Время шестидесятников 3 страница

Увы, она не в состоянии была вер­нуться обратно "за неимением адре­сата", и в эфир выходили все новые и новые партии передач. Зритель привыкал смотреть их вполглаза и слушать вполуха. Они становились фоном, частью комнатного интерье­ра, как глиняная посуда в горке, из которой никогда не едят. Черная рамка телевизионного экрана превращалась в траурную рамку для заживо похороненных замыслов. На­чиналась неуловимая девальвация эстетической ценности передач.

Что такое «парикмахерское искусство»?

Нет, это не искусство па­рикмахера, порой подлинного ар­тиста. Это то, что читают в прием­ной парикмахерской, не утруждая себя. Так сказать, «между делом», с пятого на десятое. Дидро, листае­мый в парикмахерской, теряет свою глубину только от способа восприятия.

Но именно этот способ - восприятие «между делом», в общест­ве кошки и канарейки — считается вполне нормальным для телезрителя. Телевидение словно не верит в свои собственные возможности, в свое право заставить зрителя отодвинуть тарелку с супом и забыть обо всем вокруг.

Так установка на «среднего зри­теля» приводит к среднему уровню передач.

Нередко, взглянув на почтовый ящик, вы уже можете рассказать о тех, кто живет в квартире. «Мурзилка», «Гудок», «Советский спорт» - разве это не круг интересов тех, кто за дверью? Короче: «Ска­жи мне, на что ты подписываешься, и я скажу тебе, кто ты»[7].

Но наличие телевизора в ва­шей квартире еще не дает никакой возможности судить ни о склонно­стях, hи о вкусах. Ведь любой те­лезритель как бы подписан навсепередачи сразу. Не удивительно, что существует мнение, что не только программа в целом должна представлять интерес для всех, но и каждая передача должна апеллиро-вать ккаждому зрителю, кто бы он ни был, даже в том слу­чае, когда он включился в нее в середине.

Легко представить, во что пре­вратилась бы литература, если бы, исходя из такого принципа, она со­стояла сплошь из общедоступ­ных изданий, одинаково интересных любому читателю. Постепенно онасвелась бы к искусству сказать как можно меньше как можно больше­му кругу людей.

Современные телепрограммы как бы совмещают в себе профили всех существующих издательств, объеди­ненных на бaзе фантастической ти­пографии в эфире. И до тех пор, пока все передачи будут адресова­ны всем телезрителям, до тех пор, пока основным критерием не станет разнообразие интересов и уровней аудитории, телевидение останется уравнением с 40 миллио­нами неизвестных. И попадание его передач будет носить случайный характер.

Очевидно, каждый участок веща­ния должен иметь свою собствен­ную аудиторию, так сказать, своих «постоянных подписчиков». Но что­бы обеспечить себе подписчиков, вероятно, в чем-то придется ме­нять и самый характер вещания. В чем же?

«Советская культура», 1965, 16 января

ЭФФЕКТ МЕЛЬКАНИЯ

«Калейдоскоп - оптический прибор, изобретенный английским физиком Д.Брюстером в 1817 году. Представляет собой картонную или деревянную коробку, закрытую на одном конце матовым стеклом. Впоследствии стал детской игрушкой».

Из истории оптических приборов

На заре телевидения голубой экран кем-то удачно был наз­ван окном в мир. К сожалению, никак не был назван зритель, сидящий перед этим окном. А его следовало бы назвать - зевакой. Теле­визор представлял собой ящик с сюрпризами. За окном находилось царство случайностей, не хватало регулировщиков-комментаторов, не соблюда- лись элементарные правила движения передач в эфир. Подобно зеваке на улицах города, зритель вынужден был подряд глазеть на все, что сновало в рамке экрана, боясь пропустить в мелькании кад­ров что-либо интересное. Его роль сводилась к роли туриста, попавшего в незнакомый город, в неведомую страну.

Борясь с эфирными беспорядками, впоследствии создали сетку вещания. Листая программку, мало-помалу зритель стал различать уже контуры города - "Клуб кинопутешествий"... "Проспект молодости"... Побывав "На стадионах и спортивных площадках", он мог заглянуть в "Музыкальный киоск". По четвергам его путь на полтора часа пересекала "Эстафета новостей"» Казалось бы, рубрики передач - афиши и вы­вески на улицах города. Но это не так. Возьмите любую рубрику, скажем, "В эфире - молодость!". Под этим названием может скрываться все что угодно - и выступление редактора, и беседа, и интервью, и музы­кальное обозрение, наконец, киноочерк.

