Татьяна Цапля 4 страница

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОТЛИЧНОЕ АЛИБИ

Визит к Минлентам Дик Уиллет откладывал, сколько мог. Ему почему-то ужасно не хотелось идти к ним; он не мог знать, что именно этот визит в конце концов приведет его к разгадке странной тайны шкатулки Моцарта.
Лишь сыщицкая добросовестность заставила его в конце концов позвонить в дом лорда Минлента и через секретаршу назначить встречу.
Идти не хотелось. Леди Беата была чуть ли не единственным представителем высших слоев общества, с которым Дик общался с удовольствием. Обычно его раздражали даже те, кто не страдал излишним высокомерием и чванливостью. Интересных и умных людей среди них было мало, к тому же надо было все время думать о том, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего и кого-то не обидеть и не скомпрометировать. Поразительно, до чего эти люди, наделенные властью и богатством, были ранимы! Постоянная забота о том, чтобы не задеть ненароком их драгоценное самолюбие, была Дику Уиллету просто неинтересна.
Политическая верхушка к тому же была еще и опасна - того и гляди, брякнешь что-нибудь не так, и хорошо, если только дураком прослывешь. Это еще полбеды! А если подведешь кого-нибудь?
Вот, например, Джонсон...
Дик решительно тряхнул головой и поднялся из-за стола. Джонсона он на сегодня оставит в покое. Сегодня он забудет про загадку синего трюмо и про пресловутого брата-близнеца, у него другие задачи: он хочет посетить дом Минлентов и своими глазами увидеть то место, откуда исчезла шкатулка Моцарта.
Минленты неожиданно понравились ему. Правда, они были явно тускловаты, так что свой положительный настрой Дик отнес за счет того, что в них не оказалось того, чего он так опасался. Ну а то, что не оказалось и ничего другого, как и вообще почти ничего, - это уж как повезет!
Без всяких капризов, возражений и ломания Минленты позволили ему осмотреть дом. Дик начал с личной комнаты леди Минлент, которую она упорно величала французским словом "будуар". Войдя туда, Дик подумал, что она, пожалуй, права.
Восьмиугольная комната была обставлена с женским вкусом и вся выдержана в серебряных и голубых тонах, что чрезвычайно подходило блондинке-хозяйке. Возле вместительного гардероба стояло красивое старинное трюмо, при виде которого Дик немедленно снова вспомнил мотель Генри и синюю краску на зеркале.
Леди Минлент открыла один из ящичков с помощью небольшого ключика, лежавшего здесь же, в хрустальной тарелочке, среди бус и других украшений.
- Здесь я держала шкатулку, - пояснила она. - Шкатулка хранилась в специальной коробочке, которую полиция мне потом вернула. Вот эта коробочка.
Дик взял небольшую коробочку в руки. Она была сделана из очень хорошего, плотного картона и совершенно подходила к размерам того углубления под паркетом, который он видел в номере мотеля Генри. Он поднял крышку. Внутри была синтетическая вата.
- Это предохраняло резьбу на шкатулке от ударов, - пояснила, не дожидаясь вопросов, леди Минлент.
- От каких ударов? - спросил Дик.
- Да не от каких, - исчерпывающе ответила хозяйка шкатулки. - Здесь ей ничто не грозило. Но мой отец, от которого шкатулка перешла к нам, заказал эту коробочку специально, она мне так и досталась, и я держала ее всегда внутри.
- Шкатулка перешла к вам по наследству?
- Да. Ну, откровенно говоря, не совсем ко мне. Отец моего мужа очень любил свою внучку, нашу дочь, и оставил шкатулку ей. Я предпочитаю, однако, пока держать ее у себя. У молодых нет никакого уважения к памяти и... Я считала, что дочери еще рано передавать шкатулку.
- Ваша дочь дома?
- Нет. Она учится в Париже и сейчас находится там.
Париж немедленно напомнил Дику о пресловутом брате-близнеце, который тоже жил в Париже и учился живописи. Он поморщился и поспешно заговорил снова:
- Она была дома, когда исчезла шкатулка?
- Да. Полиция допросила ее. Но Клара ничего не могла им сказать.
- Вашу дочь зовут Кларой?
В первый раз он увидел на губах леди Минлент легкую улыбку.
- По правде сказать, не совсем так, - ответила она. - Полное ее имя - Кларисса. Но и это еще не совсем полное. Однако мы ее называли Кларой.
- У нее есть в доме своя комната?
- Конечно, - удивилась леди Минлент. - Если вы желаете осмотреть...
- Желаю, - сказал Дик Уиллет. Леди Минлент пожала плечами и повела его вверх по лестнице в совершенно отдельную часть дома.
Дик с огромным интересом осмотрел все, вплоть до ванной комнаты. Именно в ванной комнате он задержался дольше всего. Включив свет, он долго стоял посередине, на блистающем чистотой кафеле, и пытался понять, что здесь кажется ему важным, но так и не понял. Самым пристальным образом рассматривал он обложенные красивой плиткой стены, висящий в углу халат, рамки зеркал. Вероятно, здесь убирали каждый день - все было просто стерильно. Дик неохотно покинул ванную и так же тщательно осмотрел спальню и гостиную. Ничего. Во всяком случае, ничего такого, о чем он мог бы с уверенностью сказать, что ему это интересно.
В гостиной внизу их поджидал лорд Минлент, сидевший в кресле с газетой в руках.
- Скажите, - спросил Дик Уиллет, сев на предложенный стул, - ваша дочь знала о шкатулке?
- Да, конечно. Собственно, шкатулка именно ей и принадлежала. Клара очень любила своего деда, моего отца, а он, по-моему, из всей семьи вообще любил только ее. Все остальные, включая меня, особых чувств у него не вызывали. Так что это была шкатулка нашей дочери. Просто мы полагали, что будет лучше, если такая ценность перейдет к ней, когда она уже повзрослеет, а еще лучше - после нашей смерти. Мы давали Кларе все, что ей было нужно.
