Л. А. ГРОХОВСКАЯ. Наш папа любил преподносить сюрпризы

Наш папа любил преподносить сюрпризы. В самый разгар новогоднего веселья Павел вошел в комнату, и не один. Сказал:

- Здравствуйте! Подай лапу, скажи «гав-гав». - Это он приказывал рослому псу редкой окраски из породы немецких овчарок. «Гав-гав» пес сказал, но лапу не подал.

Авиета и ее друзья окружили рыже-бело-черного красавца и с интересом рассматривали его, а он - их. По-видимому, обе стороны остались довольны, но в более близкое соприкосновение входить не старались.

Это был Нерон, но не просто пес Нерон, а Нерон - собачий чемпион, имеющий двадцать парашютных прыжков. Да, этим Павел тоже занимался, одним из первых, если не первый, тренировал служебных собак для боевых действий в тылу врага. Собаки могли спускаться в специальных автоматически открывающихся клетках-контейнерах рядом с десантниками; могли, выполняя их команды, подползти к любому объекту с взрывчаткой на спине. Скинув в определенном месте груз, собака бралась зубами за шнур подрывного устройства и убегала. Через несколько секунд раздавался взрыв. Объекта нет, собака прибегала к проводнику, получала награду в виде конфеты или другого лакомства и готова была выполнить новое задание. Так же тренировались собаки - санитары, связисты, подносчики боеприпасов. В бюро Павла их было десять, они залезали в клетки-контейнеры с большим удовольствием, так как после приземления и выполнения «боевого задания» их всегда ожидала ласка, вкусная и обильная пища со сладостями, которые Павел покупал на свои деньги.

Забегая вперед, скажу - Нерона воспитали правильно, он знал себе цену и держался с большим достоинством. Признавал он только Павла, а нас терпеливо переносил, снисходительно принимал еду, аккуратно, неторопливо ел и никогда не унижался до собачьего лакейства.

Вечером, оставив Авиету и ее друзей на попечение домработницы Насти, мы с Павлом пошли встречать Новый год в ЦДКА.

В этом большом красивом доме я была впервые. Когда вышли из гардероба, Павел насторожился:

- Ого, забивают!

- Что забивают?

- Шары забивают. - И повлек меня куда-то в боковую комнату.

Там посредине стоял на пузатых ножках большой стол с гладкой зеленой суконной поверхностью, по которой катались шары из слоновой кости. Игра шла вяло, шары в сетчатые мешочки по углам попадали редко.

Все обратили внимание на нас, и Павлу, как старшему в звании, предоставили партию вне очереди.

Незнакомый летчик разбил пирамиду, а Павел так ловко начал подставлять ему шары, что противник клал их в лузы один за другим. Окружающие явно оживились, подбадривали своего товарища разными восклицаниями, а тот ходил гоголем, уверовав в свое превосходство.

Три партии составляли игру. Победителем считался выигравший две партии. Побежденный лез под бильярд. «Вот бы загнать под стол этого чина!» - сквозило в глазах противника, блестяще выигравшего первую партию.

Началась вторая. Павел не торопясь обработал Кончик кия мелом, лукаво поглядел на меня и взялся за Дело. Шары ложились в лузы один за другим аккуратно, без задержки. Зрители стояли раскрыв рты. Одна партия - три минуты, другая... И ни одного шара противнику! Тот молча полез под бильярд. Аплодировали:

- Вот это класс!

Позже Павел рассказал мне, где и как выучился играть. Семилетним мальчишкой повадился он ходить на железнодорожную станцию, где был бильярд. В дневные часы там никто не играл, и Павел упражнялся до полного изнеможения, а так как ростом он не вышел, то таскал вокруг бильярда скамеечку, на которую становился во время удара кием по шару.

К девяти годам он уже обыгрывал завсегдатаев бильярдной, и его дядя решил подработать на уменье племянника. Он повез Павлика в Москву, и в одном из тамошних трактиров мальчик выигрывал немалые деньги.

Потом об этом узнали родители Павла и дали нагоняй обоим. На этом поездки закончились, а уменье осталось. Павел не упускал случая потренироваться. Пробовал он учить и меня этому искусству, но, увы, ничего не получилось...

Однажды, когда мы приехали с Павлом в Ленинград, нас пригласил к себе на дачу Иван Панфилович Белов - командующий Ленинградским военным округом. Скромная, почти аскетическая обстановка комнат. Иван Панфилович, бледный от недавно перенесенной болезни, сидел на узкой кровати, покрытой серым одеялом из сукна.

- Садитесь рядом со мной, Лидия Алексеевна, - сказал он.