Это уже не рубрика - это ребус.

Названия рубрик напоминают резиновые Галактики. Сетка вещания - по существу, и сегодня своеобразная лотерея. Ещё неизвестно, что ты выиграешь, но точно известно, что потеряешь. Время.

Калейдоскоп из людей и фактов легко смотреть на домашнем экране, он не требует напряжения мысли и уж, конечно, не исчерпывает задач телевидения. Мир мелькает перед глазами, зритель свыкается с этим мельканием и постепенно приучается смотреть на жизнь с курьерской ско­ростью.

Однако, как это ни парадоксально, но именно телевидение призвано противостоять той безумной лавине событий и фактов, которая грозится его захлестнуть.

Можно ли в течение получаса рассказать о жизни одной боль­ничной палаты? Можно... В лучшем случае, мы получим интересный и динамичный, но... безусловно поверхностный репортаж или очерк.

А что если вести передачи из этой больницы регулярно, скажем, еженедельно? Разве жизнь иного врача или судьба пациента не заслуживает самостоятельного рассказа? Разве это не высокая драма - будничный труд, посвященный борьбе за жизнь человека? И разве не могут прямые факты лечь в основу документальной пьесы, в которой будут играть актёры, стремясь доподлинно воссоздать реальные характеры и ситуации?

Собственно, мы пересказали вам содержание программы "Пала­та № 10", название которой известно любому английскому телезрителю. За 6 лет существования этой серии в её рамках прошло 600 передач! В них снялось около 1000 человек! Министр здравоохранения Англии заявил, что "Палата № 10" внесла значительный вклад в борьбу с бо­лезнями.

Программы-серии - это не просто очередной подвид передач. Это прежде всего иной подход к явлениям окружающей нас реальности. Иной масштаб её измерения. Шаг от мелькающей телехроники к обсто­ятельному изучению жизни, к её осмыслению.

Газеты и журналы ломятся от заметок по поводу специфики теле­видения. "Что такое эффект присутствия?", "Телефильм - гибрид или кровосмешение", "А есть ли специфика?"

Некогда было сказано: "А поэзия - пресволочнейшая штуковина: существует - и ни в зуб ногой!" То же самое можно сказать и про специфику телевидения. В погоне за ускользающей истиной мы согласны опуститься на дно морское и улететь в межзвездную даль, хотя иные из истин лежат на поверхности. Конечно, не каждый рискнет подбирать истины, лежа­щие на поверхности, из опасений прослыть поверхностным критиком.

А между тем на поверхности лежит вот что: особенность телевидения заключается в систематическом, регулярном - еженедельном и ежеднев­ном - обращении зрителя к телеэкрану.

Гостеприимство экрана не знает пределов. Исходя из этого телепрограммы могут быть спроецированы в длину. Диапазон телевидения безграничен - от двухминутной миниатюры до серий, идущих из вечера в вечер и составляющих гигантские хроникальные и драматические по­лотна. Такие «полотна» или программы представляют собою передачи, не только имеющие свое время в эфире /участок вещания/, но и свою строго локальную тему, свой жанр.

Как ни странно, но наш телезритель нуждается в первую очередь в... однообразии, в неизменности точно найденных форм. Телевидению срочно нужны традиции. Как и в спорте. Ведь не случайно за тысячи лет в марафонской олимпийской дистанции не прибавили и не убавили ни одного километра. Интерес к соревнованию держится на неизменности правил игры. И если правила вам неизвестны, разве будете вы с таким волнением следить за внутренним ходом спортивных встреч?

Представьте себе такое письмо: "Дорогие товарищи, почему в футболе давно уже нет ничего нового? Я знаю, что у вас будет в следующий раз. Поставят ворота справа и слева. Будет 22 игрока, по 11 с каждой стороны. Потом игроки будут гонять мяч. Забивать его в разные ворота, а судья будет свистеть. Нельзя ли как-то разнообразить игру: пусть вратари споют песни, нападающий может что-нибудь сплясать, а вместо судьи пригласите артиста, который умеет художественно свистеть!»

К сожалению, слишком часто подобные пожелания находят отклик на телевидении.