- Вы не собирались продавать шкатулку? Об этом речи не заходило?
Лорд Минлент секунду помедлил.
- Одно время мы об этом думали, но если бы и продали шкатулку, то только в интересах самой Клары. Я хотел, чтобы она непременно вышла замуж за... словом, за одного нашего хорошего знакомого, а для этого потребовалось бы хорошее приданое.
- А ваша дочь тоже хотела выйти замуж за этого знакомого? - нахально спросил Дик Уиллет.
Вопрос явно не понравился хозяину дома, но он попытался ответить честно.
- Она никогда не говорила впрямую ни да, ни нет. Я полагаю, что она не слишком хорошо к нему относилась, но мне кажется, что она и не предпочитала ему кого-то другого. С раннего детства она знает, что происходит из нашей семьи, - тут он выпрямился и с достоинством взглянул на Дика, - так что ей приходилось всегда с этим считаться. Впрочем, я, наверное, несправедлив. У нас в семье решительно не принято совать нос в личные переживания другого, и мы никогда не донимали Клару расспросами. Во всяком случае, когда шкатулка пропала и полиция пришла к нам с вопросами, первое, что сказала Клара, было: "Какое счастье, что у меня теперь нет приданого!"
- "Какое счастье, что у меня теперь нет приданого!" - повторил Дик Уиллет. - Значит, ее не расстроила пропажа шкатулки?
- Расстроила. Клара, как я уже сказал, любила своего деда, который оставил ей эту ценность, и очень переживала. Думаю, что можно с уверенностью сказать следующее: если она и хотела избежать брака, который предлагали ей мы с матерью, то наверняка предпочла бы, чтобы провидение избрало другое орудие.
- Сколько вашей дочери лет?
Лорд Минлент неуверенно глянул на жену.
- Двадцать четыре года, - сказала та.
- Она знала, сколько стоит шкатулка?
- Знала, но расстроилась не из-за этого. У Клары было все, что угодно. Судя по счетам, которые мы оплачивали, наша дочь в основном интересовалась красивой одеждой и вкусной едой - сплошные модные магазины и рестораны. Это у нее от матери.
Леди Минлент подняла брови, услышав эту вольность, но ничего не сказала.
- Жаль, что я не могу с ней поговорить, - сказал Дик, поднимаясь.
На секунду он застыл на месте, пытаясь вызвать в памяти интерьер ванной комнаты Клары. Что же там такое было, черт возьми! Нет, он не знает!
- Поговорить с ней вы сможете, если еще раз зайдете к нам через два месяца, - сказал лорд Минлент. - Клара приедет домой на каникулы. Это будет на Рождество.
К двери Дик Уиллет шел медленно, очень медленно. Он боролся с искушением попросить разрешения вновь подняться в аппартаменты Клары. Вдруг он еще кое-что вспомнил и резко остановился.
- У вас есть фотография дочери? - спросил он.
Леди Минлент отправилась искать фотографию. Дика несколько удивило, что они не держат хотя бы одну из них в рамке на виду, раз Клара почти все время отсутствует. Когда фотографию принесли, он стал с внимательно рассматривать ее.
Широкие скулы, совершенно необычный разрез светлых глаз. Волосы взбиты по бокам и приглажены посередине - прическа не шла ей, хотя ее мать, как он заметил, носила точно такую же прическу. Выглядела она гораздо старше двадцати четырех лет, ей можно было дать все тридцать. Клара была вылитым портретом своего отца. Лицо ее хранило печать какой-то затаенной грусти, словно ей, несмотря на молодость и богатство, уже пришлось немало пережить. Значит, это ее оставили теперь без драгоценной шкатулки Моцарта, которая могла бы обеспечить ее на всю оставшуюся жизнь, даже если она не выйдет замуж "за одного знакомого". Он еще раз посмотрел на фотографию. Женщины такого типа обычно не думают о замужестве. "Какое счастье, что у меня теперь нет приданого".
Он вернул фотографию леди Минлент и поблагодарил ее. Раскланиваясь, он внимательнее посмотрел на лица супругов Минлент и вдруг увидел, какие это старые и опечаленные чем-то люди. Им явно приходится делать над собой большое усилие, чтобы соблюдать приличия.
Добравшись до города, Дик сбавил скорость и поехал в полицейское управление самой длинной дорогой, какую только мог придумать. Он размышлял главным образом о ванной Клары Минлент и о том, как не идет к ее широкоскулому лицу эта прическа, которая зрительно еще его расширяет и почти уродует. Ей лучше было бы причесывать волосы гладко.
Проезжая мимо здания мэрии, он увидел Джонсона, спускающегося по ступенькам в сопровождении охранника. Дик остановился на светофоре как раз рядом с ним, и Джонсон увидел его, сразу узнал и очень любезно его приветствовал.
- Пришлось вмешаться в одну грустную историю, - сказал он Дику, - надо было помочь маленькому мальчику. Жаль, что я еще не стал мэром! У меня еще нет необходимых полномочий, чтобы наказать виновных и обеспечить ребенку действительно существенную помощь.
- У вас еще все впереди, - уверенно сказал Дик Уиллет. - Главное, что вы хороший человек. Дай вам Бог удачи.
- Вы знаете, моей хорошести есть предел, - после некоторго колебания значительно ответил Джонсон.

Придя утром на службу, Алекс первым делом сообщил своим коллегам, что собирается жениться. Хор удивленных поздравлений чрезвычайно его порадовал, он сиял от счастья, и все с любопытством на него смотрели - раньше на его лице даже простую улыбку видели редко.
- И кто же избранница? - спросила его секретарша.
- В самом деле? Кто эта счастливица? - подхватили остальные.
