Примерное описание зон 6 страница

Сергей с интересом смотрит, как я обливаюсь холодной водой из ручья. Потом подходит, и мы заводим разговор о ручьях. «Этот ручей, хоть и бестолковый, но чистый, нормальный – из него пить можно. А вот там дальше есть, так народ его сторониться – дурная слава о нем ходит». Спрашиваю о причинах, зная, что люди просто так такое говорить не станут. «Да Бог его знает, я не интересовался». Я раньше как-то и не задумывался на эту тему, разъезжая по горам и спокойно, с наслаждением набирая воду для питья из всех ручьев подряд без разбора. Теперь же, пытаясь строить предположения в отношении причин такой разницы между ними, я решил следующий раз, когда захочется пить из того или иного, вначале обязательно выспрашивать у местных жителей, можно ли это делать, нет вреда ли какого. А причина могла быть только одна – минералы, соли, содержащиеся в растворенном виде в воде, куда они попадают, вымываемые из горных пород. Позже, но уже Андрей дал мне дельный совет не пить из ручья, где я умываюсь и обливаюсь: «Пить можно, ничего страшного. Но вот лучше из того – он точно чистый», – и он показал мне новый родник и ручей, вытекающий из него. Я знал о нем, но игнорировал – слишком уж далеко от дома. Дал он мне и другой полезный совет, но уже в отношении змей: «Если выпадет так, что змея нападет, не бей ее палкой – по ней до тебя добраться может, да и вреда от палки, практически, никакого: бей гибким прутиком или веткой – махом погибает. А так, лучше сторонкой обходи, на пути не становись – подумает, что угрожаешь: просто так они на человека не бросаются – боятся его, сами от него уходят»…

Проведя весь день в разъездах и заметно подустав, спешу засветло вернуться с тем, чтобы поработать со сделанными днем снимками. Солнце клонится к горизонту, время от времени выстреливая косыми лучами из просветов в облаках. Ветер крепчает – жди ясной ночи. Как бы в подтверждение этого между линиями гор и облачного полотна образуется тоненькая полоска, начинающая медленно, но неуклонно шириться. В той стороне, где солнце начинает свое генеральное наступление, пока еще обозначенное редкими, но мощными прорывами, разворачивается настоящая фантасмагория из огня, света и теней. Верх облаков полыхает огнем, тогда как их низ мрачно синеет. Меж ними и над ними тут и там вспыхивают костры, раздуваемые ветром, – солнце подожгло рваные лоскуты туч, теряемые ими при отступлении и поспешном бегстве. Световые полосы и веера, похожие на лучи лазера, кажется, вот-вот подожгут горы. Пытаюсь ловить в объектив «Никона» каждое мгновение редкого по своей силе и яркости небесного представления, чертыхаясь и досадуя, что не могу должным образом выставить выдержку и диафрагму – слишком сильные контрасты. К тому же каждую секунду картина меняется – не успеваешь подстраиваться. Буйство красок неописуемо, фактуры редки и крайне необычны, контуры – росчерк кисти гения, и все это легко потерять, если засвечена или мало выдержана та или иная область кадра: попробуйте сфотографировать Солнце так, чтобы на половине кадра были видны все его протуберанцы и солнечные пятна, при этом на другой половине отчетливо просматривались бы все звезды на фоне черно-синего космоса. Наконец небесная битва стихает и начинает идти на убыль. Тучи бегут, потерпев полное поражение, а солнце, полновластно завладевшее очищенной частью неба, неспешно направляется к месту своего отдыха. Наступившее затишье вынуждает меня отвернуться в противоположную сторону, и… я обалдеваю! – огромная, яркая радуга накрыла своей дугой полнебосвода. Такой величины и такой яркой я видел ее впервые! И так, и сяк пытаюсь поместить ее в кадр – бесполезно! Приходится довольствоваться частями. Картина совершенно мистическая. Где взять такие слова, чтобы описать запредельное? Я задыхаюсь от синевы неба, пронзительно сияющей невероятным внутренним светом и вбирающей в себя все мое существо своей глубиной. Не глазами тела, а глазами самой души я стою и взираю на то чудо, что ни одного художника заставляло сходить с ума от осознания величия того, что неспособны передать никакая кисть, никакие краски, никакие техники живописи, – как нарисовать Бога? Но эта радуга была тем, что окончательно убивало все земное и тленное. Мне хотелось только одного – сойти с ума, отбросить навсегда свой разум, неспособный справиться со всем тем, что ворвалось в него, но мешающий и сопротивляющийся тому, в чем неистово желала раствориться моя душа. Я чувствовал тяжесть и плотность своего тела, препятствующие мне превратиться в чистый свет. Каждая клетка горела огнем и вибрировала так, что, казалось, выбивает силой этой вибрации все те атомы и электроны, из которых и состоит. Это ощущение было мне знакомо: когда-то в своих медитациях я достиг такого их уровня, когда явственно чувствовал, что нужно провести лишь еще несколько мгновений в таком состоянии, и я превращусь в сгусток ослепительнейшего света, часть которого, казалось, уже пробивается сквозь поверхность моего тела. Именно тогда