Татьяна Цапля 8 страница

Дик Уиллет очень любил путешествовать и, приезжая в какой-то город, старался всегда останавливаться в разных отелях. Отели интересовали его, они были естественно включены в живую ткань города, и он старался увидеть их как можно больше. Собственно, отель, в котором живет гость, обязательно оставляет часть впечатлений о поездке, а их - впечатления - нужно разнообразить.
На сей раз он выбрал "Луару" - отель был дорогой, но он мог себе это позволить, а атмосфера здесь была довольно своеобразная. Роскошь сочеталась с почти домашним уютом - не всегда органично, но, во всяком случае, интересно.
Он уже знал, в каком колледже учится Клара Минлент, и прямо с утра отправился туда. Однако Клара была на занятиях, а правила в колледже были довольно строгие. Не желая подводить девушку, Дик ушел, пообещав вернуться к часу дня, к перерыву.
Оставшееся время можно было использовать, отыскав брата-близнеца. Исключить из расследования эту линию - с братом-близнецом - было голубой мечтой Дика Уиллета. Уж очень сложным и запутанным станет дело о шкатулке Моцарта, если и в самом деле будут основания заподозрить, что в мотель приезжал не сам Александр Джонсон, а его брат-близнец. Впрочем, после того, как выяснилось несовпадение дат, решил Дик, если еще выяснится и то, что это был брат-близнец, а не сам Джонсон, можно будет предположить, что эти два события - синее трюмо и пропажа шкатулки - никак не связаны между собой. Уже легче.
Он решительно направился в ближайшее полицейское управление. Французский язык Дик знал неплохо, но это ему не понадобилось, так как его французские коллеги говорили по-английски. Поняв, что ему нужно, они в два счета навели необходимые справки. Дик с удовольствием узнал, что школа-студия, в которой преподает американский подданный Стив Джонсон, находится чуть ли не за углом.
На всякий случай он спросил, нет ли в полиции чего-нибудь интересного на эту школу. Нет, ответили ему, там все тихо. И все же кое-какая интересная информация полицейским была известна и сильно огорчила Дика: оказывается, все в школе знали, что родной брат Джонсона собирается стать мэром Нью-Йорка; знали об этом и в полиции.
- Они близнецы, - рассказывал Дику полицейский, который говорил по-английски лучше всех. - Но Джонсон не проявляет никаких признаков огорчения по поводу того, что его брат достиг большего. Хотя разница в их положении довольно значительная.
- Он в последнее время выезжал из Франции?
- Не знаю. У нас нет никаких оснований следить за ним.
- А Александра Джонсона вы знаете?
- Нет. Никогда его не видел. Насколько мне известно, он ни разу не приезжал в Париж. Впрочем, мог приезжать раньше, до того, как стал известен.
Дик поблагодарил, выслушал указания, которые должны были привести его к школе-студии, поблагодарил еще раз и отправился в указанном ему направлении очень медленно. Ему надо было подумать.
Итак, здесь знают о высоком положении брата Стива Джонсона. Значит, ему следует соблюдать осторожность. Самое лучшее - это просто посмотреть на него издали; расспрашивать нельзя! Может быть, удастся побеседовать с ним наедине. Слава Богу, нет проблем с узнаванием: никого не спрашивая, он мог легко узнать Стива Джонсона в лицо, поскольку хорошо помнил, как выглядит его брат.
Перед школой он остановился и слегка разлохматил себе волосы. Критически оглядев свое отражение в стеклянной двери, он пришел к выводу, что в своей яркой, болотно-зеленой с желтым куртке вполне сойдет за художника, или по крайней мере за человека, близкого к искусству.
Внутри школы было совершенно пустынно - вероятно, шли занятия. Дик наугад пошел по коридору. Одна из дверей приоткрылась, оттуда вышел какой-то длинный, нечесаный молодой парень в испятнанном краской белом рабочем халате.
- Где Стив Джонсон? - коротко спросил Дик Уиллет, вспоминая ту особую простоту обращения, которая принята в студенческие годы.
- Тут, - так же кратко ответил парень, ткнув пальцев в ту самую дверь, из которой вышел, и поспешно убежал куда-то.
Дик заглянул в щелочку приоткрытой двери. Человек пятнадцать молча сидели и рисовали - очевидно, со стоявшего перед ними гипсового торса. Они совершенно ушли в работу и не обращали ни на что никакого внимания. Дик тихонько прикотрыл дверь и вошел внутрь, но и тут не удостоился ни от кого даже взгляда.
Он медленно пошел вдоль рисующих, решив, что если его спросят, что он тут делает, то он просто скажет, что разыскивает кого-то, и назовет первое попавшееся имя. Но, видимо, появление в аудиториях посторонних было тут самым обычным делом - никто Диком не интересовался.