Эти вопросы поставили Алекса в тупик. В самом деле, что на них ответишь? Ведь он теперь просто понятия не имел, кто такая Шила. Особенно странным было то, что Минленты кивнули ей, явно хорошо ее зная, а потом лорд Минлент решительно заявил, что никаких знакомых он в холле "Импайер" не видел, причем Алекс понимал, что это не было ложью. Он говорил правду и тогда, когда заявил, что не знает никакой Шилы Бэйзл. Алекс чувствовал, что именно тут скрыта разгадка тайны, что достаточно понять причины столь странного поведения Минлентов, чтобы узнать, кто же такая на самом деле Шила, и найти ее. Если бы и в самом деле она была подружкой их дочери, они бы ее вспомнили, да и по имени бы, конечно, знали. Странно, очень странно!
На нетерпеливые вопросы коллег он в конце концов ответил:
- Ее зовут Шила. Впрочем, это неважно.
- И когда же свадьба?
- Скоро, - ответил Алекс. - Скоро свадьба. Зимой - когда снег пойдет.
Этим любопытным и пришлось удовлетвориться.
В этот день на работе от Алекса было мало пользы. Главным образом, он сидел в своем кабинете и напряженно размышлял, причем его размышления не имели ни малейшего отношения к проблемам сталелитейных конструкций, о которых ему следовало печься по долгу службы.
Поначалу он обдумывал чрезвычайно важный вопрос - был ли вчерашний звонок междугородним?
Как проклинал он теперь себя за то, что схватил трубку сразу же, так что теперь нельзя было определить, длинными или обычными были звонки! Но кто же мог знать?
Он постарался восстановить в памяти малейшие оттенки голоса женщины, даже ее дыхания, постарался вспомнить шумы, которые раздавались в трубке. Нет, пожалуй, звонили не из Нью-Йорка. Это был звонок из другого города. Впрочем, он не был совершенно уверен в этом. Зато был уверен в другом: эта женщина говорила с ним, а Шила стояла рядом с нею, а когда понадобилось, звонившая прикрыла трубку ладонью и переспросила у Шилы, что ему отвечать, - при мысли об этом он так взволновался, что пришлось встать с кресла и пройтись по кабинету, чтобы успокоить растревоженные нервы.
Но как же все-таки взяться за поиски? Он в сотый раз перебирал в уме все возможности, как вдруг его осенило.
Перевод. Банковский перевод на полмиллиона долларов. Он и забыл про них!
Алекс, неверующий человек, горячо возблагодарил Бога, уверенный, что тот внял его затруднительному положению: через неделю ему предстояла командировка в Австрию. Он практически свободно говорил по-немецки, так что именно ему поручили заключительный этап переговоров и подписание документов с австрийской компанией-партнером. Чего же проще - он отыщет там этот банк и постарается узнать все, что только можно.
Снова испытав сильное облегчение от возможности начать действовать, он чуть ли не бегом помчался к своему начальнику. Уже много лет они были хорошими друзьями, и Рождерс Асторс высоко ценил деловые качества Алекса, его инженерную подкованность, редкостное умение быстро ориентироваться в любом совершенно новом для него сложном производстве и глубокое знание каждого этапа сталелитейного процесса, даже самых мелких его деталей.
Такт и врожденная культура очень помогали Алексу, и его всегда направляли на заводы, где возникали проблемы с продукцией, которую выпускала их компания. Алекс иной раз сидел на таких заводах месяцами, дотошно проверяя все мелочи, все самые крошечные детали - и всегда выходил победителем. Однажды он вычертил за ночь шестьдесят четыре сложнейших графика, после чего было непровержимо доказано, что в стали налицо избыточное содержание кремния. В результате сталь на изломах крошилась, но в этом не было никакой вины компании-производителя оборудования. На заводе были так счастливы, когда обнаружили причину, которую к тому же так легко было устранить, что принесли письменные извинения компании, оплатили полностью все пребывание Алекса на заводе и осыпали его памятными сувенирами, которые теперь украшали его офис.
- У меня к тебе просьба! - воскликнул Алекс, влетая в кабинет своего друга.
Роджерс Асторс поднял голову. В первую секунду он не узнал Алекса - тот преобразился, даже прическа у него была не такой безупречной, как обычно. Сами по себе слова тоже поражали воображение: за почти десятилетний срок их знакомства Алекс ни разу ни о чем не попросил, не стрельнул даже сигареты.
- Здравствуй, Алекс, - сказал Асторс, стараясь соблюдать спокойствие.
- Да, извини, здравствуй, - Алекс без приглашения плюхнулся на стул, что тоже было совершенно на него не похоже. Обычно он очень тщательно следил за тем, чтобы ситуация не стала щекотливой: ведь его друг был его начальником. - Прошу тебя! Пожалуйста! Для меня это очень важно!
- Я постараюсь не отказать тебе, - спокойно сказал Роджерс. - Штука только вот в чем: ты должен сначала ясно изложить мне, в чем твоя просьба, собственно, заключается. Иначе ведь я никак не смогу тебе помочь, как бы мне этого ни хотелось. Итак, начинай. Ты хочешь прибавки к зарплате?
- Нет, - сказал Алекс. - То есть да, хочу. Я согласен возглавить тот отдел, который ты мне пытался впихнуть в понедельник, я готов тащить на свои плечах и ту, другую, проблему. Что там с этой железкой? - спросил он с внезапным любопытством, невольно отдавая дань своей работе, которой был предан всей душой.
- У этой железки, - так же спокойно ответил Роджерс, - мерзкая привычка корчить из себя порядочную, а при малейшем нагреве начинать бешено искрить, так что работающему с ней человеку кажется, что искры сыплются у него из глаз. С виду она самая нормальная, и расчеты не указывают на возможность искрения. Слава Богу, мы не успели продать много: уже поступило шестнадцать рекламаций.
- Очень хорошо, - нетерпеливо сказал Алекс, - я с ней разберусь, разберусь как следует, так что она забудет свои привычки. Обещаю тебе это. Но только не сейчас, прошу тебя!
