Примерное описание зон 13 страница

Утро и первая половина дня выдались яркими, солнечными и совершенно безоблачными. Виной тому, что мое лицо пылало огнем, были не лучи солнца, а жгучий, пронизывающий ветер, все время сопровождающий меня всюду, куда вели меня мои ноги. Нет желания описывать то, что лучше всего видеть самому. Обходя и осматривая все руины и места раскопок, я намеренно не заходил ни в один из мавзолеев, боясь потревожить покой усопших, которым, наверное, и без меня здорово достается от многотысячной армии туристов. Как показали последующие дни, эта предусмотрительность не оказалась излишней. Особенно покорили меня руины, так называемой, Белой палаты: что-то очень теплое, чистое, приятное было в ее энергетике, гармоничное – в планировках ее помещений. К ней я решил вернуться вечером, представляя, как по-особенному будут высвечены ее камни лучами предзакатного светила. С высоты Малого минарета открывался шикарный вид на все близлежащее открытое пространство. Поднявшись по сорока пяти ступенькам винтовой каменной лестницы на самый его верх, я долго не мог собраться покинуть этот маленький, уютный искусственный грот со смотровым окошком и небольшим балконным выступом – идеальное место для медитаций и молитв. Ветер сюда не задувал, но стоило высунуть голову, как тут же становилось понятно и ясно, кто истинный хозяин этих высот. И сюда надо будет вернуться на закате, – решил я. Мимо Черной палаты я уже проехал один раз, даже осмотрел ее и отснял виды. Само название отталкивало, но, возвращаясь со стороны Малого минарета и Ханской усыпальницы, мне почему-то сильно захотелось подойти к ней. Не зная причин тому, но все же повинуясь своему странному желанию, я совершил еще более странный, совершенно неожиданный для самого себя поступок, – можно сказать, безумный: я припал губами к одному из ее камней, закрыл на какое-то мгновение глаза и поцеловал его. Что это было, я так и не понял, но мне очень захотелось это сделать, и, совершив это, я испытал какое-то очень светлое чувство, словно соприкоснулся с чем-то очень возвышенным. Каково же было мое удивление, когда, уже вернувшись в Казань, и купив книгу об истории Болгар, я вычитал, что по приданию из этой палаты во время пожара была чудесным образом спасена и вознесена на небо добродетельная ханская дочь… Когда карта памяти фотоаппарата почти что закончилась, и я собирался покинуть внутреннюю площадку главной мечети, на небе стало твориться такое, чему нет ни только слов, но и звуков, способных хоть как-то выразить увиденное: совершенно неожиданно северо-западный ветер пригнал огромное облачное полотно, которое тут же, над городом, стал рвать, метать, кроить, встряхивать, перетряхивать, взбалтывать, раскручивать, закручивать и Бог-весть, что еще с ним делать, превращая его в совершенно невозможное, нереальное, фантастическое образование из ажурных арок, всевозможных плетений из белесых, полупрозрачных и вовсе непрозрачных нитей, лоскутков и завихрений. Именно, – образование: я не знаю, какое другое слово можно было бы подобрать, чтобы дать имя, название, сравнительный образ увиденному. Такие картины я наблюдал только на полотнах редких художников-фантастов, кто пытался по-особенному подчеркнуть красоту, необычность небес каких-нибудь далеких планет. Но они выдумывали те небеса, эти же – явились воочию. Каждое мгновение это полотно видоизменялось, принимая совершенно невероятные формы и очертания. Я вынужден был напрочь забыть обо всем земном. Само Небо свидетельствовало о божественной особенности этого места расположения древнего города, столь мудро выбранного предками для строительства духовного, культурного, политического и торгового центра своего государства. Этому месту воистину покровительствовало само Тенгри. Час длилось небесное представление, после чего небо вновь засияло своей лазурной чистотой. Самое знаменательное было то, что облачный покров претерпевал столь необычные изменения именно только здесь: ни до, ни после прохождения этого места он ничем не отличался от всего того, что обычно можно наблюдать на небе. Эту закономерность я выявил после того, как ветром было пригнано второе облако, значительно меньшее первого. Все это я заснял на фотоаппарат. Съемка осложнилась только тем, что снимать пришлось на фоне солнца, чей яркий свет легко пробивался сквозь тонкий слой облачного покрова. Но из нескольких сотен кадров, думаю, что-то уж и можно подобрать путное и удачное: хорошо, что у аппарата имелась возможность