Я села. Он стал расспрашивать о житье-бытье, а потом перешел к уговорам переехать в Ленинград, обещая все условия для работы Павла. Но я как можно мягче объяснила ему, что сделать этого не могу из-за дочери, у которой слабые легкие, - сырой ленинградский климат ей будет вреден. На этом сцена искушения закончилась. О дочери я сказала правду, но не поведала Белову другое: муж ни за что не бросит любимую работу в Москве. А вот дача в сосновом бору мне понравилась. - Дача - это хорошо! - сказала я Павлу. - Какой воздух! Какое раздолье для Авиеты!

Летом 1933 года муж нашел дачу в Рублевском лесу.

Сначала сняли комнату у одной семьи, потом у другой присмотрели террасу, привезли мебель.

Удйвитёльно добро относились к Павлу люди, работавшйе или жившие рядом с ним. Вспоминаю нашу домработницу Лену, человека по-своему сурового и в людях тонко разбирающегося. Она Павла обожала, но называла его на «ты»: «Сейчас будешь обедать, Павел Игнатьевич?» Зато псу Нерону она предлагала: «Поидёмте, Нерон, погуляем».

Ее привязанность к Павлу порой поражала. Однажды нам на дачу нагрянули мои подруги. И надо же было случиться такому: в доме оставалось очень мало продуктов. Я сказала:

- Лена, дай нам поесть. - Ничего нет, - ответила она. - У нас имеется четыре яйца и кусок колбасы. Поджарь яичницу, Лена!

- Это Павлу Игнатьевичу на обед.

- Тогда подай чай с бутербродами.

- Это в аккурат Павлу Игнатьевичу на ужин.

- А картошка, Лена? Поджарь картошечки и подай свежих огурчиков.

- А это, я так понимаю, Павлу Игнатьевичу на завтрак.

- Ну, Лена, - разозлилась я, - тогда не обижайся! - И, подойдя к кухонному столу и раскрыв дверцы, выгребла все, что там было...

До нас доходили слухи, что в нашем лесном районе живет очень высокопоставленный товарищ. Однажды Павел ехал в Москву на своей машине. Мимо промчался удлиненный красавец-лимузин. На обгоне шофер лимузина подрезал путь, задел автомобиль Павла задним правым крылом и умчался. Но опущенный шлагбаум на железнодорожном переезде и проходящий поезд задержали нарушителя.

«Ага, попался!» - подумал Павел и, остановив машину рядом, выложил шоферу все, что о нем думал, в таких выражениях, что тот покраснел. Тут вмешался пассажир в белом костюме, одиноко сидевший сзади:

- Извините, товарищ! Знаете, все бывает. Павел приглядевшись, обомлел: на задних подушках лимузина сидел нарком. Пришлось извиняться за дорожный лексикон - ведь все бывает!..

Так у Павла произошло личное знакомство с Серго Орджоникидзе.

САМОЛЕТЫ

В январе 1933 года директивным указанием нарком-военмора Ленинградский авиамотодесантный отряд Матвея Васильевича Бойцова был развернут в авиационную десантную бригаду особого назначения - АБОН. Бригада становилась учебным центром для командного состава двадцати девяти парашютных.батальонов, тоже особого назначения, позже сформйро^ ванных в других округах.

Увеличение численности воздушно-десантных войск потребовало дальнейшего совершенствования средств переброски бойцов по воздуху и увеличения изготовления специального десантного оборудования, поэтому гроховчане назвали тридцать третий год -«годом д о в о д к и», существующих объектов и серийного производства.

Штат Осконбюро заметно увеличился. Появилась возможность создать выездные бригады конструкторов и инженеров, которые занимались переоборудованием бомбардировщиков в десантные самолеты, оснащением их на местах: в Поволжье, в Белоруссии, на Украине, на Кавказе, в Средней Азии, на Дальнем Востоке.

Часть конструкторов разрабатывала свежие, оригинальные идеи, большинство из которых принадлежали Гроховскому и Титову: новое приспособление для транспортировки пушек, для прокладки с воздуха телефонного кабеля, устройство для постановки дымовой завесы с низко летящего самолета, легкое реактивное ружье для десантника и ряд машин для аттракционов, которые поручил сделать ЦК ВЛКСМ.

«Пушки на самолет!» - решает Гроховскии, утверждая, что десант нужно поддерживать огнем с борта самолета-носителя. Эта идея потребовала для своего осуществления немало труда. Опыта постановки тяжелого вооружения на десантно-транспортные суда не было. Не существовало и специальных орудий. Велись экспериментальные работы по доводке АПК - автоматической пушки инженера Курчевского, - но они были далеки от завершения. И все же именно эти пушки гроховчане и поставили, переконструировав замки, - после сложных аэродинамических и баллистических расчетов умудрились закрепить стволы в крыльях, придумав надежное управление стрельбой.

Расчеты расчетами, но тревожили вопросы: не деформируются ли места крепления стволов на крыльях, Ц а может быть, и сами крылья после мощного залпа? Не потеряет ли самолет скорость до штопорной после выстрела и отдачи в воздухе?

