ЭРА ГЛАСНОСТИ 5 страница

Загадочного, действительно, мало. Кто же усомниться, что чудес­ное спасение жизни состоятельного клиента немало способствует со­стоятельности спасителя.

Канула в прошлое гадалка на улице с просьбой позолотить ручку за право узнать все о своей судьбе. "Третий глаз", "Экстро-НЛО", "Золотая удочка", "Непознаваемое", "За гранью" - хоровод подобных рубрик едва ли не круглосуточен.

В одном из выпусков "Темы" /"Российские маги - кто они?"/ веду­щий появился в белом халате, напомнив о своей прежней профессии психиатра. И тем самым подчеркнул чисто медицинский интерес к при­глашенным героям, что не обещало им ничего хорошего. /За полгода до этого на съемке "Непознаваемого" один из участников, послал в нокаут своего оппонента - сторонника экстрасенсов. "Если есть парапсихоло­гия, - заключил он, - то ты встанешь. А если не встанешь, значит, ее нет"/.

На сей раз обошлось без членовредительства. Алан Чумак поки­нул студию на своих двоих. И все же передача попыталась стать вызо­вом ясновидящим /почему-то не предвидевшим подобного поворота/,

колдунам, целителям, феям и иным кудесникам, чье количество на эк­ранах сегодня сопоставимо разве что с нашествием саранчи.

Вереницы виолетт, лилиан и анджелик являются в окружении обожающих пациентов. Никогда еще наше телевидение не демонстри­ровало столь выразительной ярмарки пародийных героев, которые са­ми не знают о том, что они герои, подобно древним грекам, не подозре­вавшим, что они древние. Эфирные создания - широколицые, корена­стые ворожеи в платьях с люрексом, напоминающие феллиниевскую Сарабину в отечественном варианте, стремятся испепелять нас зага­дочным взором и гипнотизировать очами /честно говоря, очей маловато - доминируют щеки/. Непобедима их страсть к мистическим титулам, а также к браслетам и цепям, которые выглядят бижутерией, даже если они из золота.

Академии практической магии и гипноза способны приворажи­вать, заговаривать талисманы, снимать депрессии и гадать на кофей­ной гуще. Но все это ерунда в сравнении со способностью виртуозов оккультного шоу-бизнеса делать деньги из ничего - из эфира, само по­явление в котором сообщает им власть над душами. Они неуязвимы для критики - любой скандал им реклама. Привороты, травы и заговоры становятся такой же повседневной частью экранного лексикона, как сникерсы или памперсы.

"Я уверен, - говорил ведущий программы "Тайное станет явным" в "Теме" /на этот раз как один из участников/, - что девяносто, если не больше, процентов моих гостей, - шарлатанствующие элементы..." /Представьте себе, если ведущие новостей полагали бы, что 90% со­общаемых фактов - липа/. Однако подлинная причина их появления еще меньшая тайна. Колдуны и чародеи свое присутствие в эфире спо­собны оплачивать сами /в ту же сумму входит и пиетет ведущего/. По­жалуй, лишь Иван Кононов /"За гранью"/ позволяет себе мефистофельскую улыбку за спинами гостей, слегка пародируя их движения. Но гости не обижаются. Они готовы хоть на костер, лишь бы полыхать на глазах у зрителей. Умноженные на магию экрана, наши маги бесконечно уве­личивают свое влияние.

Как же следует относиться средствам массовой информации к оккультным явлениям?

Способ первый - игнорировать. Принцип, десятилетиями охра­нявший основы непоколебимости материального мира. Способ второй -частично признать, чтобы опровергнуть. Прежде в газетах это происхо­дило в момент подписной кампании - публикации об НЛО или "снежном человеке" шли валом. Остальная часть года отдавалась разоблачени­ям. В истории подобный принцип нашел широкое применение. Когда французскому академику Фодену пришло письмо о падении метеорита, подтвержденное сотнями свидетелей, тот сказал, что нельзя опускаться до попыток объяснять такие явления.

Способ третий - допустить обсуждение этих явлений, но не рань­ше, чем будут найдены разумные объяснения. Беда, однако, в том, что ученые, заподозрившие, что "в этом что-то есть", тут же перестают быть учеными в глазах тех, кто уверен в обратном, отстаивая "науку". От имени науки, как известно, отрицались громоотводы, противооспенные прививки, гипнотические внушения. Когда Александр Белл изобрел те­лефон, Мозес Фармер, известный физик, воскликнул в ярости: "Если бы Белл разбирался чуть больше в электричестве, он никогда бы такого не предложил!".