перехода из одного режима съемок в другой, пусть с незначительным, в данном случае, ущербом для качества, но позволяющий при этом увеличить количество кадров. Я был вынужден прерваться, и вернутся в гостиницу, чтобы перенести кадры в компьютер и подзарядить батарейку «Никона», а заодно и подзарядится самому ухой, которую заприметил в меню ресторана еще вчера вечером. Сидя за столом ресторана в ожидании горячего, я думал, как, должно быть, внешне похож на безумца и юродивого, ведь то, что, например, произошло со мной у Черной палаты – это форменная «палата №6», как высказалась бы моя знакомая московская психолог и политтехнолог. Наверное, я и впрямь сошел с ума, если все происходящее во мне и со мной воспринимается мною куда более нормальным, чем то, как живут люди, не целующие камней по первому же порыву души. Ну, нет для меня, такого, пути назад, к людям, нет. Для меня ближе дух моих предков, умевших выбирать вот такие места больше своим сердцем, чем иным другим способом. Они не стеснялись целовать землю, мы же нисколько не стесняемся плевать на нее. Они могли обнять дерево, мы же способны только обоссать его… Кого мне выбирать, с кем быть?.. Может, зря я пытаюсь казаться нормальным, если в душе давно уже «слетел со всех катушек»? Неужто я боюсь, что меня посчитают неадекватным? А ведь и впрямь боюсь. Боюсь, что не поймут меня. Боюсь, что не примут всерьез то, что само по себе очень серьезно и важно. Боюсь. Боюсь, потому что хорошо знаю нрав людей. Боюсь, потому что недостаточно хорошо знаю их и их души, желающие того же, что и я, но, точно также как и я, боящихся своих желаний, и еще больше боящихся того, что скажут о них люди, что подумают. Где ж тут до свободы? Где ж тут до счастья? Где ж тут до духовности? Где все это есть там, где живет в нас и среди нас страх? Иди, Айрат, иди. Ничего не бойся! Трудно тебе, другим легче будет… Странно, почему тон в обществе задают люди посредственные и трусливые? Почему не люди духа? Почему они молчат? Потому что говорить и указывать на очевидное ниже их достоинства? Или – «не мечите бисер перед свиньями»? Или безликая, серая, пугливая толпа всегда сильнее яркой личности? Не инстинкт ли самосохранения и комплекс неполноценности вынуждают ее клеймить и гнать тех, кто позволил себе роскошь бесстрашия и дерзость жить свободным мыслью и духом человеком? Не потому ли Иисус Христос желателен ей на кресте, чем в своей среде? Как же жить ей спокойно, если рядом жив тот, кто самой своей жизнью обличает ее?.. Иди, Айрат, иди. Вернуться в толпу не сможешь, б..дью стать – тоже. Остается одно – идти… Иди, и учи людей целовать камни…, и ешь свою уху, пока не остыла.

Как я и ожидал, залитые румянцем камни развалин Белой палаты совершенно преобразили атмосферу как внутри самих помещений, так и снаружи: дневной дозор обитающих здесь таинственных сил уходил на покой, ночной только-только готовился принять пост от дозора сумеречного. Я чувствовал здесь себя лишним: день и ночь еще открыты для людей, но сумерки – царство и время только духов. Лишь избранные могут войти в них. Я же подобной чести пока еще недостоин. Поэтому, поснимав немного снаружи, я отправился к Малому минарету, нет-нет, да и поглядывая через плечо, не слишком ли низко спустилось солнышко к линии горизонта. Поклонившись перед входом на территорию комплекса и еще раз – перед входом на лестницу минарета, я бегом взбежал по ней, горя от нетерпения поскорее окунуться в атмосферу предзакатного и закатного таинства. Как же уютно здесь наверху: вот было бы здорово пару раз остаться на ночь, наслаждаться тишиной, наблюдать за бесстыдным блеском Луны и скромным сиянием звезд! А что? – хорошая идея. Надо будет подумать, как это можно будет сделать. Проблем не вижу: попросить Хакимова, и все дела. Если это будет зимой, то, обалдев от красоты, можно и из окна выпасть вниз: лунный свет так высеребрит заснеженную местность, так испещрит ее тенями от деревьев, что воздуха не хватит, чтобы наполнить им вдруг истощившиеся от вида неожиданной красы легкие. К тому же здесь и проводка есть: чуть что, можно и электрическую печку небольшую примостить… Тут я услышал скрип закрываемой внизу двери: меня пытались запереть. Я крикнул, и меня услышали. Женщина прокричала, что я напугал ее до смерти: она подумала, что в минарете джин засел. Объяснив, что собираюсь пофотографировать закат, я занялся этим делом, сполна вознагражденный щедрым солнцем за свою преданность ему и его искусство творить шедевры. Но тут