Когда кто-либо из сотрудников начинал сомневаться в соразмерности достигнутых результатов и степени риска при проведении испытаний, Гроховский говорил:

- Это нужно Родине. Помни об этом, и тебе не будет трудно в минуту опасности.

В полет для отстрела пушек отправились летчик-испытатель Константин Холобаев и бортмеханик Островенко. Эксперимент прошел удачно - снаряды четко подавались к затворам, и один за другим Холобаев сделал двадцать выстрелов в небо и по наземной мишени.

Павел Игнатьевич Гроховский постоянно делился замыслами со своими помощниками. С Борисом Урлаповым у него состоялся такой разговор:

- Мы сделали немало для десанта, даже планер. И неплохой, правда? А осилим ли самолет?

- Имеете в виду транспортно-десантный? - спросил Урлапов.

- В первую очередь! И как можно быстрее.

- Если быстро, то придется обратиться за помощью к опытным специалистам из других институтов.

- За этим дело не станет. Но чтобы нам поверили, начать должны мы только своими силами. И начнешь ты, Борис. Сделай из своего планера мотопланер, чтоб в тыл с грузом он шел на буксире, а обратно возвращался своим ходом. Не разовый полет должен совершать аппарат - это слишком дорого! - а многоразовый. Справишься?

- Попробуем, Павел Игнатьевич.

- Не попробуем, а сделаем, и на таком уровне, чтоб нам поверили и дали «добро» на постройку самолетов. У меня есть идейка, и один из самолетов уже в набросках.

- Поделитесь, если можно? - сгорая от любопытства, попросил Урлапов.

- Самолет-таран! Только об этом сейчас ни гугу, поговорим позже. Нам нужен транспортный. С сегодняшнего дня ставлю тебе задачу на мотопланер.

- Так я же модернизирую Г-63, устраняю недостатки.

- Заморозь эту работу. Вплотную - мотопланёром. Немного погодя, хотя бы в следующем году, мы создадим более совершенный планер... Не варись в собственном соку, по твоим заявкам с любого языка будут переводиться необходимые тебе статьи с графиками, рисунками, фотографиями. Ищи в них максимум полезного и внедряй в нашу конструкцию. Не ограничиваю чвое свободное творчество, но максимально используй и чужой опыт, и знания других людей. Нам некогда изобретать велосипед.

Довольно быстро первый десантный планер Г-63 на Ленинградском заводе начал превращаться в мотопланер Г-31 М-11'. На него установили пятицилиндровый двигатель воздушного охлаждения мощностью в 110 лошадиных сил. Практически никаким изменениям конструкция планера не подверглась, за исключением переделки носовой части фюзеляжа и пилотской кабины.

') Шифр тому или иному объекту впервые присваивался в плане опытно-конструкторских работ Осконбюро, и нередки случаи, когда более ранним объектам присваивался шифр с большим порядковым номером.

Испытывал мотопланер Терентий Трофимович Маломуж и после нескольких полетов подытожил:

- Это не мотопланер, а самолет. Он легко взлетает без буксира на лыжном и колесном шасси с разбегом в четыреста пятьдесят метров при полной загрузке. Правда, крейсерская скорость у него маловата, всего сто тридцать километров в час, но зато он устойчив, хорошо управляем и весьма неприхотлив в эксплуатации. Ему бы моторчик помощнее - и готов приличный транспортный самолет на полторы тонны груза.

К советам испытателя прислушались и модифицировали аппарат, установив на него более мощный мотор «райт-циклон Ф-3», а позднее отечественный двигатель М-25. Мотопланер, на который поставили металлический винт изменяемого шага, увеличил с полной нагрузкой скорость до 150 километров в час и стал высотным. Гроховский использовал его для стратосферных исследований и экспериментальных полетов с различными грузами. Фактически Г-31 М-25 стал первым самолетом, предназначенным специально для десантных войск.

Одной из чрезвычайно важных черт л отнести Павла Игнатьевича было то, что, имея множество собственных идей, он принимал для проверки чужие, спорные. Однажды на заседание творческого совета Осконбюро он принес и зачитал переводную статью «Самолет со сбрасываемой кабиной». В ней говорилось:

«...В 1930 году американская фирма «Руссель», изготовляющая парашюты, разработала следующее устройство для спуска на землю гибнущего самолета в хвостовой части машины находится помещенный в цилиндрическую оболочку парашют нормальной величины. В случае надобности этот парашют с силой выталкивается особым прибором из своего гнезда и, раскрываясь, разворачивает другой огромный парашют над крышей кабины самолета. Такая система обеспечивает будто-бы раскрытие парашюта в случае перехода машины в плоский штопор.

Сведений о практическом применении этого устройства нет.

Что касается Европы, то там вопрос о коллективном опасении.пассажиров самолета надолго был заброшен, и лишь в конце 1930 года во время конгресса по безопасности стало известно об изобретении некоего Бей Эйяд, в основу которого положена та же идея спасения всех пассажиров гибнущего самолета путем сбрасывания кабины.