Проблема не в том, существует ли непознанное на самом деле, а в том, что законы природы - и так будет всегда - не все еще познаны.

Способ последний - содействовать проведению экспериментов, не принимая в расчет ни скептиков, ни простодушия одержимых и обнародуя результаты и свидетельства. Именно так начало действовать телевидение лет десять тому назад.

Страсть к сенсации - соблазн слишком сильный, чтобы журнали­сты сумели бы отстоять целомудрие истины. Но гораздо более сильным искушением оказались деньги. Как найти в себе мужество перекрыть дорогу к эфиру "шарлатанствующим элементам", готовым щедро пла­тить. /Все мы помним, как газеты не уставали изобличать Мавроди и одновременно заполняли страницы рекламами "МММ"/. Да и в какой мере телевидение способно участвовать в "научных" экспериментах, где фактор публичности исключает обязательную корректность?

Однако еще более существенна внушаемость миллионов зрите­лей.

Кашпировский впервые появился со своим экспериментом в пря­мом эфире программы "Взгляд". Остановить религиозное почитание эк­зальтированных поклонников со временем оказалось куда сложнее, чем его развязать. Между тем этические телекодексы в цивилизованных странах запрещают показывать выступления, способные привести к травматическому воздействию /например, гипнотические сеансы, влия­ние которых на подсознание зрителей непредсказуемо/. У нас же не ду­мать о психологических последствиях передач - традиция.

Когда известный японский ученый опубликовал прогноз - кон­кретный срок извержения Фудзиямы, жители начали продавать дома и переселяться в другие районы. Извержения в назначенный день не произошло. На "провокатора" подали сотни исков. И поделом. Клятва Гиппократа /"не повреди"/ справедлива не только в отношении медици­ны. Она непосредственно связана с прессой и телевидением. Свобода слова, предоставленная уличным гадалкам, позолотившим ручку веду­щему, приводит к массовой эпидемии суеверия. Общество теряет им­мунитет.

Сын по просьбе матери убивает сослуживицу и ее ребенка, по­скольку те - вампиры. Поклонники сатанизма едва не сжигают себя и соседей, разведя в квартире "магический" огонь. Москвичка, чтобы из­бавить от сглаза своих детей, прижигает участки их тела церковной свечкой. Четверо приятелей убивают свою одноклассницу, чтобы вы­пить ее кровь, как велел им Дух во время мистического сеанса.

Электронные коммуникации на исходе XX века обещают нам возро­ждение глухого средневековья с той разницей, что инквизиция будет преследовать не ведьм и колдунов, но тех, кто не верит в их всемогу­щество.

«Общая газета», 1997, № 25

ВЕРНИСЬ, МГНОВЕНЬЕ![16]

Если включать телевизор наугад, методом тыка, трудно сходу наткнуться на что-то «свое». Но ведь если брать первую попавшуюся книгу в библиотеке - тоже толку не будет. Читатели интересуются - а есть ли у вас что-нибудь детективное? Кто-то предпочитает мелодрамы, кто-то мемуары, а кто-то классику. С детективами и мелодрамами на экране порядок. А с другими жанрами?

«Почему библиотека мемуаров - это в нашем сознании только библиотека книг?» - спрашивал К.Симонов, автор цикла «Солдатские мемуары». К финалу серии он признался, что узнал о войне больше, чем в день Победы, хотя прошел ее военным корреспондентом.

С 1996 года мы - постоянные посетители «Старой квартиры». Тоже своего рода коллективные мемуары. Всматриваемся в зеркало нашей памяти и чем дальше, тем все лучше узнаем собственное прошлое. Меняются принципы ведения передачи, одинарные выпуски превращаются в двухсерийные. Неизменными остаются герои - мы сами. В зале и у экрана. Проходя год за годом, вспоминаем и как встречали Гагарина, и какие были сорта мороженного, и за какие танцы могли влепить выговор, и какие публикации в толстых журналах становились событием.