выяснилось, что есть и другая фотомодель – Луна. Что ж, разве я обделю мою любимицу вниманием?.. Спустившись вниз, сталкиваюсь с поджидающей меня у двери женщиной. Делюсь с ней своими впечатлениями и ощущениями, полученными внутри минарета, и высказываю свое пожелание остаться здесь как-нибудь на ночь. Она спрашивает меня, не боюсь ли я мертвецов и духов, похороненных здесь людей. Объясняю, что в рядом стоящий мавзолей я не ходил и никого там не тревожил. Она удивленно смотрит на меня, и поясняет, что вся эта территория – сплошь кладбище, и минарет поставлен не для того, чтобы мулла здесь к молитве призывал, а как свидетельство особого почтения к похороненным на этом месте мусульманским святым, и им вряд ли понравится, чтобы кто-то еще и ночью нарушал их покой. «Днем им хватает туристов, да и нас, сотрудников заповедника, вынужденных беспокоить их покой», – несколько виновато и с опаской признается она. «Ну, на вас-то они вряд ли зло какое держат или обиду», – совсем уж неубедительно бормочу я, про себя думая, какую же оплошность совершил, не выразив подобающего почтения данному месту. Такое поведение редко остается безнаказанным – уж мне-то это известно: на кладбище не ходят из-за праздного любопытства, если ты в здравом уме. А уж на могилы святых прийти без чувств почтения – так это вообще сродни самоубийству. Ладно, хоть у меня привычка есть, всякий раз у памятных мест прощения просить за причиняемое беспокойство, а прощаясь с ними, благодарить их и желать Божьего благословения. Но для мест захоронения, особенно людей при жизни благочестивых, этого недостаточно. На их могилах можно получить как мощнейшее благословение, способное излечить человека от многих болезней или принести ему удачу, так навлечь на свою голову проклятие или, как минимум, болезнь. Я не знал, что меня ожидает, но очень хотел верить, что буду прощен из-за своего глупого неведения. Как выяснилось, зря на это рассчитывал: ночью мне снился дом, где я вынужденно гостил и при этом очень сильно шумел. Вдруг на пустой постели прямо из воздуха материализовалось тело моей родной бабушки, которую я очень почитал и почитаю до сих пор. Ее голос я узнал еще до того, как стал сгущаться и уплотнятся воздух. Она корила меня за то, что я так неподобающе шумно и непочтительно веду себя в этом доме. За то, что я так вел себя, она наказала мне вынести три короба мусора из дома. Если я это сделаю, то еще могу рассчитывать на прощение, сказала она мне. Во сне я успел вынести эти короба из дома. Проснувшись, я понял, о чем этот сон, но вот к чему, распознал только через два дня. Так как опоздал с осознанием, то в тот же день я заболел и слег, а мой правый глаз неожиданно воспалился и стал заплывать. Только после этого до меня дошло, что должен был сразу же после ночи выехать обратно в Болгары, и там, в местах захоронений, каким-то образом «вынести три короба с мусором из их дома», попросить при этом у святых прощения и должным образом почтить память о них, может быть, заказав и соответствующую службу. Бабушка же спасла меня от какой-то большой беды – следствия гнева святых. За это я очень благодарен ей и прошу ее, чтобы она от моего имени попросила старцев простить меня, и сменить свой гнев на милость: «Абыйлар, бабайлар, зинахар, гафу итегез мине!». Я нисколько не сомневаюсь, что она – моя заступница на том свете. Завтра я выезжаю… Кстати говоря, этот случай напомнил мне тот, что произошел с памятным местом Силы, когда я, находясь под сильным впечатлением от гор, с меньшим, чем обычно, чувством почтения отнеся к нему, за что и был наказан. А ведь в Билярск и Болгары я ехал тоже далеко не с самыми сильными чувствами уважения и почтения, совершенно забыв и проигнорировав то, что обязан помнить всегда и всюду: нет мест, достойных меньшего почитания – меньшим может оказаться только сам человек со свои невежеством и высокомерием. Может, это и есть те три короба с мусором – я сам со своим «мусором» в трех местах: у Святого Ключа в Великом Биляре, в самих Болгарах и на кладбище, где похоронены мусульманские святые, в память о которых и выстроен тот минарет, с которого я не придумал ничего лучшего, как делать снимки?.. В тот вечер я еще успел облиться родниковой водой из Колодца Габдрахмана, который находится в устье Иерусалимского оврага, у живописного берега Волги, и обойти небольшой участок склона берега, рассматривая его и близлежащие территории под возможное месторасположения будущего монастыря, что уже стало моей привычкой.