Так давайте же будем беречь усилия, которые так часто тратятся понапрасну во имя ложно понятой занимательности. Содержание занимательно само по себе. Если не скользить по его поверхности. Не пытаться всякий раз овладеть им с размаху, а вести долговременную осаду, используя все доступные средства журналистики и искусства. Что невозможно в рамках одной передачи - достижимо в пределах программы-серии. Голубой экран предназначен исследовать различные стороны нашего мира систематически, изо дня в день, с такой скрупулезностью и постоянством, как, может быть ни одно из искусств.

«Советская культура». 1965, 19 января

КОФЕ И ЛЮДИ

Как часто мы, куда-то путь направив,

брать скакуна не любим под уздцы

Расул Гамзатов

Однажды в мерцающей телевизионной колбе зажегся голубой огонек. Думали, что это еще одна рядовая передача, которые рож­даются и умирают, как мотыльки, обреченные на однодневное сущест­вование. Но огонек и не думал гаснуть. Полагали, что это ещё одна рубрика. Оказалось - открытие материка[8]. Экран ратифициро­вал непринужденность» А зритель впервые обрел возможность систематически общаться с людьми, находящимися в условиях, максимально приближенной к той обстановке, в которой находился сам телезри­тель.

Разумеется, монополию жанра нельзя было удержать надолго.

Вскоре и на других передачах появились столь же уютные столики и не менее милые собеседники. Огонек с веселой непринужденностью заплясал по «Горизонталям и вертикалям», перекинулся в «Литературный вторник» и в «Устную библиотеку поэта».

Спрос на столики возрастал. И по мере того, как жанр непосредственного общения завоевывал все новые участки вещания, «Голубой огонек» тускнел на глазах и терял свою праздничность. Все труднее было его отличить от других передач подобного типа.

Столики? Они кочевали повсюду. Гости? Но тот, кто вчера выступал в «Огоньке», появлялся завтра под новой рубрикой. Песни? Они, как мы видели, давно перестали быть признаком какой-либо передачи. Песни поют везде.

От всей уникальности «Огонька» осталось в активе одно лишь кофе.

И вдруг все обнаружили, что в кафе, собственно, нет своего хозяина, того, чьи вку­сы мы бы разделяли, того, кто вносил бы в кафе ту особую атмосферу личного обаяния, которую невозможно ни повторить, ни заимствовать. Кафе оказалось беспризорным. Его сдавали в аренду - на вечер. Песен­ка приглашала нас в гости, и мы знали - куда, но не знали - к кому. Перед нами все время сменялись люди. Много. Как в телефонной книге. Но конкретность телефонной книги - мнимая. При всей своей конкретности телефонная книга является самым абстрактным документом.

В субботний вечер на роль ведущего приглашали актера - како­го удастся. Совсем, как в новогоднюю ночь вербуют желающих на роль Деда Мороза. Не спасли положения даже дикторы, несмотря на всё свое обаяние, теледиктор - фигура слишком условная. Он должен уметь решительно всё - вести репортаж с завода и викторину для малышей, представлять фокусника и комментировать сельскохозяйственный фильм. Несколько лет назад Ираклий Андроников писал о том, что необходи­мо выработать хотя бы дикторские амплуа. Дикторов надо дифференци­ровать по профилю передач, по кругу тем и даже по времени появления в эфире.

Впрочем, в этом случае уместнее будет уже говорить не о дик­торах, а скорее о ведущих самостоятельные программы, о людях, не только сведущих в своей области, но и интересных сами по себе. Об­щение о такими людьми может быть представляет не меньшую эстети­ческую ценность, чем предмет разговора.

Кстати, и сам Ираклий Андроников является, можно сказать, эта­лоном человека, ведущего свою собственную программу. Очень жаль, что из-за эпизодичности его появления на экранах эти встречи пока не стали традицией: «Приходите, сегодня у нас Андроников!»

Примером такой уже сложившейся программы-серии может служить цикл передач «Рассказывает Смирнов». /В сетке вещания она называется "Рассказы о героизме"./

В нашу эпоху, когда наука не устает нас ошеломлять откры­тиями элементарных частиц и галактик, голубые экраны призваны спо­собствовать открытию человеческой личности. Фантастичны судьбы людей, с которыми нас знакомит Сергей Смирнов. Вспомните хотя бы участницу последних встреч - Надю Богданову, дважды про­шедшую через смерть, расстрелянную фашистами 12-ти летнюю девочку-партизанку, которой при жизни поставили памятник, считая её погибшей.

