Политико-экономический анализ 6 страница

Однако информация, знания сами по себе не являются капиталом, так же как не являются капиталом сами по себе вещественные средства производства. Сразу ясно, что капиталом не могут быть те знания человека, которые не находят применения в сфере производства и обращения товаров – в экономической сфере. Это – его, индивида, духовное богатство, но никак не капитал. Но и знания, необходимые для производственной деятельности, равно как и вещественные средства производства, становятся капиталом лишь при определённых условиях. А именно: капиталом может быть лишь информация, находящаяся – пусть даже только юридически – в монопольной собственности какого-либо лица или группы лиц; лишь информация, юридически присвоенная частным собственником, но не всем обществом. Те знания, которые юридически являются достоянием общества и «конкретно никому не принадлежат», которые не защищены патентами и т.п., которые преподаются в школах и институтах, которые опубликованы в книгах и журналах и оттуда поступили в головы обычных инженеров и рабочих, капиталом быть не могут. Не могут быть капиталом таблица Менделеева или закон Ома. Это, без сомнений, – производственная информация, информационные средства производства; это – общественное богатство, но это – не капитал [145]. А вот данные о генотипе какого-нибудь растения или животного, запатентованные биотехнологической фирмой, это – её капитал.

Общедоступная информация не может быть товаром, она не имеет стоимости, не может быть юридически присвоена частным лицом и потому не может стать капиталом для её «физического» владельца. «Физическое присвоение» информации, которую и так «все знают», не может создать экономической зависимости от лица, располагающего этой информацией; но и не может, с другой стороны, избавить её владельца от зависимости от других. В то же время усвоение общедоступных знаний индивидами требует затраты труда; этот труд создаёт стоимость личностно-производственной информации, входящую в стоимость рабочей силы. Капиталист покупает рабочую силу и вместе с нею – знания рабочего; после этого знания работника становятся таки производительным капиталом – но не для работника, а для капиталиста, купившего знания рабочего и, вообще, его способность к труду. В любом случае, капиталист авансирует денежный капитал на покупку товаров – вещественных средств производства, производственной информации, рабочей силы вместе с её личностными знаниями, – и бросает все эти товары в производство, где они производственно потребляются, в процессе чего создаётся прибавочная стоимость.

Итак, информация и информационный капитал – это «две большие разницы». С другой стороны, знания не суть нечто противоположное капиталу, как утверждают некоторые «теоретики», выступающие с абсурдными тезисами, будто «знания заменили капитал» или «знания встали над капиталом». Эти утверждения имеют под собою ту неверную догму, что капитал непременно представлен в совокупности вещных, осязаемых предметов, и, следовательно, неосязаемые знания по определению не могут быть элементами капитала и выступают чем-то противоположным ему. Впрочем, даже если бы это представление было правильным, вышеприведённые тезисы всё равно были бы абсурдными. Знания не могут «заменить» вещественные средства производства («вещественный капитал») или «встать над ними». Знания не есть нечто самодовлеющее: они вообще имеют ценность только потому, что могут быть приложены к вещественным средствам производства; без последних же знания никому попросту и не нужны. Но выражение «знания заменили капитал» ошибочно, всё-таки, прежде всего, потому, что знания частью сами стали капиталом, – капитал есть, в том числе, и знания; выходит, знания заменили и самих себя!?

Неправомерно противопоставлять знания капиталу и столь же неправомерно противополагать информационный капитал капиталу «вещественному» – они отличаются друг от друга только лишь формой. Это – две формы производительного капитала, предполагающие друг друга; две формы производительного капитала, который сам представляет собой одну из функциональных форм, последовательно принимаемых капиталом в процессе его кругооборота, – наряду с формами денежного и товарного капитала. Однако давайте не будем всё же отвлекаться критикой всех этих новейших бредней буржуазной науки, а займёмся более плодотворным делом – попробуем выработать марксистское представление о предмете нашего исследования.