Иногда два дня могут быть прожиты так, словно прошло два года или так, будто жил в другом мире. И это не из-за богатства и наполненности текущих дней какими-то особыми, внешними событиями – по ощущениям, по пережитому. Сейчас, когда пишу эти строки, меня не покидает ощущение, что в каком-то месте, в какой-то момент моей жизни в эти дни нить времен оборвалась, и теперь я безуспешно пытаюсь связать ее концы, что никак не получается – в моих руках совершенно разные нити, а тот значительный кусок, долженствующий быть их связующим звеном и что ныне запихнут в карман моей памяти, ни по толщине, ни по цвету, ни вообще по чему-либо абсолютно не подходит к ним… День выезда выдался солнечным и совершенно безоблачным. Даже не верится, что уже середина ноября. В другие года в это время уже лежит снег, а морозы по своей температуре подбираются к зимним. А тут на тебе: температура +10 по Цельсию, и ни единого намека на снег. Видимо, ожидаемое глобальное потепление уже в самом разгаре. Настроение особо поднимается из-за музыки, льющейся в салоне машины: наконец-то я нашел диск с моей одной из самых любимейших индейских этно-групп «Околоколо». Подъезжая к Болгару, решаю посетить вначале священное озеро Рабиги, и только потом направиться к древним постройкам и руинам. Я не ставил своей целью общение с этим местом, важно лишь было узнать, где оно находится и что из себя представляет. Позже, в другой свой приезд, я мог бы спокойно провести на берегу этого озера и в его окрестностях гораздо большее время, стремясь прочувствовать ауру этого места и наладить дружественные отношения с его духом. Сейчас же я хотел оказаться в роли простого туриста, кем движет обычная любознательность: подобный статус-кво не налагает тех обязательств, требований, которые предъявляются к духовному пилигриму, искателю. Не всегда наших духовных и душевных сил хватает на то, чтобы быть готовыми для полноценного общения с духовными силами Природы, не терпящих, в первую очередь, небрежения и неискренности, и наказывающих нас, если подобное допущено с нашей стороны, независимо от того, сознательно или бессознательно это было сделано. Лучше просто и искренне сказать: «Здравствуй», – чем вымученно и лицемерно пролепетать: «Приветствую с почтением». Озеро, как оказалось, находится недалеко от отеля, где решил остановиться и на этот раз. Ополоснув лицо мягкой и прохладной водичкой, я почувствовал себя готовым идти с повинной к местам, где покоился прах моих далеких предков, чьи души или дух я так неосторожно потревожил в свой прошлый приезд. Никогда раньше мне не приходилось задумываться, как близок от нас и нашего мира мир усопших. Только теперь я понял, что он существует не в какой-то отдельной реальности или в каком-то другом измерении, а является частью физического мира, в котором обитают все ныне живущие. Мое новое понимание полностью соответствовало знаниям древних, которые я раньше никак не мог принять объективными, считая их элементами, частью обычного культа, призванного оказывать влияние на процесс морально-нравственного воспитания подрастающего поколения. Этот культ я воспринимал как орудие, средство манипуляции сознанием, в лучшем случае – данью памяти. Но вот теперь на собственном опыте я столкнулся с фактом взаимодействия двух миров, обнаружившего не только реальность одного из них, но и их общность, указывающую также на существования ряда правил, законов взаимоотношений между их субъектами. Нарушив одно правило, мне долженствовало последовать другому, с чем я и явился к въездным вратам музея-заповедника. Справедливо полагая, что сотрудники лучше всего знают, чем мог бы оказаться здесь полезен, что могло бы хоть каким-то образом компенсировать мой прошлый промах, я зашел в комнату в доме администрации. Немало удивив и заинтриговав их своим рассказом о сне и его трактовке, я попросил дать мне какой-нибудь объем работы. Как выяснилось, на территории места захоронения святых, где стоит Малый минарет, как раз сегодня уже были проведены все необходимые работы, и на мою долю ничего не осталось. Но одна из женщин, бывшая здесь, по всей видимости, руководителем, – такое, по крайней мере, сложилось у меня впечатление, исходя из наблюдений за тем, как она себя держит и как разговаривает с другими присутствующими в комнате мужчинами и женщинами, – заметила, что, впрочем, работы более чем достаточно, и я могу прибрать территорию возле церкви Успенья, находящейся рядом с Большим минаретом Соборной мечети. Меня вызвались сопроводить две женщины, отвечающие, по всей видимости, за эту часть заповедника. Подходя к храмовому комплексу, я заметил, что сложно понять христианских священнослужителей XVIII века, решивших соорудить церковь Св. Николая прямо на месте Восточной мавзолея, точнее перестроивших его и превративших в православный храм, отстроенный в нескольких шагах от Соборной мечети, возведенной еще аж в XIII веке. Духовным такой поступок сложно назвать, и совсем уж сложно понять монахов, решивших Северный мавзолей приспособить под монастырский погреб. Как это может вообще быть: храм и погреб строятся на месте