Татьяна Цапля 2 страница

Алекс вернулся домой и спокойно занялся делами. Отпуск подходил к концу, и надо было готовиться к работе. Он ждал звонка от Шилы - номера ее телефона у него не было - но она не звонила.
Прошла неделя, другая. Алекс старался не беспокоиться - в конце концов, он не знал, что там случилось, возможно, она занята. Может быть, какие-то семейные неприятности, которые требуют ее присутствия. Хотя, с другой стороны, позвонить-то она может?
Он попытался разыскать Шилу по телефонной книге, но фамилия Бэйзл там не значилась. Алекс не слишком удивился: отец Шилы, без сомнения, миллионер, и номер телефона у него может быть закрытый. Можно было попробовать прогуляться по тем местам, где они бывали вместе, но тут возникло неожиданное препятствие: поразмыслив, Алекс с удивлением убедился, что они с Шилой ни разу не посетили вдвоем одно и то же место дважды. Каждый раз она придумывала что-нибудь новенькое, и он всегда относил это к ее непоседливому характеру.
Сейчас, когда он начал напряженно размышлять, ему показалось, что непоседливость эта плохо сочеталась с ее холодноватым спокойствием. Ему показалось, что иногда Шила бывала неестественно весела и возбуждена: например, это их путешествие по мотелям... Он вспомнил ее знаменитые фразочки невпопад, и ему впервые пришло в голову, что в них был какой-то скрытый смысл. Она знала его, знала, что он отмахнется и не станет ломать себе голову - поэтому иногда позволяла себе сказать то, что думала. Но что это было?
Нельзя сказать, что Алекс слишком беспокоился, но все же эти мысли занимали его. Шло время, Шила не появлялась. Алекс начал работать; скоро он, к своему удивлению, обнаружил, что скучает по Шиле. Однако делать было нечего, навязываться было не в его правилах, и он терпеливо ждал, надеясь, что Шила объявится.
И она объявилась.
Алекс очень внимательно просматривал почту, хотя и знал, что его адреса у Шилы нет. Но она много раз бывала в его квартире, знала, как называется хотя бы улица, знала, как его зовут, - и легко могла бы узнать его почтовый адрес, если бы захотела.
В тот день он тоже внимательно просмотрел конверты. От Шилы ничего. Отложив в сторону деловые письма, письма от родных и рекламные проспекты, он первым делом вскрыл письмо из своего банка.
Это было извещение о том, что на его личный счет перечислено пятьсот пятьдесят тысяч долларов.
Вне себя от изумления, Алекс рассматривал бумагу. Фамилия его, номер счета его. Что за чертовщина! Он закрыл глаза, потом открыл их, но сумма на извещении не поменялась - больше полумиллиона долларов!
Через полчаса Алекс был в банке. По его требованию выяснили, с какого именно счета пришли деньги. Из Австрии, такой-то банк, такой-то счет.
Алекс никогда в жизни не был в Австрии, никогда не пользовался услугами этого банка, не знал этого номера счета. Он попросил, чтобы ему показали копию перевода.
Это заняло некоторое время - копию пришлось запрашивать и прислали ее по факсу - но зато Алекс, увидев ее, сразу все понял. Легче ему от этого не стало, скорее, загадка сделалась еще загадочнее, но сомнения исключались.
Копия была заполнена на компьютере, и узнать почерк было невозможно. Неразборчивая подпись тоже ничего не говорила Алексу, он не знал имени владельца счета, с которого пришли деньги.
Но на полях копии перевода была фломастером нацарапана изящная маленькая снежинка.

Дик дал Генри два обещания: выяснить, что искала полиция в мотеле "Скорлупка", и спросить Джонсона, почему тот выкрасил трюмо в спальне.
Поразмыслив, он решил, что если первое - просто дело техники, то сделать второе будет не так-то легко. Он и в самом деле иногда встречался с Джонсоном и был знаком с ним, но тот все же занимал определенное положение, так что просто подойти к нему и просить "Я слышал, вы тут переночевали в "Скорлупке"? И покрасили трюмо?" было бы несколько дерзко. И неосторожно: сам он ненавидел политику, но вовсе не считал это достаточным основанием для того, чтобы портить политическую карьеру кому-то другому. Застать Джонсона одного будет очень сложно, а попросить о конфиденциальном разговоре еще хуже: это привлечет внимание.
Он уже потянулся к телефону, чтобы позвонить леди Беате Сатерленд и посоветоваться с ней, но тут прибыли полицейские сводки, и необходимость искать ответ на первый вопрос отпала.
Обыскивались все отели, расположенные вдоль шоссе; в "Скорлупке" искали особенно тщательно из-за странного рассказа хозяина о выкрашенном в синий цвет зеркале. В этом самом номере и нашли пустую упаковку из-под шкатулки Моцарта.
Шкатулка Моцарта принадлежала уже нескольким поколениям семьи Минлент. Принадлежала ли она на самом деле в свое время великому композитору, сказать трудно; во всяком случае, коллекционеры из-за океана предлагали за нее большие деньги. Хранилась шкатулка в спальне хозяйки дома, причем держали ее в специальной упаковке.
Обнаружив исчезновение шкатулки, леди Минлент немедленно вызвала полицию. Прибывший наряд тщательно осмотрел комнату, в которой хранилась шкатулка; на лестнице, ведущей в нижний этаж, обнаружили мужской шелковый шарф белого цвета и листок бумаги. Это была дорожная карта, на которой ярким желтым фломастером был отмечен маршрут в Норфолк. Придорожные мотели были помечены звездочками, причем все.
Дик Уиллет направился к Медведю.