Капиталист, начинающий «дело» и создающий производство некоторого товара, может либо приобрести нужную ему производственную информацию на рынке (как товар), либо произвести её в соответствующем подразделении своей фирмы (в КБ, лаборатории и т.д.). В любом случае он авансирует капитальную стоимость в денежной форме: либо на приобретение информации как товара на рынке (что оформляется передачей патента или лицензии), либо на приобретение средств производства и рабочей силы, необходимых для «внутреннего» производства необходимой информации [146]. Так или иначе, капитал попервоначалу выступает в виде денег: «Каждый новый капитал при своём первом появлении на сцене, то есть на товарном, рабочем или денежном рынке, неизменно является в виде денег, – денег, которые пу тём определённых процессов должны превратиться в капитал» [К. Маркс. «Капитал», книга первая, глава 4]. Всё начинается с денег и деньгами заканчивается; для всего нужны деньги, и всё делается ради них! Деньги авансируются на покупку средств производства, в т. ч. информационных средств производства (информационный капитал), и рабочей силы. Капитал из денежной формы переходит в производительную. Затем в процессе труда при участии всех элементов производительного капитала создаётся товарная стоимость, превышающая стоимость авансированную, – создаётся прибавочная стоимость, что и является целью капиталиста.

Информационный капитал суть лишь одна из форм производительного капитала. Но у него имеется специфическая особенность: в отличие от вещественного капитала, информационный капитал приносит его владельцу не среднюю, а монопольно высокую прибыль. Это вытекает из эксклюзивности информации как средства производства: обладание ею позволяет производить уникальные товары, не имеющие конкурентов, или же производить обычные товары, но с меньшими индивидуальными издержками производства. Это свойство информационного капитала и является основанием фетишизации его, которым так грешат буржуазные теоретики «экономики знаний». «Знания встали над капиталом», «Знания (информационный капитал) приобрели большее значение, чем деньги (денежный капитал)» – эти тысячу раз пережёванные тезисы как раз и порождены тем фактом, что информационный капитал приносит его владельцу бóльшую прибыль, чем капитал «вещественный». Чудодейственное свойство информационного капитала приносить монопольно высокую прибыль, прибыль, превышающую «обычную», среднюю, делает его объектом почти что религиозного поклонения новейших буржуазных экономистов [147].

Разность между монопольно высокой прибылью капиталиста, применяющего уникальную производственную информацию, и средней прибылью образует интеллектуальную, или информационную, ренту. (Замечу, что применение уникальной производственной информации не создаёт никакой дополнительной стоимости; обладание информационным капиталом позволяет лишь перераспределить в свою пользу часть прибавочной стоимости, созданной во всём капиталистическом хозяйстве). Капиталист вырабатывает информацию ради своей выгоды. При этом созданная производственная информация может либо продаваться как товар (что оформляется передачей патента), либо передаваться как капитал (что оформляется выдачей лицензии) – на условии получения её юридическим собственником («интеллектуальным собственником») определённых периодических выплат (т.н. роялти). Скажем, на условии отчисления установленного процента от прибыли, – в любом случае, на условии выплаты капиталистом- пользователем интеллектуальной ренты.

Действительно, доход собственника информации, предоставившего её в качестве капитала капиталисту-пользователю, имеет природу, весьма схожую с природой земельной ренты, отчего её и можно именовать рентой. Землевладельцы получают в виде ренты свою часть прибавочной стоимости, созданной трудом непосредственных производителей, поскольку владеют землёй как необходимым условием осуществления производства и извлечения прибыли. Если земельный собственник владеет лучшим участком, который приносит пользователю добавочную прибыль, превышающую среднюю, то разность между повышенной индивидуальной прибылью пользователя лучшего участка земли и средней прибылью, получаемой на наихудшем участке, как раз и составляет дифференциальную земельную ренту. Особенно ярко это отношение проявляется в тех случаях, когда некто монопольно владеет уникальным природным объектом, использование которого позволяет снизить индивидуальные издержки и получить повышенную (добавочную) прибыль – например, когда он владеет водопадом, делающим ненужным строительство плотины.