я почувствовал и осознал, что могу управлять этим световым потоком, и способен покинуть свое тело, направив его вовне из центра, расположенного на макушке своей головы. Тогда я здорово перепугался, поняв, что этот процесс может произойти и спонтанно. Что бы увидели люди, вошедшие в мою комнату? Какую картину они застали бы? Безжизненное тело в сидящем для медитации положении, с улыбающимся лицом, выражающим неземное блаженство и покой. Нет, так уходить я не собирался. После этого случая мне уже не нужно было доказывать, что человек способен переходить из своего физического состояния тела в световое, о чем так серьезно говорили тибетские монахи, как и не нужно было убеждать, что существует способ, практика добровольного ухода из жизни в состоянии полного осознания. Подобные практики я прервал, полагая, что еще успею вернуться к ним: в то время хотелось изучить и освоить многие другие, о которых много читал, но сам на себе не успел испытать. Если к этому добавить и собственные пробуждающиеся во мне знания, то тогда станет понятно, почему я легко оставил то, к чему некоторые люди стремятся всю жизнь. И вот теперь, стоя перед радугой, я испытывал прежние ощущения, только несколько слабее. Позже, когда уже обрабатывал отснятые кадры в «Photoshop», «доставая» из них скрытые цвета, я обнаружил на них и вторую, но гораздо большую по размерам, радугу, которую не смог различить мой глаз. Но на этом чудеса не прекратились, и на следующее утро Небо даровало мне другое, подобного которому я не встречал никогда ранее, да и не слышал о нем от других… Выглянув в окно, я обомлел, – прямо пред моим домом, в двадцати метрах от него, начиналось основание огромной радуги!!! Этого быть не могло! Я выскочил на улицу, во все горло крича, и зовя Сергея посмотреть на это чудо. Я не мог поверить своим глазам: она стояла на прежнем месте! Всем же хорошо известно, что при перемещении перемещается и сама радуга. Здесь же этот закон нарушался – он был вовсе отменен. Может, я чего не знаю – плевать. Пока я стоял и смотрел, разинув «варежку», цвета радуги начали заметно бледнеть. Обругав себя последними словами за свою забывчивость и невнимательность, в общем-то, легко объяснимые и простительные, я кинулся за фотоаппаратом. То, что успел заснять «Никон», уже было лишь малой частью того, что потрясало своей невозможностью. Через несколько секунд радуга исчезла и вовсе, а я стоял и клял себя, на чем свет стоит: как же не догадался, бросив все, подбежать и встать прямо под ней, прямо в ней?!.

Проездив полдня в поисках новых мест, я вновь подумал о Зоне и решил вернуться к ней: не зря же с самого начала Сила привела именно к ней, а не в какое иное место. Может, зря противлюсь и своенравничаю? Роль блудного сына хороша тем, что он иначе начинает оценивать то, от чего отрекся, что оставил. Новые места очень хорошо дали почувствовать разницу между ними и Зоной. С этой позиции мой «блуд» оказался верным помощником Силы. На трассе я встретил одиноко бредущую вдоль дороги женщину. Проехав мимо, через пару сотен метров я развернулся и подъехал к ней. Узнав, куда она направляется под вечер глядя, и выяснив, что ей надо добраться в селение, находящееся за Зоной, я предложил ей подвезти до Зоны. Женщина очень обрадовалась, так как боялась, что не сможет добраться домой засветло. По русский она говорила очень плохо, поэтому весь путь, практически, прошел в молчании, что вполне устраивало меня. Я поинтересовался, каким образом она планирует преодолеть оставшийся отрезок пути, помня, что дорога в ее селение никак не для моей малютки – как-то пытался проехать по ней, но очень скоро отказался от этой опасной затеи, едва не соскользнув в наезженную вездеходами глубокую колею. Услышав ответ, облегченно вздохнул: знакомый из Зоны подбросит на своем УАЗике. Спросила, кто я и откуда. Не желая вдаваться в подробности и особенности, ответил, что я исследователь, приехавший из Татарстана, что, в общем-то, полностью соответствовало действительности, точнее, было ее частью. Спросил ее, не слышала ли она что-либо об уральской солодке. Она явно не поняла, о чем я ее спрашиваю. Пояснил, что так называется трава, обладающая множеством лечебных свойств. Она покачала головой… Кивнув в знак приветствия охраннику на КПП головой и спросив, нет ли на территории директора, получив отрицательный ответ, покатил дальше, и вскоре остановился посреди селения, где и оставил свою пассажирку, умиленно взглянув на протянутые ею несколько монет. Спрятав деньги обратно в карман, она тепло поблагодарила меня, я же пожелал ей благополучно добраться домой. Проехав, на всякий случай, к дому директора, и убедившись, что ее нет, я решил навестить место, так покорившее меня прежде. Дробно перекатившись по деревянному мосту через реку, через метров сто остановился, и попробовал ногой травянистую почву – нормально, можно ехать. Склон не был мною полностью исследован, и этот пробел предстояло восполнить. Поднявшись на самый верх, и оставив машину на окраине леса, я направился