Политико-экономический анализ 5 страница

Вспомним пример из истории. Америка была намного богаче Советского Союза, её финансовые возможности были куда выше. Американские учёные и инженеры были ничуть не хуже советских. Но в космос полетели первыми «русские»! Победа была достигнута потому, что в СССР организовали планомерную работу по наиболее важным научно-техническим направлениям, и для этого были мобилизованы и собраны воедино все имевшиеся в наличии материальные и интеллектуальные ресурсы.

Важно также то, что при коммунизме научно-технические достижения используются во благо всего общества – общества, состоящего из людей с общими экономическими интересами, а не из волков-конкурентов. При полном коммунизме объективно невозможна такая ситуация, когда некое изобретение ущемляет экономические интересы определённой группы людей, «бьёт по их карманам» и вызывает с их стороны яростное противодействие. Этопри капитализме новые машины и технологии, новые методы организации труда и новые жизненные блага не облегчают и улучшают жизнь всех без исключения граждан, но вытесняют часть их из производства и из нормальной жизни, превращая в ненужных буржуазному обществу неудачников. Поэтому внедрение какого-нибудь технического новшества непременно затрагивает чьи-то жизненные интересы, мешает кому-то нормально жить и, соответственно, встречает самую неистовую оппозицию со стороны тех, кому оно не выгодно. Эти люди прилагают немалую энергию в «борьбе против прогресса», а с другой стороны, изобретатель и все те, кому новшество выгодно, вынуждены нести дополнительные издержки, отстаивая изобретение от нападок противников [138].

Конечно, и при социализме встречаются люди, мешающие прогрессу; особенно вредят ретрограды-хозяйственники. Их антиобщественная деятельность, вернее – бездеятельность, обычно обусловлена либо глупостью, либо трусливым нежеланием что-либо менять, боязнью брать на себя ответственность при принятии решений [139]. Хуже того, однако: при социализме, поскольку при нём в определённой мере сохраняется ещё частный характер труда, а значит, ещё остаются особенные копроративно-профессиональные интересы, объективно возможно и наличие групп людей, заинтересованных – заинтересованных материально, рублём! – в недопущении внедрения каких-либо конкретных разработок. И эти интересы тоже надо понимать и учитывать. Но, всё же, куда важнее другое: При социализме нет частных производителей, ведущих конкурентную борьбу не на жизнь, а на смерть; и рабочие не вытесняются более производительными машинами со своих рабочих мест. Новые машины и технологиине разоряют людей, не выталкивают их на обочину жизни, а служат повышению благосостояния всего общества – их внедрение ведёт к увеличению производства материальных благ и их удешевлению. Поэтому все члены общества объективно заинтересованы в прогрессе производства во всех отраслях народного хозяйства. Разумеется, эту заинтересованность надо подкрепить действенными механизмами стимулирования инновационной активности – на всех уровнях, начиная от простых рабочих и инженеров и заканчивая директорами и министрами…

Стремительный рост производства информации – рост производства специфического товара, имеющего столь противоречивую природу, – неизбежно ведёт к увеличению затруднений реализации и обострению капиталистических кризисов перепроизводства. Перед капиталистическим производителем информации стоит непростая дилемма. С одной стороны, он заинтересован в том, чтобы продать как можно меньшее количество копий, заломив за каждую из них монопольно завышенную цену. С другой стороны, велик соблазн выжать из своего товара «сверхстоимость», размножив информацию в безгранично большом количестве копий, превышающем минимально запланированное их число. К этому капиталиста побуждает также то обстоятельство, что процесс размножения информации совершенно выходит из-под его контроля – ему надо спешить продать копии всем желающим их приобрести, пока потенциальные потребители не приобрели копии у пиратов или своих друзей. Монопольный производитель вещных товаров может умышленно ограничить их выпуск, искусственно создав дефицит и взвинтив этим цены. Но на рынке информации такой трюк не проходит: здесь сами покупатели могут далее предлагать на рынке купленный ими товар, ломая монополию «легального» товаровладельца! Здесь покупатели не только предъявляют спрос, но и сами создают предложение, значит, сами удовлетворяют спрос – в ущерб доходам «законного» товаровладельца!

Время – злейший враг фабриканта информации! Последнему надо поторапливаться: с течением времени – и очень быстро! – информация стареет и теряет свою стоимость, да ещё пираты уворовывают часть её, да ещё пользователи дарят копии друг другу, сокращая «оплачиваемый» спрос. Поэтому копирование нужно «взвинтить»; нужно быстренько наводнить рынок копиями и ковать железо, пока горячо!