30 минут с Сергеем Смирновым - это общественное событие.

Если сетка вещания - лотерея, то подобная передача -

беспроигрышный билет.

Но почему же по телевидению мы все-таки выигрываем так редко?

Отправляясь в библиотеку, читатель как бы идет на свидание. Не только с Ниной Заречной или с Пятницей, но в первую очередь с Чеховым и Даниелем Дефо. Центральная студия са­ма назначает нам свидания под часами, вернее, по часам, не сообщив при этом о том, кто нас ждет. И мы приходим в назначенный час. И видим лица людей. Лица рабочих, лица учёных.

Недолго. В пределах одной странички.

«Расскажите о ваших успехах...», «Поделитесь вашими планами...», «Что бы вы хотели сказать нашим зрителям?»

Поточный метод ходячих вопросов порождает бесконечный конвейер стандартных ответов.

В эфире ценится скорострельность. Пиф-паф! Телевидение мо­жет уже гордиться своим собственным типом банальности, обусловленной жестоким регламентом. Особой телевизионной банальности.

Люди приходят к нам на экран. Ho иx несет как на эскалаторе, Мимо. Это перечень несостоявшихся встреч. И хо­чется крикнуть: "Постойте! Вернитесь! Давайте будем друзьями!" Куда там - эскалатор всё дальше увозит от вас ед­ва мелькнувшего собеседника.

Ведущие регулярных программ - вот тот круг друзей, кото­рым зритель мог бы довериться, встреч с которыми будет ждать с нетерпением.

И еще одно. Среди этих друзей могут быть не только реальные люди, но и вы­мышленные персонажи» Такие, как Шустрик и Мямлик у наших ребят, Песочный человечек - у немецких детей, члены семьи Матысяков - фавориты польского телезрителя или, скажем, Базз и Тодд, герои американской серии "Маршрут 66", совершающие еженедельное путе­шествие вдоль реки, где некогда странствовал Гекльберри Финн. В поисках работы они скитаются по стране, открывая для себя /и для телезрителя/ различные стороны современной американской дейст­вительности. /Кстати, разве не интересно было бы повторить путе­шествие Радищева из Петербурга в Москву? Причём не в одной полу-часовке, а в неторопливой серии, или прийти по маршрутам Мак­сима Горького? Или вообще отправиться в многосерийное путешествие по заявкам самих телезрителей?/.

Есть старинный горский обычай: подъезжая к аулу, сойти с коня и вести его под уздцы, чтобы лица людей не мелькали перед глазами.

Это очень хороший обычай.

И нам кажется вовсе не лишним напомнить о нем романтикам новой музы, завороженным волшебной возможностью со скоростью света фиксировать мир и жонглировать им на экране.

«Советская культура», 1965, 21 января

МАРТ, ОТРАЖЕННЫЙ НА ЭКРАНАХ

Месяц тому назад, приступая к этому обзору, мы рисовали себе строй­ную и заманчивую картину: в соответствии с опуб­ликованными программами мы смотрим телевизионные передачи и ведем неторопли­вый, обстоятельный раз­говор. Ясность и четкость телевизионного изображения, подкрепленные ясностью и четкостью телевизионного расписания, обусловливают ясность и четкость критического анализа.

Однако космический шквал взбудоражил зыбкую поверх­ность кинескопа и разметал странички нашего телеви­зионного дневника. Вы пом­ните, в эти дни экран был особенно неустойчивым? То и дело менялась программа, дикторы извинялись и сообщали зрителям, что вынуждены прервать передачу. И все это говорило не о плохо и работе телевидения. Об отличной[9].

Мы листаем разрозненные странички. Иногда это пер­вые впечатления. Иногда почти протокольные записи. Размышления. Разговоры, подслушанные на улицах. Но все это вызвано к жизни серебристым экраном марта.

Страничка первая

Сапоги-скороходы - это отчаянная мечта о хорошо налаженной коммуникативной системе. Человек добежал и упал, выдохнув од­но слово: «Победа!». Он положил начало марафонской дистанции. По пыльным дорогам скакали гон­цы. В цокоте копыт уже грезилась грядущая азбука Морзе. Затем ро­жок почтовой кареты обогнали «говорящие молнии» телеграфа. За­мелькали кадры из кинохроники. Запульсировал человеческий голос в наушниках детекторного приемника.