Глава отделения, по прозвищу Медведь, в свое время сделал все возможное, чтобы Дик работал именно у него. Для этого ему пришлось уговаривать, упрашивать, уламывать обе стороны - и самого Дика, который, получив лицензию, намеревался заниматься только частным сыском, и официальные органы, которые упирались, не желая допускать частного детектива в полицейское управление. Дело дошло до самых высоких инстанций, и после того, как Дик в два счета отыскал пропавшие из музея редкостные статуэтки, уладилось ко всеобщему удовольствию. Никто, включая Медведя, не знал, каким именно образом Дик выяснил, что статуэтки находятся в руках частного лица и отыскал квартиру, которую это самое частное лицо снимало на окраине города втайне даже от собственной жены. Дик представил не только статуэтки, но и неопровержимые доказательства, которые позволили уличить и судить злоумышленника.
Медведь был маленький, незаметный с виду человечек с мелкими чертами лица, но большим ртом, который редко растягивался в улыбку. Он хорошо знал свое дело - иначе не смог бы оценить по достоинству Дика Уиллета. Прозвище досталось ему по контрасту - однажды Дик, задержавшись зачем-то в дежурке, с улыбкой сказал, что начальника здесь, наверное, очень уважают - иначе у него давно уже было бы прозвище. И одного взгляда на него достаточно, чтобы придумать прозвище, - лучше всего подошло бы, пожалуй, Медведь. Полицейские расхохотались и, поскольку Дику здесь смотрели в рот и ждали, как величайшей милости, каждого его слова, прозвище приклеилось к Медведю сразу и так прочно, что при необходимости его имя и фамилию вспоминали с немалым трудом. Обращались же к нему по должости.
Сам Медведь, конечно, знал, как называют его в отделении, а может быть, уже и за его пределами, и относился к этому равнодушно. Чувство юмора у него было в зародышевом состоянии, но злобным и обидчивым он тоже не был, так что ему было все равно.
Дик почти вбежал в его кабинет.
- Вы когда-нибудь видели, - закричал он с порога, - чтобы вор, убегая, потерял на пороге план бегства? Чтобы он, собираясь ехать по такому примитивному маршруту, как шоссе в Норфолк, отметил его заботливо на карте, поставив крестик у каждого мотеля? И даже если допустить все это - неужели, обнаружив потерю, он поедет по этому маршруту и остановится в этих мотелях?
- О чем вы говорите? - изумленно выдохнул Медведь.
- О шкатулке Моцарта!
- Тише вы, ради Бога! - попросил Медведь. - Лорд и леди Минлент очень просили не афишировать...
- Но они же сами пришли в полицию.
- А что им оставалось - шкатулка стоит безумных денег, да им и жалко ее. Семейная реликвия!
Дик сел.
- Эта история, - сказал он внушительно, - пахнет довольно скверно. Могу я взглянуть на карту?
Медведь отдал распоряжение.
- Хотелось бы посмотреть и на ту коробочку, в которой хранилась шкатулка. Минленты опознали ее?
- Да. Мы им ее вернули, так что увидеть ее вы сейчас не можете.
Принесли карту. Она была запечатана в целлофан, и Дик напрягал глаза, рассматривая переплетения дорог.
- Похоже на снежинки, - задумчиво сказал он, глядя на отмечавшие мотели звездочки. - Не мог же он остановиться во всех этих мотелях сразу - если это вообще не какой-то тайный умысел, так что он нигде и не останавливался. Ведь некоторые из этих мотелей находятся на расстоянии двадцати-тридцати километров друг от друга, а то и ближе. Так зачем ему было их отмечать? Посмотрите на это! - он указал на змеевидную линию шоссе, обведенную ярким желтым маркером. - Очень похоже на дорогу, вымощенную желтым кирпичом, из сказки про мудрого Гудвина. - Дик читал эту сказку сыну, когда он был маленький, и до сих пор еще иногда с удовольствием перечитывал ее.
Он довольно легко нашел "Скорлупку" - она находилась на стыке двух крупных шоссе и бросалась поэтому в глаза. Значит, какое-то время шкатулка находилась здесь. Неужели в это дело замешан Джонсон? Глупость какая! Пойти на такой риск сейчас, перед выборами - нет, Дик не верил в это.
- Что у нас есть еще? - задумчиво спросил он.
- Ничего. Никаких следов. Есть список останавливавшихся в этой комнате, но вы же знаете: в мотелях с этим нестрого, почти никто не пишет своего настоящего имени, и книга приезжающих пестрит всякими мистерами Би и миссис Ди. Если постараться, их, конечно, можно и найти, но это огромная работа, сами знаете, шкатулку спрячут уже сто раз. Может быть, вы что-нибудь посоветуете?
Наступила длинная пауза.
- У нас есть телевизионное время? - внезапно спросил Дик Уиллет.
- Вы предлагаете сделать объявление? Но лорд и леди Минлент...
- Нет, - сказал Дик Уиллет, - я предлагаю показать карту. Вот увидите: разгадка этого дела - в карте. Пригласите хорошего литературного редактора, пусть составит текст: всякого, кому знакома эта карта, просят позвонить или явиться в полицию, так как карта связана с разгадкой преступления... интригующе, таинственно и вызывающе.
- Интригующе, таинственно и вызывающе, - повторил Медведь с некоторым раздражением. - Хорошо, я попробую.
- И узнайте у Минлентов точнее, как можно точнее, когда они в последний раз видели шкатулку.
- Шкатулка хранилась в коробке. Коробку леди Минлент видит каждый день, поскольку тот ящик трюмо, где она ее держит, открывает ежедневно. Шкатулку тоже иногда достают, чтобы полюбоваться ею и почистить ее - по словам самой леди Минлент, в последний раз она это делала примерно месяц назад.
Дик разочарованно молчал. Ему не хотелось тратить время на визит к Минлентам, и он решил пока подождать результатов телевизионного опроса.
Он пошел было к двери, потом замедлил шаг. Какая-то мысль не давала ему покоя. Убедившись, что дверь закрыта плотно, он вернулся к столу.
- Скажите, у нас есть возможности выяснить личные данные... скажем так... высокопоставленных лиц?
- Какие личные данные? - спросил Медведь настороженно.
- Сугубо анкетные.
- Выясним, конечно. Такие справки мы можем наводить без проблем.
- В политических кругах?
- Где угодно.
Дик помолчал.