усыпальниц? Возможно ли, допустимо ли подобное святотатство? Или все дело в политике?.. Стены православного храма только недавно побелили, не успели еще и леса убрать, и вокруг него была разбрызгана и разбросана известка. Меня снабдили веником, и мы втроем стали наводить здесь порядок. Работенка была хоть и немного пыльной, но простенькой, и минут через тридцать-сорок я смог спокойно направиться к месту захоронения мусульманских святых. Подъехав к воротам, заметил, что здесь я не один: напротив ворот стояла чья-то машина, и ее пассажиры почему-то сидели, не покидая ее. Но я их уже не замечал: поклонившись перед входом на кладбище, пройдя через вертушку и сделав пару шагов, я опустился на колени и стал мысленно повторять слова покаяния и прощения. Я сидел, просил и хотел только одного: чтобы меня действительно простили святые отцы, чей покой я так грубо нарушил. Я благодарил их за то, что они дали мне возможность понять то, что не понимал ранее, с уважением относиться к тому, что раньше игнорировал или относился как в простой формальности, пустому ритуалу. Мне чудилось, что я присутствую на совете старцев, рассматривающих меня с неодобрением и осуждением. Когда наступали мгновения, в которые эти ощущения казались особенно сильными, я еще ниже опускал свою голову, и до меня наконец-то стало доходить, насколько достойным порицания оказался мой проступок. Мне было действительно очень стыдно. Я чувствовал, что полного прощения мне не заслужить, как бы я ни молил, как бы ни пытался загладить свою вину. Меня могли не наказать, но не простить. Осознавать это было нелегко, но уже за одно то, что меня хотя бы не покарают, я испытывал чувство благодарности к тем, кто, присутствуя незримо, судил меня в совершенно конкретном физическом мире, и делал это не с целью отомстить, а с целью воспитать, научить. Через какое-то время я перестал повторить слова прощения, а просто сидел и внимал всему тому, что шло изнутри: я начинал говорить только тогда, когда слова сами изливались из моего сердца. Когда же сердце смолкало, смолкал и я. Мне не пришлось долго сидеть на холодных камнях: пришла женщина, закрывающая дверь Малого минарета на замок – комплекс закрывался. Это время своего ухода я определил заранее, так как оно совпадало со временем захода солнца, когда кладбище должно покидаться живыми. Встав с колен, и трижды совершив поклон, я попятился к выходу, и повернулся спиной к месту захоронения только тогда, когда отошел на несколько шагов от забора. Сев в машину, я поехал в сторону выезда. Оставался еще Святой Ключ в Билярске. Хотелось спать, но я решил, что покаяние должно быть полностью совершено сегодня. Что-то подсказывало мне, что промедление может дорогого стоить. Из-за сонливости дорога давалась тяжело, и пару раз, пропуская нужный поворот, я ехал совершенно не туда, куда надо, наматывая лишние десятки километров. Чтобы как-то отвлечься от мыслей об отдыхе, я выключал все огни автомобиля, и ехал в полной темноте по серебристой ленте дороги, хорошо освещенной лунным светом. Я улыбнулся про себя, когда вспомнил, что так раньше ускорял процесс соблазнения женщин, раскатывая их по лунным дорогам с выключенными огнями. Это кого угодно соблазнит: привычный мир мгновенно исчезает, а его место занимает мир таинственный, волшебный, тот, о котором мечтают, тот, в котором полностью оголяется вся душа, отбрасываются все лишние условности, остается только суть – он, она, Луна и Путь. Что еще нужно для истинного счастья мужчине и женщине? Я посмотрел на пустующее рядом сиденье, и грустно улыбнулся: вряд ли кого я еще буду соблазнять. А жаль. Я прислушался к вновь возникшим ощущениям, и с удивлением отметил, как это все еще живо во мне, родное и близкое настолько, что его можно смело назвать частью моего естества. Глупо искусственно отказываться от него. Если оно пробудится с новой силой, я не стану противиться ему, пообещал я себе – с природой не борются, к ней прислушиваются, ей следуют. Грех ли это, не знаю… Оставив машину у ворот, я поспешил к площадке перед лестницей, ведущей на вершину Горы Господ, у подножья которого и течет родник Святой Ключ. Выпавший в прошлый раз снег давно растаял, но воздух все еще был наполнен свежестью талой воды, испарявшейся весь день под лучами теплого солнца, легко прогревавшего почву склона горы сквозь оголившиеся ветви деревьев. Сюда еще добавился и сладко-горький запах прелых листьев. Постаяв несколько секунд на коленях со словами покаяния, я стал подниматься наверх, и вскоре вновь склонил колени и совершил поклоны перед языческим столбом, после чего, продолжив свое восхождение, добрался до памятного монумента. С душами девушек я говорил дольше. Последним пунктом покаяния был сам Святой Ключ, чьей водой я промыл свои глаза, трижды ополоснул свое лицо, сполоснул рот и сделал несколько глотков живительной влаги. Потом, уже сидя под соснами на скамеечке у выхода за территорию комплекса, наслаждаясь тишиной, свежестью и ощущением легкости на сердце и чистоты в душе, я с благодарностью подумал о нефтяниках, обустроивших это место. И у них я попросил прощение