Такова биография последних известий.

Сегодня к центральным событиям мира нас приобщает экран телевизора.

18 марта. Говорит и показывает Москва.

Ослепительно-белая фигурка фигурка в скафандре отделяется от корабля и парит в невесомости.

Пройдут столетия. Быть может, тысячелетия. Но в каждой школе на уроках космонавтики будут вновь и вновь повторятся вот эти кадры. Тогда это будет уже история. Для нас это было живым событием. Мы видели это первыми.

В минуты таких событий особенно остро у нас возникает потребность в живом общении. И телевидение словно идет нам навстречу. Мы аплодируем. Мы смеемся. Глядим на экран, затаив дыхание. Мы - это армия телезрителей, миллионы свидетелей, соочевидцев.

...Смотрите!. Вот он барахтается в глубинах вселенной. Это просто не укладывается в голове.

Позже мир сотрясет озноб телетайпов. Убористые шрифты газет уступят место карнавальному шествию заголовков. Комментаторы задохнутся у микрофонов. Но все это будет позже. А сейчас...

Камера продолжает показывать. Лицо космонавта. Руки. Бортжурнал, который в эти секунды прямо на ваших глазах превращается в историческую реликвию.

Горе тому, у кого в этот час в телевизоре полетела лампа, ослеп кинескоп, оглох динамик. Ты изолирован. Ты изъят из мира. Осуж­ден на квартирное заключение.

Голос комментатора: мы кончаем сеанс космовидения так как ко­рабль выходит из зоны действия наземных наблюдательных стан­ций.

Говорят: телевидение входит в быт. Эта фраза старомодна, как дилижанс. Телевидение взрывает быт. Оно — революция наших при­вычных понятий. Планетарное зрение человечества. Его земно-шарный слух.

Ослепительно-белая фигурка в скафандре отделяется от корабля и парит в невесомости.

Да, это останется. Будет жить, как бесконечно знакомая телеци-тата. Будет жить, как легенда о Прометее, как формула Эйнштейна, как «Я помню чудное мгно­венье...».

Страничка вторая

Почтя две недели отделяют эту запись от предыдущей. Теперь, когда на прошедшие дни смотришь с некоторой дистанции, понимаешь, какую огромную работу проделало Центральное телевидение.

Отдельные записи в дневнике - как бы своеобразный отчет.

18 марта. Телевизионная экпресс-информация с борта космического корабля. Разговор космонавтов с руководителями партии и правительства. В течение дня телехроника демонстрирует эпизоды подготовки к полету с комментариями Ю.Фокина и Л.Золотаревского. Вечером /орбитальный полет еще продолжается/ - телевизионная пресс-конференция. Ученые-специалисты отвечают на вопросы журналистов, а также зрителей, которым заранее сообщают с экрана номер студийного телефона.

19 марта. «Как это было?». Спецвыпуски. Основные этапы полета.

21 марта. Теленовости показывают прибытие космонавтов в Пермь и пресс-конференцию в Перми.

23 марта. Встреча-манифестация: 36 телевизионных камер установлены на пути следования: Внуково - Красная площадь.

В передаче участвуют станции-передвижки, специально доставленные из Минска, Ленинграда и Харькова.

26 марта. Пресс-конференция - актовый зал МГУ. В тот же вечер она повторяется в записи на видеомагнитофоне.

27 марта. «Звездная эстафета». В течение четырех часов космонавты в студии телевидения.

Так с момента запуска корабля космонавты Павел Беляев и Алексей Леонов благодаря телевидению фактически постоянно находились в поле нашего зрения.

Страничка третья

Когда-то человек раз в году бы­вал на ярмарке и помнил о ней целый год. Теперь у зрителя за ме­сяц накапливается столько теле­впечат- лений, что он порой забы­вает о том, что было позавчера.

В дневниковых записях—впечат­ления о премьере телевизионного альманаха «Подвиг», о встречах с музыковедом Светланой Виногра­довой в рубрике «Знакомство с оперой». На протяжении месяца мы оказались участниками много­численных викторин, начиная от «3 минус 2» и кончая «1 плюс 2», не говоря уже об олимпиаде юных биологов и «КВН». (В прошлом об­зоре мы обещали подробнее оста­новиться на этих увлекательных рубриках и в ближайшее время постараемся это сделать). Мы мог­ли бы вспомнить еще о дискуссии «Кибернетика и фантастика» или о международном конкурсе танца из Праги, но все-таки... все-таки глав­ное после космоса - ну, конечно же, это хоккей.