- А вы уверены, что это не повредит тому лицу, о котором наводятся справки?
- Если это и в самом деле обычные анкетные данные, то уверен. Обычный запрос в компьютерный центр под полицейским шифром. А что за политическое лицо вас интересует?
- Меня, собственно, интересует даже не лицо, а скорее, мать лица, - сказал Дик. - Короче, я просил бы вас, не говоря никому ни единого слова, потихоньку выяснить: правда ли, что мать Александра Джонсона, того самого, что выставляет свою кандидатуру на ближайших выборах мэра, родила не одного сына, а близнецов?

ГЛАВА ВТОРАЯ. БРАЧНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.

Когда Алекс перебирал в уме все, что говорила Шила невпопад за два месяца их знакомства, чаще всего ему приходили на ум две фразы, сказанные ею уже в поездке по мотелям. Первую она произнесла еще перед отъездом: когда он заявил, что не намерен путешествовать за ее счет, она среагировала так: "Ты об этом не пожалеешь". Он это твердо помнил. Они сидели в холле отеля, и она показала ему чету Минлентов, что-то говорила о том, что они разъезжают по дорогим отелям, в то время как у них есть дочка, о которой надо заботиться...
Странно, подумал Алекс. Это не похоже на Шилу. Никогда, никогда он не слышал, чтобы она сплетничала. Правда, знакомых она встретила при нем в первый раз - как правило, они посещали простые ресторанчики или просто гуляли по улицам, несколько раз ходили по магазинам - Шила часто советовалась с ним, выбирая себе платья. Алекс всегда полагал, что Шила таким образом проявляет весьма лестный для него такт, не желая ставить его в дурацкое положение: он был нормально обеспеченным человеком, но до Шилы ему было далеко. Вот она и не хотела, чтобы он чувствовал себя неловко или чтобы ему было неприятно. Ни разу он не замечал, чтобы она выразила недовольство тем, что место, куда они пришли, для нее не подходит. Если бы она только подумала об этом - он бы немедленно это понял.
Вторую фразу она сказала, напротив, уже в самом конце поездки, когда он предложил отвезти ее в аэропорт: "Ты набираешь очки". Да, именно так: "Ты набираешь очки".
Значит, это была не просто поездка по мотелям, решил Алекс. Шила преследовала какую-то цель. Но вот какую? Деньги? Нелепо - у нее и так было все, чего она хотела. Могла ли эта цель быть бесчестной целью? Непохоже: они ни от кого не скрывались, он ни разу не замечал, чтобы Шила беспокойно оглядывалась по сторонам или пряталась от кого-то...
Стоп, сказал он сам себе на этом месте. Минуточку! В Нью-Йорке она очень любила ходить в ночные клубы и танцевала до упаду ночи напролет. Шила не знала усталости. Он вспомнил, как она, садясь после танца за столик, дышала почти ровно и выглядела такой же холодновато-спокойной, как обычно. День они тоже проводили с пользой: гуляли по паркам, очень часто посещали выставки и концерты. Шила высоко ценила и умела понимать и живопись, и классическую музыку, но этим не ограничивалась, более простые развлечения тоже доставляли ей огромное удовольствие. И ни разу он не видел ее уставшей, ни разу она не пожаловалась на утомление.
Но вот когда они приезжали в мотели, Шила неизменно первой уходила в отведенный им номер. Неужели она так уставала от дороги, сидя в машине - это при том, что он прекрасно знал, насколько она вынослива?
Он стал подробно, день за днем, вспоминать поездку. Это было нелегко: мотели сливались в памяти в один безликий мотель, бесчисленные проглоченные бифштексы в ресторанах помнились как один-единственный бифштекс. Единственное, что, пожалуй, осело в его памяти, - это тот отель с семью цветами радуги, с уточками на камине и украшениями из веревки и соломки. Прекрасный мотель. Как же он назывался? "Радуга"? Нет. Алекс не мог припомнить.
Дорога и вовсе казалась одинаковой. Он помнил только неожиданные высказывания Шилы и ее странный смех. Она засмеялась, когда он спросил, есть ли у нее деньги... Это и тогда показалось ему странным, не то что теперь. И когда он сказал, что уедет на пароме, она как-то странно построила фразу. Кажется, она сказал: "На паром-то пока хватит?", а он переспросил: "Почему пока?"
Из этого можно было сделать только один вывод: Шила знала, что пришлет ему банковским переводом полмиллиона долларов. Уже тогда знала. Что же все это значит? Может быть, она все-таки позвонит ему и хоть что-то объяснит? Они никогда не говорили по душам, болтали лишь об отвлеченных предметах и о своих хобби, но Алекс чувствовал, что они близки друг другу. И, конечно, Шила должна понимать, что он не притронется к присланным деньгам, пока все не разъяснится. Так где же она? Почему не позвонила?
Отчаявшись разгадать загадку, Алекс наконец заснул; ему снилась бесконечная лента шоссе с мотелями по обеим сторонам, на которую падали прямо с неба бесчисленные холодные снежинки.
Среди ночи он вдруг проснулся, выпил холодной воды и, немного поворочавшись, снова заснул. Перед тем, как провалиться в сон, он вдруг совершенно отчетливо увидел холодноватые глаза Шилы и ту прощальную улыбку, которой она одарила его, исчезая в недрах норфолкского аэропорта.

Мотель "Скорлупка" и в самом деле находился в очень удобном месте: даже не два, а три шоссе сходились сюда, так что автомобилисты, следовавшие в шести разных направлениях, могли стать потенциальными клиентами. И расстояние от крупных городов было самым подходящим: именно на этом месте водитель должен уже устать от дороги и ощутить потребность в пище, отдыхе, бензине. Уж на что Дик Уиллет любил водить машину, но даже и он, подкатив к "Скорлупке", выключил мотор с некоторым облегчением.
- Приехали, Джим, - сказал он сидевшему рядом с ним крупному человеку; оливкового цвета спортивный костюм едва не лопался на его мощной груди. - Смотри, вот и хозяин!
