Татьяна Цапля 6 страница

Отказ сыщика расстроил Алекса так, что он сам себе удивлялся. В конце концов, твердил он себе, этот Уиллет - занятой человек, который никак не мог предположить, что я, как снег на голову, свалюсь на него со своими проблемами. И наверняка он и в самом деле занят серьезными делами. Впрочем, повторять все это себе не имело смыла, Алекс вовсе не обиделся, он был не так глуп, но расстроился здорово.
Что теперь делать, он понятия не имел. Внезапно наступившая апатия впервые в жизни едва не помешала ему выполнить возложенное на него поручение. С трудом взяв себя в руки, он сосредоточился на работе. Закончив, как обычно, с большим блеском все дела, он вернулся в Нью-Йорк, не задержавшись в Вене ни одного лишнего часа. Если бы Шила была с ним или если бы он хотя бы знал, что она спокойно ждет его в Нью-Йорке, он обязательно посетил бы прекрасные венские театры, послушал бы, как сами венцы исполняют произведения Моцарта или Штрауса, сходил бы в филармонию. Но сейчас у него не было никакого желания делать это. Нетерпение его было так велико, что он даже не стал дожидаться прямого рейса - в пути ждать будет легче, какой бы долгой ни оказалась дорога.
Он принял окончательное решение, когда самолет уже сел в Нью-Йорке. Ожидая в очереди на паспортном контроле, он опять вспоминал свою поездку с Шилой и тот мотель с пестрыми уточками. Надо съездить туда еще раз, решил Алекс. Что он хотел там найти, он не смог бы объяснить, но после отказа детектива какая-нибудь деятельность была ему совершенно необходима.
Хорошенько поразмыслив, он вспомнил, что мотель, раскрашенный в семь цветов радуги, был вторым на их пути. Правильно, в первый раз они остановились в каком-то другом мотеле, он еще опасался, что Шиле там не понравится, но она была явно довольна. А на другой день они ехали долго-долго, потому что Шила ни за что не хотела остановиться ни у одного из тех мотелей, которые они проезжали. Нет, он все-таки не ошибся, и хорошо, что он до этого додумался, - она непременно хотела остановиться именно в том мотеле с уточками, раскрашенном в семь цветов радуги.
Трудность заключалась в том, что Алекс решительно не помнил, каков этот мотель с виду. И не было ни единого шанса вспомнить это, потому что приехали они уже в потемках. Правда, у отеля своеобразная форма - там было семь ниш, вспомнил Алекс, и каждая раскрашена в один из цветов радуги. Скорее всего, эта архитектура сказалась и на внешнем виде здания снаружи, так что он постарается узнать его.
Даже не отдохнув с дороги, он поехал на работу и подробно рассказал обо всем Роджерсу, который остался очень доволен результатами его поездки.
- Ну, что ты будешь теперь делать? - спросил он. - Ты дозвонился этому Уиллету?
- Да. Но он не взялся за мое дело, сказал, он очень занят.
Роджерс огорченно прищелкнул языком.
- Найти тебе кого-то другого? - спросил он.
- Не знаю, - в задумчивости ответил Алекс. - Может быть. Пока я хочу кое-что проверить сам. Отпустишь меня?
- Опять на неделю?
- Что ты? На какую неделю? Сегодня на весь вечер.
- Нет, - подумав, заявил Роджерс. - Точнее, отпущу, но обязую выспаться. У тебя такой вид, что если ты начнешь бегать и заниматься кустарным сыском, то непременно свалишься. Поспи и подумай.
- Это замечательная мысль, - признал Алекс. - Посплю и подумаю. - Отправляться в поездку, не выспавшись и не решив предварительно для себя, как повести дело, было глупо, особенно если учесть, сколько часов придется просидеть за рулем.
- Завтра можешь не приходить, - разрешил Роджерс. - А уж в понедельник надо начинать работать. С понедельника ты будешь получать больше - ты уже числишься начальником отдела по связям с Европой. Планы привез?
Алекс протянул ему папку.
- Здесь все обрисовано вкратце так, как я это вижу. И за прибавку спасибо - мне она пригодится. Детали обсудим позже.
- Всего трое сотрудников? - удивился Роджерс, наскоро просматривая материалы. - Справишься ли?
- Зато мне с самого начала нужно как минимум четыре компьютера и хороший программист, а они, как говорится, не валяются, и труд их вовсе не дешев. Но ты же и не предполагал, что мы будем создавать отдел вовсе без расходов.
- Нет, конечно, но мои расчеты почти не изменятся - это покроется за счет фонда заработной платы, который я предполагал гораздо выше.
Алекс решительно стукнул ладонью по столу.
- Если этих троих подобрать с умом, то мы вполне справимся, - заявил он. - У меня все рассчитано.
- Хорошо, как знаешь, - сказал Роджерс. - И прошу тебя, будь осторожней. Я не задаю тебе никаких вопросов, но...
Алекс обошел стол и чуть ли не в первый раз в жизни положил руку на плечо своего друга.
- Спасибо тебе, - сказал он. - Я всегда осторожен.
На другой день утром, отдохнувший и выспавшийся, он уже ехал по шоссе в Норфолк. После первых четырех часов дороги он пожалел о своем опрометчивом решении: надо было поехать поездом до ближайшего населенного пункта, взять напрокат машину и ехать оттуда, а так целый день пропадает зря.
Он попытался найти тот мотель, в котором они останавливались с Шилой в первую ночь поездки, но не смог: все они были одинаковы. Утром следующего дня он снова выехал очень рано, чтобы успеть поискать мотель, который ему был нужен, засветло. Остановившись на бензоколонке, он спросил, нет ли карты здешних мест. Может быть, удастся найти мотель по названию.
На карте мотели были обозначены специальными значками и цифрами, а на оборотной стороне мелкими буквами были напечатаны их названия. Алекс нашел примерно тот участок шоссе, где должен был бы находиться интересовавший его мотель, и стал медленно читать названия.
Ну конечно! "Пестрая утка"! Как это он раньше не догадался посмотреть карту! Теперь он вспомнил, как Шила воскликнула: "Пестрая утка"! Это название мне нравится!" И недаром там по камину шли глиняные уточки - он отлично их помнил! А он-то почему-то решил, что отель обязательно должен называться "Радуга" или как-то в этом роде, чтобы его своеобразное оформление отражалось в названии. Вероятно, владелец счел, что слова "пестрая" в составе названия достаточно, а чтобы окончательно привязать к названию интерьер, поставил на камин эту важную утку с утятами, которая так понравилась им с Шилой.
Воспрянув духом, Алекс сел в машину и отправился в путь, ощущая большое облегчение от того, что не надо глазеть по сторонам и тыкаться во все мотели слепым котенком. Он ехал в определенное место, обозначенное на лежавшей рядом с ним карте, и одно это ускоряло путь и придавало уверенности.