к группе деревьев, за которыми проглядывался склон другой горы. Миновав их, с удивлением обнаружил, что стою почти на краю обрыва – внизу текла река, с двух сторон охватывающая небольшой полуостров, частью заросший деревьями и кустарником, частью – горной травой. Вытянув голову, я заглянул дальше вниз – склон скального обрыва, над которым завис, не был полностью оголен, и пестрел поздними цветами каких-то горных растений. Опасаясь свалиться, я шагнул назад и еще раз внимательно осмотрел так неожиданно открывшуюся перед моим взором, спрятавшуюся от посторонних глаз, небольшую долину. Судя по характеру растительного покрова и особенностей течения реки и ее пойм, это место мало походило на благоприятное, чтобы здесь можно было бы жить или заниматься практиками. Надо было пройти дальше, левее и вниз по склону. Миновав деревья, за которыми не мог разглядеть другую часть долины, и до конца спустившись вниз, я оказался стоящим на краю небольшого поля, сплошь покрытого бугорками – это место облюбовали кроты. Край поля выходил на берег реки, через который был перекинут, едва держащейся на проволоке, переходной дощатый мостик. Другой край моста упирался в скальный выступ, по которому круто вверх убегала едва заметная тропинка, подняться по которой не представлялось возможным без риска сильно испачкаться из-за недавно прошедшего дождя, изрядно подмочившего склон и размягчившего тонкий слой почвы на нем. Ситуация с энергетикой здесь была совершенно другая, и я решил для себя, что другой раз обязательно поднимусь наверх и узнаю, что там дальше и как. Удовлетворенный увиденным, я вернулся в селение, где еще немного поездил по его окраинам, после чего, когда уже сгустились сумерки, отправился на выезд из Зоны. Попрощавшись с охранником на КПП, и миновав шлагбаум, привычно отвесив Зоне традиционный низкий поклон, прокатив метров двадцать, я остановился: справа поднималась по склону небольшая дорога, ранее почему-то незамеченная мной. А что за деревьями может находиться еще что-то, достойное внимания, мне, почему-то, не приходило в голову, да и не представлялось, что за ними вообще что-либо есть – словно это место я проезжал с пеленой на глазах, а оно само не желало быть обнаруженным. Было довольно-таки темно, но, несмотря на это, я поспешил наверх, забыв взять фонарь, а вспомнив о нем, не захотел возвращаться, посчитав, что оставшегося света пока еще достаточно, чтобы понять, с чем имею дело. Поднявшись на вершину, как оказалось, горного хребта, я застыл на месте, широко разинув рот: с трех сторон гору, на которой я стоял, окружали горные хребты и цепи, протянувшиеся до самого горизонта. Чуть придя в себя, я начал лихорадочно вертеться на месте, пытаясь оценить, насколько это представлялось возможным при существующих условиях быстро наступающей темноты, все открывшееся великолепие этого места. Оно потрясало. С четвертой стороны дорога уходила наверх по хребту и выводила, по всей видимости, на вершину горы. Подниматься туда не было никакого смысла – в десяти шагах начиналась темнота, а в двадцати она превращалась в почти кромешную. Я постарался рассмотреть контуры колеи дороги, по которой поднялся сюда. Обнаружив ее, я стал спускаться, находясь в состоянии крайнего возбуждения от так случайно обнаруженного и увиденного – не поверни я головы направо, проехал бы мимо, так ничего и не заметив, как это было и во все прошлые разы, независимо от того, ночь это была или был ясный, солнечный день. «Скорее бы завтрашний день! Скорее бы завтрашний день!», – в такт биению учащенного пульса звучала в голове одна и та же мысль. Уже почти спустившись вниз, я заметил промелькнувшие мимо огни автомобиля. «Директриса!», – моментально предположил я, и побежал, надеясь, что автомобиль остановится на КПП. Интуиция не обманула меня: выйдя из своей машины, ко мне навстречу направлялась директор Зоны, казалось, приятно удивленная тем, что застала здесь меня, спустившегося вниз с горы в темноте. Не скрывая своего удивления, приветливо улыбаясь, она спросила, что здесь делаю ночью. Я рассказал о необычном и столь неожиданном для себя открытие. «Ты, что, так и не уезжал с тех пор?». «Уезжал, но вернулся: я уже не могу спокойно жить без этих мест. Здесь я уже несколько дней». Она внимательно посмотрела в мои глаза. То ли мне это показалось, то ли и на самом деле, в ее глазах промелькнуло нечто, похожее на чувство уважения. «Ну, как, нашел подходящее место?». «Пока нет. Но точно знаю, что вариант с трудоустройством и подселением отпадает – теряется весь смысл уединения», – и не желаю продолжать эту больную для меня тему, поделился своими впечатлениями об увиденных мною радугах. Это сообщение крайне удивило ее, так как в этих краях в это время года никаких радуг вообще не бывает. Не желая ее задерживать, я сказал о том, что хочу завтра вновь вернуться сюда, и спросил, не имеет ли она ничего против этого. «Только обязательно предупреждай охрану», – разрешила она, и мы попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.