Генри и в самом деле уже спешил к их машине. Он был одет в очень приличный, хотя и несколько старомодный коричневый костюм и держал в руках связку ключей.
- Ты подожди пока, - вполголоса сказал Дик, - сначала пусть хозяин предупредит механиков. - А ты потерпи еще минуту, сейчас выходим, - добавил он, обращаясь к сидевшему на заднем сиденье Болли. Пес всю дорогу не доставлял никаких хлопот, но сейчас выказывал явное нетерпение.
Джим кивнул в ответ. Он был малоречив, не любил лишних разговоров и вообще людей; всем и всему на свете он предпочитал машины. Джим был механиком, что называется, от Бога, моторы автомобилей были для него все равно что раскрытая книга. Двух своих сыновей он брал с собой в мастерскую начиная с полуторагодовалого возраста; сейчас мальчишки были уже довольно взрослые и, к восторгу Джима, полностью разделяли его страсть к машинам и дневали и ночевали в гараже. В настоящее время они без помощи отца собирали автомобиль самостоятельно, и Джим страшно гордился ими.
Общества жены и сыновей ему было совершенно достаточно, он мало с кем общался, но для Дика, который когда-то помог ему быстро разоблачить обманщика, пытавшегося отнять у него с помощью ловкого юридического трюка принадлежащую ему мастерскую, охотно делал исключение. Когда Дик попросил о помощи, Джим немедленно и без малейшего колебания оставил самые срочные дела и согласился отправиться туда, куда было нужно.
- У человека сломалась возле мотеля машина, - втолковывал ему по дороге Дик, тщательно избегая называть какие-либо имена. - Ему пришлось остановиться на ночь в мотеле, а машину к утру починили в гараже. Я попрошу хозяина, чтобы он познакомил тебя со своими механиками, а ты узнай у них, пожалуйста, какого типа была поломка. Главное, что меня интересует, - это была ли она и в самом деле случайной. Есть ли вероятность того, что машину вывели из строя нарочно. Ты понимаешь? Если нарочно, то можно ли было сделать это таким образом, чтобы она сломалась как раз в нужном месте и в нужное время.
- Я все понял, - коротко сказал Джим.
Дик приветливо поздоровался с Генри и представил ему Джима. Тот кивнул и принялся рассматривать припаркованные возле входа автомобили. Дик часто шутил, что люди, подобные Джиму, доставляют полиции множество хлопот, если надо, к примеру, кого-то опознать, за исключением одного случая: когда опознать требуется автомобиль. Если же это человек, дерево, животное, местность - все, пиши пропало. Они смотрят только на машины и только машинами интересуются.
Чтобы не ставить хозяина в неловкое положение, Дик сразу же приказал Болли остаться снаружи и заметил, что Генри явно испытал облегчение. Вероятно, собаки в мотель не допускались.
- За домом есть хороший садик, - сказал Генри. - Пусть ваша собачка там побегает. Я попрошу, чтобы за ним присмотрели, если он вздумает уйти.
Дик покачал головой.
- Он без меня не уйдет, - уверенно сказал он и вошел вслед за хозяином внутрь.
В собственном мотеле Генри явно чувствовал себя гораздо увереннее, чем в кабинете у Дика. Он провел гостей внутрь, в холл, и Дик с удовольствием оглядел безупречно чистое, с большим вкусом и даже некоторым изыском убранное помещение. Генри явно в хорошем смысле этого слова знал свое место: он не пытался прыгнуть выше головы и выдать свой мотель за пятизвездочную гостиницу, но на отпущенном ему уровне проявил похвальное усердие.
- Однажды я вел дело, в котором была замешана группа художников4, - сказал Дик Уиллет, внимательно рассматривая пейзаж в резной раме на стене. - Одна из них, та художница, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, занималась отделкой интерьеров, была настоящим гением своего дела. Ей бы здесь понравилось, ей понравились бы эти раздвижные двери и стойка для портье. Жалко, что она не может этого увидеть.
- Пожалуйста, приезжайте вместе с ней в любое время, - сказал Генри. - Если эта история кончится благополучно и мне удастся снова наладить свой бизнес, я ей охотно сделаю заказ. У меня есть кое-какие планы...
- К сожалению, это невозможно, - угрюмо сказал Дик Уиллет. - Она теперь живет во Франции и никогда не вернется в США. Но я могу вам сосватать другую художницу, просто прекрасную, ее картины отлично впишутся в ваш интерьер. У меня дома висит сделанная ею иллюстрация к сказке - леопард и антилопа. Замечательная вещь!
Они вошли в ресторан и уселись за указанный хозяином столик. Джим явно чувствовал себя неловко - ему не терпелось пойти в гараж. Там механики, настоящие ребята, с ними хоть есть, о чем поговорить. К тому же надо было выполнить поручение Дика; а леопард и антилопа нисколько его не интересовали.
- Здесь тоже очень хорошо, - одобрительно сказал Дик, рассматривая покрытые прозрачным стеклом деревянные столы и стоявшие на них керамические приборы для специй. - И чисто, как в операционной.
- Сейчас нам подадут обед, - сказал Генри.
Дик не стал спорить.
- Сколько времени займет это у повара? - спросил он. - Может быть, я пока могу осмотреть ту самую комнату?
- Но ведь там полицейский, - возразил Генри. - Он никого туда не пускает.
- А мы попробуем пройти, - улыбаясь, сказал Дик и поднялся. И, заметив нетерпение и скуку на лице своего товарища, добавил. - Может быть, вы пока отведете Джима в гараж и попросите своих механиков поделиться с ним информацией? Но... - он замолчал, подбирая слова: надо было как-то дать понять Генри, чтобы он не называл даже при Джиме имени Александра Джонсона.
- Не беспокойтесь, - сказал Генри и кивнул, давая понять, что все понял. - У меня записан номер и марка автомобиля, и механики, конечно, знают его; к тому же у них тоже ведется учет поломок, бухгалтерия и все, что полагается. Я скажу им, и они расскажут вашему приятелю все, что он захочет узнать.