Частный собственник некой производственной информации, – скажем, патентовладелец, который суть капиталовладелец, – также является монопольным обладателем уникальной производительной силы. Пользование этой уникальной, эксклюзивной информацией, её производственное потребление, позволяет снизить индивидуальные издержки производства или же монопольно выпускать эксклюзивные товары, а значит, в любом случае позволяет получать сверхприбыли, превышающие среднюю прибыль. Эта добавочная прибыль, как и добавочная прибыль, получаемая земледельцем на лучшем участке земли, превращается в ренту, только не в земельную, а в интеллектуальную. Очевидно, собственник информации, предоставивший капиталисту-пользователю право её использования, а также необходимую её копию, т.е. передавший в распоряжение пользователя свой информационный капитал, как раз и претендует на эту добавочную прибыль, по крайней мере, на часть её. Интеллектуальная рента равняется всей добавочной прибыли, но на практике плата, взимаемая собственником информации, конечно, всегда меньше, ибо в случае её равенства всей добавочной прибыли пользователь просто не имеет стимула применять эту информацию – он ведь и приобретает её исключительно с целью получать прибыль выше средней. Информационный капитал выступает как средство получения не просто прибыли, но прибыли выше средней, и эту сверхприбыль делят между собой владелец информационного капитала и пользователь-заёмщик. Распределение между ними добавочной прибыли, очевидно, определяется, прежде всего, конкуренцией капиталистов, желающих заполучить данную производственную информацию, – чем эта конкуренция выше, тем большую долю сверхприбыли может заполучить собственник информации. Если же отрасль, где может быть применена информация, монополизирована, львиную долю добавочной прибыли получит скорее пользователь.

Подчеркну, что взимать интеллектуальную ренту можно лишь за пользование эксклюзивной информацией; только эксклюзивная информация, вообще, может быть капиталом. (Впрочем, и товаром может быть только эксклюзивная информация). Потеря информацией её эксклюзивности, равно как и её старение вследствие появления более «свежей» информации, неминуемо влечёт за собою частичную или полную утрату способности приносить интеллектуальную ренту. В итоге эта информация перестаёт вообще быть капиталом, приносящим ренту. Данное обстоятельство нашло отражение и в патентном законодательстве, которое ограничивает срок, в течение которого патент имеет силу, например, пятнадцатью годами.

Если же капиталист применяет на производстве информацию, созданную на его же предприятии «для собственного потребления», то интеллектуальная рента достаётся целиком ему самому, как собственнику данной информации, составляя часть его прибыли – монопольно высокой прибыли. (Так же и фермеру, являющемуся собственником обрабатываемой им земли, достаётся земельная рента). Отсюда видно, что фабриканту производственной информации много выгоднее самому её потреблять, нежели продавать или передавать другим, – в первом случае ему достаётся полная интеллектуальная рента, а не какая-то её часть. Потому-то крупные корпорации не спешат делиться с другими фирмами своими «новшествами» даже «за хорошие деньги», и их производственная информация, как правило, остаётся «внутри компании». Гораздо чаще практикуется продажа изрядно устаревшей информации второстепенным производителям вещных товаров, в частности, фирмам из менее развитых стран. А ещё производственную информацию принято элементарно красть, совершая «промышленный шпионаж» [148]. Таким образом, общественное разделение труда на труд в производстве информации и труд в вещном производстве, – соответственно, превращение информации в товар – всё более сочетается с комбинированием этих двух стадий материального производства в рамках крупных корпораций, и информация при этом всё больше перестаёт непосредственно быть товаром.