В мотель Алекс прибыл довольно поздно, но это теперь не имело значения. Слава Богу, что я догадался посмотреть карту, подумал он: ни за что не узнал бы здания снаружи.
Внутри мотель был точно такой же, каким Алекс его запомнил. Он спросил, свободна ли желтая комната, и человек за стойкой, ничуть не удивившись, выдал ему ключ.
Поднявшись наверх, Алекс не без трепета вошел в ту самую комнату, где они с Шилой останавливались два месяца назад. Здесь решительно ничего не изменилось. Он поставил небольшую дорожную сумку, которую взял с собой, на пол и сел на желтое покрывало на кровати.
Ну, и что же дальше?
Прежде всего, решил Алекс, надо спуститься вниз и поужинать. Точно так же, как тогда это сделали они с Шилой. А потом уже он попробует побеседовать с теми, кто здесь работает, и выяснить - что?
Там видно будет, решил Алекс. Он переоделся, вымыл руки и спустился вниз.
Помнится, они с Шилой сидели тогда за зеленым столиком. Однако теперь зеленый столик был занят. Алекс уселся за синий и заказал хороший ужин.
Лицо официанта было ему совершенно незнакомо, но метрдотеля он вспомнил сразу. Именно он стоял здесь, на том же самом месте, когда они с Шилой ужинали. Управляющего Алекс даже в глаза не видел: ведь в тот день Шила расплачивалась здесь по счету, была ее очередь, так что она сама с ним и объяснялась - вечером, когда они только приехали, и утром. Значит, надо поговорить с метрдотелем. Выбрав момент, когда метрдотель был к нему ближе, чем официант, Алекс попросил карту вин.
Завязать разговор он, однако, не успел - метрдотеля тут же окликнул кто-то еще. В ресторане было довольно много народу. Алекс для виду открыл карту вин и снова стал выжидать удобного момента.
Внезапно он замер и, не веря своим глазам, уставился на четыре маленькие черные снежинки, нацарапанные шариковой ручкой на полях карты вин. Шила! Он потер снежинки пальцем, но они не стерлись - значит, были нарисованы уже довольно давно.
Метродотель подошел к нему.
- Что будете пить?
- Откуда это здесь? - спросил Алекс, показывая на снежинки. Метрдотель хотел взять карту у него из рук, но Алекс вцепился в нее мертвой хваткой и не сразу отдал.
- Кто-то нарисовал, - с неудовольствием сказал метрдотель, рассматривая снежинки. - Извините, пожалуйста. Сейчас вам подадут чистое меню.
- Ни в коем случае, - заявил Алекс, отбирая корочку назад. - А кто же мог это сделать?
- Наверное, кто-нибудь из посетителей. Они иногда, знаете, задумаются о чем-то своем и рисуют что попало на салфетках, на меню, иногда даже прямо на столе или на скатерти.
- Вы не могли бы припомнить, кто это нарисовал? - И, вспомнив уроки Шилы, он добавил очень искренне и любезно. - Вы понимаете, я очень был бы вам благодарен. Дело в том, что я разыскиваю одного человека, и именно у этого человека была манера рисовать повсюду снежинки. - Он встал.
- Сидите, пожалуйста, - ответил метрдотель, и сразу было видно, что уважительный тон Алекса произвел на него впечатление.
- Мне неудобно разговаривать с вами, когда я сижу, а вы передо мной стоите. Я лучше встану, - сказал Алекс.
- Ничего, у меня работа такая. Вы садитесь, сейчас я постараюсь вспомнить.
- Если вы сами не помните, может быть, вы спросите у официантов? - попросил Алекс.
Метрдотель кивнул и поспешно отошел к столику в углу, откуда его позвали. Алекс все еще смотрел на снежинки и напряженно размышлял.
Может быть, он зря устроил здесь весь этот сыр-бор, может быть, Шила начертила снежинки, когда они вместе приезжали сюда? Он еще раз напрягся, стараясь вспомнить, как все происходило, и получилось это у него очень хорошо - ему даже показалось, что Шила снова сидит перед ним, с аппетитом ест бифштекс, выкладывает из картофельных чипсов на своей тарелке снежинку и улыбается ему холодноватыми глазами. Нет, они совершенно точно ничего за ужином не пили. Карту вин здесь подают, только если попросить об этом, а не вместе с основным меню. Она потом ушла наверх отдыхать, а он выпил рюмочку в баре...
Утром они завтракали здесь же, но в это время дня, конечно, ни о какой выпивке не могло быть и речи. А за ужином Шила ничего нигде не чертила, он это точно помнил! Значит... значит, если только это не совпадение, она была здесь еще раз!
Снова подошел метрдотель.
- Официант говорит, что он не помнит, чтобы кто-то рисовал на меню - в этом случае он бы вмешался и забрал меню. Однако это ничего не значит - у него много работы, и он мог не заметить. Сейчас я расспрошу остальных.
- Спасибо! - сердечно сказал Алекс.
Снова оставшись в одиночестве, он быстро доел мясо и выпил минеральной воды, чтобы немного охладиться и успокоиться. В совпадение он не верил, и говорил себе об этом только из привычки все анализировать и допускать любую возможность, как приходилось делать на работе. Снежинки не оставляли никаких сомнений не потому, что это были именно снежинки, а потому, что это были ее снежинки, Шилы. Алекс знал ее манеру рисовать сначала крест, потом еще один под углом в сорок пять градусов к первому, а потом делать "хвостики" размашистыми штрихами. Каждый конец крестов становился похожим на оперенную стрелу. И только Шила могла поставить эти едва заметные точки между снежинками, она всегда так делала: рисуя быстро и энергично, чуть кропила бумагу кончиком каранадаша - то ли это должно было изображать своеобразную снежную крошку, то ли просто у нее была такая привычка.
Снова вернулся метрдотель.
- Один из наших ребят думает, что меню изрисовала женщина, которая приезжала сюда недавно со своей подругой. Они сидели прямо здесь, за этим столиком, где сейчас сидите вы.
Алекс почему-то чуть не вскочил со стула, но удержался.
- Вы можете, если хотите, поговорить с ним, если пройдете в мой кабинет, но только, прошу вас, недолго. Сегодня много посетителей.
- А как его зовут? - спросил Алекс, поднимаясь с места и идя вслед за метрдотелем.
- Джон.
- А вас?
- Вы знаете, меня тоже зовут Джоном. Джоном Петерсоном.
Алекс твердо усвоил уроки Карнеги, который советовал всегда запоминать имя человека, с которым вы общаетесь, и пользоваться им как можно чаще. Звук собственного имени, учил известный психолог, - это самый сладкий звук для слуха любого из нас, и надо обязательно этим пользоваться, налаживая хорошие отношения с людьми. Кроме того, обращаться к людям по имени требует простая вежливость.