Джим живо поднялся, и они вместе вышли из ресторана; Дик тоже встал и направился к двери в холл.
В ожидании хозяина он задумчиво ходил туда-сюда. Вот это, очевидно, и есть подсобное помещение, где держали ту самую краску, подумал он, и приоткрыл дверь. Действительно, в комнате стояло все то, что обычно используют в своем нелегком труде уборщицы, а возле другой стены были аккуратно сложены несколько стремянок, коробки, явно хранящие в себе слесарные инструменты, и какие-то банки. Дик поколебался, но потом, решив, что ни в какую частную собственность он не вторгается, а если и так, то он, в конце концов, именно для этого сюда и приехал, вошел внутрь.
Найдя выключатель и включив свет, он огляделся еще внимательнее. Его интересовали кисти - ведь для того, чтобы выкрасить трюмо, нужны были не только краски, но и кисти. Да, вот они: несколько кистей разной толщины опущены в банку с прозрачной жидкостью, вероятно растворителем, и еще с пяток совершенно новых сложены рядом с банками с краской. Он осторожно присел, чтобы найти кисть с синей краской среди тех, что были опущены в банку. Инстинктивно Дик старался не запачкаться и только потом сообразил, что в помещении, как и во всем мотеле Генри, царит полная чистота.
Он увереннее присел на корточки и наклонился. Одна из кистей, среднего размера, носила на себе явные следы яркой синей краски, киновари - кажется, именно так называют ее художники. Понятно. Впрочем, сомнений в правдивости рассказа Генри у него не было.
Он снова вышел в холл, чтобы осмотреться. Прямо за его спиной находилась лестница во второй этаж; если именно по этой лестнице надо подниматься, чтобы попасть к себе в комнату, то стащить отсюда банку и в самом деле очень удобно. Даже если кто-то и был в холле, он никак не мог бы увидеть человека, который спустился с лестницы, осторожно проскользнул в эту дверь, взял банку и кисть и снова поднялся к себе. Так что, если он никого не встретит на лестнице, то может считать себя в полной безопасности. То есть Джонсон и в самом деле мог осторожно спуститься по ступенькам и взять краску, а потом выкрасить трюмо - на все это, по расчетам Дика, понадобилось бы не больше нескольких минут, если красить как попало, не заботясь об эстетике.
Дик успел заметить, где находится гараж, и ему было ясно, что даже если водитель Джонсона обменялся с механиками всего несколькими словами, он отсутствовал никак не меньше пяти минут. А ведь он еще расплачивался с ними и, наверное, проверял машину. У Джонсона было вполне достаточно времени, особенно если учесть, что слишком много времени для него тоже было плохо: ведь ему надо было успеть удрать, пока никто не обнаружил его художеств. Поэтому он быстро спустился вниз, рассчитался, сел в машину и умчался, пока хозяин не обнаружил, что он выкрасил зеркало.
Но вот зачем он это сделал? Зачем? Кому это надо? Что за идиотизм?
Вечер накануне Дик провел, запершись в своей комнате вдвоем с Болли, и посвятил все это время попыткам понять, зачем мог Джонсон выкрасить трюмо в спальне. Самая оригинальная мысль, до которой ему удалось додуматься, гласила: Джонсон временно повредился умом. Ничего другого в голову не приходило.
Вздохнув, он вышел на улицу. Генри шел от гаража к дому. Джима не было видно - вероятно, он остался в гараже.
- Вам удалось что-нибудь выяснить? - спросил Генри Дика, когда они поднимались по лестнице на второй этаж.
- Кое-что удалось, - сказал Дик уклончиво; он помнил, что лорд и леди Минлент просили по возможности не распространяться насчет исчезновения шкатулки. - Скажите, подняться во второй этаж можно только по этой лестнице?
- Да.
Генри остановился около двери, выкрашенной желтоватой масляной краской приятного оттенка.
- Это здесь.
Дик быстро огляделся и убедился, что дверь находилась очень близко к лестнице. На все про все требовалось никак не больше двух минут: выйти из этой двери, спуститься по ступенькам вниз, открыть другую дверь, взять кисть и банку, искать которые не надо, поскольку они лежат на виду, снова подняться наверх... Минутное дело! Можно успеть и меньше, чем за две минуты, но только в том случае, если ты, так сказать, у себя и знаешь, куда бежишь. А если одновременно надо ориентироваться и соображать, куда свернуть и что взять, то тогда времени уйдет чуть больше. Но больше лишь на какие-то секунды! И все было бы понятно и просто, если бы злоумышленником был не Александр Джонсон, а кто-нибудь другой, а взял бы он что-нибудь ценное и постарался бы замести потом следы, а не заниматься в своей комнате росписью по зеркалу.
Дик снова тоскливо задумался. Даже если предположить, что Джонсон имеет какое-то отношение к исчезновению шкатулки Моцарта, что Дик считал совершенно невероятным, это все равно не объясняло тех непостижимых причин, по которым он покрасил трюмо в номере придорожного мотеля.
Джонсон - известный политик. Дик считал, что его можно так охарактеризовать, хотя, строго говоря, должность мэра не совсем политическая. Джонсон страстно любит Нью-Йорк и еще до вступления в должность успел много сделать. Безусловно, он добивается должности не из любви к власти или к деньгам - если эти причины и играют какую-то роль, то они второстепенны. Он обеспеченный человек. Правда, вряд ли он располагает такими средствами, которые можно выручить за шкатулку, но сомнительно и то, что он откажется ради этого от практически уже выигранных выборов и ввяжется в сомнительное дело.
Генри, увидев, что Дик задумался, тихонько стоял рядом, стараясь не мешать ему. Дик снова оценил его такт и хорошее воспитание - спокойный, скромный, разумный человек, много работает. И работает хорошо, добавил он про себя, оглядывая чистый и уютный коридор. Двери и стены были заново окрашены в теплые приятные цвета, по полу бежала красивая коричневая дорожка с бежевым геометрическим узором. В воздухе ощущался едва уловимый приятный запах - вероятно, уборщицы пользовались специальными ароматическими препаратами. Любой усталый путник с удовольствием проведет ночь в таком месте.