Передача информационного капитала другому капиталисту, очевидно, имеет смысл лишь в том случае, если у собственника производственной информации не хватает денежного капитала или отсутствуют другие необходимые условия, чтобы организовать собственное промышленное производство с использованием данной информации – если обладание информацией отделено от возможности её применения. По этой причине к продаже крупным компаниям лицензий или даже самих патентов вынуждены прибегать небольшие венчурные фирмы, порою создаваемые лишь под один конкретный проект, изобретатели-одиночки, а также коллективы учёных и инженеров, работающие в университетах и тому подобных заведениях.

Интеллектуальная рента, как мы увидели, схожа с дифференциальной земельной рентой [149]. Схож механизм их образования: механизм определения величины ренты разностью между индивидуальной прибылью и прибылью средней. Эта схожесть обусловлена тем, что и в случае земельной ренты, и в случае интеллектуальной ренты условием их получения является монопольное обладание такими условиями производства, которые позволяют получать добавочную прибыль. В этом отношении интеллектуальная рента принципиально отличается от процента на заёмный капитал – в виде ли денег, в виде ли оборудования, сдаваемого в лизинг, – на заёмный капитал, приносящий лишь среднюю прибыль.

Но при этом интеллектуальная рента принципиально отлична от земельной. Земельная рента взимается за пользование землёй и другими природными объектами, которые не являются рукотворными вещами и потому стоимости не имеют; цена земли представляет собой просто капитализированную ренту и является величиной иррациональной. Напротив, интеллектуальная рента – это плата за пользование информацией как продуктом труда, имеющим стоимость. По сути, интеллектуальная рента – это прибыль на капитал (точнее – прибыль на информационный капитал), принявшая, однако, форму ренты. Если получение земельной ренты не требует от землевладельца никаких усилий и является откровенно паразитическим доходом, то получение интеллектуальной ренты есть часто (но не всегда!) результат собственного изобретательского труда или, по крайней мере, организаторской деятельности.

Однако и интеллектуальная рента есть нетрудовой доход – в той мере нетрудовой, в какой присвоенная интеллектуальным собственником стоимость превышает действительную стоимость созданной им, его трудом, информации, – а источником этой перераспределённой в его пользу стоимости является прибавочный, неоплаченный труд рабочих. Затраченный изобретателем труд выступает здесь средством присвоения труда других людей, средством получения большей доли общественного продукта, чем та, что создана трудом изобретателя, – т.е. выступает средством эксплуатации. Впрочем, в наше время интеллектуальным собственником выступает чаще всего капиталист (вернее – обезличенная «корпорация»), сам не приложивший никакого изобретательского труда и лишь капиталистически присвоивший, экспроприировавший изобретение работавших на него учёных и инженеров. Эти последние изобрели нечто, но изобретение принадлежит не им, а капиталистической корпорации, присвоено ею и приносит её владельцам интеллектуальную ренту. Тенденция такова, что интеллектуальная собственность и интеллектуальная рента всё более сосредоточиваются в руках капиталистических корпораций, отделяются от интеллекта и интеллектуального труда, а значит, интеллектуальная рента всё в большей степени становится чисто нетрудовым доходом. Наёмные же работники, занятые производством информации, в большинстве своём производят знания, как чуждую им, господствующую над ними силу капитала. Они хоть и присваивают выработанные ими знания «физически», но юридически полноправно эти знания присваивают только капиталисты – присваивают и превращают в капитал, чтобы эксплуатировать при помощи этих знаний живой труд, в т.ч. и труд самих творцов информации.

Информация всё в большей мере служит средством эксплуатации и угнетения – вот, пожалуй, главнейшая реалия капиталистической «экономики знаний». Не «знания встали над капиталом» – нет, это знания, будучи продуктами труда, сами в значительной мере стали капиталом и встали над трудом! И здесь совсем не важно, являются ли эти знания, превращённые в капитал, продуктом личного, собственного труда или же чужого труда, присвоенного капиталистическим собственником; важно лишь, что они применяются для присвоения чужого труда!