По мысли конструктора, уже оформленной патентом, кабина самолета снабжается роликами, на которых она может скользить по рельсам двух фюзеляжей, представляющих собой сравнительно узкие балки. Парашют помещен в центральной части крыла на особой решетке, и достаточно открыть заслонку, чтобы парашют от действия ветра раскрылся. В тот же момент и тем же нажатием кнопки пилот освобождает кабину, которая подхватывается парашютом и, скатываясь по роликам, покидает обреченный на гибель самолет...

Первые опыты над изобретением Бен Эйяд дали вполне удовлетворительные результаты, ввиду чего французское министерство авиации поручило конструктору построить модель... которая явилась бы копией транспортного самолета-биплана... Эта модель будет запускаться с помощью амортизатора или буксироваться самолетом...

Испытания модели покажут, насколько идея коллективного сласення пассажиров близка к своему практическому осуществлению».

Закончив чтение, Гроховский неторопливо сложил листок бумаги вчетверо, положил в ваику, зайурил трубку, которой обзавелся недавно, и, выпустив изо рта струйку дыма, сказал, чеканя слог:

- Пока француз Бен Эйяд возится с моделями, мы такой самолет построим, хотя нам ничего неизвестно о детальном устройстве приспособления. И безопасный самолет нам нужен, и сбрасываемая кабина пригодится для десантников. Представляете, спустить на одной подвеске воинское отделение или целый взвод, способный на коллективную оборону даже в воздухе! Отличную идею подбросили нам иностранцы. Будем делать самолет мощный, двухмоторный, максимум скоростной... как всегда, быстро. «Добро» нам дали. Я уже пригласил на место ведущего конструктора опытного специалиста инженера Рентеля. Давайте подумаем и создадим ему группу из толковых ребят...

Не откладывая дела в долгий ящик, самолетный отдел, Оскрнбюрр принялся за детальную проработку эскизов Гроховского по «безопасному самолету» типа,«универсальное летающее крыло»-двухбалочного моноплана с крылом от АНТ-9 и с двумя моторами М-17. В рабочем плане было записано: «для перевозки воздушного десанта». Механизм отделяемой в полете кабины и парашютной системы предложил сам Гроховский.

В это же время другая группа конструкторов, не являющихся сотрудниками Осконбюро - Болховитинов, Козлов и Каминов, - на договорных условиях с Гроховским трудилась над проектом очень оригинального самолета-бесхвостки. В этот экспериментальный самолет решено было вложить максимум нового, что особенно. привлекало Гроховского: бесхвостые летательные аппараты советского конструктора Черановекого и немецкого Липпиша, а также стреловидное крыло. И еще Гроховский хотел реализовать в конструкции самолета свое новое изобретение - «Установка винтомоторной группы в средней части фюзеляжа». Это должно было обеспечить аппарату почти вертикальный взлет.

' Самолет, 1&Й, № 4, с. 18.

29. М. Н. КАМИНСКИЙ'

') Каминский Михаил Николаевич - летчик-иснытатель Экспериментального института по вооружениям РККА.

Летом 1932 года Яков Иванович Алкснис инспектировал авиационные части Северо-Кавказского округа. В один из дней наша часть была выстроена на летном поле, и Алкснис произвел краткий разбор проведенных при нем полетов. Затем обратился к личному составу:

- Какие есть претензии или просьбы? Я вышел на три шага из строя и доложил:

- Старший военный летчик Каминский! Имею просьбу!

- Говорите!

- Прошу о переводе в Московский округ!

- Причина?

- Семейные обстоятельства. Жена учится в институте, мать инвалид, нуждается в помощи.

- Командир эскадрильи, доложите о летчике.

- Службу несет исправно, имеет благодарности, взысканий нет. Ходатайствую об удовлетворении просьбы.

Яков Иванович посмотрел на командира, потом на меня и сказал:

- В Москву просятся многие. Все просьбы удовлетворить не могу. И вам не обещаю, но буду иметь в виду!

Через полгода из управления ВВС пришел приказ о моем переводе в летный отряд, расположенный на Центральном аэродроме. Отряд проводил испытания парашютно-десантных объектов, которые разрабатывало Особое конструкторское бюро.

Я еще не видел главного конструктора Гроховского, но имя его уже звучало для меня как легенда. Еще бы, три года назад он был рядовым летчиком, а сейчас носит в петлицах два ромба! Что же касается дерзких идей, то их у него, по выражению одного моториста, больше, чем блох в бороде аллаха (не знаю, на чем основано такое сравнение, но оно почему-то признавалось допустимым).

Все это внушало почтительное уважение к шефу ОКБ даже заочно. Говорили, что он лично знакомится с каждым летчиком, и я не без трепета ждал,этой встречи. Предстоящая служба была мне по душе, но я опасался, что могу «не показаться» и меня откомандируют обратно в часть.