Медленно, стараясь все же вести себя как можно тише и спокойнее, Дик прошел по всему залу. Ни один человек из тех, что рисовали на своих мольбертах, совершенно не был похож на Александра Джонсона - ни малейшего сходства. Закончив прогулку, Дик для очистки совести проделал ее еще раз. Ошибка исключалась.
Так же медленно он вышел в коридор и остановился. Если бы он спросил, где искать Стива Джонсона, и ему, например, ответили бы "В пятнадцатой аудитории", это было бы одно дело. Может быть, Джонсон ненадолго вышел или вообще не пришел в этот день в школу-студию. Но человек, который сказал ему, где Стив, на его глазах вышел из той самой комнаты. Мог ли он не заметить, что на самом деле Стива там нет, и сказать "Он тут" случайно? Нет, это крайне маловероятно.
Дик встревожился. Больше всего ему не нравилась в этой истории фамилия Джонсон - уж очень она была распространенная. Стивов среди американцев тоже совсем немало. Или кто-то умышленно занял место Стива Джонсона, или произошла какая-то ошибка, что вполне вероятно при таком распространенном имени, и это совсем другой Стив Джонсон. Но ведь и дома, в Нью-Йорке, официальные источники сообщили ему, что он преподает и работает над своими картинами именно в этой школе-студии, и местная полиция сказала то же самое.
Этого только не хватало, сердился Дик. Он так настроился на то, чтобы разобраться в Париже с этим братом-близнецом и наконец успокоиться, что это новое осложнение казалось ему удивительно неуместным. Особенно его раздражала невозможность действовать открыто. Но иного пути не было: Генри и леди Беата доверились ему, он как бы пообещал им оберегать Александра Джонсона от неприятностей. К тому же в нем заговорило и собственное гражданское чувство: Дик любил свой город и очень хотел, чтобы именно Джонсон стал мэром. И история с синим трюмо нисколько не поколебала в нем этого желания.
Единственное, что он мог теперь сделать, - это вернуться в Нью-Йорк и еще раз попросить Медведя навести справки о Стиве Джонсоне. Надо надеяться, что здесь не было никакой неприятной или кровавой истории с подменой близнецов и прочим - Дик отмахнулся от этой мысли. Но разобраться надо, черт возьми!
В пустом коридоре появился другой студент, и опять в измазанном краской халате. Внешне он совершенно не походил на того, к которому Дик обратился раньше, но в чем-то они все же были схожи: в их глазах было одинаковое, какое-то сумасшедше-задумчивое выражение. Студент не обратил на Дика никакого внимания и уже прошел было мимо, но Дик окликнул его:
- Простите, вы не скажете, где мне найти Стива Джонсона?
- Он здесь, - кратко ответил студент, показывая на дверь все той же комнаты, и опять собрался бежать дальше.
- Сейчас ведь идут занятия? - снова остановил его Дик.
- Да. Но вы можете войти, только ведите себя тише. Его место у самого окна, справа.
Дик заглянул в щель.
- Не вижу, - сказал он неуверенно.
Студент подошел сзади и тоже посмотрел.
- Да вот же он сидит. Вот там, видите, в оранжевой рубашке.
- Ах да, вы правы, спасибо.
Парень кивнул головой и умчался, даже не посмотрев, будет ли Дик заходить в аудиторию, и ничуть более не интересуясь происходящим. Дик же быстро вышел на улицу.
Когда они заглядывали в дверь, человек в оранжевой рубашке, сидевший у окна, отвернулся, но это было неважно: во время своей прогулки по аудитории Дик прекрасно разглядел его лицо, и точно знал, что это не Стив Джонсон. Да и волосы у него были совсем другие: Александр Джонсон был темный шатен, а этот человек - почти блондин.
Придется подумать об этом позже, решил Дик. Сейчас, наконец, наступило время встретиться с Кларой Минлент.
Девушка уже знала, что во время перерыва к ней придут побеседовать, и ждала его в специальной комнате колледжа, отведенной для встреч с гостями. Дик с удовольствием ощутил пожатие ее руки - крепкое, изначально дружеское. Она внимательно рассматривала его, но в этом не было ничего невежливого или назойливого.
- Смотрите не забудьте сказать, откуда вы, - попросила она, пожимая Дику руку.
- Откровенно говоря, я из полиции, - сказал Дик Уиллет. - Мы все еще разыскиваем вашу шкатулку Моцарта.
- Вашу шкатулку Моцарта - это замечательно, - с некоторой иронией ответила Клара.