Дик хотел предъявить документы, но это не потребовалось: стоявший у двери полицейский знал его в лицо. Собственно, делать возле двери номера полицейскому было решительно нечего, и его направили сюда просто потому, что дело касалось дорогой вещи, и не просто дорогой, а настоящего раритета; роль же мотеля в этом деле, по мнению полиции, еще не прояснилась окончательно, а по особому мнению Дика Уиллета, не прояснилась вообще.
Войдя в комнату, Дик убедился, что и здесь сказывается добросовестный труд и вкус хозяина. Номер был, правда, довольно стандартный, но его квадратная форма создавала ощущение простора, мебель была расставлена продуманно и удобно, а шторы на окнах, ковер и покрывала подобраны в тон, чего почти никогда не бывает в придорожных мотелях. На столе стояла ваза с сухими ветками; букет был сделан просто мастерски.
- Жена увлекается, - сказал Генри, поймав взгляд Дика и не дожидаясь вопросов. - Да и я не против, так номера выглядят уютнее, - как бы извиняясь, добавил он.
- Очень красиво, - сказал Дик решительно. - Посмотрите, она выбрала какие-то сиреневые засушенные цветочки. Это лаванда, что ли? Сочетается с цветом стен. А это и есть знаменитое трюмо?
- Нет, это другое. То я отнес вниз, в подсобное помещение. Я же вам, кажется, говорил: там краска все-таки попала в пазы.
Дик потянул носом. Ему показалось, что легкий запах краски ощущается до сих пор. Но потом он сообразил, что просто здесь сильнее, чем в других местах, пахнет ароматизатором: вероятно, горничные постарались, чтобы заглушить все тот же запах краски. Он вспомнил, как в одном расследовании запах краски тоже сыграл решающую роль - в том самом, где помогал ему Ральф Теринг. Тогда он был не на высоте, и то, что успеть было просто физически невозможно, ничуть его не утешало. Он упустил картину...
- Ну, хорошо, - сказал он, с трудом отрываясь от воспоминаний. - И где же нашли коробочку?
Они прошли в спальню. Генри молча подошел к кровати и отодвинул ее. Синтетический палас был грубо разрезан от края - вероятно, не слишком острым ножом. Генри приподнял края разреза, и Дик увидел, что несколько дощечек паркета под ним разворочаны. Кто-то ковырял паркет, грубо и несторожно, вскрыл дощечки, с силой ударил по тонкому перекрытию и пробил его. Внизу были доски, а между ними и паркетом - небольшое пространство. Именно там и стояла пустая коробочка из-под шкатулки Моцарта, когда ее нашел полицейский.
Дик стоял и смотрел. Работа была сделана просто отвратительно, и это навело его на определенные размышления.
- Это полиция так вскрыла паркет? - спросил он. - Вы находились здесь, когда делали обыск?
- Конечно. Меня просто заставили быть здесь, сказали, что я обязательно должен присутствовать. Нет, это сделала не полиция, полиция уже нашла все именно в таком виде.
Дик присел на корточки и, ни к чему не прикасаясь, снова оглядел разоренный паркет. Не зря он сюда приехал. Если оставить в стороне эту таинственную историю с Джонсоном, то теперь можно по крайней мере легко наметить путь, по которому следует идти, разыскивая злоумышленников. Ведь не каждый мог знать о том, что в мотеле "Скорлупка" паркет лежит не на бетонном полу и что, приподняв несколько дощечек, можно найти отверстие.
- Откуда здесь дырка в полу? - спросил он у Генри.
- Если вы посмотрите на дом снаружи, то сразу поймете, - ответил тот. - Эта комната находится в так называемой пломбе, она была достроена, когда прежний владелец купил соседний дом. Вы видите, что холл и ресторан, а также мое собственное жилье, находятся в одном доме, а номера для постояльцев - в другом, но они соединены между собой. Эта комната - крайняя, в этой части здания особые перекрытия.
- Кто мог знать об этом?
- Кто мог знать об этом? - удивился Генри. - Да любой, кто посмотрит на дом снаружи, если он, конечно, хоть что-то смыслит в строительстве. Но смыслить надо немного.
- А как вы думаете, трудно было проделать такую дырку? Я имею в виду, чисто физически.
- Проделать это, да еще таким образом, могла даже женщина - пилкой для ногтей расковыряла паркет, каблучком стукнула посильнее в перекрытие - и готово. Когда мне разрешат снова пользоваться этой комнатой, мне придется менять весь пол - иначе в один прекрасный день кто-нибудь, не дай Бог, провалится. Перекрытие было надежным, пока оно было цельным, а теперь, с этой дыркой и разрушенным в одном месте паркетом и досками внизу, оно никуда не годится.
- Насчет пилки для ногтей - отличная идея, - заметил Дик. - Но неужели...
Генри снова приподнял края разреза.
- Эту комнату привели в порядок совсем недавно. Видите, паркет просто положен сверху на небольшой слой клея и покрыт всего одним слоем лака. Расковырять это - плевое дело! Но какой дурак мог надеяться подобным образом что-нибудь спрятать, я просто ума не приложу.
- Горничная нашла бы при первой уборке, - поддакнул Дик.
Генри покачал головой.
- Нет, горничные убирают у нас ежедневно, но ничего не нашли, пока не явилась полиция. Горничные пользуются пылесосом и просто пылесосят под кроватью - добросовестно, но не отодвигая ее от стены и, наверное, не заглядывая туда. Ведь сверху лежал ковер, так что вряд ли они могли что-нибудь заметить. И все же это только вопрос времени: каждый номер примерно раз в три месяца закрывается и ставится на влажную уборку. Во время этой уборки поднимают паласы и промывают паркет. Вот тогда непременно нашли бы. Можно поставить все на место?
- Можно, - неохотно стоял Дик. Он все смотрел и смотрел на грубо разрушенный паркет - что-то ему не нравилось. - А трюмо знаменитое покажете?