Комнатка, которую метрдотель величал кабинетом, оказалась крохотной каморкой, в которой с трудом помещался стол. Алекс вновь вспомнил Карнеги: каждому из нас необходимо сознание собственой значимости. Называя это помещение кабинетом, Джон Петерсон, вероятно, удовлетворяет эту свою потребность. Хоть маленький, а собственный кабинетик!
В кабинетике уже ждал совсем молодой парень в белоснежной куртке. Алекс протянул ему руку, что явно его удивило.
- Добрый день, Джон! Можно я буду называть вас по имени?
Парень покраснел от удовольствия и пробормотал что-то, что могло быть истолковано как согласие.
- Меня зовут Александр Кинтер, - сказал Алекс. Назвав официанта по имени и представившись, он как бы поставил их обоих на одну доску. - Ваш метрдотель, другой Джон, вероятно, уже сказал вам, что меня интересует?
Алекс специально не назвал фамилии метрдотеля, чтобы юноше не бросилось в глаза, что его самого он назвал просто по имени.
- Да. Вас интересует, кто нарисовал там что-то на меню. Но вы понимаете, я совсем не уверен...
- Конечно, - дружелюбно сказал Алекс. - При таком количестве людей трудно за что-либо ручаться! Хорошая у вас профессия - людей кормить! И вы все-таки расскажите мне, кто, как вам кажется, сделал это?
- Ко мне за столик сели две женщины. Они заказали ленч.
- Ленч?
- Да, я тогда работал в дневную смену.
- Значит, они не ночевали в мотеле?
Джон покачал головой.
- Нет. Совершенно точно. Они просто заехали пообедать. Я видел потом, как они садились в машину.
- Какая была машина? - быстро спросил Алекс. Но ответ разочаровал его.
- Прокатная, - уверенно сказал Джон. - Темного цвета, но не помню точно, какого именно. Народу в тот день было не так много, а окна кухни выходят как раз туда, где все, кто приехал ненадолго, обычно паркуют свои машины. Я только что подал горячее на тот единственный столик из прикрепленных ко мне, который был занят, и стоял в кухне у окна, там воздух свежее. Эти две женщины как раз вышли, сели в свою машину и уехали.
- Куда они поехали?
- В Нью-Йорк.
Алекс собрался с силами и спросил:
- А как выглядела эта женщина? Ну, которая рисовала на меню?
Джон покачал головой.
- Она все время сидела с опущенными глазами, я ее толком не рассмотрел. Правда, по счету платила она сама, поэтому я немного с ней поговорил. Помню только, что у нее красивые глаза. Холодные, как морские.
- Морские? Почему морские?
- Не знаю, - смутился молодой человек. - Мне просто так подумалось.
- Когда это было? - спросил Алекс; вероятно, именно с этого вопроса ему следовало начать.
- Неделю назад, не больше.
- Неделю назад? - изумился Алекс. Неделю! В это время он искал ее в Вене! Неужели Шила вернулась в Нью-Йорк? - Всего неделю назад?
- Не больше, - уверенно подтвердил Джон.
- Ну что ж, спасибо, - Алекс поднялся со стула, на котором сидел, размышляя, не обидит ли он юношу, если даст ему денег. Джон, очевидно, понял, о чем он думает, и, поспешно попрощавшись, вышел.
Алекс, однако, щедро вознаградил и его, и метрдотеля, когда вернулся обратно за свой столик. Уходить ему не хотелось, но, судя по всему, делать здесь больше было нечего. Он только попросил, чтобы ему отдали карту вин, на которой остались снежинки Шилы; метрдотель не возражал, ее все равно надо было заменить.
Поднявшись в свою желтую комнату, он надел пижаму. Алекс в общем был неприхотлив, но все же очень любил удобства, так что даже на одну ночь повез с собой удобную теплую пижаму. В ней он и расхаживал по комнате, изредка поглядывая на раскрытую карту вин со снежинками, лежавшую на тумбочке, и думая о странной ситуации, в которой оказался, до самой полуночи.
Дайте срок! Он найдет Шилу, а там уже заберет ее с собой. Думал Алекс об этом так уверенно, словно между ними никогда и не стояло ее богатство, словно с первого же дня знакомства он только и думал, что о женитьбе на ней.
Он вспомнил, как Шила однажды рассказывала ему о том, что Моцарт был романтически влюблен в свою невесту, Констанцию Вебер, которую ему пришлось похитить из родительского дома, чтобы жениться на ней. Говорила Шила со своим обычным холодноватым спокойствием, но все же было совершенно ясно, что поведение Моцарта она полностью одобряет. Любовь к Констанции, сказала тогда Шила, вдохновила Моцарта на создание одной из лучших его опер - "Похищение из сераля".
Оперу написать мне вряд ли удастся, подумал Алекс, но вот похитить Шилу - это очень хорошая мысль. Пусть она оценит его поступок по достоинству. Почему-то ему было очень важно, чтобы Шила оценила по достоинству все его усилия, так что Алекс стал прикидывать, что бы такое еще придумать, чтобы сильнее поразить ее. Всегда спокойный, никогда не терявший головы, рассудительный Алекс нисколько не удивлялся той перемене, которая с ним произошла, - он всегда знал каким-то внутренним пониманием, что если ему посчастливится найти такую женщину, которая ему подойдет, он сделает для нее все, что угодно. Надо было только догадаться, что эта женщина - Шила, и она сама помогла ему в этом.
"Когда пойдет снег", вспомнил Алекс. Шила сдержит слово, он понимал это. Но для него было вопросом мужской чести не ждать сложа руки, а найти ее. И похитить - или по крайней мере уговорить уехать с ним.
Внизу пробили часы. Моцарт сочинял специальные мелодии для часов с боем - Алекс вспомнил, как Шила об этом рассказывала. Она много знала о Моцарте. Иногда это его удивляло, потому что любимым ее композитором был Джакопо Россини. Когда он однажды задал ей какой-то вопрос о Россини, Шила не смогла ему ответить. Правда, она сильно заинтересовалась и нашла то, о чем он спрашивал, в справочнике, но все же ответить сразу она тогда не смогла.
Ну что ж, может быть, ее интересовала история с похищением невесты, подумал Алекс. Женщины любят подобные истории, хотя на Шилу это, честно говоря, совсем не похоже. Не слишком похоже на нее интересоваться и таинственными и сенсационными подробностями загадочной смерти Моцарта, хотя и об этом она много ему рассказывала. Шила скорее лишний раз послушала бы музыку, чем стала старательно собирать детективные подробности.