Проснулся я с чувством разбитого тела, вялого, ничего не желающего и крайне ленивого на подъем. Дав ему возможность немного пробудиться, я погонял по нему потоки энергии, призванные хотя бы чуть-чуть сделать его живее. Было ужасно досадно за такое свое состояние и самочувствие тогда, как на лазурном небе светило яркое солнце, зовущее поскорее отправиться к обнаруженному вчера в сумерках новому месту на вершине горы в преддверии Зоны «Z». Надо было спешить: на горизонте появились низко стелящиеся с туманной бахромой облака, цепляющиеся ими за верхушки елей и оставляющие среди них свои лоскутки. По наблюдению и опыту я уже знал, что они несут в себе дождь, а вот он мне был совершенно ни к чему. Почти что полностью свободное от них небо не могло меня обмануть: каких-то пять-десять минут, и все вокруг станет серым и унылым – достаточно какому-нибудь одному из хулиганствующих и вольно разгуливающих белесых или сине-серых сгустков влаги, до этого прятавшегося за соседней горой, вывалиться на эту ее сторону, и все. Посмотрев в зеркало на свои взъерошенные волосы и заросшее щетиной щеки и подбородок, я решил, что неплохо было бы сначала привести себя в порядок. Тем более, я вспомнил, вчера Сергей топил баньку для своих друзей и их подруг: баня-то, само собой, остыла, а вот горячая вода должна быть. Прихватив «мыльно-пыльно», я спустился вниз по склону. Оглядевшись вокруг и поняв, что облака свое серое дело все же скоро сделают, решил с помывкой повременить и, закрыв глаза, просто постоять в тишине под теплыми лучами осеннего горного солнца, наслаждаясь холодным, бодрящим, свежим воздухом. Став на привычном пригорке с нешироко расставленными в стороны ногами, я постарался полностью расслабить свое тело и ни о чем не думать, лениво провожая внутренним взором все тяжелее и тяжелее переваливающиеся оставшиеся мысли или непрошено появляющиеся новые. Опустив руки, свободно свисающие, словно плети, я расслабил плечи и мышцы шеи, дав голове чуть склониться вперед. Голова стало нехотя проясняться, и гул, до этого царивший в ней, стал постепенно сходить на нет. Дыхание стало ровным и равномерным, и из поверхностного легко и естественно, без всякого напряжения перешло в глубокое. Очень скоро я почувствовал легкость в теле и вместе с тем ощутил, как оно все более и более начинает наполняться энергией. Захотелось дышать особым образом, когда низ живота, брюшная полость и грудная клетка двигаются в такт дыханию одной плоскостью. Как-то само собой спина слегка выпрямилась, а голова чуть приподнялась – так стало удобнее. Приток энергии заметно увеличился. Тут пришло ощущение, что должен несколько сместить свое тело на пригорке, что я и сделал, переставив ноги на 20-30 сантиметров влево и развернув корпус на 5-10 градусов в ту же сторону. Вслед за этим руки сами захотели подняться на уровень пояса чуть согнутыми в локтях и приподнятыми вверх с раскрытыми вперед ладонями. Затем они еще чуть поднялись, увеличив угол между плечевыми суставами и туловищем – я стал чем-то напоминать антенну локатора. Открыв глаза, я посмотрел, на что она направлена: далеко впереди проглядывалась сужающаяся низина, окруженная с двух сторон склонами двух небольших гор. Я попытался отвернуть «радар»: сразу же возникло ощущение меньшего комфорта – вернулся в прежнее положение, вернулось и прежнее чувство полноты гармонии. Я решил больше не вмешиваться в процесс самонастройки своего тела, лучше знающего, как и что правильно делать и вместо этого погрузился во внутренние ощущения. И только сейчас внезапно осознал, что до этого совершенно не обращал внимания на то, чем живет это место, и кто здесь обитает. Наступившая внутренняя тишина и исчезнувший на время беспрестанный внутренний диалог позволили мне расслышать легкое, едва уловимое журчанье ручья, удивившего меня богатством и характером меняющихся и повторяющихся в определенном ритме и с определенной тональностью издаваемых звуков, которые, сливаясь, становились голосом, песней ручья, о чем-то таком повествующем, что мне пока, к сожалению, не было дано понять. Но пел не только ручей: пели и камни, по которым он катил свои воды, и травинки, которые он перебирал, словно струны или локоны волос. Я мог бы поклясться, что способен распознать и выделить отдельные голоса этого многоголосого хора. Тут меня отвлекли: справа сзади сверху я услышал какой-то быстро приближающейся глухой ухающий звук. Меня поразил не сам звук, а та энергия, которая толчками исходила от его источника. Открыв глаза, я увидел низко пролетающую надо мной хищную птицу: каждый взмах ее широких и сильных крыльев оставлял за собой шлейф очень мощной энергии, тонко сбалансированной и точно выверенной – ничего лишнего. Проводив ее взглядом, я попытался настроиться на прежний лад, но вместо этого почувствовал настоятельную потребность начинать двигаться строго определенным образом, не переставляя с места ног. Сначала начали свое движение руки. Поднявшись кистями до уровня груди, они вдруг замерли: я понял, что надо ждать – на дальнейшее продолжение движения не хватает энергии, надо подождать, пока само собой не наберется достаточное ее количество. В этот момент ни в коем случае нельзя вмешиваться, пытаясь продолжить движение так, как тут же готов подсказать вышедший из режима молчания беспокойный всезнайка – наш разум. Надо полностью довериться своему телу и возникающим в нем ощущениям. Очень многие совершают грубейшую ошибку, не имея сил и дисциплины проявить должное терпение как в процессе статичной медитации, так и в ее динамичных модификациях. Многих новичков смущает, что так долго, на их взгляд, ничего особенного с ними не происходит. А не и произойдет: мы все очень давно энергетические ослабленные существа. Условия же запуска саморегулирующихся, самонастраивающихся и саморазвивающихся процессов требуют определенного уровня и количества энергии. Поэтому, если кому-то кажется, что у него ничего не получается или его обманули, то он должен просто терпеливо ждать, когда его организм наконец-то пополниться должным количеством энергии, а для этого надо оставаться открытым для ее внешних источников, пассивно от них воспринимать ее или же активно с ними работать. Как только энергия пополниться до необходимого уровня, тело продолжит свое движение, и с этого момента важно будет не вмешиваться в процесс его свободного творчества – надо напрочь забыть, что у нас есть воля и разум. Подобные практики очень тяжело даются тем, в ком уже выработались, как я их называю, «обезьяньи навыки» – мастерам восточных боевых искусств и гимнастик. Их тела, разум, воля уже обучены, причем очень жестко; ими освоены шаблонные движения, в общем-то, правильные, но стандартизированные, то есть они, эти стандарты, практически, не учитывают индивидуальные особенности практикующего и его состояния. Через таких мастеров энергия не может свободно творить – она загоняется ими в уже знакомые русла привычных движений. И даже если они захотят отпустить себя, у них вряд ли что получиться: тело само сделает то, чему его обучали все эти годы. В таких случаях говорят, что обучить можно только незнающего: в наполненную чашу новый напиток не вольешь. Именно поэтому я и требую от тренирующихся у меня полностью забыть все то, чему они научены и что знают: «Когда выйдите отсюда, пожалуйста, можете все прежнее вернуть обратно, а здесь и сейчас вы должны полностью освободить себя, опустошиться, обо всем забыть», – говорю я им… Через какое-то время руки продолжили свое движение, удивляющее меня своими необычными, округлыми траекториями, плавными изгибами, неожиданными проворотами, следуя которым соответственно изгибались и сами руки во всех своих суставах, вынуждая включиться в работу и корпус тела. Мне с трудом удавалось сдерживать себя от того, чтобы не сотворить какое-нибудь привычное движение из того или иного ранее усвоенного комплекса упражнений, даже несмотря на то, что многие из них созданы мной самим, а не вычитаны из книг и не усвоены с чужих демонстраций, подсказок и слов. Вдруг надо мной пролетела ворона, издавая какие-то странные, повторяющиеся звуки, совершенно непохожие на карканье или редкое воронье пение, которое можно слышать в период брачных игр. Я мгновенно понял, что она так смеется надо мной, сообщая всем, вот, мол, честной лесной народ, посмотрите на этого заезжего чудика-клоуна, бог весть что вытворяющего. Это было так смешно и забавно, что я не выдержал и громко рассмеялся. Дальше заниматься не было смысла. Помывшись в бане с уже прекрасным настроением и самочувствием, я позавтракал и сел работать над своей книгой. Выезд же в горы пришлось отложить – облака и тучи своего добились.