- Шкатулку, которая некогда якобы принадлежала великому Моцарту, а теперь принадлежит вам по завещанию вашего деда, если вам угодно, - поправился Дик Уиллет и подумал, что эта молодая особа - не без ехидства. И чувство слова у нее явно развито - это хорошо.
- И как подвигаются поиски? - спросила Клара.
- По-разному. Занимаюсь ими я сам. Меня зовут Ричард Уиллет. Просто Дик.
Клара кивнула и села на одно из кресел, стоявших вдоль стены. Дик сел с нею рядом, думая, какой бы ей задать вопрос.
- Со мной уже беседовала полиция, - так и не дождавшись вопроса, сказала Клара; Дику показалось, что она немного встревожилась. - Я рассказала все, что знала. Скажу вам сразу же и совершенно откровенно, мистер Уиллет: я не верю, что вам удастся найти шкатулку.
- Просто Дик, - поправил Дик. - Почему?
Клара пожала плечами; плечи у нее были красивые.
- Просто потому, что, как мне кажется, в таких случаях украденную вещь либо находят сразу, либо не находят вовсе.
- Отчасти вы правы. Но я все-таки попробую шкатулку разыскать. Мне кажется, что она не покидала пределов Америки.
- Почему вы так думаете? - быстро спросила Клара.
- У меня есть для этого основания, - уклонился от прямого ответа Дик. - Вы разрешите мне задать вам несколько вопросов?
Клара помедлила.
- Пожалуйста.
- Скажите, - начал Дик, - найденный около двери белый мужской шарф принадлежал вам?
- Мне? С чего это вы взяли?
- Ваша мать сказала, что видела его среди ваших покупок в вашей комнате.
- Мама? - удивилась Клара. - Видела в моей комнате?
- Она не уверена, - признался Дик. - Но ей кажется, что однажды, когда она зашла к вам посмотреть покупки, среди этих покупок был белый шелковый шарф, он лежал еще в упаковке.
- Мистер Уиллет... Дик! - сказала Клара. - Если я хожу по магазинам, я покупаю сразу много. Среди моих покупок может быть все, что угодно. Но мужских вещей я не имею обыкновения носить. Это не мой стиль. Кроме того, белый - очень распространенный цвет. Это могла быть какая-нибудь блузка или что-то из белья, а маме показалось... - Она замолчала.
Дик внимательно слушал. В конце концов, с молодыми девушками бывает всякое - он знал по опыту, как мало можно полагаться на их слова. Может быть, Клара купила подарок какому-то мужчине и совсем не хочет, чтобы об этом узнала ее мать. В таком случае ее волнение не значит ничего. И скорее всего, так оно и есть: если бы Клара имела какое-то отношение к похищению шкатулки, то беспокоиться ей было бы нечего: грабители с таким же успехом могли оставить и ее шарф, и любой другой, это не доказательство и даже не улика.
- Ну хорошо, - сказал он вслух. - До того, как шкатулку похитили, вы были в Вашингтоне? Могу я спросить, с кем?
- До того, как шкатулку похитили, я была в Вашингтоне. Я была там не одна. Сообщать вам, с кем я была, я не собираюсь - вам придется либо поверить мне, либо нет.
Дик улыбнулся. Ну слава Богу!
- Ваш отец, - сказал он доверительно, - рассказал мне о том, что они с леди Минлент хотели бы, чтобы вы вышли замуж за какого-то их знакомого. Я сразу подумал, что у вас, наверное, должна быть иная точка зрения на это дело.
Клара нахмурилась было, но потом рассмеялась.
- Папа и мама смотрят со своей позиции, - сказала она мягко. Было видно, что она не хочет обижать родителей. - Они стараются вовсе не для себя. Они всегда делали для меня все, что считали нужным, старались строить мою жизнь так, как, по их мнению, ее следовало строить, - голос у нее чуть напрягся, и Дик снова внимательно посмотрел на нее. Клара сидела чуть отвернувшись, смотрела в сторону. Должно быть, нелегкое это дело - расти в такой вот семье, где главным считается соблюдение приличий, где все помешаны на своем происхождении и желании вечно пускать пыть в глаза.
- Скажите, - спросил он, - а вы знали, что ваш отец подумывал о том, чтобы продать шкатулку Моцарта?
Клара кивнула.
- Знала. По правде говоря, денег у нас совсем не осталось. Если бы мама и папа услышали, как я говорю вам это, с ними бы истерика случилась и они никогда не простили бы мне. Но я думаю, что вы не проговоритесь.
- Ни в коем случае.