за то, что в прошлый свой приезд так «прошелся» по ним. Все-таки злой я человек, и вряд ли так легко смогу перестать быть им, как то мне мнилось когда-то. Как бы мне хотелось избавиться от этого зла. Оно сидит где-то в глубине каждого из нас. У кого-то оно ближе к поверхности: чуть тронь, чуть спровоцируй, только дай повод, и оно вскинется диким зверем, злобно зарычит или огрызнется. У кого-то оно хорошо затаилось, сытно откормлено, убаюкано или посажено на крепкие цепи: оно контролируется до определенных пределов, порой кажется, как будто бы его и нет, но ослабни контроль или перейди кто предел, зло, живущее, спящее в нас, напомнит о себе. Может ли человек сам искоренить его? Теперь, когда уже есть некий опыт на пути познания себя, думаю, вряд ли это нам по силам: прошел уже тот период юношеского самомнения и самонадеянности, благодаря которому «все горы – по плечо, все моря – по колено» – то, что заложено в самой сути нашей сложной природы много сильнее нас самих. Не мы им управляем, оно – нами. Да, мы можем научиться контролировать себя и свои мысли. Но это только до каких-то пределов, дальше которых наши воля и сознание, как бы мы ни стремились, не способны проникнуть. Кто-то называет этот предел, границу началом поведенческих проявлений генного уровня, кто-то – подсознательного и бессознательного. Я же назову его чертой, за которой действует только Высшая Воля, чье действие определяется, как это ни странно, нашими волей и сознанием – нашим молитвенным обращением к Высшему Разуму, Сознанию. И я твердо знаю: если Бога просить, то Он, в конце концов, освободит сердце от оков зла, а душу вызволит из мрака, как бы те глубоко ни укоренились в нас. Я не виню себя за все то злое, порочное, что есть во мне. Да, я стремлюсь бороться с этим, искоренить его. Но теперь я уже хорошо знаю, как, на самом деле, слаб человек перед лицом тех сил, о мощи которых мало кто подозревает, и есть только одна Мощь, одна Сила, способная совладать со всеми ими разом взятыми, и эта Сила всегда готова прийти на помощь, попроси Ее искренне об этом. Я не виню себя: я признаю свою слабость, каюсь в своих ошибках и прошу помощи…

Днем следующего дня я выехал на исследование противоположной части этого полуострова, на котором мои предки и отстроили славный город Болгар. Больше всего меня интересовала береговая зона. Оно и понятно: монастырь давно стал навязчивой идеей, и любое мало-мальски благоприятное место рассматривалось мною как потенциальное для его возведения. Но где-то в глубине своей души я начинал чувствовать, а умом – понимать, что истинная причина моих поисков иная. Я не хотел докапываться до нее, видя в ней тень какой-то неясной для меня угрозы – угрозы для моих иллюзий, как все же прорывалась догадка. Но каких именно иллюзий, вот этот ответ я уж точно блокировал изначально, как только он собирался всплыть, сформулироваться в моем сознании. Поступая таким образом, я действовал абсолютно правильно: было важным только то, что причина есть, а с чем она связана, это было совершенно неважно – во мне жило сильное желание, и оно должно было реализоваться. Этого хотела моя душа, к этому стремился мой дух, этого требовала моя природа, не следовать голосу, зову которой я уже и не мог, и не хотел – достаточно того, что вот уже в течение многих лет я игнорировал ее, пренебрегал ею, идя на поводу своего разума. Благодаря нему, его рациональным доводам, я подавлял свой дух, сдерживал порывы души. Я перестал чувствовать жизнь, я забыл, что такое радость, счастье. Разум не верит в чудеса, для него жизнь – механизм взаимодействия, программа: да пошел он тогда!.. Если для освобождения и обретения нужно безумие, я готов к этому, и все, чему я хочу больше всего сейчас научиться делать – это не думать, а жить, наслаждаться жизнью во всей ее полноте. Какой парадокс: Мудрость – дитя безумия! А может, наоборот: безумие – дитя Мудрости? Какая разница… Господи, до чего же мудро Твое Учение о Пяти Дорогах, переданное Тобой мне через Твоего Темного архангела! Может ли быть человек счастлив, если одна Дорога подавляет другие, а не находится в гармонии с ними? Вот она, основная причина, способная объяснить все мои поступки: я следую Учению, которому позже должен буду учить людей. Храмовая заповедь и Учение Пяти Дорог – вот суть, основа моего Служения. Путь Духа завершен, Путь Разума исчерпал себя, и теперь только Пути Души и Сердца способны вновь наполнить меня энергией, необходимой для выхода на Путь Служения. Без этой энергии я обречен на угасание. Все, что я должен сейчас сделать – выйти на берег реки Жизни, войти в ее воды, лечь на ее волны и отдать себя на волю ее течения. Если я попытаюсь плыть сам – я утону; если подумаю, почему не тону – я утону. Просто лежи, Айрат, смотри на небо, как в детстве, ласкай взором облака, а во всем остальном доверься Реке и Богу – они знают, где тот берег, на который ты должен будешь взойти, то время, когда это должно будет произойти. Войди, ложись, расслабься и плыви… «В меня с берегов могут забросать камнями!». «Тише, не паникуй. Доверься нам». «Из глубин темных вод