«Старая квартира» давно покинула время «ретро», перемахнула через стагнацию, вступила в перестройку. Казалось, что выйдя из колорита послевоенной истории, она выдохнется, потеряет выразительность, ностальгический флер и ее завершение совпадет с исчерпанностью содержания. Нет - не выдохлась, не исчерпалась.

В воспоминаниях о 84-м годе участвовала Светлана Алексиевич. Тогда появилась ее документальная повесть «У войны не женское лицо» - исповеди женщин, что девочками ушли на фронт Великой Отечественной. Рассказы тех, кто и выжил и дожил.

Удивительное совпадение - сразу после упоминания в «Старой квартире» по тому же каналу РТР пошло семь серий документального фильма «У войны не женское лицо», сделанных по ее сценарию белорусским режиссером В.Дашуком. Поводом стала дата - 22 июня, начало войны. Тот редкий случай, когда стремление не пройти мимо очередной годовщины, позволило обнародовать замечательный цикл. Показ можно считать премьерой - зрители этих фильмов практически не видели, хотя они были сняты в начале восьмидесятых.

Кино сделано сознательно просто, в нем присутствует шероховатость, наждачность подлинного документа. Скупость и почти грубость средств, при невероятной внутренней деликатности разговора о самых страшных днях... Подруга одной из героинь перед своим последним боем выпросила у командира новое белье, предчувствуя - ее убьют... Умирающему солдату померещилась в медсестре его девушка. Он звал ее, говорил: «Я знал, что ты приедешь, я, уезжая, не поцеловал тебя. Поцелуй меня»... Рассказ о том, как после боя «солдаты как бежали, так и лежат, рассыпанные как картошка. И не думаешь уже - кто наш, кто немец, а видишь - молодые, красивые мужики лежат убитые».

Рассказы пронзительны, а замедленная хроника под романсовые мелодии - как сон, где медленно на поцарапанной пленке проплывает чья-то фронтовая молодость...

Чем-то эти исповеди похожи на рисунки Юло Соостера - портреты, наброски, сделанные в лагере. Однажды окранник бросил их в костер, но часть удалось спасти. Карандашные рисунки на обгорелых листах - двойное свидетельство, умноженная документальность. Такая же «обгорелость» и в воспоминаниях немолодых уже женщин о войне.

«Мне было неинтересно через 40-50 лет после войны писать, как одни люди героически убивали других. Меня волновал образ войны, обнажавший ее безумие», - рассказала С.Алексиевич в «Старой квартире». Мы слышим рассказы про ту войну, а думаем о сегодняшней. О вчерашней Чечне с ее нынешними метастазами. О трагическом Косово, где сосед убивает соседа. Справедливости в войне нет, на какую сторону не становись. Это чудовищная болезнь, эпидемия, чума, когда люди выжив - не верят, что это было с ними.

«Это была не я» - так и называется первый фильм цикла. О себе рассказывает медсестра, которая пошла на фронт в 15 лет.

Однажды во время атаки двое солдат испугались и побежали назад, за ними повернули другие. И приехавший особист приказал этих двоих тут же расстрелять. Вызвали несколько добровольцев, вышло трое, этого было мало, и девочка-«сестричка» тоже шагнула вперед. «Мне кажется, что то была не я, а другая девчонка».

Виктор Дашук вспоминал, что монтируя фильм он долго то изымал, то снова возвращал рассказ о расстреле. Конечно, она сама рассказала перед камерой, но понимает ли последствия? Какими глазами на нее будут смотреть те близкие, кто этого не знал? Наконец, позвонил героине и спросил у нее - как быть?. «Я тот грех 40 лет ношу, поноси теперь и ты», - ответила женщина.

И режиссер грех принял. Многим ли сегодняшним журналистам ведомы такие сомнения?

Исповеди и слышать-то порой трудно, а пережить? Женщина-снайпер вспоминала, что после войны не могла в магазине смотреть на мясо. У отважных создателей «Дорожного патруля» подобных страхов нет. По количеству показанных трупов они давно обогнали военную хронику. Три раза в день дегустируют «расчлененку». Впрочем, это тема отдельного разговора...