- Папа считал, что мне обязательно следует жить в достатке. Он не виноват - его самого так воспитали. Если я говорила, что смогу сама работать и зарабатывать, он отвечал, что это даже не смешно. О том, чтобы жить скромнее и хотя бы отпустить прислугу, он и слышать не хотел.
- А вас это мало занимает?
Клара пожала плечами.
- Занимает. Но больше потому, что шкатулка это дедушкина. Я... очень его любила.
Дик немного помолчал, стараясь дать ей понять, как он ценит это признание. Эта девушка явно не имела привычки говорить о своих чувствах - она сделала ему честь.
- Мне действительно очень жаль, - сказал он серьезно. - Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы разыскать ее.
Клара хотела что-то сказать, но передумала.
- Мисс Минлент, - сказал Дик. - Вы не хотите, чтобы ваша шкатулка была найдена?
- Я просто не верю в то, что ее можно найти, - ответила Клара. - Я не люблю пробуждать в себе лишние надежды - это иногда потом плохо аукается.
- Вы знали о том, что в шкатулке были перстень и письмо Моцарта?
- Конечно, знала, - удивленно ответила Клара. - Само собой разумеется.
- А вы знаете, что их уже продали на аукционе в Вене?
Клара застыла, зрачки у нее чуть расширились, белая от природы кожа побелела еще больше.
- Нет.
- Письмо и перстень проданы с аукциона, - сказал Дик, наблюдая за ней. - Об этом писали венские газеты.
- И что же?
Дик пожал плечами.
- Ничего. Мне просто показалось странным, что речь идет только о поисках шкатулки, а вы даже не вспоминаете о перстне и письме.
- Я просто имела в виду сразу же и шкатулку, и ее содержимое, - быстро ответила Клара.
Дик встал, прошелся по комнате.
- Скажите, - неожиданно спросил он, - а нет ли кого-нибудь... например, ваша мама... я имею в виду даму старшего возраста, с которой вы могли бы поговорить откровенно и посоветоваться о своих личных делах?
- Нет.
Дик огорчился. Все-таки она еще совсем молодая, хотя выглядит старше своих лет и явно не трусит.
- Тогда, может быть, у вас есть какая-нибудь хорошая подруга... близкая вам по возрасту, с которой вы могли бы посоветоваться в трудную минуту?
- Есть, - сказала Клара, и по тону ее сразу чувствовалось, как она любит эту подругу.
- Она француженка?
- Наполовину. Наполовину француженка, наполовину американка.
- Она здесь?
- Да, она тоже здесь учится. И она тоже из обедневшего аристократического рода, поэтому хорошо понимает все мои проблемы. Ей пришлось бы с занудами-родителями еще хуже, но у нее счастливый дар видеть вокруг себя только хорошее. Она и меня своим оптимизмом заразила, во всем меня поддерживает. Недавно дала мне просто замечательный совет - я думаю, я всю жизнь буду ей за него благодарна! - неудержимо рассказывала Клара. Дик удивился: сначала она не показалась ему многословной.
- Хорошо, - сказал он, подавив желание спросить, что же это был за совет. Она все равно не скажет. - Я рад за вас! Мне показалось, что ваша мать...
- Маме приходится нелегко, - перебила Клара. - Ей не до меня. Быть бедным гораздо труднее, чем стараться выглядеть богатым.
- Как вы сказали? - удивился Дик Уиллет. - "Быть бедным гораздо труднее, чем стараться выглядеть богатым"? Вы знаете, это замечательно сказано, - у этой девушки есть чувство слова, снова отметил он про себя, и спросил. - Что вы изучаете в колледже?
- Современную французскую литературу.
Так и есть.
- Читаете по-французски?
- Да. И читаю, и говорю.
- Вы сами хотели учиться именно в этом колледже?
Клара печально покачала головой.
- Папа и мама выбирали подешевле. А поскольку упоминать о том, что я учусь в недорогом колледже, было нельзя, они и услали меня подальше.
- Но ведь, как я понял, вы занимаетесь именно тем, что вам по душе?
- Не совсем, - медленно ответила Клара. - Но у меня еще все впереди.
Дик, улыбаясь, смотрел на нее. Воплощение прекрасной самоуверенной юности! У нее еще все впереди... Могла ли она сама украсть свою собственную шкатулку? Но тогда почему ее так поразило известие о том, что содержимое шкатулки уже продано с аукциона? Оно просто потрясло ее, это было видно, несмотря на все ее самообладание. Самообладание, кстати, завидное; впрочем, ее же с детства учили этому, вспомнил Дик.
Нет, решил он. Скорее, дело в том, что она что-то знает. Или что-то подозревает. Что-то здесь нечисто. Но если Клара замешана в этом деле, то в чем состоит его, Дика, миссия? Для кого он должен разыскать шкатулку? Для Медведя?