- Может быть, ты все-таки объяснишь мне, в чем дело?
- Я должен через неделю лететь в Австрию, так?
Наступила пауза.
- Кроме тебя, лететь некому, ты же знаешь, - сказал наконец Роджерс. - Ты один говоришь на этом кошмарном языке, и ты один досконально знаешь, когда измерительные приборы могут указывать на погрешность...
- Я не собираюсь отказываться! - перебил его Алекс. - Наоборот!
- Что значит наоборот?
- Наоборот! Мне надо в Австрию срочно! Немедленно! Мне надо было туда вчера! Я хочу вылететь как можно скорее, лучше всего сегодня же, а не через неделю. Дополнительные расходы я, конечно, оплачу сам.
Роджерс постарался скрыть свое удивление. В первый раз Алекс выразил желание куда-то отправиться.
- Очень хорошо, - сказал он спокойно. - Правда, ты не так давно вернулся из отпуска. Но вернулся ты раньше, чем планировал, так что будет только справедливо, если я тебя отпущу. И не беспокойся о расходах: мы можем позволить себе роскошь как бы выдать тебе в таком виде деньги на отпуск. К тому же, если заказывать отель на две недели, дают значительную скидку, так что разница будет невелика. Если ты сумеешь достать на сегодня билет на Вену, я не возражаю.
- Спасибо! - Алекс вскочил со стула, намереваясь тотчас же бежать куда-то, очевидно, за билетом. - Спасибо! Ты очень меня выручил!
- Одну минуту, - удержал его Роджерс. - Когда и как ты намереваешься подготовить документацию?
- Я возьму все документы с собой и сделаю все там, на месте, - сказал Алекс. - Ты можешь положиться на меня, ты же знаешь. Я обещаю тебе, что от того, что я вылетаю на неделю раньше, работа не пострадает никак.
- А отдел?
- Отдел подождет, - с досадой сказал Алекс. - Я же сказал тебе, что даю согласие им заняться, но только после возвращения из Австрии!
- Но ты будешь возглавлять отдел, который сосредоточит в своих руках всю работу с европейскими странами, - напомнил Роджерс. - Может быть, тебе в свете этого стоит спланировать иначе и свой визит в Австрию? Может быть, полететь потом, скажем, в соседнюю Венгрию или Германию?
- Надеюсь, что ты мне дашь хорошего и крепкого помощника, - тревожно сказал вдруг Алекс. - Я не смогу разъезжать слишком много. Подбери молодого и не обремененного семьей.
- Можно подумать, что ты стареешь, дружище. Или обременен семьей.
- Пока нет, но уже скоро, - ответил Алекс. - То есть стареть в ближайшие тридцать лет я не собираюсь, а семьей скоро обзаведусь. Я для этого и лечу в Австрию, чтобы выручить свою невесту, - совершенно неожиданно даже для себя самого сказал он.
- О! Вот это новость! Поздравляю! - изумленно ответил Роджерс. - Когда это ты надумал?
- Вчера ночью, - чистосердечно признался Алекс. - Каких-нибудь тринадцать часов назад.
- А что твоя невеста делает в Австрии? И кто она такая?
- Вот именно это я и собираюсь выяснить.
- Не понял, - Роджерс уже больше не мог скрывать свое изумление - слишком много неожиданностей обрушилось сразу на его голову.
- Когда-нибудь расскажу, - Алекс уже стоял у двери и приплясывал на месте от нетерпения. - Если у меня будет время, то домой я вернусь с полной прикидкой будущего отдела, составлю примерный план работы и смету расходов. Могут ли в лаборатории за час-полтора сделать мне чертежи той железки? Я посмотрю их в самолете. Может быть, удастся понять, почему она валяет дурака. Искрение может происходить от вибрации, сопутствующей иногда нагреву, от соприкосновения с другим металлом. От слишком резкого нагрева она тоже может искрить.
- Ты сейчас сам искрить начнешь, - сказал Роджерс. - Поезжай-ка ты за своим билетом! Впрочем, подожди: я пошлю кого-нибудь, так будет лучше, чтобы ты мог успеть сделать побольше. Или закажем доставку. Об отеле я позабочусь.
Не сказав больше ни слова, Алекс стремительно вышел. Неужели еще накануне, в это самое время, он и не помышлял о женитьбе на Шиле? Глупость какая! И какая она все-таки умница, что ее осенило - действительно, им надо пожениться, как это он раньше об этом не подумал! Какая блестящая мысль! Бедной Шиле надо было исчезнуть, чтобы он, дурак эдакий, наконец сообразил, что к чему. После нечаянно вырвавшейся у него в кабинете у Роджерса фразы, что он "едет выручать свою невесту", Алекс впервые подумал о том, что Шила могла попасть в неприятную историю, ей, может быть, грозит какая-то опасность, требуется помощь. Раньше он лишь ощущал какой-то тревожный подъем, а теперь подумал об этом впрямую, и это словно наэлектризовало его. Пусть это выглядит не слишком красиво, но вот ей-Богу, он бы даже обрадовался этому - он явится, как прекрасный принц, и выручит Шилу из беды. Это хоть немного загладит его вину перед ней.
Обычно Алекс был довольно медлителен, но всегда и все успевал, благодаря внутренней организованности и большой работоспособности. Манеру поспешать медленно он перенял от своего отца, и она помогала ему делать дело без спешки и нервотрепки, ничего не упуская и не делая кое-как. Но сегодня он буквально летал - и поэтому успел и закончить все дела, и самостоятельно позаботиться о своем билете.
Ночью того же дня Алекс вылетел прямым рейсом в Вену. Его снабдили всем необходимым, и в самолете он старательно работал, проверяя документы. Он быстро изучил подробности эксплуатации "железки" во всех тех местах, откуда поступили рекламации, свел их воедино и вычислил, что у них общего, отыскал наиболее вероятную причину искрения, изложил все подробно на трех листках бумаги и, прибыв в отель, первым делом отправил факс Роджерсу.