В конце концов Алекс все-таки улегся и постарался заснуть. Но едва он коснулся головой подушки, как ему вспомнился тот вопрос, который он задал себе на улице Вены: почему Шила послала ему эти деньги?
Ведь тогда он начал свои размышления именно с этого, а потом отвлекся. Так почему Шила послала ему деньги, если оставить в стороне вопрос о том, где она их взяла?
Шила была богата, но Алекс почему-то был твердо уверен, что присланные ему деньги не имеют ничего общего с ее состоянием. Как она хохотала, когда он спросил, есть ли у нее деньги! Он вдруг подумал, что тогда в первый раз увидел Шилу хохочущей. Она любила хорошую шутку, но понимала, что Алекс не слишком увлекается юмором. Ради его общества она воздерживалась от удовольствия посмеяться хорошенько, понял Алекс. И напрасно: он ничего не имел бы против, если бы она смеялась...
Может быть, стоит вспомнить и другую ее фразу: "Ты набираешь очки". Она должна была получить откуда-то деньги и собиралась поделиться с ним... Может быть, думала, стоит ли делиться, а может быть, прикидывала, в каких пропорциях делить...
И прощание ее было таким пылким - как она расцеловала его!
Она не собиралась возвращаться к нему больше никогда, вдруг отчетливо понял Алекс и в волнении сел на постели. Она попрощалась с ним навсегда! Она собиралась выслать ему эти деньги как бы в уплату за что-то и навек с ним расстаться! Может быть, она даже использовала его - так, что он об этом не знал, а потом попросту сбежала.
Скорее всего, так оно и было, понял Алекс. Точно! Ведь та женщина, которая звонила ему по телефону, сказала: "Тут кое-кто вдруг понял, что очень хочет выйти за вас замуж". Значит, Шила в таком же положении, как и он сам. Она собиралась с ним расстаться, но вдруг поняла, что не может - наоборот, хочет всегда быть вместе с ним. И как ему не приходило в голову, что Шила может выйти за него замуж, в который раз поразился Алекс. Наверное, потому, что он никогда не помышлял о женитьбе, а она - о замужестве, иначе они обязательно поговорили бы об этом. Кто это ему звонил? Наверное, нашла себе подружку, такую же независимую особу, как она сама, а теперь эта подружка над ней смеется! Эта мысль доставила ему такое удовольствие, что он и сам рассмеялся вслух.
Он не сердился на Шилу. Пусть она как-то использовала его - наверняка не подвергая ни малейшей опасности. В конце концов он действительно оказался слепым дураком, ну и поделом ему. Но он загладит свое недостойное джентльмена поведение! Ему вдруг так остро захотелось найти Шилу, что он во второй раз с момента ее исчезновения взмолился Богу.
Оба они были неверующими, говорили и об этом. Шила терпеть не могла условностей, навязываемых религией, и считала, что религия частенько душит тех, кто способен к высшему творчеству - иногда в самом прямом смысле, во времена инквизиции такие случаи бывали. Помнится, она привела ему как нечто исключительное такой пример: в Голландии на время постов музыка строжайше изгонялась, но духовенство разрешило выступать и концертировать малолетнему Моцарту - для него было сделано исключение, так как в необычайном таланте мальчика был усмотрен дар Божий.
Алекс не умел молиться, поэтому просто произнес вслух:
- Господи! Помоги мне!
Зазвонил телефон. От изумления Алекс подскочил на кровати и снял трубку не сразу и с некоторым страхом:
- Слушаю?
- Это господин Кинтер? - спросил неуверенный голос.
- Да, - ответил Алекс, соображая, кто бы это мог быть.
- Это Джон, господин Кинтер. Официант из ресторана. Я знаю, что уже поздно, вы меня, пожалуйста, извините.
- Нисколько не поздно, я еще не спал, - сказал Алекс, пытаясь понять, который из двух Джонов звонит. Ах да, он ведь сказал "официант", значит, молодой.
- Я кое-что вспомнил, господин Кинтер, может быть, вам будет интересно. Эта женщина... ну, та, что нарисовала снежинки на меню... она говорила, что собирается ехать в Париж.
- Куда? - воскликнул Алекс.
- В Париж. Как раз когда я подавал им закуски, она сказала той, другой женщине: "Послезавтра я уже буду в Париже, так что придется тебе съездить к нему самой".
- К кому съездить?
- Этого она не сказала.
- Хорошо, Джон. Спасибо вам. У вас есть сейчас возможность записать? Я дам вам номер своего телефона в Нью-Йорке. Вдруг вы вспомните что-нибудь еще?
- Вряд ли, - ответил молодой человек. - Но все равно, если что, я вам сразу позвоню. Спасибо вам, господин Кинтер.
- Вам спасибо. Очень, очень большое спасибо. До свидания.
Алекс положил трубку. Все, что он сделал для этого парня, - отнесся к нему уважительно, ничем не подчеркивая социальную разницу между ними, и поблагодарил за помощь с той искренностью, с какой это всегда делала Шила. И вот он не поленился позвонить ему и рассказать такую важную вещь!
Так и в Бога уверуешь, подумал Алекс, и поежился при воспоминании о том, как телефон зазвонил словно прямо в ответ на его молитву.
Ну что ж, подумал он. Пора налаживать контакты, претворять планы компании в жизнь, как он и обещал Роджерсу. Пора начинать работу по организации отдела по связям с Европой.
И начать ее придется в Париже, где же еще.

ГЛАВА ПЯТАЯ. СООТЕЧЕСТВЕННИКИ

Тупик, в который зашло полицейское следствие, разыскивавшее шкатулку Моцарта и вора, ее укравшего, сильно беспокоил Дика Уиллета. Он возлагал такие надежды на показ по телевизору карты, что теперь, когда среди звонков по этому поводу не оказалось ни одно стоящего, почувствовал, что остался, в сущности, с пустыми руками.
Надо было придумать что-нибудь другое, потому что сдаваться он не собирался. Он не чувствовал и беспомощности, как, например, Медведь, потому что в своей богатой практике уже оказывался в подобных ситуациях.
Он знал, что надо теперь делать: пересмотреть весь случай с самого начала и непременно зайти с другого конца. Непременно! Надо вспомнить свои собственные мысли, свои подозрения, обрывки рассуждений - и уцепиться за то, что покажется наиболее стоящим.
Он было заподозрил Клару Минлент. Очень хорошо. Куда в таком случае она могла спрятать шкатулку? И потом, если продажу производила Клара, что вообще-то немыслимо, почему она не продала и шкатулку тоже - ведь с точки зрения закона ей ничего не грозило, шкатулка и так принадлежала ей?
У него две задачи. Первая: найти шкатулку. Это самое главное - найти шкатулку и вернуть ее Кларе Минлент. Второе: найти вора, который эту шкатулку украл, потому что он должен быть наказан.