Клара тоже молча размышляла. У него создалось впечатление, что она не нарушает молчания вовсе не из вежливости, а потому, что и ей есть, о чем подумать.
- Вы знаете Александра Джонсона? - внезапно спросил Дик.
- Джонсона? - тревожно переспросила Клара. - Который баллотируется в мэры? Нет. А что?
- Я просто спросил.
- Просто спросили? - на сей раз Клара проявила столь явные признаки беспокойства, что сомнений в этом уже просто быть не могло. - Что значит просто спросили? Он что - имеет какое-то отношение к моей шкатулке?
- Отчего вы так разволновались?
- Просто странно. Вы приходите насчет шкатулки Моцарта, а потом вдруг спрашиваете о Джонсоне. Причем здесь Джонсон?
- Я просто знаю, что вы принадлежите к самым высшим кругам общества, и думал, может быть, вы его знаете. Очень хороший человек, и я надеюсь, что именно он и станет мэром.
- Я тоже, - сказала Клара.
- Спасибо за все, - сказал Дик и встал. - Вас проводить?
- Нет, спасибо, - отвечала Клара, не трогаясь с места.
Дик попрощался и быстро вышел. Ему казалось, что надо уйти именно на этой ноте. Вопрос о Джонсоне сильно напугал ее - ошибиться он не мог. Она встревожилась трижды: первый раз в самом начале, когда он только сказал, что занимается розысками шкатулки Моцарта, второй раз - когда узнала о том, что письмо и перстень уже проданы в Вене, и третий - когда услышала вопрос о Джонсоне. Все эти три тревоги, если можно так выразиться, шли по нарастающей - каждая последующая сильнее предыдущей. В последний раз она встревожилась сильнее всего, прямо-таки испугалась.
Клара Минлент, решил Дик, имеет отношение к исчезновению шкатулки Моцарта. При этом она скорее всего не знает, где шкатулка сейчас находится, но либо знает имена похитителей, либо догадывается о них, либо просто помогла им, стала их сообщницей.
Был ли у нее мотив? Трудно сказать. Родители не давали ей распорядиться шкатулкой так, как она считала нужным, но лицо Клары, необычайно похожее на лицо лорда Минлента, ее вид, речь, манера поведения - все говорило о том, что она может постоять за свои права. Что могло толкнуть ее на столь экстравагантный поступок?
Почему она испугалась первый раз, когда он представился? Потому что замешана в этом деле, это объяснить проще всего. Почему она испугалась во второй раз, когда он сообщил, что перстень и шкатулка проданы в Вене? Может быть, потому, что дала их кому-то на сохранение, а тот человек подвел ее и продал вещи? Нет, вряд ли: ведь Клара так или иначе узнала бы об этом, а поскольку вещи принадлежали ей, могла бы наделать тому человеку кучу неприятностей. Она могла бы просто сказать, что ничего ему не давала, что он украл ее собственность - и это звучало бы правдоподобно. Тогда почему она так среагировала? Уж не тот ли мужчина, которому она купила белый шарф, если это был ее шарф, замешан в этом? И, наконец, почему она испугалась в третий раз, когда он спросил о Джонсоне? Да потому, что Джонсон тоже как-то связан со все этой катавасией, а она никак не ожидала, что до него доберутся.
Дику ужасно хотелось побеседовать с подругой Клары, но спрашивать ее имя он нарочно не стал: если подруга ни при чем, говорить с ней не имеет смысла; если же она тоже замешана в этом деле, Клара все равно ее не назовет. Узнать-то о ней нетрудно: достаточно расспросить студентов колледжа. Но вот стоит ли это сейчас делать?
Он вспомнил, как Клара расказывала о своей подруге. Нет, было совершенно непохоже, что та имеет на нее влияние - вообще вряд ли кто-то имел на Клару влияние. Она прямо сказала, что подруга "заразила ее своим оптимизмом и счастливым даром", а люди, находящиеся под сильным влиянием какого-то другого человека, никогда не признают этого открыто. По ее словам скорее выходило, что это дружба-равноправие - такая редко встречается между женщинами, но бывает очень крепкой, и на Клару это очень похоже.
Вероятнее всего, он прав. Тогда выходит, что, если Клара замешана в исчезновении шкатулки, то ее подруга, конечно, в курсе дела. Но она ничего не скажет.
Но хуже всего то, что в это дело, похоже, замешан и Джонсон.