Именно знания, информация служат при капитализме средствами производства относительной прибавочной стоимости, т.е. средствами повышения степени эксплуатации наёмных рабочих за счёт уменьшения той части рабочего времени, что нужна для изготовления необходимых жизненных средств самого пролетария, – за счёт уменьшения необходимого времени. Знания, воплощённые в более производительной технике, в новых технологиях и т.п., сокращают необходимое время, удешевляют рабочую силу и этим увеличивают норму прибавочной стоимости. Методы научной организации труда, применяемые капиталистически – с целью извлечения максимальной прибыли, не просто способствуют интенсификации труда, но обусловливают извлечение большего количества прибавочного труда из работника и становятся изощрёнными «методами научного выжимания пота».

Поэтому накопление знаний, особо ускоряющееся при информационном способе производства, накопление знаний, превращённых в капитал, ведёт к резкому усилению эксплуатации пролетариата и его экономической зависимости от капиталистов. «Знание – сила», но при капитализме оно, как ни прискорбно это отмечать, выступает силой эксплуатации и угнетения. Научно-технический прогресс при капитализме есть, прежде всего, «прогресс» в способах эксплуатации рабочих. Рост информационного производства при этом общественном способе производства означает то, что наёмные рабочие своим же трудом создают всё больше средств для усиления их же эксплуатации! И тем острее становится необходимость превратить Знание из средства увеличения прибыли капиталистов, из орудия эксплуатации, в средство повышения жизненного уровня людей труда; из силы труда, враждебной Труду, – в «доброго волшебника», повинующегося Труду и служащего только ему.

Явно паразитический характер интеллектуальной ренты проявляется и в тех случаях, когда после смерти человека, создавшего некоторую информацию, право интеллектуальной собственности переходит к его наследникам. Уж они-то, например, потомки известного писателя или композитора, получают ренту, не приложив к тому никаких усилий, – точно так же, как и праздные земельные собственники.

Противоречивость информации как объекта собственности заключается, помимо прочего, в том, что кроме действительной капитальной стоимости, созданной трудом, она имеет ещё особую, иррациональную цену, подобную цене земли, – цену капитализированной ренты, – отличную от стоимости и не выражающую её. Действительно, интеллектуальный собственник может продать своё право собственности, передав патент или иной документ, удостоверяющий авторские права; и размер отступных – цена информации – в данном случае определяется независимо от её действительной стоимости, определяется величиной ренты и банковского процента.

Лично- производственная информация разнится от вообще производственной информации лишь формой; по сути же это одно и то же. Поэтому ничто не мешает ей так же стать капиталом для своего владельца, стать капиталом, приносящим интеллектуальную ренту, – но, опять-таки, только при определённых условиях, только в том случае, если она представляет собою подлинно уникальные знания, такие знания, коими располагает лишь один человек или крайне ограниченный круг людей. Уникальность их состоит или в том, что человек знает нечто такое, чего никто больше не знает, или в том, что человек имеет уровень знаний и способностей, намного превосходящий уровень обычного, среднестатистического индивида, благодаря чему он способен вырабатывать уникальную информацию, приносящую сверхприбыль. Человек располагает некими уникальными знаниями, приложение которых принесёт их пользователю сверхприбыль, и он готов передать этот специфический объект собственности капиталисту-пользователю в обмен на интеллектуальную ренту – и здесь совсем не важно, где человек держит свои производственные секреты – в своём блокноте, на диске ПК или в голове. Повторяю: отлична форма, суть – та же.

Носителей уникальных знаний – крупных учёных, инженеров, конструкторов и т.д., чья заработная плата намного превосходит действительную стоимость их рабочей силы, – в принципе, можно рассматривать трояко: 1) как верхушку буржуазной интеллигенции; 2) как высокооплачиваемых пролетариев (наиболее высокооплачиваемый слой информариата) и 3) как особого рода прослойку буржуазии, владельцев «информационного капитала», приносящего интеллектуальную ренту.