И вот день моего представления пришел. Командир отряда Сафронов привел меня в кабинет Гроховского. Когда мы вошли, он сидел за столом и что-то писал. Бросив в нашу сторону короткий взгляд, молча указал на стулья, предлагая обождать. Но старый служака Сафронов был верен субординации, и несколько минут мы простояли не шелохнувшись. Тем временем я огляделся.

В комнате площадью не более шестнадцати метров, кроме письменного стола с телефоном и нескольких стульев, ничего не было из мебели. Создавалось впечатление, что комната нужна хозяину только потому, что имеет стены. Начиная от двери, они были сплошь увешаны рисунками. Это были мастерские рисунки, выполненные в красках. Как я догадался, они иллюстрировали начатые и проектируемые работы бюро.

Вот Р-5 буксирует огромный планер. В его крыльях лежат шестнадцать красноармейцев. Далеко внизу земля, и летчик высматривает площадку на лесных полянах. Соседний рисунок изображал ТБ-1, только что сбросивший танкетку. Обращал на себя внимание гигантский парашют, распускающийся в лучах заходящего солнца. На третьем рисунке четырехмоторный ТБ-3 делал заход на сбрасывание десанта из двадцати пяти человек. Были выписаны даже лица стоящих на крыле десантников. Одной рукой они держатся за поручень, а другой за вытяжное кольцо - ощущалось напряженное ожидание команды. Особо меня поразил какой-то новый летательный аппарат - вроде бы самолет, но без крыльев. За кабиной для пассажиров, вверху, был мотор с авиационным пропеллером. Аппарат проносился над бетонной полосой, не касаясь ее колесами. Больше я не успел ничего рассмотреть (позднее узнал, что этот непонятный мне летательный аппарат был амфибией на воздушной подушке), ибо Гроховский перестал писать и встал из-за стола. Я увидел еще молодого, приятной внешности и спортивного вида человека. В голубых петлицах его шерстяной гимнастерки алели два ромбика, грудь украшал значок парашютного инструктора.

Так вот он каков, этот человек, который отныне волен распоряжаться моей судьбой! Пока Сафронов отдавал рапорт, я смотрел Гроховскому в лицо и бессознательно пытался определить, добрый он или жестокий, сердечный или хитрый, поддержит в трудный час или нет?

В молодости мы чаще задаем вопросы, нежели получаем на них ответы. Я смог лишь определить, что Гроховский много и напряженно работает. Об этом свидетельствовали припухшие веки и воспаленные глаза.

Главный конструктор слушал рапорт Сафронова равнодушно-терпеливо, по обязанности, явно не отрешившись от того, что занимало его мысли до нашего прихода. Он даже никак не отреагировал, когда умолк Сафронов. Затем, осознав, что рапорт кончился, перевел свой взгляд на меня. Я внутренне съежился, почувствовав оценивающую цепкость его голубовато-серых глаз. Видимо, впечатление было благоприятным, в глазах зажегся интерес.

- Так, говоришь, Каминский? - Главный вышел из-за стола. - Ишь, какой ты спортивный парень! Думаю, что наша работа тебе понравится. Главное в ней составляют новые идеи. Для них нужны люди молодые, бесстрашные, способные пойти на риск. Не хочу тебя агитировать, однако скажу: все, что мы делаем, очень нужно нашей армии. Помни, это главное. Ты еще не прыгал? Ну, ничего, это не так страшно, как кажется. Начинай прыгать сам и учи других. Верю, у тебя получится. Коммунист? В комсомоле был? Это хорошо. Наш коллектив комсомольский и по возрасту и по характеру. Я тебе больше скажу - в нашем деле без комсомольского задора просто не обойтись. Вопросы есть? Ну, если будет туго, приходи, посоветуем. А сейчас иди работай. Желаю удачи.

Крепкое рукопожатие закончило обряд знакомства.

Позднее я понял секрет обаяния личности Гроховского. Он смело перешагивал границу начальственной недоступности и становился для каждого только старшим, более умудренным товарищем. В своих глазах ты еще ничего не значишь, ты еще ничего не успел сделать в своей жизни, а он и словами, и взглядом и интонацией говорит тебе, что ты можешь многое, что он этого ожидает от тебя и уже уважает в тебе личность. И ты уже не. можешь вырваться из плена этого доверия. У Гроховского был дар располагать к себе. Вот почему, как бабочки на огонь, тянулись к нему творчески одаренные ребята. Вот почему они, не задумываясь, рисковали жизнью, когда это требовалось. Да и как можно было уклониться, если главный был всегда впереди и брал на себя самое трудное, самое опасное.