Дик вздохнул. Может быть, побеседовать с Кларой? Она в Париже, но ведь Париж - не дальний свет. Медведь наверняка не будет возражать, если он отправится туда по этому делу, а заодно побывает в театре. Проведя несколько часов в библиотеке и начитавшись книг о Моцарте, Дик ощутил сильнейшее желание снова послушать "Волшебную флейту" - а где это можно сделать, как не в Париже? Разве что в Австрии или Германии. Можно будет найти Клару Минлент, поговорить с ней, а вечером сходить в театр - а то и задержаться на один денек, чтобы сходить в еще один! Ведь из-за разницы во времени такая поездка будет нелегкой, так что задержка вполне оправдана.
Выгуливая утром Болли, Дик еще и еще раз прикидывал, стоит ли предпринимать путешествие во Францию. С одной стороны, Франция то и дело всплывала при проведении этого расследования; с другой - делать ему там было особо нечего. До Рождества оставалось не так и долго, и Клара должна была приехать домой на этот семейный праздник.
Но в Париже можно будет еще разыскать и Стива Джонсона, загадочного брата-близнеца. Разыскать, побеседовать с ним, убедиться, что он никуда не выезжал из Парижа за последние шесть месяцев и наконец успокоиться, вычеркнув из расследования этот мелодраматический момент. На худой конец можно было просто подойти к нему и, не представляясь, спросить: "Не знаете ли вы что-нибудь о трюмо, выкрашенном синей краской в отеле "Скорлупка" на шоссе из Нью-Йорка в Норфолк?" Эффект внезапности должен сработать - если он замешан в этом деле, если он, так сказать, замещал на шоссе своего брата-близнеца, то Дик непременно поймет это по его реакции. И уж тогда выяснит - зачем? И, может быть, ему удастся оказать Александру Джонсону услугу, как-нибудь, хотя бы через ту же леди Беату, предупредив его, что родной брат строит козни против его политической карьеры, правда, очень своеобразным способом.
Последнее звучало особенно соблазнительно. Дик задумчиво погладил Болли и вернулся домой, приняв наконец соломоново решение: он просто оставит выбор за Медведем. Если тот скажет лететь в Париж, он отправится туда с удовольствием; если сочтет это неразумным - он останется в Нью-Йорке и придумает что-нибудь еще.
Однако этот номер с Медведем не прошел. Выслушав Дика, он сразу же ответил:
- Я вам полностью доверяю. Если вы считаете, что вам надо лететь в Париж, - пожалуйста. Если вам нужна какая-то помощь здесь - только скажите. Вы сами понимаете: есть определенный шанс, что шкатулка еще в Нью-Йорке, причем он не так уж мал. Ее надо обязательно найти.
Дик смущенно прокашлялся.
- Но как вы сами думаете?
- Если дело только в том, чтобы побеседовать с дочерью Минлентов, то я, по правде говоря, не вижу здесь особого смысла. Но вам виднее. Вы можете побывать у нее в колледже.
"Я бы куда с большим удовольствием побывал еще раз у нее в ванной!" - внезапно подумал Дик Уиллет, вспоминая то странное ощущение близости разгадки тайны, которое охватило его, когда он рассматривал стерильно чистую ванную Клары. Что же там такое было? Что-то показалось ему ужасно знакомым или просто наводило на какую-то мысль...
- Когда Клара Минлент узнала о краже шкатулки, первое, что она сказала, было: "Какое счастье, что у меня теперь нет приданого!" - сказал он вслух.
- Да, я помню, вы рассказывали. Но не кажется ли вам, что она никогда не сказала бы ничего подобного, если бы и в самом деле была виновата?
- Может быть, - подумав, признал Дик.
- Не думаете же вы, что она украла свою собственную шкатулку только для того, чтобы не выходить замуж? - спросил Медведь.
Дик вспомнил лицо на фотографии.
- Нет, - категорически сказал он. - Она и без того достаточно независима, чтобы отстоять свое право решать.
- Вот видите.
Дик молча думал. Действительно, Медведь прав: все его подозрения выглядят неубедительно. И на основании чего он вообще заподозрил Клару? На основании неясного ощущения, которое охватило его в ее ванной комнате? Маловато.
Маловато для Медведя, поправил сам себя Дик. Для него самого это было не так уж и мало. А тут еще Джонсон со своим братом-близнецом!
- Нет, - сказал он внезапно. - Я полечу в Париж.
- Как вам будет угодно. Но только, пожалуйста, не задерживайтесь там.
Дик и не собирался задерживаться - Болли слишком скучал без него, его нельзя было оставлять надолго на попечении жены и сына. Он поедет на денек-другой.
Париж! Там наверняка сейчас гораздо теплее, чем в Нью-Йорке. У него есть утепленная курточка из приятной мягкой ткани очень красивой и оригинальной расцветки: полоски болотного цвета постепенно переходили в песочно-желтые, а спереди, около застежки, была пришита маленькая бирка с панорамой Манхэттена и надписью "Манхэттен". Куртку эту Дик купил, когда уже поздно было ее надевать: похолодало. В Париже она будет, наверное, в самый раз. Страсть к хорошей одежде была в нем неистребима, и такая мелочь, как возможность надеть новую куртку, сама по себе могла очень его порадовать. Решено: нарядный костюм - он ведь пойдет на концерт или в театр - и новая куртка.
- Я постараюсь не задерживаться, - сказал он вслух. - Только побеседую с Кларой - и назад, - о брате-близнеце Дик не сказал ни слова. Во-первых, он вообще не посвящал Медведя в историю с Джонсоном, чтобы не подвести политика, а во-вторых, вовсе не хотел, чтобы над ним втихаря потешалось все отделение. Вообще-то Дик был совершенно независим в подобных мелочах и ради истины не побоялся бы выставить себя в смешном свете, но в данном случае его коллеги были бы стопроцентно правы, поэтому он предпочитал помалкивать.
- Мы не можем обойтись без вас, - сказал Медведь извиняющимся тоном. - Если вы отсутствуете больше недели, это создает нам определенные трудности.
Дик покачал головой.
- Я буду там дня три, не больше. Теперь послушайте, что я вам расскажу. Есть в Австрии один человек, кое-чем мне обязан.
- Стало быть, и в Австрии такой есть, - вставил Медведь.
- Где угодно найдется. Так вот, по моей просьбе он выяснил некоторые детали аукционной продажи.
- И что?
- Выяснить, кто продавец и покупатель, не удалось, но есть кое-какие интересные подробности. К примеру: перстень был выставлен на аукцион как "предположительно принадлежавший Моцарту".
- Значит, никакой экспертизы на этот счет никто и не проводил?