Разница во времени повлияла даже на его железный организм, и он лег поспать, попросив разбудить его к ужину.
Засыпая, он подумал о том, что у них с Шилой обязательно будут дети. Он был уверен, что и она мечтает об этом. Поразмыслив, он решил, что ему хотелось бы иметь двух. Нет, лучше трех.
Остановившись на этом числе, Алекс заснул - как раз в тот момент, когда за океаном, в далекой Америке, по телевизору шел повтор информации, предоставленной полицией. Вновь на телеэкранах появилась карта того маршрута, который проложили они с Шилой в своем первом и единственном совместном путешествии. Желтый маркер отмечал их путь, напоминая дорогу, вымощенную желтым кирпичом, которая описана в детской сказке. Она соединяла Нью-Йорк - чем не Изумрудный город? - и Норфолк. Крошечные снежинки отмечали все мотели, густо усеявшие шоссе.

Вернувшись в свой кабинет, Дик сел за стол, даже не просмотрев оставленные сообщения, и изумленно уставился в стену прямо перед собой. Он был заинтригован до такой степени, что даже не мог вспомнить, когда это случалось с ним в последний раз.
Неужели Джонсон только что признался ему в том, что имеет какое-то отношение к исчезновению шкатулки Моцарта?
"Моей хорошести есть предел", сказал он. Его тон не оставлял ни малейшего сомнения: он старался что-то дать понять Дику, как можно яснее. Но что?
Разве можно считать совпадением тот факт, что трюмо было выкрашено именно в том мотеле и именно в той комнате, где найдена коробка из-под шкатулки Моцарта? Нет, таких совпадений не бывает. Неужели Джек ошибся, и машину все-таки испортили сознательно, специально, чтобы остановиться в мотеле Генри? Но зачем было прятать коробочку? Или она была спрятана вместе со шкатулкой, а потом шкатулку увезли? Может быть, кто-то у кого-то ее перехватил? Вор у вора дубинку украл?
Если бы еще знать, что имело место прежде: спрятали ли коробочку под полом, а потом приехал Джонсон и покрасил трюмо, или наоборот? Невольно приходило в голову, что Джонсон, крася трюмо, давал таким образом своим сообщникам знак, что именно здесь следует оставить шкатулку, но это было бы уж слишком экстравагантно. До такой чепухи можно додуматься только тогда, когда больше предположить уже совсем нечего. Так что ж, значит, все-таки сначала спрятали шкатулку, а потом... Как жаль, что полиция получила информацию слишком поздно!
Зачем было Джонсону впутываться в сомнительное дело? С ума он сошел, что ли, удивлялся Дик. На носу выборы, а он едет в мотель, крадет там шкатулку Моцарта и красит трюмо в синий цвет! Бред, решил Дик. Собачий бред сивой кобылы. Джонсон, если даже предположить, что он мог польститься на деньги, занимает такое положение, что никак не сможет продать шкатулку Моцарта, известную коллекционерам всего мира, не прибегая к помощи посторонних, что для него немыслимо.
И Дик, сам себе удивляясь, снова вернулся к брату-близнецу. Оно и не удивительно, оправдывался он сам перед собой, все только тем и занимаются, что тычут ему в нос этого брата-близнеца! В конце концов, такие вещи бывали. Может быть, с какими-то неизвестными целями, желая, скажем, скомпрометировать брата, из которого он, допустим, тянет деньги, этот самый брат-близнец проделал такую штуку? Дик вспомнил, что он художник, привык, стало быть, иметь дело с красками. И это здесь Джонсона все знают в лицо, а во Франции, где живет этот Стив, его брат-близнец, его физиономия совершенно не примелькалась, так что у него развязаны руки. А Джонсон теперь покрывает его, потому и сказал о пределе своей хорошести?
Рассуждение выглядело довольно логично, но тут Дика прервали, не дав ему додумать. В комнату вошел дежурный, неся какие-то бумаги, и, увидев Дика за столом, только вытаращил глаза.
- Вы здесь! - воскликнул он. - Я не видел, как вы вошли! Медведь рвет и мечет, ищет вас уже два часа!
- Что случилось?
- Не знаю, принесли какие-то газеты, и он взъярился.
Дик неохотно поднялся и направился в кабинет своего начальника. Бросать дело о шкатулке Моцарта и переключаться на "какие-то газеты" у него желания не было.
Едва он вошел, как сидевший за столом Медведь тут же мановением руки выставил из кабинета всех, кто там находился, и, убедившись, что никого больше не осталось, протянул Дику газету с немецким заголовком.
- Прочтите это, - зловеще сказал он.
Дик, плохо помнивший немецкий, раздраженно ответил:
- Это займет слишком много времени. Может быть, вы просто скажете мне, что случилось?
- Это, - сказал Медведь, потрясая газетой, - венская газета недельной давности - выговорить ее название я даже и не пытался.
- Наверное, "Wien Heute" - "Вин Хойте", "Вена сегодня", - сказал Дик.
- Может быть. Неважно. Вы только послушайте! Здесь написано, что в позапрошлую среду на аукционе был продан драгоценный перстень Моцарта и его собственноручное письмо! Все вместе пошло почти за миллион!
- Ну и что? - нетерпеливо спросил Дик Уиллет, не увидевший в этом ничего необыкновенного. - Моцарт - один из величайших композиторов мира. Все связанное с его именем раскупается за огромные деньги, да и кольцо, вероятно, драгоценное.
- Но ведь это кольцо и письмо были в той самой шкатулке! - воскликнул Медведь. - Вы что, не поняли? Я говорю именно о них! Что с вами? Что вы застыли?
- Видите ли, - после некоторой паузы ответил Дик. - Я был совершенно уверен, что шкатулка была пустая. Поэтому я, как вы выразились, застыл.