Отношение Гроховского к делу, которому он посвятил свою жизнь, страстная убежденность в необходимости его труда Родине, умение во имя этого рисковать головой и репутацией, брать на себя бремя ответственности - все это стало для меня эталоном. На него я равнялся сам, по нему сравнивал других.

Вследствие того, что Гроховский, как большинство людей, одержимых страстью изобретательства. Отличался исключительной смелостью и нередко лично участвовал в довольно рискованных экспериментах, Алкснйс назначил летчика Сафронова командиром нашего отряда испытателей, предписав ему всячески помогать Гроховскому и вместе с тем удерживать его от ненужного риска. Надо сказать, что Сафронов с умением и тактом выполнял эту миссию. Он был принципиален и честен,

На Центральном аэродроме располагалось несколько опытных бюро и учреждений, в том числе остатки подразделений НИИ ВВС, уже переведенного за город. Среди людей, работавших в этих учреждениях, были и недоброжелатели Гроховского. Их порождала зависть к яркости опытов, тому вниманию, которое оказывало нашему бюро армейское командование.

Одним из тех светлых умов нашей армии, кто видел в опытах Гроховского большое будущее, был начальник ВВС Яков Иванович Алкснйс. Он защищал конструктора от нападок и не раз выручал из беды при трудных обстоятельствах, неизбежных во всяком новом деле. На должности помощников Гроховского Алкснйс назначал ответственных работников с ромбами в петлицах, таких как Б. В. Бицкий, Н. И. Думин-Дулин, В. А. Краснощеков, В. И. Коровин. Но Яков Иванович не только помогал. Когда это было необходимо, Он умел требовать, вовремя поправить своего подчиненного.

Из того, что мы, летчики-испытатели, делали в Осконбюро, самое сложное и ответственное доставалось Саше Анисимову. Он возвышался над нами, как дуб над порослью. Было ему лет тридцать шесть, может, на год-два больше. Крупного телосложения, широкий в кости, уже чуть погрузневший, он, однако, обладал энергичным темпераментом. Летать он учился вскоре после гражданской войны вместе с Чкаловым. Потом они служили вместе в частях. Судьба не разлучила их и здесь: они работали то по соседству, то вместе, не порывая старой дружбы и соревнуясь в летном деле.

Нельзя сказать, чтобы Анисимов отличался ангёльским характером. Он был вспыльчив, самолюбив, агрессивен в споре. Для выражения личного неудовольствия в чей-либо адрес в его лексиконе всегда было наготове какое-то странное словечко «вантя!». В зависимости от интонации оно могло обозначать огорчение, раздражение, осуждение или даже презрение.

Я пришел в отряд, когда Анисимов чем-то долго болел. Увидел его лишь через три месяца, примерно в апреле. Я уже наслышался, что Анисимов летчик «милостью божьей». Откуда идет это выражение, не знаю, но тогда оно имело широкое хождение в авиации. Меня интересовало, сколько провозных потребуется Анисимову после столь долгого перерыва? К моему удивлению, его никто не вывозил, он тут же занял пилотское место в Р-5, усадил с собой техника и взлетел. После двух кругов над аэродромом сделал отличную посадку, «притерев» самолет к посадочному знаку. На этом тренировка закончилась. Вылезая из самолета, он сказал технику:

«Хватит горючее жечь - не забыл!»

Начиная с 1933 года работа по обеспечению воздушного десанта большой огневой моши мобильностью и автономией вступила в завершающую фазу. Она велась на моих глазах.

Разрабатывая идею десантирования не каких-нибудь диверсионных групп, а целых воинских частей, Грохояский понимал, что в тылу врага пехоту нельзя оставигь только с винтовками. Ей нужна поддержка моторами и тяжелым оружием.

Это просто сказать: сбросить пушку или танкетку! В первую очередь ее надо суметь подвесить под самолетом. Надо придумать такие приспособления, которые одновременно и безотказно открыли бы все замки. Если бы такой «предмет» завис на каком-либо замке, законы аэродинамики наказали бы авиаторов катастрофой. Но подвесить и сбросить-тоже половина дела. Надо рассчитать и сделать парашют, соответствующий весу груза. Все это были области неизведанного и неиспытанного. Над проблемами десантирования в ОКБ работали многие группы людей. Молодые, увлеченные, люди эти трудились с величайшим энтузиазмом, задерживались на работе до ночи и забывали о выходных днях. Поиски решений не освещались опытом прошлого, известна быда только цель. Но, идя от малого к большому, люди приобрели опыт и знания.

Обычно мы приходили на службу к восьми утра, строились, получали задания, выполняли их, отчитывались и после семнадцати формально были свободны. Но для многих из нас начинался второй рабочий день: мы готовили парашютистов, необходимых для нашего десанта.

После того как по призыву ЦК ВЛКСМ заводская и фабричная молодежь стала записываться в парашютные кружки, ощутился дефицит в инструкторах. Лично мне пришлось руководить почти одновременно кружками на кондитерской фабрике «Большевик», на табачных «Ява» и «Дукат», на «Трехгорке» и Втором часовом. Афанасьев, Островенко, Холобаев и Шмит работали в МАИ, на заводах.