- Нет. Я, конечно, не специалист, но, насколько я понимаю, это и невозможно. Какая экспертиза может теперь доказать, принадлежал ли перстень Моцарту? Ведь отпечатков его пальцев у нас нет! В документации, связанной с именем Моцарта, он ни разу не упоминается. Но вот на другой предмет экспертизу провели, и принадлежность перстня к той эпохе бесспорна. Специалисты различают и способы отделки оправы, и особенности огранки камней. Они совершенно однозначно заключили, что этот перстень мог быть сделан только в Германии и только в восемнадцатом веке.
- В Германии?
- Да. Моцарт много раз бывал в Германии, так что это ни о чем не говорит. Он страшно любил Вену и старался жить там как можно дольше, но после того, как он перестал быть чудо-ребенком и стал взрослым, Вена принимала его довольно холодно. А ведь ему надо было зарабатывать себе на хлеб! Поэтому в Германии он бывал очень часто, и мечтой его было - создать крупную, значительную оперу на родном языке. Эту свою мечту он претворил в жизнь, написав "Волшебную флейту". Считается, что "Волшебная флейта" основала собой целую оперную школу для стран немецкого языка...
- Выходит, перстень мог попасть к нему и в Германии?
- Теоретически - да. Но это нас теперь интересует только само по себе - к расследованию это больше не имеет отношения. Я же вам сказал, что никто и не пытался выдать этот перстень за перстень Моцарта - официально объявлено, что перстень "предположительно принадлежал Моцарту" - а это большая разница.
- А письмо?
- С письмом все проще. Оно написано Моцартом собственноручно - в этом не может быть никакого сомнения. Сохранилось очень много его писем, так что экспертам есть, с чем сравнивать. Интересно, что письма его грубоваты, пестрят довольно рискованными шутками - некоторые даже сделали вывод, что гений совершенно случайно поселился в пошляке. Немцы почему-то считают, что он должен был все время торжественно и важно рассуждать о высоких музыкальных материях. Это одна из причин, почему они не хотят, чтобы его письма покидали пределы Австриии и Германии - словно им стыдно за Моцарта. Но он вышел из старой народной стихии и, судя по его письмам, не имел никакого желания с ней расставаться. Письма так и брызжут жизнью и любовью к ней. Там очень видна южнонемецкая народная стихия, и французы, например, когда письма Моцарта вышли во Франции в переводе на французский язык, вполне их оценили. Они ведь понимают в этом толк. В письмах Моцарта то и дело встречаются поразительные характеристики различных людей, с которыми ему приходилось сталкиваться. Эти характеристики интересуют специалистов по психологии: острые, едкие, очень часто разоблачающие.
- И кому же адресовано то письмо, которое было в шкатулке?
- Пока неизвестно. Ведь там только листок из письма. Но судя по тому, что в письме есть ноты, Моцарт обращался к кому-то из коллег, во всяком случае, - к тем, кто мог читать ноты с листа. Кстати, выяснилось, что мелодия там приводится незнакомая, хотя она и очень напоминает ариэтту Сюзанны из "Свадьбы Фигаро" - так называемую "арию говорком". Кстати, прелесть необыкновенная. Это еще повышает ценность письма. Если тот, кто приобрел письмо - серьезный коллекционер, то он будет все это выяснять. Есть все основания на это надеяться: письмо могли купить только для себя, перепродавать его уже невозможно, цена слишком высока.
- Вы так думаете?
- Я спросил, - коротко ответил Дик.
- И что?
- По мнению специалистов, немалые деньги, заплаченные за письмо, - предел. Оно может подскочить в цене только в том случае, если выяснятся какие-нибудь потрясающие факты - скажем, что Моцарт в этом письме обращался к потомкам или что он писал кому-нибудь из очень известных людей. Но такие открытия делаются крайне редко. Нет, почти наверняка тот, кто купил письмо и перстень, купил их для себя.
- Это был один и тот же человек?
- Неизвестно. Я просто выразился в общем. На самом деле выставлялись они на аукцион один за другим - сначала письмо, потом перстень - но все же по отдельности, и купил ли их один человек или два - выяснить нельзя. В любом случае, покупал знаток.
- Знаток?
- Да, безусловно. Письмо в общем-то редкостное. Как я уже сказал, Моцарт писал в основном самые простые письма, в которых ясно проступает его близость к тому народу, среди которого он вырос, его пристрастие к юмору и так далее. Лишь психологи различают в них глубокую душу, желающую скрыть от современников свои лучшие ощущения и порывы. Между прочим, он много писал своей кузине, и в письмах так и называл ее - basle, кузинушка. Эти письма к кузине - дочери аугсбургского подмастерья - вообще стоят особняком. Они так и пестрят грубыми шутками, которыми Моцарт подзадоривал девушку. Вы знаете, Женэ даже собирался сжечь эти письма...
- Кто?
- Женэ. В Зальцбурге создано специально учреждение - Моцартеум, посвященное изучению жизни Моцарта и его произведений. Так вот, основатель этого общества, Женэ, был так разгневан, прочитав письма молодого композитора к кузине, что едва не спалил их. К счастью, его вовремя остановили, сказав, что именно так шутили предки Моцарта, каменщики в Аугсбурге; южнонемецкие подмастерья и теперь еще шутят именно так. Так - шутками - Моцарт и скрывал свое истинное "я"; многие исследователи считают, что Моцарт был одним из самых одиноких людей в мире... Такова цена гениальности.
- Ну хорошо, а что же наше письмо?
- Наше письмо явно адресовано человеку образованному, музыканту. В нем нет никаких шуток и содержатся только музыкальные рассуждения. Таких писем Моцарта сохранилось совсем мало, поэтому цена его так высока.
- Ну хорошо, - вздохнул Медведь. - Вряд ли нам это поможет.
- На аукционе не было и речи о том, что перстень и письмо до недавнего времени хранились в шкатулке, которая тоже считается принадлежавшей Моцарту. Я убежден, что шкатулка еще в Нью-Йорке.
- Хорошо бы, - тоскливо сказал Медведь. - Ведь если так, вы наверняка сумеете ее отыскать. У меня нет ни малейшего желания снова встречаться с Минлентами и рассказывать им о том, что шкатулку мы тоже не нашли.
- Скажите, а почему, собственно, мы говорим об этом Минлентам? Ведь их дочь Кларисса - совершеннолетняя, и шкатулка вместе со всем содержимым принадлежала именно ей. Мы должны беседовать с хозяином украденного имущества, то есть с самой Клариссой Минлент.