Дик просто не видел иного варианта - что еще тут можно предположить? Эта девушка - а в том, что она что-то знает, как-то участвовала в похищении, он теперь не сомневается - страшно испугалась, когда он упомянул имя Джонсона. Он просто спросил, знает ли она его, - и она тут же впала в панику. И ведь этот самый брат-близнец, дело с которым так и не прояснилось, тоже находится в Париже! Что за чертовщина такая!
Могла ли Клара первого октября, когда было выкрашено трюмо, находиться в мотеле "Скорлупка"? Теоретически могла: она в это время была якобы в Вашингтоне неизвестно с кем, скорее всего - с каким-то мужчиной. Наверное, и шарф предназначалася ему. Но шкатулка-то в это время еще лежала на своем месте в доме Минлентов! И для чего Кларе было бросать на пороге дома карту и шарф? Чтобы навести на след?
Здесь была какая-то нестыковка, даты упорно опровергали все предположения и рассуждения Дика, и он решил отправиться в оперу и выкинуть пока все из головы, чтобы попытаться обдумать ситуацию утром с самого начала.
Ему повезло: он приехал в Париж всего на несколько дней, но в опере как раз давали "Волшебную флейту". Теперь Дик знал о Моцарте гораздо больше - и музыка воспринималась совершенно иначе. Это сильнейшим образом поразило его, он не ожидал такого эффекта. Надо будет все еще раз переслушать, подумал он. Человек, который написал эту музыку, просто не мог беспокоиться о шкатулках и перстнях; пусть ему приходилось думать о хлебе насущном, но на излишества в его душе, должно быть, просто не оставалось места.
В отель Дик вернулся как на крыльях - история с исчезновением шкатулки и связанные с ней таинственные факты, которые никак не желали соединиться и составить общую картинку, казались ему совершенно неважными. В отеле его ждал факс из полицейского отделения - в нем перечислялись телефонные звонки, поступившие на имя Дика в его отсутствие. Он сам просил об этом.
Лидером в этом списке оказался хозяин мотеля "Скорлупка" Генри Стиннен. Он звонил Дику одиннадцать раз. Внизу была краткая приписка Медведя - он просил сыщика как можно скорее вернуться в Нью-Йорк.

Нельзя сказать, что Алекс очень рассчитывал на то, что поиски в Париже будут удачными. Скорее он предпринял попытку найти Шилу в великой столице потому, что его снедало жгучее нетерпение и жажда деятельности; звонок официанта Джона и информация о том, что Шила собиралась в Париж, были такими неожиданными, что хотелось надеяться на помощь свыше.
Но, видимо, он оказался настолько туп, что у Бога, если он и помогал ему поначалу, лопнуло терпение. Сколько можно выручать такого бестолкового дурачка? Глупая голова не дает ногам покою, вспомнил Алекс одну из своих любимых поговорок, и поразился: сколько раз он повторял ее прежде - и ни разу не вспомнил с тех самых пор, как она действительно ему понадобилась! Как критиковать кого-то из знакомых - так у того дурная голова; а как сам мечешься по всему свету в поисках неизвестно кого и на неизвестно каких основаниях - так не до критики.
Нью-Йорк встретил его дурной погодой, сильным холодом и дождем, что нисколько не обескуражило Алекса: он был просто счастлив вернуться домой. Они с Шилой будут жить только в Нью-Йорке, решил он. Она много путешествовала, часто об этом рассказывала и на жительницу Нью-Йорка как-то не походила; было такое ощущение, что она живет везде или нигде, не имея родины. Но он обязательно заразит ее своей страстью к этому городу! Он поделится с ней этим прекрасным ощущением, когда какое-то место на земле кажется тем прекраснее, чем дольше здесь живешь, и тем желаннее, чем чаще его покидаешь. Шила очень походила на космополитку, но Алекс чувствовал, что это вынужденное: космополиткой ей быть не нравилось. Просто какие-то жизненные обстоятельства не позволяли ей полюбить свой город. До чего же он был невнимателен к ней, просто даже вспомнить странно; видно, мы частенько оказываем себе и другим дурную услугу, стараясь быть тактичными и не лезть с вопросами. Где-то существует тонкая грань, которая отделяет бестактность и назойливость от невнимательности; боясь спросить, иной раз рискуешь выглядеть или просто быть равнодушным.
Первым делом он просмотрел почту. От Шилы - ничего. Он вскрыл все конверты, о принадлежности которых не мог догадаться сразу, и банковские извещения. Ничего такого, что напоминало бы о Шиле.