Даже если бы цикл «У войны не женское лицо» и показывали раньше, его бы следовало повторять для каждого нового поколения. В мире треть вещания представляет собой повторы. Но руководители наших каналов от слова «повтор» /если речь не навязших в зубах фильмах/ бегут как от ладана. За редкими случаями идут на это только от полной безвыходности, затыкая дыры в эфире в период отпусков. Вероятно, полагают, что каждую передачу смотрят все, кому она адресована. А если зритель не знает, что это «его» передача? А если в тот момент его нету дома? А если он смотрит другой канал /число каналов растет быстрее, чем число телезрителей/? Наконец, если он встретился со своей передачей и хотел бы посмотреть ее снова...

На этих днях на первом канале вдруг показали /событие уникальное/ прежние выпуски «Маски-шоу» - клоунады экстра-класса. Появились они на экране несколько лет назад в виде серии пантомим. Потом авторы пытались расширить палитру, ввели текст, но проиграли в чистоте жанра и изяществе /хотя все равно - смешно и талантливо/. И вот мы увидели снова блистательные «немые» выпуски.

Если бы нынешние капитаны телеэфира управляли литературой, надо думать, ни одна книга никогда бы не была переиздана, а понятия классики вообще не существовало. А ведь некоторые жанры создаются именно в расчете на многократный показ. Это все то, что обладает запасом эстетической прочности - телеспектакли, фильмы - игровые и документальные, «штучные» программы. Такое производство, конечно, дороже, чем съемка ток-шоу на потоке, но оно многократно и окупается.

Мы сидим на несметных богатствах, созданных выдающимися режиссерами кино и театра, пеняем на отсутствие денег и готовим передачи, чье единственное отличие - мимолетность. Мотыльковая философия. Но телепрограмма от фильма отличается именно сроком жизни - как газета от книги. Когда речь идет об информации - это преимущество. Но когда о культуре...

Однако бывает, что грань между журналистикой и литературой, между программой и фильмом становится условной. Возникает экранная классика.

«Старая квартира» уже встречает 88 год. Скоро догонит наши дни. И однажды мы поймем - продолжения не последует. Грустно, что приближается естественное завершение, может быть, лучшей нашей программы. Но об ее неповторимости говорит не стоит. Такие программы как раз и следует повторять.

«Литературная газета», 1999, № 26

ЗА БОЛЕВЫМ ПОРОГОМ

/катастрофисты и ликователи - симптомы одной болезни/

Отсутствие новостей - хорошая новость. Но применимо ли это утверждение к телевидению, где отсутствие новостей - отсутствие те­левидения?

Вчерашняя пропаганда оставляла в картине жизни общества од­ни достоинства. Такое отношение породило поколение ликователей-хроникеров. Чтобы заметить «отдельные недостатки», требовалось гражданское мужество. Перестройка изменила ситуацию радикально. Фиксировать бедствия стало ничуть не труднее, чем отмечать достоин­ства. Поначалу это даже представлялось неустрашимостью. Реестр достижений трансформировался в перечень недостатков. Ликователи превратились в катастрофистов. /К тому же, если первые действовали по принуждению, то вторые все чаще - по убеждению/. Выяснилось, что ликовать можно даже по поводу катастроф. Так родились криминальные новости.

Начало было положено «600 секундами» А.Невзорова - открыва­теля жанра «расчлененки». Понятие очень быстро вошло в повседнев­ную практику. «Дорожный патруль» стал первым учеником.

Репортажи Невзорова изобиловали постановочными эффектами. Герои вызывали у зрителей шок. Например, галерея людоедов. Их гас­трономическое влечение к людям было сопоставимо лишь с душевным влечением автора к людоедам. Документальные видеоклипы ужасов подавались как обличение правящего режима.

«Вы не сожалеете, что легализовали на телеэкране отвратитель­ные сцены насилия и жестокости?» - поинтересовалась недавно кор­респондентка. - «Да, мы стерли в массовом сознании некую грань, - со­гласился Невзоров, - но сердце у меня не содрогается... У меня низкий болевой порог».

Нередко отсутствие болевого порога отличают создателей «Кри- минала», «Чистосердечного признания», «Петровки 38», «Дежурной части»... Большинство таких названий на центральных ка­налах появляются дважды в день. Но чемпионом по прежнему остается «Дорожный патруль».

«Катастрофы недели», «Скандалы недели» - эти рубрики все менее отличимы от ежедневных выпусков новостей. Скандалы и ка­тастрофы - вот профессия нынешних хроникеров. Можно подумать, что самолеты взлетают, чтобы разбиться, нефть добывается, чтобы раэ-литься из утонувшего танкера, отравив близлежащую акваторию, ав­томобили производятся, чтобы похоронить их владельцев в своих об­ломках.