- Я говорил с ней, - сказал Медведь. - Признаться, она мне понравилась. Спокойная, без истерики. Видимо, она никогда особенно не ждала, что родители при жизни дадут ей возможность распоряжаться шкатулкой, поэтому особенно и не переживала. У меня не создалось впечатления, что она против того, чтобы о пропаже говорили не с ней, а с ее родителями, а уж о том, чтобы требовать этого, поскольку именно она владелица, и речи не было. Мне показалось, что она любит своих родителей - она очень заботливо утешала лорда Минлента при мне, говорила ему, чтобы не переживал.
Дик принял это к сведению. "Мне показалось, что она любит своих родителей..." Он знал, что Медведь, хоть он человек и недалекий и не блещущий особенной культурой, обладает даром чувствовать ситуацию, хотя в этом смысле до самого Дика ему далеко. Но на суждения его можно полагаться. Значит, Клара привязана к своим родителям. Интересно. Ну что ж, в Париже он ее отыщет и постарается выяснить, так ли это на самом деле.
Ему пришло в голову, что он, возможно, напрасно подозревает Клару в утаивании шкатулки для каких-то своих целей; но ее причастность к тому делу не вызывала у него ни малейших сомнений. Может быть, она просто знает, кто украл шкатулку, но не верит в возможности полиции, поэтому и не хочет возбуждать в своих родителях напрасных надежд. Предположим, она знала, что должен состояться аукцион, что содержимое шкатулки уже за пределами страны и поэтому...
Дик внезапно поднял голову:
- Вы не знаете, какого числа Кларисса Минлент покинула Нью-Йорк?
- Не знаю, какого числа она его покинула, но твердо знаю, что разрешили ей это сделать десятого октября. До этого дня всех просили постоянно оставаться в распоряжении полиции. Думаю, что она уехала сразу же - она говорила, что ей надо срочно вернуться в колледж.
Дик вскочил.
- А где газета? Помните, та венская газета, из которой вы узнали об этом аукционе?
- Я же вам ее отдал.
- Ах, да.
Дик чуть ли не бегом помчался в свой кабинет и разыскал в ящике стола газету.
Нет, Клара Минлент не могла быть причастна к похищению непосредственно. Аукцион состоялся восьмого октября, исчезновение шкатулки обнаружили шестого - она в это время была в Нью-Йорке, это не вызывает сомнений.
Сводя воедино все даты, Дик нахмурился. Или он сошел с ума, или... Впрочем, это легко проверить. Его рука уже сама потянулась к ежедневнику, он нашел нужную страницу и, не веря своим глазам, уставился на нее.
Джонсон приехал к Генри в мотель и выкрасил зеркало в синий цвет первого октября.
Как же так, изумился Дик. Неужели это только дикое совпадение, и покрашенное в синий цвет трюмо не имеет никакого отношения к исчезновению шкатулки Моцарта? Как это ему раньше не пришло в голову сверить даты? Впрочем, это вполне объяснимо: для него события шли в самой что ни на есть естественной последовательности, так что сверять даты просто не было необходимости. Сначала происшествие в "Скорлупке", потом находка там же коробочки из-под шкатулки, потом продажа содержимого шкатулки с аукциона... Все вилось, как веревочка, и лишь желание выяснить местонахождение Клары Минлент в каждый отдельный момент стало причиной того, что он вообще этим занялся.
Он набрал номер телефона Минлентов, представился секретарше и едва дождался, пока леди Минлент возьмет трубку - к счастью, она оказалась дома.
- Простите за беспокойство, леди Минлент, - сказал он, - но мне нужно узнать у вас кое-что.
- Пожалуйста, я вас слушаю.
- Вы обнаружили, что шкатулки нет, шестого октября. Скажите, может ли быть, что исчезла шкатулка еще раньше - ну, например, первого?
- Нет, мистер Уиллет, этого быть не могло.
- Зовите меня просто Диком, - попросил Дик. - Почему вы так уверены?
- Потому что в том же ящике моего трюмо, где лежала коробка со шкатулкой, я держу те свои украшения, которые ношу постоянно. Понимаете?
Дик понимал. Вероятно, у нее их не так и много, отметил он про себя, но то, что есть, она выставляет напоказ. Каждый день выходит вечером куда-нибудь и надевает на шею брилланты, несчастное существо. Храбрится, как только может.
- Значит, вы не могли в течение, скажем, трех дней не замечать, что шкатулки нет в ящике?
- Невозможно.
- А вы открывали коробку, проверяли, на месте ли шкатулка?
- Иногда. Но это совершенно бессмысленно. Во-первых - шкатулку ведь взяли вместе с коробочкой, а во-вторых - я уже несколько десятков лет складываю свои украшения в известном только мне порядке - кстати, этому меня научил один сыщик, ваш коллега - и если бы кто-то переместил даже самую маленькую сережку, я бы это тотчас же заметила.
- То есть вы совершенно уверены, что до шестого октября, когда вы обнаружили, что коробочки со шкатулкой на месте нет, она находилась там?
- Совершенно уверена.
- Вы позволите мне приехать и еще раз осмотреть то место, где находилась коробочка?
- Конечно. Только приезжайте прямо сейчас - через полтора часа мы уйдем из дому.
Упрашивать Дика не пришлось, он умчался из отделения пулей, позабыв про несколько важных дел. Ему пришлось, едва он прибыл в дом Минлентов, позвонить по телефону, чтобы исправить это упущение; Медведю он лишь кратко сказал, где находится, пообещав все объяснить потом, - тот был страшно заинтригован внезапным и поспешным бегством Дика за газетой.
Леди Минлент провела Дика в уже знакомую ему комнату и выдвинула ящик трюмо. С первого же взгляда было видно, что отсюда невозможно было взять ничего, не заметив при этом, на месте ли коробочка со шкатулкой. Собственно, Дик и так хорошо это помнил, но добросовестность заставляла его проверять все.
- Значит, ее взяли отсюда только шестого октября - иначе быть не могло, - сказал он задумчиво.
- Могло быть разве что пятого, - с сомнением сказала леди Минлент. - Но ни в коем случае не раньше.
- А можете ли вы сказать, где находилась ваша дочь Клара шестого октября? - внезапно спросил Дик.
- Могу, - ничуть не удивилась леди Минлент. - Клара была дома, с нами. Она совсем незадолго до этого вернулась из какой-то поездки с друзьями, кажется, в Вашингтон, но может быть, я и ошибаюсь. Вернулась она домой третьего октября вечером, потому что у моего мужа, отца Клары, четвертого числа день рождения, и оставалась с нами до самого отъезда обратно в колледж.
- Она часто уезжает?
- Не особенно. Но если хочет - уезжает. А не хочет - живет с нами. Клара делает, что ей вздумается, мы никогда не вмешивались в ее жизнь, старались, как могли, быть в этом отношении как можно современней. Мой муж очень надеется на благоразумие Клары и, надо сказать, не без оснований. Она ни разу нас не опозорила.
- В каком смысле?