- Ну конечно, - Генри привел комнату в порядок и пропустил Дика вперед. Полицейский в коридоре ел огромный сэндвич, из которого аппетитно выглядывали толстенные ломти ветчины, буженина и зеленый салат. На стуле рядом стоял термос, из которого по всему коридору распространялся упоительный запах горячего кофе. Увидев Дика, полицейский попытался поскорее проглотить кусок и вытянулся в струнку.
- Ешьте, не стесняйтесь, - ободрил его Дик Уиллет. - Приятного аппетита! Вас тут кормят?
- Ну конечно, - сказал Генри несколько раздраженно. - Не стоять же ему тут сутками голодным.
Присутствие полиции в доме раздражает его, мешает его бизнесу, отпугивает клиентов, но он все-таки не забыл предложить человеку поесть, отметил Дик, спускаясь по лестнице. Впрочем, в человеческих качествах Генри он и не сомневался: достаточно вспомнить, что тот никому не сказал о Джонсоне, стараясь не испортить ему предвыборной кампании. А ведь Джонсон - совершенно посторонний для него человек, и позаботился он о нем только потому, что ему понравилось, как тот вел себя и как держался в трудном положении, как был любезен и демократичен.
Джим еще был в гараже, что нисколько не удивило Дика.
- Обед готов, - сказал Генри, - попрошу вас оказать мне честь. За вашим другом сейчас сходят.
Дик покачал головой.
- Вряд ли кто-то, кроме меня, сможет вытащить его оттуда, - сказал он. - Я сам за ним схожу.
На улице Дика радостно приветствовал Болли, для чего, заметил Дик, ему пришлось оторваться от обнюхивания миски с кусочками мяса. Даже о его собаке здесь позаботились, благодарно подумал Дик, и, присев на корточки, погладил Болли и разрешил ему есть - иначе собака не приняла бы пищи из чужих рук.
Пока Болли занимался мясом, Дик прошел по окаймленной анютиными глазками дорожке к гаражу и вошел внутрь. Гараж был довольно большой; инструменты были развешаны по всем стенам, и сразу было видно, что содержатся они в идеальном порядке. Каменный пол был неровный, но тщательно выметенный. Посреди гаража красовалось специальное приспособление, на которое загоняли машины, чтоб осмотреть их снизу.
Джим сидел в углу с двумя одетыми в рабочие комбинезоны мужчинами. Все трое увлеченно о чем-то беседовали. Дик окликнул Джима; механики поднялись и вежливо поздоровались с Диком, не подавая, однако, руки: чернота навеки въелась в их пальцы.
- Нас приглашают на обед, - сказал Дик Джиму.
Тот неохотно поднялся. Было ясно, что он предпочел бы остаться здесь. Однако выхода не было и, попрощавшись со своими новыми друзьями, Джим поплелся к выходу за Генри и Диком.
- Машину просто не могли сломать нарочно, - бубнил Джим в спину Дика. - Вышел из строя карбюратор, так что она глохла при одновременном нажатии педалей тормоза и сцепления. Механики разобрали карбюратор и снова отладили его. Взяли они за эту работу позорно мало. Прямо-таки по самой минимальной шкале.
- Значит, можно с уверенностью сделать вывод, что машина сломалась случайно? - спросил Дик, усаживаясь за стол.
- Можно. Если кто-то захочет сломать машину, существует масса других способов, которые действуют ничуть не хуже и не вызывают никаких подозрений. Можно нарочно продырявить какой-нибудь шланг, открутить свечи зажигания, слить или испортить чем-нибудь бензин. Ну, и так далее.
- Значит, - медленно признес Дик, глядя на приближающегося официанта и с надеждой принюхиваясь к запахам, исходящим от подноса в его руках, - я могу сделать вывод, что поломка почти наверняка была непреднамеренной и человек, который ехал на машине, и в самом деле оказался на этом месте и попал в этот мотель совершенно случайно?
- Можете. И не "почти наверняка", а наверняка.
- На такой машине нельзя было доехать до Нью-Йорка? - спросил Дик, с удовольствием рассматривая поставленные перед ними закуски.
Джим немного подумал.
- Да можно, - наконец признал он. - На ней можно было без всяких проблем ехать по скоростному шоссе - ведь там, как правило, не нужно тормозить и переводить скорости. Но вот въехав в город, на такой машине замучаешься. После каждого светофора ее надо заводить, она может заглохнуть в самый неподходящий момент; дело может даже дойти до беды, особенно в таком городе, как Нью-Йорк. А главное - только после того, как машину посмотрит механик, можно с уверенностью сказать, с чем именно связана поломка. До этого момента ни один разумный человек ездить на ней не станет. Жалко машину, страшно за свою жизнь.
Дик Уиллет, который предпочел бы назвать два эти пункта в противоположной последовательности, только кивнул головой.
- Водитель, который сдавал машину в ремонт, явно понимал свое дело. Он мог бы устранить и сам даже такую достаточно сложную поломку, но у него не было нужных инструментов. Это был очень хороший водитель, а такой водитель ни за что не поедет в дальнюю дорогу на машине с подобной неисправностью. Ребята говорят, он здоровенный такой парень был.
Дик кивнул головой. Он уже думал об этом: его удивило, что Джонсон ехал без охраны, а потом он решил, что водитель наверняка должен был заодно выполнять роль охранника. Тут ему в голову пришла еще одна мысль.
- Ты ешь, - сперва предупредил он. - А то потом поздно будет. Я голодный, я за себя не ручаюсь. А когда поешь, скажи мне еще кое-что. Видишь ли, я точно знаю, что человек, о котором я сейчас и собираю эти сведения, никак не мог ехать на старой, скверной машине...
- Это могло случиться с абсолютно любым автомобилем, - уверенно ответил Джим. - Даже с самым новым. - И он взялся за закуски, причем аппетит у него оказался отменным.