Один наш знакомый рассказы­вал: он получил квартиру в новом районе. Вселиться как следует не успел. В комнате стояли только раскладушка и телевизор. Но он не замечал, что живет в абсолют­но пустой квартире. Он даже не замечал того, что сидит в ней один. Включив телевизор, он тут же оказывался в. бушующем море бо­лельщиков. И кричал, как ес­ли бы они могли его слышать.

Десять дней эти матчи опустошали аудитории и кинозалы. Переносились конференции и свидания. За скольжением шайбы следила Европа. Слово «шайба» в те дни не сходило с уст. Отелло, едва за-душив Дездемону, бежал за кулисы, чтобы выяснить, какой счет. Пятиклассник сказал, что никто у них в классе не пропустил ни одной передачи. Студент второго курса заявил: «Я скоро смогу стать судьей по хоккею — просмотрел все матчи и ни разу не разошелся с судьями».

Мы все еще ждем, как второго пришествия, явления неведомой нам специфики. Нам кажется, что она внезапно свалится нам на голову. Начнется передача, озарится экран, и мы, озаренные, скажем: «Вот она!». И будем хранить ее как эталон под тремя стеклянными колпаками. И потекут из мерцающих ящиков десятки и сотни других передач - дубликаты добытого эталона.

Между тем специфика телевидения давно уже кричит о себе сама. И для того, чтобы ее разглядеть, вовсе не надо вставать на цыпочки или до боли всматриваться в экран. Вы найдете ее в троллейбусах и автобусах, в магазинах и парикмахерских. Когда на следующий день после передачи совершенно посторонние, незнакомые люди с азартом и пылом обсуждают ответы Алексея Леонова на пресс-конференции, критикуют судейскую коллегию «КВН» или вспоминают, как на десятой минуте Голонка забил канадцам гол, - разве этой общности впечатлений, эти невиданным единением мы не обязаны телевидению?

Телевидение дирижирует увлечениями людей. Оно способствует появле­нию новых пристрастий. Это бла­годаря ему во Франции игра в рег­би приобрела всеобщую популяр­ность, а такие «нетелегеничные» виды спорта, как крокет или гольф, потеряли приверженцев. Когда-то, въезжая в дом, новосел интересовался: «Далеко ли тут керосиновая лавка?». Сегодня пер­вый вопрос: «Где здесь телевизионное ателье?».

Страничка пятая, несколько фантастическая [10]

С каким удовольствием мы написали бы статью о сатире на телевидении. О том. как смело она вторгается в жизнь, бичуя и обличая. Как нетерпима она к яв­лениям, недостойным нашей действительности. О том, что сатира на голу­бом экране не обязана быть голу­бой сатирой. О том, что телевиде­ние, к счастью, не разделяет стран­но наметившейся тенденции так называемого «сезонного юмора», приуроченного то к Новому году, то к Международному женскому дню, а следует лучшим традициям русских сатириков, писавших без оглядки на календарь. О том, как нравятся зрителю куклы-маски, для которых М. Розовский пишет специальные тексты и которые стали нашими постоянными «комментаторами»[11]. Мы хотели бы напи­сать о телевизионной агитгазете «Солонка», о ежевечерней страничке «Ложка дегтя», о дискуссионном театре-клубе «Розовые очки».

- Правильно! — сказал нам редактор. — Эти замечательные пе-редачи давно уже стали самыми популярными. Обязательно напишите о них.

Он-то ведь знал, что этот обзор появится 1 апреля,

Страничка седьмая

Дневник - не жалобная книга. Но следующая страничка нашего дневника - жалоба. И это обидно. Потому что речь пойдет еще об одном событии мартовского экрана - об открытии третьей московской программы.