на меня могут накинуться чудовища!». «Доверься». «Я должен что-то делать. Вы же сами наделили меня волей и разумом. Я могу пожалеть о своем бездействие». «Сейчас они тебе не помощники. Что мешает тебе расслабиться?». «Я не знаю, куда меня несет». «Боишься?». «Мне нужна ясность. Нужны гарантии. Вдруг все, что со мной происходит – безумие, а вы – плод моего воспаленного воображения и больного духа. Что если впереди ждет не берег, а водопад? Может, вы – голос дьявола, желающего меня погубить и искушающего отдыхом?». «Сам решай, кто мы для тебя»… Если бы я знал. Если бы я знал… Я выбрал безумие, потому что оно стало синонимом свободы. Я выбрал Веру, потому что она стала синонимом спасения. Я выбрал Любовь и Сострадание, потому что они стали смыслом моей жизни. Я не знаю Любви так, как чувствую Сострадание. Но когда-нибудь я встречу ее. Я не могу обманывать себя, что способен любить: мой эгоизм, моя греховность, мое зло, живущее во мне, делают это чувство недоступным для меня. Я не страдаю от осознания того, что недостоин Любви. Я смирился с этим. Сейчас я живу только Верой. Она – единственное, что у меня есть, единственное, чего желаю больше всего на свете. Умом, душой, сердцем, духом понимаю, чувствую, знаю, что не может быть Любви там, где нет Веры. Господь, единственное богатство, что у меня есть, которому я обязан не себе, но только Тебе, Твоей Милости и Твоему Милосердию – это моя Вера в Тебя! Ты испытываешь ее, я это вижу. И делаешь это мягко, зная, что во мне нет той силы, что была у испытываемого тобою Еноха. И я благодарю Тебя за это. Ты шлешь мне испытания, наказания за грехи мои и ошибки. Мне сняться мои враги и их козни. Они пугают меня, и я, просыпаясь, начинаю неистово молиться, прося Тебя о защите. Ты проверяешь, верю ли я в силу молитвы, а через нее и в Тебя. Но Ты не только проверяешь – Ты мне даешь проверить действенность молитв. Велика Милость Твоя ко мне, и я благодарю Тебя, Отец мой Небесный! Но вот, приходят дни, когда я начинаю чувствовать, что Ты ждешь от меня не только молитв и прошений, но того, чтобы я перестал бояться. Сейчас я молюсь больше в страхе, а не в Духе. Ты же желаешь научить меня не только молиться в Духе, но и жить в Нем. Только живущий в Духе может жить в Вере. Страшно жить в Духе, Господи. Очень страшно! Ведь жить в Нем, значит перестать просить, а принимать все посылаемое Тобою со смирением. Не защищаться, не искать избавления, но наоборот – желать свершиться праведному суду за содеянное, чтобы обрести чистоту. Трудно это, Господи. Боюсь. Но ведь время пришло. Умом это постиг, но духом еще страшусь. Вот ведь где истинная Вера-то требуется!.. Что ж, Господи, если время чистилища пришло, то так тому и быть: на все Воля Твоя, я же лишь хочу только одного – исполнить Ее. Ты же, Господи, помоги мне преодолеть искушения суетными делами. Не дай мне поддаться им. Стоит мне коснуться их, как обязательно по слабости своей вновь совершу ошибочное или греховное. Не хочу я преумножать причины для появления своих будущих скорбей – эти бы еще преодолеть, превозмочь… Как легко я размышлял раньше о том, что человеку даны неограниченные возможности по формированию реальности. Какая наивность! Что в физическом, проявленном, что в духовном, условно, не проявленном мире одинаково действует закон сохранения и преобразования энергии: ничто из ничего не возникает и никуда не исчезает. Иными словами, воздаяние неизбежно, и если кто-то «наколдовал» себе благодаря всевозможным технологиям светлое сейчас, в будущем обязательно придет счет за эту форму услуг. Кто-то верит в силу мысли, кто-то в силу намерения, кто-то в трансерфинг и пр. Все это действенно, но искусственно и содержит множество издержек по одной простой, но очень веской причине: не все определяется волей человека, но многое тем, что и как осознанно или бессознательно сформировано им в виде причинно-следственных связей с различными уровнями Бытия и Сознания, постичь многие из которых, даже знать об их существовании, он не всегда способен. Понимая это, авторы технологий, впоследствии и вынуждены писать еще тома комментариев к своим идеям, объясняя, почему то или иное «работает – не работает». Одним словом, все это – игры разума. Мне тяжело писать и говорить об этом, потому что сам являлся до недавнего времени автором одной из энергоинформационных технологий. Не только являлся, но и остаюсь им. Но вот только свое отношение к технологии многоуровневого воздействия и взаимодействия с элементами систем, с самими системами и НАД-системными Факторами Управления и Влияния пересмотрел: да, можно творить чудеса за счет своих воли, сознания и энергий, но это как играть с Ящиком Пандоры – обязательно произойдет то, что тобою не предусматривалось, не предполагалось, а за достигнутое таким образом желаемое, обязательно придется заплатить. Есть только один способ обезопасить себя: ничего не желать для самого себя – ни денег, ни власти, не любви, ни счастья. Только бескорыстное служение на благо людям, всему живому, всему тварному может оправдывать любые технологии, да и то не во всем и не всегда. Остальные