«Дорожный патруль» демонстрирует последнее обстоятельство трижды в день, обогатив черный юмор провинции, где программу глав­ным образом любят «за то, что в ней много мертвых москвичей».

Наши передачи отражают состояние общества, - утверждают ка-тастрофисты. Но то же самое утверждали и Ликователи. А так ли уж су­щественна разница между этими типами журналистов, способных вос­принимать действительность исключительно со знаком плюс или только со знаком минус.

Увлекаясь изображением катастроф, документалисты не видят, что главная катастрофа - само состояние телевидения. Настаивая на том, что их передачи свидетельствуют о росте преступности, они пред­почитают не замечать, что сами способствуют этому росту. Общество оказывается жертвой журналистских стереотипов. По мере того, как растет число криминальных рубрик /«Криминальная Россия» венчает список/, уменьшается, например, количество передач для детей. Хотя лицензия обязывает любую телекомпанию предоставлять им не менее 10 процентов времени, малышам предоставлено в лучшем случае 7 процентов, а в большинстве - 3 процента.

«Я твердо знаю, что фильмы с криминальным сюжетом необра­тимо меняют психику зрителя. - утверждает режиссер Александр Соку-ров. - Говорят ли студентам, что в журналистике гораздо больше того, чего нельзя, чем того, что дозволено?»

Когда у парохода крен, нельзя кричать - бегите все к одному бор­ту! Пароход опрокинется. Усиливая панику, средства массовой инфор­мации действуют антисоциально. «Они действуют преступно, - еще бо­лее резко высказываются психиатры. - Диагнозом можно убить челове­ка». Но речь идет не только о новостях.

Андрея Караулова критики называют следователем, а он сам се­бя - «плохим мальчиком» /название автобиографической книги/. В «Моменте истины», сегодня идущей по ТНТ, он постоянно ищет сканда­лов, разоблачает интриги, которыми, на его взгляд, изобилует мир, и стремится, чтобы гости всячески подтверждали его уверенность в бе­зысходности. Ипохондрик - человек, которому хорошо, когда ему плохо. Еще лучше, когда плохо всем.

Апокалипсического взгляда на мир не скрывает и Александр Гор­дон в своей рубрике «Собрание заблуждений». Циолковский - отъявлен­ный человеконенавистник. Пушкин - жертва гомосексуальной интриги. Американцы всех обманули - они вовсе не были на Луне. Свою послед­нюю передачу-мистификацию он вообще назвал «Закатом Америки». В его выпусках много эффектных кадров с изысканными автопортретами: Гордон - на диво телегеничен. Документальные и постановочные мате­риалы перемешаны здесь в один коктейль, так что невозможно отли­чить розыгрыш от расследования. Но ироничная интонация - надежный щит от нападок - уже не спасает. Экстравагантности становятся все ба­нальнее. Программы раз от разу скучнее, и по-прежнему безупречно удается лишь собственное появление в гамаке или на фоне пейзажей.

Наперекор катастрофизму решил выступить Российский канал, на днях дебютировав «Хорошими новостями». Новости оказались занима­тельными - американских кошек приучают смотреть телевизор, россий­ские женщины жонглируют пудовыми гирями. Кому что. Все очень мило, в том числе и парный конферанс славных ведущих. Но специальное из­дание приятных новостей не решает проблемы. Как и дежурная жизне­радостность Комиссарова безотносительно к любой ситуации, о кото­рой он берется с готовностью рассуждать.

Комиссаров и Гордон - казалось бы, на разных полюсах телеви­зионного глобуса. Один популист, другой - эстет. Один - по образу -простодушен, готов обеспечить надеждой каждого, другой же гордится тем, что он всезнающий мизантроп. Стихия одного - коллектив, вся страна - «моя семья», другой уединен, изолирован от человечества, наблюдает за миром из своего гамака.

Оба талантливо начинали телекарьеру. Одиночка Гордон дебю­тировал как виртуоз общения и уличных интервью, мастер репортажно-го, мобильного сюжета. Комиссаров - как изобретательный «провокатор», генератор неожиданных замыслов и идей.