До сих пор телевидение (хоть и робко) стучалось в школы. Теперь школа пришла в телевидение. С 29 марта началось заочное, а точнее, «очное», да, именно «очное» телевизионное обучение. Еще вчера перед многими вырисовывался вопрос: «Куда пойти учиться?». Телевидение сформулировало его иначе: «Куда не ходить учиться?». В самом деле, теперь, для того чтобы учиться, оказывается, мож­но сидеть дома. Еще вчера посто­янными спутниками телевизора были газета и чай с вареньем. Теперь их заменят тетради с кон­спектами. Не в каждом классе вы можете встретить учителя-академика, но что касается телеклассов, то здесь, действительно, соберутся самые лучшие учителя. И - бу­дем надеяться - самые лучшие ученики...[12]

К третьей программе у нас лишь одно замечание. Ее не видно. Она идет по восьмому каналу, а телеантенны, приспособленные к приему этого канала, имеются далеко не на каждой крыше. Так что большинству телезрителей увидеть восьмой канал нисколько не лег­че, чем каналы на Марсе.

«Советская культура», 1965, 1 апреля
БОЛЬШАЯ ИГРА

Викторина... Судьба этого слова сложилась трагически. При виде его почему-то сразу приходят на память задворки иллюстрированных журналов, нелепые состязания в доме отды­ха или безумец, невозмутимо решаю­щий кроссворд в тот момент, когда жена собирает чемодан, чтобы бежать с другим...

Однако телевидение испытывает ка­кую-то странную привязанность к викторинам. Только за последние полтора месяца Центральная студия по­казала целую пригоршню таких пере­дач: для любителей кино и для юных биологов, для увлекающихся химией, для ценителей, песен и даже для по­клонников криминальных загадок. Викторины настойчиво и усердно ок­купируют голубые экраны. Они вер­буют в ряды своих сторонников не только любителей-дилетантов, но и весьма почтенных академиков, у кото­рых нет времени заниматься пустяками.

Хлопоты электронной гадалки

Вторжение викторин в телепрограм­мы всего мира носит характер эпиде­мии.

«По следам Пифагора», «Древо поз­нания», «Гадай, гадай, гадальщик!», «Кладовая идей», «Лови удачу», «Друг ягуара» - настоящий парад викторин. На экранах ожесточенно сражаются люди, охваченные азартом: мужчины против женщин, блондины против брюнетов, физики против лириков.

Брижжит Бардо вступает в соревнование на приз красоты с Венерой Милосской. (Соревнование оканчивается вничью). Инспектор Вроцлавской бойни выигрывает в конкурсе на лучшее знание поэмы Мицкевича. Работник водопроводной станции (США) побеждает в литературном конкурсе председателя репертуарной комиссии. По четвергам, в часы трансляции телетурнира «Бросай или удваивай» /Италия/, закрывались церкви и рестораны, в эти дни театры не показывали спектаклей, а кинотеатры меняли график сеансов. Когда однажды ведущий игры «Человек XX века» (Франция) неосторожно задал вопрос телезрителям, 100 000 телефонных звонков блокировали телефонную сеть Пари­жа.

Телевизионная викторина становятся одной из азартнейших игр века, даже когда она и не представляет собой разновидности рулетки. К удивле­нию бизнесменов, ин­терес mиллионов зри­телей вызван вовсе не соблаз­нительным шансом уехать из студии на выигранном «кадиллаке», стать обладателем годового запаса зубной пасты или плиты шоколада, по весу равной победителю.

Так чем он вызван?

В мире вопросительных знаков

Говорят, что четырехлетний ребенок задает 437 вопросов в день.

Четыре телезрителя, собравшихся для нижеследующей дискуссии, пытались ответить всего ни один.

Первый телезритель. На мой взгляд, причину успеха надо искать в самих вопросах. Они окружают нас с детст­ва. Вначале нас волнует судьба Крас­ной Шапочки, позднее - исход фут­больного матча. Экран телевизора предлагает нам целые россыпи вопро­сительных знаков. Почему сахар слад­кий, а море соленое? Кто спит на одной ноге? Сколько весит кубометр дождя? Оно буквально бомбардирует нас вопросами. Заметьте, в кино и в театре мы только зрители, а здесь мы участники, и в этом все дело.

Второй телезритель. А мне кажется, что дело совсем не в этом. Вопросы, о которых вы говорите, легко обнаружить в любом журнале, но вот чего в журнале вы не увидите, так это отвечающих на вопросы. Не случайно самой большой популярностью пользуются передачи с участием зрителей. И если в «Огоньке» или, скажем, в «Литературном вторнике» выступают, как правило, люди известные, то в этих играх - рядовой телезритель. Им может оказаться даже ваш сосед по квартире.

Дата добавления: 2015-09-01