Конечно, их заработную плату можно трактовать как цену их рабочей силы, намного превышающую величину её стоимости вследствие резкого превышения спроса на уникальную рабочую силу над её предложением. Но с другой стороны, ничто не мешает нам встать на ту точку зрения, что их «зарплата» есть превращённая и замаскированная форма интеллектуальной ренты, или прибыли на «интеллектуальный капитал», которым выступают монопольно принадлежащие этим людям информационные средства производства, их уникальные знания. И источником их дохода служит, опять же, неоплаченный труд «обычных» наёмных рабочих. Труд, затраченный когда-то уникальным специалистом на своё обучение, становится для него источником присвоения прибавочной стоимости, созданной другими.

Критерий принадлежности участника производства к пролетариату, на мой взгляд, состоит в следующем: наёмный работник, если он вправду пролетарий, в процессе воспроизводства капитала постоянно воспроизводится как пролетарий. Он всегда, после каждого цикла продажи рабочей силы, остаётся пролетарием – его заработок есть цена его рабочей силы, цена необходимых жизненных благ и ничего сверх того, что позволило бы ему стать собственником средств производства и перестать быть пролетарием. Пролетарий не может приобрести собственные средства производства и стать независимым от капиталиста. Его доход в размере лишь большей или меньшей «потребительской корзины» обусловливает необходимость постоянной продажи рабочей силы. Повышение цены рабочей силы может позволить наёмному работнику увеличить своё личное потребление, сделать свою жизнь немного более комфортной, но не позволяет стать собственником средств производства, независимым от капиталиста. Именно здесь пролегает водораздел между «ценой рабочей силы, превышающей стоимость» и «заработной платой» как видимой формой чего-то, в корне отличного от стоимости рабочей силы. В этом, очевидно, заключено отличие настоящего пролетария от «фальшивого», от «пролетария по видимости».

Доход «сверхвысокооплачиваемого» наёмного (по внешней форме) работника позволяет ему запросто перестать быть «пролетарием» и стать капиталистом. Размер его дохода не обусловливает необходимость продавать рабочую силу. Более того, в процессе воспроизводства капитала он воспроизводится фактически как капиталист, ибо имеет возможность постоянно капитализировать «излишек» зарплаты – накапливать капитал, скажем, в виде ценных бумаг. В отличие от настоящего пролетария, такой работник не обречён наниматься к капиталисту; он делает это не от безысходности, но именно из желания дальше приумножать свой капитал, работая формально по найму. Его «заработная плата» ничего общего поэтому не имеет со стоимостью рабочей силы – со стоимостью необходимых жизненных средств.

Наняв уникальную рабочую силу, которой не располагают другие капиталисты, наш капиталист так же получает индивидуальную прибыль выше средней, и частью разности он делится с «суперспециалистами», выплачивая им под видом обычной заработной платы интеллектуальную ренту. Монопольное обладание уникальными, повторяю ещё раз, уникальными (только такими!), знаниями действительно модифицирует отношение между наёмным работником и капиталистом. Конечно, сохраняется некоторая зависимость первого от тех, кто владеет вещественными средствами производства, без коих невозможно приложить свои знания. Но с другой стороны, и капиталист в значительной мере зависит от уникального специалиста, ибо без привлечения «интеллектуального капитала» последнего он не сможет получить добавочную прибыль. За обладание уникальным специалистом капиталисты ведут борьбу между собой, завлекая его к себе частью сверхприбыли, – в то время как «обычные» рабочие, не располагающие уникальной рабочей силой, напротив, сами жёстко конкурируют меж собою на рынке труда, и вследствие конкуренции их заработная плата низводится до стоимости лишь самых необходимых жизненных средств. Более того, капиталисту приходится прилагать усилия, чтобы удержать уникального специалиста у себя и не дать ему уйти к конкуренту, прихватив заодно фирменные секреты! И легче всего добиться этого, сделав такого работника вправду своим компаньоном, как это сделал, например, Б. Гейтс, одаривший многих своих лучших сотрудников солидными пакетами акций и превративший их в мультимиллионеров [150].