- Как пустая? Что вы? Разве вам не говорили, что в ней хранились перстень и письмо?
- Нет, - раздельно ответил Дик. - Это для меня приятная неожиданность.
- Но как же так? Я вам ничего не сказал, потому что мне и в голову не приходило, что вы этого не знаете. И потом - разве вы не были дома у Минлентов? Не беседовали с ними?
- Беседовал, - ответил Дик. - Но они, вероятно, так же, как и вы, полагали, что я все знаю.
Воцарилось молчание. Дик просматривал заметку и одновременно пытался уложить в мозгу эту новую информацию.
- Нечего сказать - отлично работает полиция! - с досадой воскликнул он наконец, откладывая газету. - Сыщик, который занимается розысками шкатулки, не знал, что она имела содержимое, тянувшее на скромную сумму в миллион долларов! Развели тут тайны Мадридского двора! Обратите внимание: каждый раз, когда расследуется дело, по которому требуется соблюдать тайну, обязательно происходит что-нибудь в подобном роде! Вспомните историю с поисками ценных бумаг!
Оба невольно поморщились при одном воспоминании об этом кошмаре. Тогда вся полиция, сбиваясь с ног, искала украденные документы исключительной важности и ценности. В это были замешаны высокопоставленные люди, так что требовалось сохранение тайны, из-за чего нельзя было прибегать к обычным методам работы. Дик перевернул весь Нью-Йорк в поисках людей, которые могли видеть злоумышленников в одном из маленьких бистро, а потом выяснилось, что как раз в это время туда зашла перекусить секретарша полицейского архива, которая каждый божий день восемь часов сидела у них под носом, за стенкой. И если бы они не засекретили все материалы хотя бы от своих собственных сотрудников, то нашли бы и бумаги, и преступников по крайней мере на три месяца раньше. И это не говоря о том, что за эти три месяца ускользавшие от них похитители успели натворить и других дел.
- Мы не можем не соблюдать тайны, - несколько обескураженно сказал Медведь. - Вы же сами понимаете. Еще хорошо, что в этой венской газете ни слова не сказано про то, что продано содержимое шкатулки, которую украли у Минлентов! Это меня очень беспокоит - вышло в австрийской газете, потому что именно в Австрии состоялся аукцион, а потом может выйти где-нибудь еще!
- Есть и еще причина, почему о собственноручном письме Моцарта и его перстне написано в австрийской газете, - сказал Дик. - Очень важная.
- Да? - с интересом спросил Медведь, привыкший к потрясающим догадкам и выводам Дика.
- Дело в том, что Вольфганг Амадей Моцарт - австрийский композитор.
- Разве? - неуверенно спросил его собеседник.
- Уверяю вас. Вена - один из самых музыкальных городов на свете. И есть два величайших имени, которые она дала миру среди многих других, чем по праву и гордится: Вольфганг Амадей Моцарт и Иоганн Штраус.
- Штрауса я знаю, - вставил Медведь.
- Рад за вас. Однако в целом вы правы: имя Моцарта давно уже перешагнуло границы его родной страны, и в любой точке земного шара любители классической музыки заинтересуются информацией о его письмах, драгоценностях и вообще обо всем, что с ним связано. Кстати, это не "Wien Heute", а "Wien Zeitung", "Вин Цайтунг", "Венская газета".
- И что же нам теперь делать с этими фактами? - спросил Медведь.
Дик пожал плечами.
- Здесь написано, что продажа анонимна, - сказал он, указывая на газету. - Конечно, можно при желании заявить, что шкатулка была украдена и что сделка незаконна. Но я не думаю, что можно будет отыскать покупателя. Теоретически это возможно: вряд ли такую сумму выплачивали наличными, скорее всего, переводили со счета на счет, и полиция может нарушить банковскую тайну. Но дело сильно осложняется тем, что это другая страна. Не думаю, что Австрия захочет выпустить из рук принадлежавшие Моцарту вещи и даст согласие на то, чтобы они опять оказались в Америке. Они просто откажут нам в расследовании. Ведь никакие документы, насколько мне известно, не подтверждают права собственности и подлинности шкатулки и того, что в ней было. Недаром здесь указано, что проводилась экспертиза, причем двойная - кольцо осматривали и ювелиры, поскольку там дорогостоящие камни, и специалисты по Моцарту.
- Вы так хорошо помните немецкий!
- Кое-что помню. Собственно, когда читаю, я понимаю почти все. Речь понимаю хуже, а говорить сам вообще почти не могу. Только вот нотеншифт - notenschift - меня смущает. К чему бы такой нотеншифт? А, кажется, понял! Ну да, нота, а "шифт" - это, кажется, "клавиатура" или что-то вроде стойки. Этого еще не хватало! Неудивительно, что за письмо выложили такие деньги!
- Что там еще? - встревожился Медведь.
- Нотеншифт - нотоносец. Знаете, такие пять линеечек, на которых пишут ноты. Это единственное письмо Моцарта, в котором он нарисовал пять линеечек и написал какие-то ноты. Поэтому цена его гораздо выше, чем цена других его собственноручных писем, хотя и они совсем не дешевы. Если я хоть что-то понимаю в музыке и в принципах коллекционирования, то этому письму просто цены нет!
Медведь забрал газету и положил перед собой на стол; водя пальцем по строчкам, он шевелил губами, пытаясь прочесть то, о чем говорил Дик. Дик же без всякого труда следил за ним глазами.
Когда он был ребенком, родители взяли в дом педагога, обучавшего его старшего брата. Маленького Дика сперва выгоняли из комнаты, но однажды уступили его просьбам и разрешили посидеть на уроке. Пятилетний мальчик просидел полтора часа так тихо и спокойно, что даже на самого учителя это произвело впечатление, и Дику было разрешено присутствовать на занятиях. Он выучил буквы мгновенно, словно по волшебству, и вскоре, к радости родителей, уже мог читать легкие детские книжки. Впрочем, радость их несколько померкла, когда они обнаружили, что держит он их вверх ногами. Вне себя от ужаса они кинулись переучивать свое младшее чадо; со временем Дик, конечно, научился читать нормально, но умение читать текст и с другой стороны стола осталось при нем на всю жизнь и не раз выручало его в сыщицкой работе.