Дождь моросил не переставая. Сидеть в домике не хотелось, и я выехал в горы, надеясь, что погода перемениться. Всю дорогу жалея, что не встал раньше, когда еще солнце безраздельно владело всем ярко голубым небом, я вглядывался в горизонт в поисках какого-нибудь просвета, но все было тщетно. И тогда я решил навестить вершину горы, с которой так неожиданно познакомился вчера вечером. Подъехав к знакомому КПП, я вышел к идущему ко мне навстречу охраннику. Узнав о цели моего приезда, он заботливо спросил, тепло ли я оделся. Вопрос не был праздным: дождь продолжал моросить, а ветер все крепчал. Я с сожалением вспомнил, что забыл свою шапочку в домике. Заверив его, что все в порядке, я поинтересовался о возможных ходоках на эту вершину, имея в виду диких зверей. Руслан, так звали сторожа, рассказал, что два года назад, когда на этом месте только поставили будку, каждый день в течение, примерно, полугода рядом бродил старый белый волк, выгнанный молодняком из своей стаи, став для них обузой, и облаивал, пугая, людей, сюда приходивших. Наконец, ничего не добившись, он ретировался на другую территорию, расположенную чуть ниже по склону, где я неделю назад, ничего не подозревая, спокойно бродил с фотоаппаратом. Затем, год назад, эту вершину облюбовал медведь, решивший присоединить ее к территории своих владений, чем сильно напрягал охранников и сотрудников Зоны, долженствующих время от времени посещать эту вершину. Последний раз его видели месяц назад. Руслан испытующе поглядывал на меня, не изменю ли я своих планов. Мне стало страшновато: уж лучше бы ничего не рассказывал – порой неведение много лучше знания. Но отступать было поздно, хотя очень хотелось сослаться на непогоду и, дабы не искушать судьбу, отправиться восвояси. Сгущались сумерки, и за каждым кустом начинали мерещиться то силуэт обиженного и злого на людей старого волчары, то грузная фигура медведя, ищущего, кем поужинать перед сном. Понимая, что рано или поздно мне все же придется начать борьбу со своими страхами, я решил, что начну ее прямо сейчас, а там – будь что будет… Это сейчас, когда пишу, сидя в тепле, уюте и полной безопасности, тогдашние мои страхи кажутся смешными. Но куда деваются эти «ха-ха», «хи-хи» там?.. Перекинув ремень сумки с «Никоном» через голову, отправив фотохозяйство за спину, я шагнул на тропинку, через заросли деревьев и кустов ведущую наверх по склону к вершине горы. Вскоре, выйдя на открытое пространство, я огляделся: откуда ждать опасность? Вроде бы никого нет. Впереди – подъем, а там – густые заросли: как только окажусь наверху, бежать будет бесполезно – легко догонят и задерут. Какая медитация? Какие эзотерические танцы? Какие там комплексы упражнений? Чего я, дурак, напридумывал на свою голову? Еще не поздно вернуться назад. И тут с новой силой подул ветер, толкнув меня в спину. Резко развернувшись к нему лицом и широко расставив ноги, я выбросил руки в стороны с раскрытыми навстречу ветру ладонями и, задрав подбородок, закрыл глаза, полностью открывшись для объятий своего крылатого друга. Мне стало совершенно наплевать, что происходит за моей спиной и вокруг меня. Передавшаяся энергия ветра, придала мне решимости и я, все еще где-то в глубине своей сущности продолжая бояться, развернулся и упрямо зашагал к вершине. Осознание того, что случись самое худшее, – бежать уже поздно, заставило меня оставить свой теперь уже бесполезный страх. Это чувство покинуло меня до странности легко и просто, я даже не заметил, как это произошло. Я вдруг понял, что встреча – еще не конец. Ее исход будет зависеть от меня и моих действий. Какие они будут или должны быть – не имеет значение: все проясниться в сам момент встречи. Важно лишь одно: я готов принять ее возможность, реальность как факт, а не как предположение. Я не обрел бесстрашия. Страх остался, новой волной вернувшись обратно, хотя и не таким сильным, как прежде. Просто мой страх стал контролируем. Постоянный приток адреналина не давал мне ощутить холода. Оказавшись на вершине, я почти что полностью погрузился в созерцание открывшегося панорамного вида на окружающие меня со всех сторон света горы. Я задыхался от их великолепия, и ужасно сожалел, что страх мешает мне полностью отдаться своим ощущениям, рожденным от восприятия и осознания красоты, гармонии, мощи седых старцев, каждый изгиб склонов которых хотелось и хотелось бесконечно ласкать взглядом. Мне хотелось танцевать, но я чувствовал, как тот же самый страх закрепощает мое тело, сковывает мои движения. Я не находил в себе сил избавиться от него. Будь у меня ружье, я бы смог расслабиться. Но это стало бы проигрышем битвы, бегством от вызова. И тогда пришло решение: «Я должен стать хозяином этой вершины!». Стать им я могу только одним способом, – став хозяином самого себя. Я должен победить свой страх и сделать это только одним способом: прийти на вершину с Любовью и смирением. Это долгий путь, но важно решение, и важен первый шаг – все остальное не имеет значения… Вниз я спускался с легким сердцем и с осознанием своих слабостей, с которыми, как я понял, можно справиться, и нужно это делать лучше сразу, не откладывая в долгий ящик.