Этих ведущих объединяет, как ни странно, довольно многое. Оба они - морализаторы, оба - эгоцентрики, ставящие себя в центр любой программы, и даже одеты по принципу - «весь в белом». Шикарные ре­бята. Правда на разный вкус: у одного - в программе «Марьина роща» -имидж курортного победителя /«Куплю себе белую шляпу, поеду я в го­род Анапу»/, а у другого - элегантная небрежность интеллектуала-космополита.

Для Гордона цинизм - его платформа, человечество это - я минус все остальные. Но и тотальная доброжелательность Комиссарова -форма душевного безразличия. Вариант цинизма. Как-то женщина в «Моей семье» рассказывала о муже-инвалиде, которому постоянно нужны недоступные по стоимости памперсы /крупным планом показали

ее дрожащие руки, по щекам стекали слезы/. Комиссаров, лучась опти­мизмом и энергией, тут же провозгласил: «Специально от нашей фир­мы-спонсора мы дарим вам одну упаковку памперсов!» Впрочем он ни­кого не хотел обидеть. Он не злой, не агрессивный, он вообще добрый малый, просто вместо такта - гладкое место.

Дарьялова многих раздражает своей неизменной улыбкой и не­здешней восторженностью. Комиссаров - это наша Дарьялова.

Как в других программах зрителю навязывается пессимизм, так здесь - также насильно - безудержный оптимизм. Реальность упроща­ется до монохроматического абсурда.

Если способ таким образом видеть мир у наших ведущих не из­менится, то придется согласиться: лучшая новость - отсутствие ново­стей.

«Литературная газета», 1999, № 27

ВЫЗЫВАЯ ОГОНЬ НА СЕБЯ

/опыт общения отцов и детей в эфире/

Сравнивать «Акуну Матату» не с чем. Из нынешних ток-шоу - это, пожалуй, самое фееричное. Вспоминается разве что 86 год - шокирующая «лестница» в программе «12 этаж»: подростки обжили черную лестницу одного из столичных домов культуры, куда путь с парадного подъезда им был закрыт. Они орали, скандалили и забрасывали вопросами приглашенных на передачу чиновников. Шок от встречи разных поколений был не меньший, чем от телемостов с Америкой, когда впервые обнаружилось, что рядовые американцы - люди, такие же, как и мы. Зато собственные дети оказались не похожи на нас - ни внешностью, ни мыслями, ни поступками. Слово «лестница» стало символом тех, кто ждал перемен.

За прошедшие годы, ставшие историей, маятник качнулся в другую сторону - молодежь захватила большую часть эфира, демонстрируя свои вкусы и увлечения /в основном музыкальные и страдающие, по мнению многих старших, как раз отсутствием вкуса/. Но разговора между поколениями больше не возникало. «Акуна Матата» - пожалуй, первый

Трибуны, смотрящие друг на друга, - «отцы» и «дети». По возрасту. А вот ведущие у трибун - действительно, отец или мать с собственным отпрыском. С Виктором Мережко передачу вела дочка-студентка. С Яной Поплавской сын лет тринадцати. С Машей Арбатовой - ее двадцатилетние близнецы.

Вращаются цветные прожектора, мелькают огни и лица, под громыхание завораживающей музыки выезжают из-под трибун металлические конструкции. Скользящие фигуры на роликах выкатывают подиум с героем программы. Празднично-тревожная атмосфера - как ночной стадион, разгоряченный рок-концертом. Что-то есть во всем этом от на афро-шаманской экзотики, гармонирующей с загадочным названием - «Акуна матата», что, оказывается, означает на суахили «Все будет хорошо».

Дирижирует разговором вознесенный над студией, знакомый зрителям «Времечка» Игорь Васильков. Держится неброско, но достаточно точно находя нужную интонацию.

Три кита передачи - герой, ведущие и проблема. Удачное сочетание всех трех элементов совпадает не всегда. Поэтому передача неровная. А когда и все составляющие слабоваты, то просто невыносимо скучная.

Но бывают темы, вызывающие подлинные баталии. О скинхедах - «как нам быть с этим патриотизмом?», о юных наемниках, мечтающих попасть в иностранные легионы - «как нам быть с этими «героями»?», о специфике молодежной культуры - «как нам быть с этой культурой?». А вот тема «как нам быть с этой душой?» - оказалась провальной. Никто толком не понимал, о чем речь, да и вообще, разговор о душе среди всей этой фантасмагории и наворотов казался чуждым.

