой» (Rice 1997: 44-45).

Этот переход от объектно ориентированного восприятия к иному типу перцепции, где на первый план выходят взаимосвязи между объектами, сыграл фундаментальную роль в формировании феномена, который я называю «пространством отношений». Если объектно ориентированное восприятие почти не имело отношения к вопросу о точке наблюдения, поскольку неизменность и центральность зрения в общем можно было принимать как данность, то реляционное восприятие ставит этот вопрос таким образом, что ответить на него трудно, но и проигнорировать нельзя. Современность все больше характеризуется неспособностью остановить «размножение» точек наблюдения18. Эти тектонические сдвиги во взаимоотношениях пространства и субъективности с особой остротой проявлялись в османовском Париже. Хотя бульвары закрепляли определенные элементы из системы перспективы, сформировавшейся еще в Риме, их главным «адресатом» был уже не глаз человека. Бульвары представляли собой городское пространство, все больше ориентированное на фотокамеру.

Дата добавления: 2015-10-24