На следующий день, немного помедитировав и совершив у ручья все свои водные процедуры закаливания, я вновь отправился к этой горе, где еще остались нехоженые, но очень привлекательные места. Они находились по ту сторону вершины, на том его склоне, с которого должен был открыться вид на низины у подножья горы, которых я еще не видел. Но меня больше привлекали не они, а потенциальная опасность, много превышающая прежнюю: удаленность нового места полностью исключала бегство или ожидание чьей-либо помощи, повстречай я косолапого хозяина, мысль о рандеву с которым уже превратилась в устойчивую навязчивую идею. А это, в свою очередь, означало, что рано или поздно встреча обязательно состоится, вот только неизвестно, где и при каких обстоятельствах. На этот раз я должен был сам себе бросить вызов и принять его. Так как на данный момент у меня с Любовью и смирением большие проблемы, оставался только еще один способ борьбы со страхом – идти ему навстречу. Если удастся его одолеть, обрету силу. Другого «если» я не предусматривал: билет может быть куплен только в одну сторону.

Знакомый открытый склон вершины горы встретил пронзительным ветром. Я поприветствовал своего старого друга широко раскинутыми для дружеских объятий руками и низким поклоном. Люблю ветер. Мы с ним чем-то похожи: свободолюбие, любовь к странствиям в одиночестве, склонность играть роль пастуха, безответственность и упрямство. Окинув взором горные просторы, местами обильно поливаемые осенним холодным дождем, косо льющим под напором ветра, поправив ремень сумки, продолжаю свой путь к вершине. Заставляю себя не оглядываться назад и не смотреть с опаской по сторонам. «Хватит, от твоей трусости уже становиться скучно, заячья душа», – зло бросаю про себя своей трясущейся части «Я, и придаю своему робкому взгляду характер некоего подобия отваги, стараясь не перейти в знакомый и во всех случаях спасительный режим холодной ярости: сейчас он был бы неуместен и даже вреден. «Пинок» свое дело делает, и скованное нервным напряжением тело начинает понемногу расслабляться. Помогаю ему своим дыханием, стремясь дышать глубоко и ровно одновременно животом и грудью, концентрируя все свое внимание на том, чтобы весь вобранный в легкие воздух одинаково давил на все стороны и равномерно, без толчков и спазм выходил наружу. Силой давления воздуха стремлюсь «пробить» зажатые и заблокированные участки тела и его энергетические каналы. Вместе с расслаблением приходит чувство спокойной уверенности и умеренной решимости. Иду, а ветер подгоняет, толкая в спину. Сегодня он так силен, что не удивлюсь, если вдруг подхватит и одним махом забросит на вершину. Добравшись до нее, я с полчаса смотрел на окружавшие меня вершины гор, самые дальние из которых тонули в синей дымке и близлежащие пестрели золотистыми пятнами берез, еще не успевших сбросить свою листву. Две самые близкие горы походили на спины двух динозавров, прилегших отдохнуть после сытного обеда или устав после долгого пути. Казалось, они специально позируют мне, итак и сяк показываясь в глазке видоискателя фотоаппарата. Вдоволь наснимав виды, я перенес свое внимание на предстоящее место посещения. Только сейчас заметил, что и оно очень похоже на спину громадного животного, на холке которого сейчас и стою. Один бок моего великана оброс густыми зарослями кустарника и деревьев, другой был наполовину оголен и покрыт пучками рыжей пожухлой травы, со все еще упругими стебельками. Среди них, словно родинки на теле, нет-нет, да показывались зеленоватые камни, поросшие мхом, окруженные маленькими красными цветочками, названия которых, к сожалению, я не знал. Как только я сошел с вершины и отошел на 15-20 метров, ветер тут же стих, словно его и не было вовсе – гора полностью преградила ему путь на эту сторону своего склона, которого, по всей видимости, она любила и берегла больше всех остальных. Оно и чувствовалось: благость – вот то, что начинаешь испытывать, как только начинаешь двигаться по нему. Склон сходил вниз как бы тремя террасами, плавно переходящими одна в другую. Помимо этого, границы их разделения определялись и волнообразной каймой деревьев и кустов, как бы очерчивающей три зоны тремя дугами, где рубеж перехода из одной в другую начинался по линии, перпендикулярно исходящей из выступающего растительного пика – точки пересечения дуг. Растительный покров склона приятно радовал взор своей, с одной стороны, ровностью