Алекс наспех сбросил ботинки и кинулся к автоответчику. Звонков было немного - круг его знакомых ограничивался в основном сослуживцами, а они все знали, что его нет в городе. Звонок от Роджерса: "Ау! Ты вернулся? Позвони мне сразу же!" Потом еще несколько звонков, один - от делового партнера, очень неприятный. Алекс, прослушав запись, поморщился: чуть ли не первый раз в жизни он дал обещание, да еще связанное с работой, и не выполнил его! Партнер, знающий его обязательность и аккуратность, встревожился и звонил не с претензиями, а скорее для того, чтобы убедиться, что с Алексом ничего не случилось.
Алекс быстро вскочил и, не выключая записи, кинулся к письменному столу, чтобы отыскать нужные документы - выполнить обещание следовало немедленно, прямо сейчас. Открыв ящик стола, он застыл на месте: автоотчетчик продолжал дальше:
- Любезный господин Кинтер!
"Любезный"! Именно так он почему-то обратился к Шиле в своем дурацком письме - "любезная Шила"! И тот самый голос, который звонил ему тогда!
- Пожалуйста, не волнуйтесь. Все будет хорошо. Однако где-то вам очень признательны за то, что вы тревожитесь!
Щелчок - и отбой.
Алекс снова забыл о документах и метнулся обратно к автоответчику, который уже цитировал следующую запись. Дрожащими руками он отмотал пленку назад и снова включил воспроизведение:
- Любезный господин Кинтер! - снова заговорил голос. - Пожалуйста, не волнуйтесь! Все будет хорошо. Однако где-то вам очень признательны за то, что вы тревожитесь!
Он отматывал пленку назад снова и снова и прослушивал запись. Потом ему пришло в голову, что, может быть, незнакомка звонила еще раз, и он, сгорая от нетерпения, прослушал всю пленку до конца. Нет, остальные были звонки от знакомых. Он снова нашел нужное место.
- Любезный господин Кинтер!
Алекс прислушался, остановил пленку, прокрутил ее назад, снова включил.
- Любезный господин Кинтер!
Он готов был поклясться, что на заднем плане играет музыка. Причем музыка какая-то необычная, чем-то характерная, но он никак не мог понять, чем именно. Что-то она ему упорно напоминала. Пришлось прослушать пленку еще по крайней мере двадцать раз, прежде чем Алекс сообразил, что это не просто музыка, а бой часов. Точно! Бьют какие-то большие часы! И играют какую-то мелодию. Слышен и еще какой-то глухой шум - наверное, незнакомка звонила с улицы, из автомата, у которого была неплотно прикрыта дверца.
Он вытащил пленку из автоответчика и побежал к телефону. От волнения домашний номер Роджерса вылетел у него из головы. Двадцать семь или семьдесят два? Наконец Алексу удалось вспомнить номер телефона, по которому он звонил чуть ли не каждый день в течение последних десяти лет своей жизни. Хоть бы жена Роджерса была дома!
Трубку снял сам Роджерс.
- Привет, старина! - обрадовался он, услышав голос Алекса. - Мы без тебя зашиваемся, просто зашиваемся! Как ты съездил?
- Очень хорошо, - машинально ответил Алекс. - Твоя жена дома?
- Моя жена? - несколько удивился Роджерс. - Впрочем, в последнее время ты на себя не похож, и я уже ничему не удивляюсь. Сейчас я тебе позову свою жену.
Через несколько секунд Алекс с облегчением услышал в трубке голос Коры Асторс. Он познакомился с ней, когда они с Роджерсом уже были женаты; крепкая дружба их не связывала, но взаимная симпатия присутствовала несомненно. Кора была музыкантшей, и горячая любовь Алекса к музыке нравилась ей; Алексу же нравились мягкость и такт молодой женщины.
Кора была англичанкой, со своим будущим мужем она познакомилась, приехав в Америку на гастроли в составе женского скрипичного оркестра. Решение оставить родину и перебраться в Нью-Йорк далось ей нелегко, но в конце концов было принято. Родив Роджерсу двоих сыновей, она распрощалась с музыкальной карьерой, но постоянно посещала концерты и читала книги о музыке и ее служителях. Когда они с Шилой поженятся, решил Алекс, услышав голос Коры, он непременно познакомит обеих женщин, им будет приятно и интересно побеседовать друг с другом!
- Почему бы тебе не зайти к нам? - говорила Кора. - Роджерс сказал, что ты собираешься жениться! По правде сказать, это меня здорово удивило, но я ужасно рада: это то, что тебе нужно. Может быть, вы зайдете вдвоем?
- Может быть, - согласился Алекс, - но попозже. А сейчас мне очень нужна твоя помощь. Я заеду к вам сейчас, можно?
- Ну конечно. Приезжай, как раз успеешь к ужину.
- Спасибо, мне не до ужина. Я привезу тебе одну пленку... запись с автоответчика. Мне надо, чтобы ты сказала мне, что за музыка там играет.