Сдавшись в неравной борьбе с немецким языком, Медведь отодвинул газету.
- Так что теперь сделаешь? Разве что подать протест? Но у нас нет никаких законных оснований, нет согласия Минлентов, нет заключения экспертизы, поэтому мы даже не сможем доказать, что это те самые вещи. Как теперь убедить австрийцев, что содержимое шкатулки, которую украли из дома Минлентов, и проданные на аукционе ценности - это одно и то же? Единственное, что у нас есть, - это заявление Минлентов.
- А это, простите меня, детский лепет на лужайке, - сказал Дик Уиллет, втайне считавший, что Австрия вполне по праву вернула себе свое сокровище. - И ведь в любом случае избежать огласки совершенно невозможно. Боюсь, что молодая леди - я имею в виду дочь Минлентов, Клариссу Минлент - лишилась этих необыкновенных ценностей навсегда.
- Это ужасно, - мрачно сказал Медведь. - Я рад, что историю не предавали огласке. Полиция не смогла найти и предотвратить продажу в чужой стране чьей-то собственности стоимостью в миллион долларов!
- Показали ли по телевизору карту? Ах, ну да, конечно, я же сам видел. Вы лучше скажите мне, есть ли какие-нибудь отклики?
- Вы думаете, это будет лучше? - переспросил Медведь и еще больше помрачнел. - Ну что же, как вам угодно. Отклики были. Один мужчина, к примеру, уверяет, что это путь, который проходит душа его тещи, умершей два месяца тому назад. Цель у тещиной души при этом вполне очевидная: добраться до него, свести его с ума и отравлять ему жизнь по-прежнему.
- Ай да теща! - сказал Дик Уиллет. - Похоже, ей удалось достичь своей цели. Видимо, душевная была женщина.
- Адрес этого человека вы можете взять у дежурного, - саркастически заметил Медведь.
- Спасибо. Не премину. Что-нибудь еще?
- Большинство звонивших говорили, что следовали по этому маршруту тогда-то и тогда-то. Сам я в жизни не проезжал по этому шоссе и уж теперь никогда туда не сунусь - там, похоже, не протолкнуться. Почти все эти люди останавливались хотя бы в одном из отмеченных на карте мотелей, но так как там отмечены они все, я не могу себе представить, как использовать эту информацию.
- Это все совершенно нам не подходит, - сказал Дик Уиллет. - Те, кто проезжал по этому шоссе, те, кто останавливался в этих мотелях, не говоря уже о тещиной душе, обратили внимание на маршрут, а не на саму карту. Между тем мы ждем человека, который опознал бы карту по какому-то другому признаку. Вы понимаете, что я имею в виду? Этот человек должен узнать не шоссе из Нью-Йорка в Норфолк, а карту, которую показывают на экране. Либо он ее просто видел и держал в руках, либо она подскажет ему какие-то важные для нас ассоциации - ведь карта очень необычная.
- Я часто думаю о ваших словах насчет того, что злоумышленник почему-то оставил карту в доме Минлентов. Вы правы - это очень странно! Неужели он собирался ехать по этому маршруту и услужливо подсунул его полиции?! И ведь похоже, что так оно и есть: коробку от шкатулки-то нашли в одном из мотелей. Как его? "Кожура"?
- "Скорлупка", - задумчиво поправил Дик. Высказывание собеседника заинтересовало его - здесь было, о чем подумать.
До сих пор Дик уделял мало внимания карте - просто потому, что поджидал результатов телевизионного анонса. Таковых пока не было, все звонки были явно пустые. Впрочем, надо будет, конечно, самому просмотреть перечень всех этих телефонных разговоров, которые скрупулезно фиксировались, но это скорее для очистки совести. Скорее всего, там одно и то же: я проезжал по этому маршруту тогда-то, провел ночь в таком-то мотеле, видел по дороге заржавленную консервную банку и подозрительную коробку из-под сигарет. Что из этого выжмешь?
- А где шарф? - внезапно спросил он.
- Шарф? Какой шарф?
- Вы говорили, что вместе с картой наверху, у ведущей в нижний этаж лестницы в доме Минлентов был найден мужской шелковый шарф. Где он?
- Здесь, хранится у нас, - отвечал Медведь. - Кстати, вы знаете, экспертиза показала, что шарф совершенно новый.
- Да?- заинтересовался Дик.
- Конечно, эксперты занимались им. Может быть, запах духов, может быть, следы косметики или еще что-нибудь в этом роде - да что я вам объясняю! Хотя вы ведь, кажется, экспертизу не очень жалуете. Вам бы все по старинке, как Шерлок Холмс.
- Шерлок Холмс, - внушительно ответил Дик, - чрезвычайно высоко ценил экспертизу и, заметьте, проводил ее лично! Он прекрасно разбирался в химии и постоянно ставил химические опыты. Доктору Уотсону даже не раз приходилось бежать из дому от вони. А когда однажды сыщик занимался важным расследованием и доктор спросил его: "Ну как? Выяснили что-нибудь?", он ответил: "Да, это был бисульфат натрия". Потому что был в этот момент занят проведением экспертизы, и расследование, о котором спрашивал доктор Уотсон, просто вылетело у него из головы. Химия, химические опыты увлекали его, он погружался в них с головой и даже забывал о деле. А я только смог выяснить, что бисульфат натрия - это белые кристалы соли серной кислоты, натрий-два-эс-о-четыре. Это вещество хорошо растворяется в воде. Другое его название - глауберова соль, это когда одна молекула порошка соединяется с десятью молекулами воды и существует в виде раствора. Химик Глаубер, по имени которого она и названа, впервые получил ее, соединив хлорид натрия и серную кислоту - причем как побочный продукт, совершенно случайно. Это вещество, между прочим, используется при производстве стекла - там соединяют белый песок, соду и известняк или мел. Так вот, иногда вместо соды кладут этот самый бисульфат натрия и уголь. Результат тот же.
