О.В.Соболевская

МУЗЫКАЛЬНОСТЬ —эффект частичного сход­ства литературного произведения с музыкой; возникает в результате того, что некоторые общие для литературы и музыки приемы и структурные принципы в опреде­ленных культурно-эстетических ситуациях воспринима­ются как музыкальные по преимуществу. Представле-

ние о М. в литературе становится возможным лишь в таких культурах или эстетических системах, которые рассматривают музыку как некий универсальный язык, принципы которого в той или иной мере разделяются литературой. Эффект М. всегда остается в значитель­ной степени иллюзорным, поскольку якобы «музыкаль­ные» приемы в литературе на самом деле либо имеют общеэстетическую природу, либо были заимствованы музыкой из области словесного творчества, а специфи­чески музыкальные средства выразительности, связан­ные с фиксированной звуковысотностью, литературе недоступны.

Вплоть до 18 в. представления о литературной М. не существовало: немногочисленные высказывания об общности литературы и музыки исходили из идеи уни­версальной гармонии, в равной мере проявляющей себя в литературе и музыке. Так, Данте называет по­этов, сочинителей канцон, «armonizantes verba» — «те, кто красиво, гармонично соединяют слова» («О народ­ной речи», II, 8; 1304-07); музыка отличается от поэзии лишь тем, что в ней «гармонизированы» не «слова», а «тоны», таким образом, оба искусства одинаково под­чинены Божественной гармонии. Из аналогичного представления о всеобщей гармонии, воплощающей себя и в слове, и в музыкальном звучании, исходит Джордж Паттенхэм, когда в трактате «Искусство англий­ской поэзии» (1589) определяет поэзию как «искусство говорить и писать гармонично», а стихи и рифмы — как «род музыкального высказывания, вследствие определен­ного согласия в звуках, услаждающих слух».

В конце 18 в., когда предромантизм вырабатывает представление о музыке как естественном, непосред­ственном языке человеческого чувства (Ж.Ж.Руссо, И.Г.Гердер, К.Ф.Мориц), а немецкие романтики усмат­ривают в музыке универсальный язык природы и ис­кусства, возникает идея М. как эстетического качества, фактически заменившего для романтиков категорию гармонии: литература и музыка теперь уже не сопод­чиняются на равных универсальной гармонии, но ли­тература подчиняется принципам М. Одним из первых о М. литературного произведения заговорил Ф.Шиллер, когда в статье «О наивной и сентиментальной поэзии» (1795-96) разделил поэзию ни «пластическую» и «му­зыкальную»: первая «подражает определенному пред­мету», вторая «вызывает определенное состояние души, не нуждаясь для этого в определенном предмете». Ро­мантики выдвигают тезис о М. как «естественном» свойстве литературы: «Разве не дозволено, разве не воз­можно мыслить тонами и музицировать словами и мыс­лями?» — вопрошает Л.Тик во вступительной «Сим­фонии» к комедии «Перевернутый мир» (1799). Идея М. как стихийной основы всякого художественного творчества позднее нашла применение в поэтике символизма («музыки прежде всего» требует от поэзии П.Верлен — «Поэтическое искусство», 1874) и сохранила объяснительную силу для самосознания многих литера­торов 20 в., которые в наблюдениях над собственным творчеством нередко варьировали известное призна­ние Шиллера (в письме к Гёте от 18 марта 1792) о том, что «поэтической идее» «предшествует определенное му­зыкальное состояние души»: «Настоящая экономия — в том, чтобы сначала написать мелодию; все мы сочиня­ем стихи на какой-то мотив» (Эзра Паунд, эссе «Я соби-' раю члены Осириса», 1911-12); «при писании... мысль

Дата добавления: 2015-08-20