пути, мотивы, намерения погубят человека и его душу. Кто-то станет отрицать это, но время все расставляет по своим местам… Как сложно говорить обо всем этом: верящий в силу человеческого духа и его разум, с трудом понимает, если вообще понимает человека, уверовавшего в Бога и полностью полагающегося на Его Волю. Оба они – пример проявления двух форм крайности, и в то же самое время, по сути, являющие единство: правы оба. Но только ведь второй из них не отвергает ничто человеческое, но подчиняется Высшему, Служит Ему. Как сильно разниться мировоззрение этих двоих людей: один стоит в начале Пути, другой прошел чуть дальше, и этот второй когда-то стоял на том же самом месте, где стоит сейчас первый, мало пока еще способный понять того, кто понять его, в свою очередь, все же способен больше, благодаря своему опыту и вновь открывшимся знаниям. Как объяснить, что если есть молитва и Вера, то все остальное – тлен, ничтожность? Нет, неправильно сказал. Вернее сказать будет так: на первом месте – молитва и Вера, а остальное – после них; на первом месте – Воля Бога, и только после этого – твоя собственная. Как просто в теории, но как сложно следовать ей на практике, в действительности, в жизни… На подъезде к заброшенному православному храму в селе ХХХ со мной произошло то, что способно оставить в душе и сердце неизгладимый след на долгое время: я никак не ожидал увидеть в этой плохо обустроенной деревеньке столь величественное храмовое сооружение, подобающее больше для проведения молитвенных служб для членов царской семьи, нежели для простых крестьян и местных помещиков. Меня вообще потрясает этот российский феномен XVIII-XIX столетий: в маленьких, невзрачных деревеньках, затерянных где-то в самых глубинках, порой запросто отстраивались храмы, поражающие своей красотой и размерами. Но этот храм сильно отличался от многих мной виденных: он первым «заговорил» со мной. Он был унижен и растоптан. Нет, он не жаловался, но то, что я чувствовал исходящее от него и всех его камней, вызывало именно это чувство. Что можно испытать при виде великана, поверженного лилипутами, униженного, оскорбленного, но не сломленного духом? Что чувствуешь, когда красивую, гордую и благородную женщину оплевывают торговки и патаскушки?.. Глаза защемило, и слезы сами потекли по щекам. Я заехал на территорию зерноприемного пункта, где и стоял храм. Замки на дверях и вратах свидетельствовали, что его, скорее всего, использовали под хранение минеральных удобрений, как это часто делалось и делается коммунистами и их преемниками, или же под зернохранилище. Верным оказалось второе: сквозь щель я рассмотрел небольшие горки зерна – хоть и на этом спасибо, что не загадили какими-нибудь азотно-фосфатными химикатами. Под моим напором дверь чуть скрипнула, и от этого шума к куполу храма шумно взметнулись голуби, обнаружившие здесь для себя земной рай. Я вновь почувствовал удушающее сдавливание в груди, и не смог сдержать рвущееся наружу спазмы глухого рыдания. Я мычал и взвывал, опершись на каменные стены храма. Ладони то яростно сжимались в кулак, то раскрывшись, ложились на шероховатую поверхность красного кирпича, лаская и поглаживая еще не совсем мертвое тело храма. Я больше не мог стоять возле него, от всей души ненавидя людей и себя за то, что мы могли быть вот такими, какими он нас молча, но очень живо обличал. Что же мы за уроды? Что в нас не так? Где тот изъян в нас, что делает нас скотом? Может, мы и есть скот? Могу понять пьяницу или морального урода, кто ссыт в лифте. Но кем надо быть, чтобы… Живет ли в этой е..ной деревеньке хоть один православный? Если живет, то как он может… Но что судить, и кого судить? Господи! Как же так, что мы вот такие? Как же так? Ты посмотри на меня! Ведь и я – сплошная фальшивка. Полное говно и поганец. Жизнь моя поганна, дела мои поганны. Даже слезы эти – сплошное лицемерие, показуха, самокрасование… Вырви это поганое сердце, замени его чистым. Ты же сделал так с Мухаммедом. Прошу Тебя, вырви мое. Если не достоин я, убей меня тут же: зачем жить, уроду?.. Прости за эти слова, прости меня глупого. Просто от бессилия своего бешусь. Господи, прошу Тебя, молю Тебя, дай мне силушку Служить. Дай мне возможность исправить все это! Плевать мне на мое несовершенство. Сделай меня совершенным. Нет моих сил жить так и видеть все это! Землю губим, себя губим, все человеческое потеряли! Спаси нас, Господи! Не ради нас самих, но ради тех, кто достоин спасения, ради детей и внуков наших. Спаси, Господи! Господи, помоги мне сил набраться. Я хочу Служить Тебе и твоим детям. Мне не у кого просить помощи, кроме как у Тебя. Я просил людей, но кто из них поможет? На хлеб дают, чтоб не сдохнул, но для настоящего дела боятся. Нет вины на них – зря я так: ведь знаю, я сам недостоин того, чтобы люди поверили в меня. Очиститься должен, духом окрепнуть, только потом смогу я не только просить, но и требовать. Господи! Если Ты уж выбрал меня, то, пожалуйста, молю Тебя, помоги мне стать достойным выбора Твоего. Будь Наставником моим и Водителем! Веди меня, Господи! Веди!..

Дата добавления: 2015-10-24