За короткое время мы получили необходимые нам кадры, и, в частности, была решена задача десантирования пятидесяти человек сразу.

Случались в нашей работе порой и непредоиденные, если так можно выразиться, неожиданности. Помнится, например, случай с конструктором Борей Чепелевым. Это был боевой и развитый парень, типичный заводила комсомолец. Он успешно выполнил учебные прыжки и переходил на инструкторскую программу с затяжными. Но что-то в нем надломилось: когда ему предстояло совершить первый для него затяжной прыжок, он отказался покинуть самолет. Я спокойно сказал ему:

- Не волнуйся! Это бывает и проходит. Через несколько дней он снова попросился в небо и снова не решился прыгнуть. Товарищи стали смотреть на него косо. Борис не выдержал и стал настоятельно просить третью попытку. Начальник парашютной службы нашего ОКБ Шмидт предложил мне решить вопрос о допуске Чепелева к прыжку. Я сказал Борису:

- Подумай, стоит ли? Если ты и в третий раз не прыгнешь - задразнят!

Борис поклялся, что прыгнет обязательно. Прыгать надо было с 800-метровой высоты и открывать парашют на высоте 300 метров. Пока я набирал высоту, аэродром закрыла туча, начался дождь. Я сделал лишний круг и, как только ливень прошел, решил сбрасывать. Высота не превышала 600 метров. Не предупредив Бориса, что высота ниже расчетной, я все же напомнил ему, что открывать парашют нужно не ниже 300 метров. Борис на этот раз действительно прыгнул без колебаний, а я, как обычно, стал следить за падением до открытия парашюта. Но - о ужас! - он проходит высоту 300, 200, 100! Сейчас произойдет катастрофа! Я уже затаил дыхание, и в этот миг вдруг белым пламенем вспыхнул купол. - Раскрылся он так близко от земли, что Борис, не успев распрямиться, шмякнулся в огромную лужу.

Все кончилось благополучно. Чепелев отделался испугом. Что же произошло? С трудом мы дознались, что при затяжных прыжках некоторые парашютисты закрывают глаза и открывают парашют по счету. А счету как измерителю времени мы их научили, чтобы контролировать теряемую высоту. Все было бы нормально, если б я не изменил высоту сбрасывания. Этот случай заставил нас внести корректировки в методику обучения. Узнав о происшествии, Гроховский свел белесые брови, прикинул что-то и сказал:

- Придумаем что-нибудь. Прибор, например, раскрывающий парашют по заказу на определенной высоте. А то, тьфу-тьфу, и потеряет голову кто-нибудь. А прыгать - прыгайте, агитируйте делом людей за десант.

ПРАЗДНИК

Яков Иванович Алкснис вышел с предложением в Революционный Военный Совет СССР об установлении дня ежегодного праздника Воздушного Флота, Его ходатайство удовлетворили. Совет Народных Комиссаров по представлению РВС СССР специальным постановлением определил дату праздника - 18 августа.

Вместе с авиационными частями и учебными заведениями к первому Дню авиации деятельно готовился и коллектив Гроховского. Перед ним была поставлена задача: показать трудящимся столицы выброску с самолетов группы парашютистов. В программе эта часть праздника именовалась «массовым десантом».

Гроховский предлагал продемонстрировать и еще кое-что из своего конструкторского арсенала, но руководство посчитало это преждевременным, так как основу программы праздника составлял парад авиационной техники и наиболее зрелищные моменты из боевой подготовки летчиков: высший пилотаж истребителей, одиночный и в группе, акробатика на легких спортивных самолетах и планерах.

И все же гроховчане приготовили еще два интересных номера - парашютные прыжки с минимально опасной высоты и подъем парашютиста с эемли с помощью оргинальной катапульты.

...В том году мысли творческой молодежи из Оскон-бюро занимала постройка гигантского агитационного самолета «Максим Горький». Разговор по этому поводу произошел, на стрельбище, куда Гроховский водил, своих сотрудников каждую вторую субботу. Стрельбище находилось недалеко от аэродрома в березовой роще, поэтому, кроме пары малокалиберных винтовок, гроховчане брали с собой баян, балалайку, и, когда двое стреляли, а двое готовились к стрельбе, остальные раз< влекались. Такие субботние походы Гроховский с комиссаром Фоменковым нередко использовали и для того, чтобы неофициально поговорить с молодежью. На сей раз Фоменков прихватил несколько газет и журнал «Самолет» с описанием будущего самолета-агитатора. Читали вслух около разведенного костерка, на котором закипал пузатый алюминиевый чайник. Обсуждение, конечно же, не обошлось без шуток.