- Господи! - произнес Медведь с каким-то благоговением.
- Но все это я знаю чисто теоретически, - признался Дик грустно. - Провести химический опыт и распознать эту соль, если понадобится, я, боюсь, не способен.
- Вряд ли вам это понадобится, - попытался утешить его Медведь. - А если и понадобится, у нас есть лаборатория, которой не было у Шерлока Холмса.
- Так что же шарф?
- Экспертиза показала, что шарф совершенно новый. Его не носили, иначе остались бы волосы, частицы кожи, пот. Обнаружились бы и следы духов или туалетной воды. Но там не только нет никаких следов, но и сохранилась совершенно новая бирка фирмы-производителя. Она наклеена на шарф, так что любой, кто стал бы его носить, первым делом снял бы наклейку. Знаете, такой специальный состав, который крепит фирменную бирку, но не портит самого изделия? Так что шарф новехонький. Я очень жалел об этом.
- Почему?
- Видите ли, шарф был белый. А белые шелковые шарфы, сами понимаете, носят только мужчины совершенно определенного класса. Я даже звонил лорду Минленту и спрашивал, уверен ли он, что это не его вещь. Может быть, он ее приобрел и еще не успел ни разу надеть? Но он уверяет, что никогда не носил белых шарфов. Странно, да?
- Ничего странного, тут нет никакой обратной зависимости: если человек носит белый шарф, это скорее всего значит, что он благородных кровей; если человек не носит белого шарфа, то это не значит ничего. Всякая селедка - рыба, но не всякая рыба - селедка.
- Это тоже сказал Шерлок Холмс?
- Это сказал я, - теряя терпение, ответил Дик. - Лорд Минлент уверен, что это не его шарф?
- Да. Совершенно уверен. Он даже спрашивал жену, может быть, она купила такой шарф без его ведома, хотя это маловероятно. Но она не покупала. Так что и здесь облом - я очень надеялся, что шарф ношеный и нам удастся что-нибудь выжать из него.
- Но мы можем считать совершенно доказанным, что шарф - вещь в доме посторонняя, так что его скорее всего принес с собой вор?
- И потерял на пороге.
- Потерял или оставил, - задумчиво сказал Дик Уиллет. Шарф заинтересовал его.
- Я еще хотел у вас спросить: почему вы интересовались, нет ли у Александра Джонсона брата-близнеца.
Дик вздохнул. И Медведь о том же! Говорить ли ему, что Джонсон практически признался в своей причастности к этому делу? Нет, еще рано! Ведь причастность и степень причастности тоже могут быть разными, а сказать он всегда успеет.
- Это никак не связано со шкатулкой Моцарта, - с легкостью солгал он. - У меня была другая идея. Сейчас меня интересует другое. Значит, содержимое шкатулки попало в Австрию...
- Вероятно, и сама шкатулка, - вздохнул Медведь. - Только почему тогда продали одно лишь содержимое?
- Я полагаю, что вырученных денег продавшему хватит на жизнь, на хлеб с маслом, вареньем, бужениной и черной икрой. Шкатулку можно сохранить на черный день. Она тоже стоит немалых денег.
- Лучше продать ее и положить деньги в банк. Представьте себе только, какие проценты нарастут на такую сумму!
- Стоимость шкатулки тоже все время возрастает, - сказал Дик. - Кроме того, коллекционные предметы - штука тонкая. К примеру, недавно был год Моцарта - мне кажется, это был 1997-й, если я не ошибаюсь. Интерес к нему обострился, стоимость предметов, связанных с его именем, повысилась. И это только один пример. Деньги, которые можно выручить за подобные раритеты, зависят от множества таких факторов. Если к вам попал такой предмет, а вы ничего в этом не смыслите, то лучше всего отдать вещь на хороший, надежный аукцион, где знают верный момент для ее продажи, знают наперечет всех серьезных коллекционеров и их материальные возможности, знают, кому и когда предложить ваш товар. Видимо, так и поступил тот, кто продал перстень и письмо. Даже риск попасться не остановил его. А ведь вряд ли он так хорошо разбирается в этих вопросах, чтобы ясно представлять себе, насколько мы тут беспомощны. Он, вероятно, боялся, что полиция сможет через аукцион найти его, но все же поступил разумно.
- Мне кажется, вы преувеличиваете. Кроме того, совершенно необязательно, чтобы наш вор и то лицо, которое продало перстень и письмо с аукциона, - один и тот же человек. Вор мог уже перепродать кому-то за полцены - а тот уже отдал на аукцион.
- Безусловно, - согласился Дик Уиллет. - Совершенно с вами согласен - это более чем вероятно. Кстати, в этом случае мы тем более ничего не добьемся.
Распрощавшись, Дик отправился опять к себе, захватив газету. Вооружившись словарем, он прочел заметку более подробно. Однако ничего принципиально нового узнать ему не удалось. Перстень и письмо были выставлены на аукцион и проданы обычным порядком. Цена отличалась от стартовой довольно прилично - в сторону повышения, разумеется. Для определения подлинности драгоценных камней, самого перстня - действительно ли это старинная работа - и письма приглашались независимые эксперты из Франции.
Опять Франция! Во Франции жил и проклятый брат-близнец Джонсона. Он не покидал этой страны уже полгода. "Отличное алиби!" - сказала леди Беата, узнав об этом. И вообще - при разборе этого дела Франция то и дело путалась под ногами - недавно она попалась ему где-то еще.
Ах, да! Во Франции учится дочка Минлентов, Клара.

Дата добавления: 2015-08-20