Кора рассмеялась.
- Тебе что, звонят и оставляют на автоответчике музыкальные послания?
- Я все объясню, - пообещал Алекс. - Можно мне приехать?
- Приезжай, конечно.
Алекс примчался к дому своего друга уже через полчаса, хотя это было не так уж и близко.
- Снова играешь в детектива? - встретил его Роджерс.
Алекс только кивнул. В холл вышла Кора и, изменив на сей раз своей обычной английской сдержанности, расцеловалась с Алексом. Потом отстранилась и внимательно оглядела его.
- Н-да, - заключила она. - Тут медлить нечего. Давай свою пленку.
- Тут в основном говорит голос, - пояснял Алекс, вставляя пленку в автоответчик Роджерсов. - Музыка играет на заднем плане. Мне кажется, это бьют какие-то часы, но я не уверен. Определить тебе, наверное, будет сложно, потому что голос говорит гораздо громче, чем играет музыка. Но если ты определишь, что это за мелодия, мы постараемся узнать по справочникам, какие часы так могут бить. Если надо, я прокручу тебе запись хоть сто раз, - и он нажал на кнопку.
- Любезный господин Кинтер! Пожалуйста, не волнуйтесь! Все будет хорошо. Однако где-то вам очень признательны за то, что вы тревожитесь!
Прослушав запись, Кора протянула руку и выключила автоответчик.
- Что? - тревожно спросил Алекс. - Мотать назад? Прокрутим столько, сколько надо! Я же сказал, хоть сто раз!
- Какие сто раз? - спросила Кора. - Ты что, серьезно меня спрашиваешь, что это за музыка и что это за часы?
- Мне это крайне важно.
- О господи! Алекс! Ты что, с ума сошел? Часов на свете и в самом деле немало, но так... так может бить только Биг Бен!
- Биг Бен? - изумился Алекс. - А ты уверена?
Кора даже не стала отвечать. Наступила пауза. Наконец Алекс вытащил пленку из автоответчика и решительно поднялся.
- Ты куда? - спросил Роджерс. - В Лондон?
Алекс снова сел. Он уже не знал, что и думать, и только беспомощно уставился на друзей. Кора взяла инициативу в свои руки и начала с того, что принесла для всех троих хорошую выпивку. Когда Алекс залпом проглотил свое бренди, словно заправский алкоголик, она одобрительно кивнула и принесла еще.
- Послушай, - слабо сказал Алекс, умоляюще глядя на Роджерса. - А не устроить ли нам одно из наших отделений в Великобритании?
- Обязательно надо устроить, - согласилась Кора.
Роджерс вздохнул.
- Тебе известно о наших проблемах с ирландскими компаниями, - сказал он. - Можешь поехать туда, если берешься их решить. Решив их, бери два дня отпуска и, если хочешь, проведи их в Лондоне. Но оплачивать счета на сей раз будешь сам.
- Нет проблем. Спасибо тебе, - сказал Алекс.
- Нашей фирме повезло с тобой с самого начала, - заметил вскользь Роджерс. - И у меня просто душа поет при мысли о том, как ты станешь работать, когда наконец отыщешь ее и вы поженитесь! Неужели еще лучше, чем раньше?
Кора подняла глаза на мужа.
- Ты ведь знаешь историю нашего знакомства? - спросила она. Алекс кивнул. - Так вот, я не знала, стоит ли перебираться в Америку, но... в тот день, когда Роджерс мне это предложил, вечером был концерт, и дирижер сказал мне, что я еще никогда так хорошо не играла. Тогда-то я и поняла, что надо принять предложение Роджерса.
- На период острой влюбленности сотрудников надо отправлять в бессрочный отпуск, - сказал Роджерс.
- Это ты обо мне? - удивился Алекс. - А с чего это ты решил, что я влюблен?
Кора рассмеялась. Роджерс поднял глаза к небу.
- Будем считать, что ты просто решил проехаться, причем уже в третий раз за последние три недели.
И он с улыбкой проводил своего друга к выходу. Выйдя на улицу, Алекс еще долго стоял, вдыхая холодный осенний воздух и удивленно прислушиваясь к тому сладостному брожению, которое все это время, с тех пор, как он начал разыскивать Шилу, росло и крепло у него в груди. Что же теперь будет? Что ж, он так и будет метаться по всему свету, разыскивая ее? Эта перспектива почему-то не обескураживала. Он чувствовал, что лицо у него горит, и ему вдруг пришло в голову, что это, возможно, следует приписать не выпитому коньяку, а каким-то совсем другим причинам.

Дата добавления: 2015-08-20