В «Акуне Матате» главный герой - обычный подросток, и к тому же - один против всех. В этом суть передачи - вызываю огонь на себя.

Бывает, что передача интригует, а чем - непонятно. Явно не глубиной решения темы. Горящие глаза и неравнодушные лица способны заводить сами по себе. Что-то есть иррациональное в этом гулком мистическом антураже. Но если герой без характера и позиции - ни эхо-эффекты, ни роликовые коньки не помогут.

Так и получилось, когда героиней оказалась девочка, публично сводившая счеты с отцом. По косноязычным недомолвкам трудно было понять - ее папаша действительно тиран или жертва, травмированная чеченской войной и непонятая близкими. Да и задушевные советы были тут неуместны. Это пересуды, скорей, для «Моей семьи».

«Лестницу» в свое время упрекали в неумении формулировать свои мысли и даже в том, что ей нечего формулировать. «Я чувствую, что вы неправы, но у меня нет доводов, я не умею возразить», - досадовал парень с лестницы. Современный герой «Акуны» очень изменился с тех пор.

Каким он должен быть? Умным? Но это свойство не всегда совпадает с возрастом. Артистичным? Желательно. Еще лучше - с юмором. Но главное - с характером и позицией. Подиум - одновременно и голгофа и королевский трон.

Бритая голова с узкими полосочками волос и многочисленные пирсинга - Ира проколола и бровь, и губу, и язык, который она охотно высовывала, демонстрируя блесточку. Ведущий Матвей Ганапольский спросил с подковыркой, как же быть со жвачкой, ведь она липнет к штучке на языке. Ира вежливенько ответила, что терпеть не может жвачки. Хотя с родительской реакцией согласилась: «Такое чучелко вместо дочки - никакие нервы папи-мамины не выдержат».

Очень быстро стало понятно, что она вовсе не самоутверждается. Ей не надо доказывать собственную исключительность - это и так присутствует. Девочка отвечала на вопросы почти всерьез, разве что чуть-чуть поддразнивала аудиторию. Все у нее было намешано - и игра в застенчивость и игра в неуязвимость. «Мой молодой человек - чистенький, с иголочки, с кейсом и работает в банке. Мы вместе - абсурдное зрелище. Но он меня не стесняется, за что ему большое спасибо».

«Вы несете свой нелегкий крест человека, взрывающего общество, - сказала ей женщина с трибуны старших, - чтобы играть эту роль, нужно иметь глубокий внутренний мир. Я хотела бы иметь такую дочь». И тут Ира всерьез расстрогалась, чем покорила всех.

Были встречи куда драматичнее. «Человек, который колется героином, только внешне является человеком. Все, что он делает - делает за него героин», - говорил Сергей, который собирался держаться ради родившегося у него ребенка /«Что нам делать с этим кайфом?»/. В конце выпуска, из титра мы узнали что через месяц после записи он покончил с собой.

В передаче «Что нам делать с этой страной?» все согласились, что прежнее поколение патриотичнее молодых. «Отцы» этим гордились, «дети» горевали не сильно... И тут выкатили на подиуме студента Булата, который моментально восстановил против себя оба поколения. С нахальной убедительностью он предложил распродать части России акулам капитализма: «Патриотизм в моем нынешнем понимании - глубоко антинародный лозунг. Если мы не можем территориями управлять, то какого хрена держим их у себя?». Веских контраргументов в аудитории не нашлось. Зато трибуны дружно объединились, обнаружив в себе такие запасы патриотизма, о которых прежде и не подозревали. Спор состоялся потому, что Булату дали высказаться, а не затыкали рот.

Любые столкновения мнений, любые вызывающие идеи - надо ли продавать Сибирь и служить ли наемником в чужой армии - лучше обсуждать, чем замалчивать. И пускай эти все более незнакомые нам подростки озадачивают старшее поколение, повергая в шок, выводя из себя, заставляя цепенеть или столбенеть. Оба поколения вместе умнее, чем каждое порознь. Пока у нас есть возможность услышать друг друга, оспорить и сделать собственный вывод - пугаться нечего. Как говорится на сухаили - акуна матата!

«Известия», 1999, 6 августа

Дата добавления: 2015-09-01