- Ни в каком. Просто Клара знает, к какой семье она принадлежит, и старается вести себя соответственно.
Дику стало скучно.
- Могу я еще раз взглянуть на ее комнаты? - спросил он.
Леди Минлент молча проводила его. Дик первым делом направился в ванную, но на сей раз такого сильного ощущения у него не возникло. Лишь смутно он чувствовал, что здесь есть что-то такое, на что ему нужно обратить внимание. Теперь это уже не казалось таким важным, и он разочарованно вышел из комнаты. Они спустились в гостиную, где их приветствовал лорд Минлент. Он опять сидел в кресле с газетой в руках, и Дику показалось даже, что с момента его предыдущего посещения злосчастный лорд так и не поднимался со своего места.
- Что нового, мистер Уиллет? - спросил лорд Минлент.
- Просто Дик, - ответил Дик и по воцарившемуся молчанию сразу понял, что фамильярность здесь совершенно неуместна. - Простите. Я хотел сказать, что нового ничего. Продолжаем искать шкатулку.
- Есть ли какие-нибудь шансы?
- Я считаю, что есть. Я убежден, что шкатулка еще в Нью-Йорке.
- Как же вы ее ищете, если это не полицейская тайна?
- У нас свои методы, - улыбаясь, сказал Дик. - Показываем по телевизору карту...
- Я видел.
- Но это пока, к сожалению, не дало никаких результатов. - Он подумал, что бы еще такое сказать, что не обидело бы этих аристократов и было бы информативно, не нарушая полицейской тайны. - Мы как следует осмотрели комнату в том мотеле, где была найдена коробочка из-под шкатулки, там до сих пор дежурит полицейский пост. Впрочем, может быть, пост уже сняли. Да, я думаю, что сняли, - нет никакого смысла там его держать, а хозяину это здорово мешало в его бизнесе. Исследовали белый шарф, который нашли здесь у вас. Он оказался совершенно новым.
- Это шарф Клары, - внезапно сказала леди Минлент.
- Что? - воскликнул Дик, поворачиваясь на каблуках.
- Я думаю, что это шарф Клары, - повторила леди Минлент.
- Но это же мужской шарф!
Леди Минлент покачала головой.
- Совсем необязательно. Клара часто носила джинсы и рубашки, хотя и знала, что мы с отцом этого не одобряем. Сейчас молодежь одевается совсем иначе, чем в дни моей молодости. У Клары даже была ужасная ярко-желтая куртка. Так что она вполне могла счесть, что мужской шелковый шарф - как раз то, что ей нужно. Я бы не удивилась.
- Очень хорошо. Звучит убедительно, но этого еще недостаточно, чтобы делать столь далеко идущие выводы. Ваша дочь могла бы купить себе такой шарф - но это не значит, что именно ей он и принадлежал. Это разница.
- Мне кажется, я видела этот шарф у Клары, - пояснила леди Минлент. - Впрочем, я не могу сказать с полной уверенностью. Ей доставили покупки из магазина и, поскольку мы собирались всей семьей на прием, я пошла к ней посмотреть, что она купила по этому случаю. Правда, когда мы ходили на такие приемы, она ни разу не позволила себе надеть что-то неподходящее, но все же я считала, что лучше зайти и посмотреть. Мне кажется, среди покупок, которые она в тот момент распаковывала, был этот шарф в прозрачной упаковке - знаете, в такой коробочке. Но, повторяю, я могу ошибаться.
Дик молчал, не зная, куда пристроить этот новый факт. Шарф, найденный на пороге, принадлежал Кларе! Но тогда получается, что его действительно просто случайно потеряли на пороге - в том, чтобы оставить его нарочно, не было никакого смысла! Даже если предположить, что сделала это сама Клара и преследовала при этом какую-то особую цель, она бы непременно позаботилась о том, чтобы шарф не попался ее матери на глаза.
Нет, это сделала не Клара! Значит, кто-то захватил шарф с собой - случайно или намеренно, а потом оставил его на пороге вместе с картой.
Ему не терпелось подумать об этом, и он быстро распрощался с Минлентами.
- Прошу вас, - сказал он уже на пороге, обращаясь к леди Минлент. - Если вам придет в голову еще что-нибудь такое... если вы еще что-то вспомните, немедленно звоните в полицию, мне или Мед... или начальнику управления. Номера телефонов у вас есть?
- Есть. Я просто не думала, что это так важно, - сказала леди Минлент.
Дик сел в машину, но доехал только до первого придорожного кафе - до Нью-Йорка было довольно далеко, а ему хотелось поразмыслить в спокойной обстановке.
Итак, первого числа Джонсон выкрасил синей краской трюмо в мотеле "Скорлупка", как раз в том самом номере, где была позже обнаружена коробочка из-под шкатулки Моцарта. Третьего числа Клара Минлент вернулась домой, в Нью-Йорк, из поездки с друзьями куда-то, предположительно в Вашингтон. Шестого числа обнаружена пропажа шкатулки, причем она могла пропасть только шестого числа или в крайнем случае пятого.
Могла ли Клара быть первого числа в "Скорлупке"? Теоретически да. Она успела бы вернуться домой, если бы воспользовалась не машиной, а, например, поездом. Но что ей было делать в мотеле? Она что, лично долбила там полы? Чтобы позже спрятать туда шкатулку Моцарта? Чушь какая-то! И Клара Минлент, и Александр Джонсон - оба люди известные, принадлежат к самым высоким сферам - и вот в один и тот же день одна вздумала долбить полы в придорожном мотеле, а другой - красить там трюмо в синий цвет!
Слава Богу, у Клары хоть нет брата-близнеца, подумал Дик Уиллет, допивая мутноватый кофе из поставленной перед ним чашки. А вот рогалик с медом, который ему предложили, оказался неожиданно свежим и вкусным, и Дик с удовольствием жевал его. Почему-то эти Минленты никогда не предложат гостю ни поесть, ни выпить!
К тому же, окончательно разуверил сам себя Дик, если продолбить полы Клара могла хоть теоретически, то спрятать позже шкатулку она уже не могла никак: с третьего до десятого октября она безотлучно находилась дома. Мотель "Скорлупка" расположен не так далеко, но и не близко, так что съездить туда меньше, чем за день, невозможно.
Но раз первого числа в мотеле еще не было шкатулки, то почему Джонсон покрасил зеркало? Может быть, между этими странными событиями вообще нет никакой связи?
Но он чувствовал, что есть. Потребовалось бы уж слишком необыкновенное стечение обстоятельств, чтобы в одной и той же комнате самого обыкновенного придорожного мотеля оказались и шкатулка Моцарта, и будущий мэр Нью-Йорка, занятый столь несолидным делом.

Дата добавления: 2015-08-20