- Нужно написать туполевцам, чтобы предусмотрели каюту для матери и ребенка! - весело сказала одна из чертежниц, недавно вышедшая замуж.

- И прачечную тогда...

- И комнату для няни! - поддержали задорные голоса.

- Это мы можем попросить, а что предложим сами? - легко вошел в разговор Гроховский. - У нас ведь есть чем помочь строителям. Радиоустановку «Голос неба», например...

- Агитационные бомбы...

- Кассеты для листовок!

- Картонажные мешки для сброса газет и матриц!

- Правильно! - поддержал Фоменков. - Подкинем и еще кое-что по мелочи. Не скупитесь и раскошелиться, друзья: чтоб закончить постройку самолета, нужно около трех миллионов рубликов...

Молодежь «раскошелилась» щедро. Сам Гроховский внес две тысячи рублей. По его признанию, он смотрел на гигантский самолет как на будущую транспортно-десантную машину, мечтал о ее серийном, производстве для нужд ВДВ.

Чертежи по всем объектам, предложенным для «Максима Горького», гроховчане пересмотрели, внесли поправки «на специализацию» и, заново перечертив, направили в ЦАГИ. Немного позже в тот же адрес послали эскизы «магниевых парашютных ракет» в качестве дополнительных пиротехнических средств для посадки самолета-гиганта.

А первый День авиации удался на славу. Газеты, журналы полно и красочно описали праздник. Были в статьях и эпизоды, имеющие прямое отношение к гроховчанам.

В Москве с тяжелых самолетов благополучно и эффектно выбросились парашютисты, празднично окрасив небо над Центральным аэродромом разноцветными куполами.

В столице, Ленинграде и Горьком сотни людей разных возрастов впервые в своей жизни прыгнули с только что построенных в этих городах парашютных вышек, и для многих эти прыжки стали началом дороги в небо.

Курьезный случай приключился с помощником Гроховского комбригом Бицким. Он тоже прыгнул с вышки, но груз, который движется в трубе для уравновешивания спуска парашютиста, застрял, и Бицкий завис метрах в двадцати пяти от земли. Чего только не предпринимали, чтобы помочь ему! И раскачивали Бицкого, и набрасывали на него веревочные петли, чтобы подтянуть к земле, хотели было пожарников с лестницей вызвать, но в это время груз в трубе каким-то образом освободился, и Бицкий благополучно спустился на землю.

В Осконбюро, рассказывая товарищам о случившемся, Бицкий изрек назидательно:

- Не мешало бы доработать конструкцию!

- Видишь, как полезно испытывать объект самому! - засмеялся Гроховский, но потом сказал серьезно: - Сам напросился, вот и организуй пересмотр конструкции. Теперь отвечаешь.

- Есть! - отчеканил Бицкий, хотя был и не рад такой пустячной работе.

Кажется, совсем недавно над Гроховским издевался Скрипухин, смеялись другие, вспоминая его «прокол» с идеей «тросового заградительного устройства на парашютах для ПВО». Да, тогда малоопытный конструктор дал маху, и законы физики покарали его. Но, как говорят, каждая неудача есть тоже движение вперед. Проанализировав свой промах, Гроховский из бросовой идеи вытащил новую и, рассчитав, построил парашютную катапульту. Так же как и в «заградительном устройстве», мотор крутил пропеллер, и тот «подпирал» струёй воздуха купол парашюта. Только весь агрегат теперь стоял на земле. Это была коробка, похожая на трибуну. На ее верхнюю часть, заделанную решеткой, вставал человек с растянутым на поднятых руках куполом парашюта. Внутри коробки начинал работать мотор. Под действием воздушной струи, вырывавшейся снизу, парашют в руках человека наполнялся тугим ветром. Винт увеличивал обороты, струя быстро набирала силу и поднимала парашютиста вверх до пятидесяти метров. На мгновение зависнув в небе, парашютист плавно спускался на лужайку.

Показали катапульту в День авиации в Ленинграде. Трижды демонстрировались эффектные прыжки «снизу вверх» в присутствии Сергея Мироновича Кирова. Он не скрывал своего удивления.

- Мне кажется необыкновенно приятно прыгнуть вверх и потерять собственный вес. Я обязательно испытаю это ощущение в следующий раз, - сказал Киров Ивану Васильевичу Титову, который показывал катапульту в действии. - Отличный аттракцион!

- Сейчас аттракцион для любителей острых ощущений, - ответил довольный похвалой Титов, - но когда мы усовершенствуем машину, это будет тренажер для десантников, такой же, как парашютная вышка, только «наоборот». Передвижной тренажер. А пока вот, видите, наш подарок начинающим парашютистам к Дню Воздушного Флота.

- И как просто, удивительно просто! - похвалил Киров.

- Эта простота началась с конфуза, а приведет нас, думаю, к аппарату, который будет вертикально взлетать.

Дата добавления: 2015-10-24