Работник, предоставивший в распоряжение капиталиста уникальную личностно-производственную информацию, сродни изобретателю, давшему в пользование капиталисту информацию, объективированную в виде чертежей, описаний и т.п.; изобретателю, передавшему лицензию на использование изобретения, – т.е. предоставившему информационный капитал. Обоих – и самостоятельного изобретателя, и внешне наёмного «суперспециалиста», – можно рассматривать как владельцев «интеллектуального капитала», взимающих за пользование им ренту. Но только нельзя смешивать их с «обычными» наёмными работниками умственного труда; совершенно неправомерно всех работников умственного труда изображать «капиталистами»!

В любом случае, эта прослойка высокооплачиваемых специалистов, составляющая, быть может, всего пару процентов от общей численности работников, занятых по найму, есть очень сложная, противоречивая по своему положению в системе общественного производства группа людей, и определить однозначно её принадлежность к тому или иному классу общества непросто. Вообще – и с этим мы ещё будем сталкиваться дальше – современное капиталистическое общество «информационной эры» имеет классовую структуру намного более сложную и запутанную, чем общество «классического» капитализма машинной эпохи, – структуру со многими переходными прослойками и группами, неоднозначными по своему положению.

VII.

Капиталом может выступать не одна лишь производственная информация, но и, например, бизнес-информация, разного рода «управленческая информация», без владения и применения которой невозможно «пустить в ход» приобретённые средства производства и рабочую силу, невозможно заставить авансированный капитал совершать кругооборот – и немыслимо, следовательно, присвоить прибавочную стоимость. Сюда относятся, говоря по-простому, знания того, как устроить бизнес и «подстроить» его под рыночную ситуацию, как управлять персоналом и выжимать из него прибавочный труд (менеджмент), где и что можно выгодно купить и продать и т.д. – и, вообще, где и на чём можно «сделать деньги». Эти знания являются необходимым условием функционирования средств производства и рабочей силы в качестве производительного капитала, и сами выступают своего рода капиталом.

Обладание ими одними лицами – предпринимателями-капиталистами – и отсутствие их у других, у непосредственных производителей, так же создаёт отношение экономической зависимости вторых от первых – т.е. создаёт производственное отношение под названием «капитал». При товарном, т.е. ориентированном на рынок, производстве знание рынка – знание, всегда, правда, крайне ограниченное вследствие рыночной анархии – тоже есть необходимое условие труда, как и наличие средств производства. Отсутствие этого знания у непосредственного производителя также превращает его в пролетария. Нельзя «работать на рынок», совсем не зная его, – в этом случае самостоятельный труженик обречён на разорение: скорее всего, стоимость, созданная его трудом, не будет реализована. Он попадает поэтому в зависимость от того, кто знанием рынка владеет; и эта зависимость усиливается в меру капиталистического обобществления производства, усложнения системы рынка и обострения конкуренции. Пролетарий отчуждён не только от средств производства – он отчуждён ещё и от знаний, нужных для самостоятельной экономической деятельности. Причём причиной, по которой пролетарий отчуждён от них, отнюдь не является его природная лень или тупость – в противоположность жизненной активности и любознательности предпринимателя, – как могли бы представить суть вопроса апологеты капитализма. Причина состоит, прежде всего, в уродующем человека разделении труда, в забитости рабочего каждодневным трудом и недостатке у него свободного времени, а также и в отсутствии у него, в основном из-за нехватки денег, доступа к надёжным и обильным источникам информации.

Дата добавления: 2015-08-02