и равномерностью, с другой – красочностью, которую обеспечивали необычайно яркие цветочки, листики каких-то трав, разного вида мох и, конечно же, удивительные камни, большая часть из которых были разодеты в яркие мшистые накидки, камзолы, шапочки и окружены кокетливыми цветочками. Редко какой камень оставался голым и без красочной свиты. И вообще, создавалось впечатление, что над всем этим хозяйством поработал мастер Фэн-Шуя – все так было безупречно гармонично, идеально сбалансировано и гениально скомпоновано. Не верилось, что все это образовалось, сложилось и срослось просто так, само собой, стихийно. Никакой резкости, никакого диссонанса с окружающим миром – все плавные линии словно взяты из движений мастера Тай-Цзы цюаня. Я боялся задеть хоть какой-нибудь камушек, сломать кустик или наступить на цветочек. Да уже одно то, что ступал своими резиновыми сапогами по всему этому райскому, волшебному покрову уже было святотатством и преступлением. Я низко поклонился, прижав правую руку к сердцу, а левую отведя за спину к пояснице, с раскрытой от себя ладонью, и от всей души попросил прощения за свое вторжение и причиненные беспокойство и неудобства: «Ты – благословенно, и пусть Божье благословение никогда не оставит тебя!». Наряду со всеми этими яркими впечатлениями и вызванными ими сильными ощущениями, меня не покидало чувство опасения. Каждый следующий шаг давался мне с силой. Я посмотрел на дальний конец этого небольшого хребта и поймал себя на мысли, что подсознательно ищу любой повод, любую удобную отговорку, чтобы не идти туда. Этого было достаточно, чтобы решить идти до конца, что я и сделал. Свои страхи разум пытался выдать за дурное предчувствие. Я не мог заставить его заткнуться, и мне оставалось только игнорировать его. Дойдя до конца, я подумал, как хорошо было бы здесь просто лечь и полежать часок, другой, наблюдая за бегом облаков и провожая взглядом тучи, ни о чем не думая. Но это было выше моих сил. Я готов был сколько угодно проклинать свой страх, но ничто не могло мне помочь справиться с ним. Да, я выиграл одну битву с собой, но другую – проиграл. Признавшись себе в этом, еще раз оглядев все вокруг, постаравшись впитать, вобрать в себя все, что мог, я повернул обратно. Поднявшись на вершину, я испытывал двоякое чувство: радость и горечь одновременно. Я не был расстроен, не винил себя, не называл себя трусом. Я просто принял положение вещей такими, каковы они есть на данный момент. Мне не было стыдно за свой страх – опасность не была надуманной, она была абсолютно реальной, и мне сейчас просто везло. И тогда я принял простое и самое правильное решение: выяснить, как должен действовать человек, столкнувшийся с такого рода проблемой собственной безопасности. Вариант применения огнестрельного оружия я исключил сразу. Должны быть иные формы и способы самозащиты. Мне вспомнился рассказ об одном человеке, долгое время прожившего в этих местах, обошедшего его вдоль и поперек, и никогда не носившего с собой оружья. Я решил, что обязательно познакомлюсь с этим человеком. В то же время, хорошо понимал и другое: если здесь я для того, чтобы готовить себя к Служению, духовно очищаться и развиваться, то зачем мне вообще думать обо всем этом? Неужели я маловерующий? Получалось что так. Получалось, что во мне самом слаба вера в силу и могущество Любви, одинаково действующей и на людей, и на животных. Да, здесь встречаются медведи-шатуны, и есть еще испробовавшие сладость человеческого мяса, которых не удалось найти и убить. Но разве сам Путь Любви не уберег бы меня от встречи с таким зверем? Ответ-то ведь очевиден. Значит, все-таки, дело в слабости моей веры и в слабости чувства Любви ко всему живому и неживому. Признаться себе в этом было так же трудно, как и в собственных страхах. Так я размышлял, уже находясь по дороге назад к месту своего ночлега. Однако, – напомнил я себе, – доводы разума, апеллирующего к здравому смыслу, тоже сложно игнорировать. И самые весомые из них: «На Бога надейся, но сам не плошай!» и «Не искушай!», требовали найти точку примирения с доводами, имеющими, на первый взгляд, иррациональный характер. Только в этом случае я мог бы обрести чувство гармонии и согласия с собой. Крайние взгляды, придерживайся я одного из них, свидетельствовали бы о моей ограниченности и узости мышления: живущий в двух мирах, должен считаться с законами в обоих…

Дата добавления: 2015-10-24