С той ненавязчивостью, которую уже столько раз отмечал в нем Дик, Генри остался на кухне, беседуя со своими работниками и не желая мешать своему гостю и его приятелю, так что его пришлось окликнуть.
- Вы разве не сядете с нами? - спросил Дик, приветливо улыбаясь. И когда Генри сел рядом и официант поставил перед ним тарелку, добавил. - Очень вкусная еда, тарелки совершенно чистые, подогретые! Могу вам обещать точно: все мои друзья, отправляющиеся куда-либо в этом направлении, будут останавливаться в вашем мотеле.
- Спасибо, - сказал Генри и неуклюже поклонился.
Дик покачал головой.
- Вам не за что меня благодарить. Я забочусь о них. В конце концов, человек, уставший от утомительной дороги, и в самом деле может найти здесь все, что нужно. И может даже остаться на несколько дней.
Как и во время их первой встречи в кабинете у Дика, Генри сразу же оживился, когда речь зашла о его бизнесе. Сверкая глазами, он принялся рассказывать о том, как несколько постояльцев, сначала намеревавшихся только заправить машину и перекусить, ну в крайнем случае - только переночевать, оставались у него на несколько дней, так им нравились кухня и удобства. Они жили здесь, как живут люди в обычных отелях, ходили на реку и гуляли в лесу за домом. Дик внимательно слушал, одобрительно кивая головой и нисколько не сомневаясь в правдивости слов Генри.
- Здесь можно очень даже неплохо отдохнуть, - рассказывал тот. - За домом, если спуститься немного вниз, течет маленькая, но чистая речка, до города всего около пятидесяти километров. Еда у меня сами видите какая, комнаты удобные, плата очень умеренная. Вот они и оставались.
Джим между тем, не теряя времени, покончил с обедом и выразительно смотрел на Дика.
- Если наш хозяин не возражает, можешь опять идти в гараж, - ответил Дик на его взгляд. Генри не возражал, и Джим, коротко поблагодарив за обед, вышел.
- Скажите, пожалуйста, - спросил Дик. - А кто-нибудь еще, кроме вас самого, видел, что в мотеле останавливался Джонсон?
- Нет. Почти наверняка никто. Они приехали поздно вечером, и регистрировал их я сам. В гараж ходил только его шофер, это совершенно точно. Вот разве что официант, который ему обед подавал! Но мне кажется, он не узнал Джонсона - эти ребята и на лица-то не смотрят. Во всяком случае, я не слышал никаких разговоров об этом - а если бы кто-то узнал самого Александра Джонсона, то наверняка об этом бы говорили.
- А горничная?
- Горничная? - удивился Генри. - Она вообще пришла на работу только утром и вошла в комнату Джонсона после того, как он сам уже покинул ее. Нет, мне кажется, мы можем с уверенностью заключить, что никто его не видел, а если кто видел, тот внимания не обратил, не узнал его в темноте или в суматохе. Вы же понимаете: вероятность увидеть в таком месте Александра Джонсона настолько мала, что человек, узрев его, скорее всего не поверит собственным глазам.
- Спасибо! - сказал Дик от всей души, вытирая рот салфеткой. - Замечательно вкусная рыба!
- Кофе? - спросил Генри, подзывая официанта.
- Пожалуй, нет, - поколебавшись, ответил Дик. - Вместо кофе и десерта мы лучше осмотрим наконец трюмо.
Однако осмотр трюмо ничего не дал. Трюмо как трюмо. В щель между деревянной рамой и самим зеркалом набилась синяя краска.
- Как оно было покрашено? - спросил Дик, рассматривая трюмо.
- Да кое-как. Просто вся поверхность была замазана синей краской, сначала крупные, размашистые мазки поперек, а потом вдоль. Вот и все.
- Скажите, - спросил Дик. - А кто жил в номере, где ночевал Джонсон, до него?
- Полиция уже спрашивала меня об этом. Там жила молодая пара, записались как мистер и миссис К. Они выехали буквально за секунду до того, как в номер попал Джонсон - я знал, что они уезжают, потому и обещал ему их номер. Дама еще находилась там, а горничная уже стала убирать его. Пока повар готовил ужин, мы показали номер Джонсону, и он сказал, что его все устраивает.
- Он видел эту пару?
- Кажется, не видел. Точно не видел. Молодой человек уже ушел и сидел в машине. А женщина собирала в спальне еще какие-то вещи, Джонсон туда не заходил. Это точно, я сам видел, я стоял возле лестницы и видел его в открытую дверь. Он вообще не входил в номер, потому что там шла уборка. Горничная как раз вышла за горячей водой, я потому и остановился на лестнице, чтобы дать ей еще кое-какие распоряжения, но в комнате все было вверх дном - ведь для таких гостей мы меняли все, вплоть до чехлов на мебели.
- Вы можете с уверенностью сказать, что Джонсон не разговаривал с этой женщиной?
- Могу. Точно не разговаривал. Он просто остановился у двери, я ему крикнул, что за дверью справа спальня. Он немножко постоял и посмотрел, а потом подошел ко мне и сказал, что ему все подходит. В спальню он заходить не стал. Мы вместе спустились в ресторан. Вы же понимаете, такого гостя я водил везде лично.
- А какая была у этих людей машина, вы не помните?
- И об этом меня спрашивала полиция. Нет, совсем не помню, к сожалению, помню только, что темная. В гараж они не обращались, даже не заправлялись. Может, ехали недалеко.
Генри говорил ровно столько, сколько было нужно, чтобы точно ответить на вопросы сыщика, и не беспокоил его ни своими предположениями, ни советами. И только когда Дик уже вытащил из гаража Джима, нырнувшего вместе с одним из механиков в нутро какой-то машины и упоенно возившегося там, подозвал и усадил на заднее сиденье своего пса, а потом подал Генри на прощание руку, тот задал ему вопрос:
- Скажите, - спросил он с любопытством. - А кто все-таки это был? Неужели же сам Александр Джонсон?
- Не понимаю? - насторожился Дик.
- Может быть, все-таки брат-близнец? - спросил Генри.

Дата добавления: 2015-08-20