Соблазн велик. Так, в нашем примере: продав запланированные 100000 копий программы и получив запланированную прибыль, капиталист попадает под искушение выпустить ещё 100000 или больше копий почти без дополнительных затрат и «наварить» бакшиш «из ничего». А затем продать ещё 100000 копий, и так далее. В принципе-то можно выпустить какое угодно количество копий, практически не создавая новой стоимости! Возникает иллюзия «безграничности» рынка, хотя на самом-то деле рынок ограничен. Свойство реплицируемости информации побуждает её капиталистических производителей в погоне за прибылью стремиться к безграничному её размножению, выходящему, в конце концов – и очень быстро! – за пределы ограниченного платёжеспособного спроса. Если речь идёт о производстве и продаже информации как таковой, информации «в чистом виде», это, может быть, не столь уж страшно: ведь при копировании новая стоимость не создаётся, если не считать минимальных издержек на само копирование. Тут, собственно, даже и нет пере производства как такового, нет создания новой стоимости, не находящей реализации. Во всяком случае, последствия такого перепроизводства не слишком сильны.

Но совсем другое дело, когда производственная информация воплощается далее в информационноёмких вещных продуктах, и в этом процессе трудом рабочих создаётся новая стоимость. Допустим, что некий капиталист вложил 100 млн. долл. в разработку нового автомобиля. Рассчитывая цену одного авто, он предположил, что будет продано 100 тыс. штук, и, таким образом, в цену каждой штуки входит на $1000 производственной информации. Однако, продав все запланированные 100 тыс. машин, он может продавать дальше и дальше, и если ему удастся и впредь реализовывать свой товар по той же цене, то с каждого «лишнего» автомобиля капиталист будет иметь дополнительную $1000 прибыли. В любом случае, наш автофабрикант заинтересован в том, чтобы выпустить как можно больше автомобилей, дабы распределить издержки на разработку данной модели на возможно большее число изделий. Отличный стимул для расширения производства за всякие пределы!

Но особенно сильно этот стимул действует в том случае, когда капиталист владеет какой-либо эксклюзивной производственной информацией, какими-то принципиально новыми разработками, которых ни у кого, кроме него, пока нет. Ему нужно успеть – до того, как появятся конкуренты (или до того, как его разработку элементарно «сопрут»!), – как можно быстрее сделать как можно больше «копий» в виде готовых вещных изделий. Отмечу снова: в наше время производственная информация морально стареет и теряет свою стоимость поразительно быстро! Поэтому реализовывать её стоимость нужно столь же быстро: чуть замешкался, и ты уже плачешь горькими слезами у разбитого корыта! С другой стороны, при современном технологическом способе производства имеются прекрасные возможности быстро довести идею до воплощения, быстро организовать и затем расширить новое производство, мобилизовать для этого – с помощью развитой системы кредита – недостающий капитал и «раскрутить» новый товар при помощи рекламы. Всё это сейчас делается гораздо быстрее, чем раньше – в старые добрые, но инертные времена.

И тут таится опасность. Поначалу спрос на новое изделие стремительно растёт, опережая предложение, отчего цена и прибыли высоки; но ситуация резко меняется по мере появления на данном рынке новых производителей, манимых сюда «волнующим запахом сверхприбыли» и прилагающих все усилия, чтобы завладеть «чудодейственной» производственной информацией. Возникает жёсткая конкуренция.

В то же время платёжеспособный спрос на очередное «чудо техники» ограничен капиталистическими отношениями распределения, ограничен низкой покупательной способностью большей части человечества. Изобретения и всевозможные инновации делаются ведь не для того, чтоб удовлетворить потребности «простых людей» и улучшить их жизнь; они делаются ради увеличения прибылей. Именно это обусловливает невозможность в полной мере реализовать тот гигантский потенциал, что заключён в этих новшествах. Новая производственная информация – это новые, качественно возросшие производственные возможности, но при капитализме значительная часть созданных производственных возможностей неизбежно оказывается «лишней», не востребованной капиталистическим обществом, – и к производственной информации это относится даже в большей мере, чем к вещественным средствам производства. Неизбежно возникает перепроизводство «нового» как разновидность перепроизводства вообще: созданная информация при капитализме не находит должного применения – и это при том, что потребительная стоимость её бесконечно велика! [140] Т.н. «новая экономика» – сектор экономики, занятый «производством нового», – получает в погоне за сверхприбылями чрезмерное, гипертрофированное развитие, а затем терпит жестокий «обвал». Вспомните огромный размах всем памятного недавнего кризиса, охватившего high-tech! Что бы ни говорили новейшие апологеты капитализма, но часто совершающиеся изобретения, частое появление на рынке новых товаров, растущее «производство нового» есть фактор нарастания, отнюдь не смягчения, трудностей реализации – и усиления кризисов перепроизводства.

Повышение «информационного содержания» вещных товаров дополнительно побуждает капиталистов в погоне за прибылью быстро расширять производство. Из-за этого производство быстрее и «дальше» выходит за пределы платёжеспособного спроса, за «имманентные пределы» капиталистического производства.

Общественный характер современного производства, в котором применяется всё больше производственной информации, абсолютно несовместим с частным присвоением его продуктов. Как капитализм «разрешает» это противоречие, как он «борется» с перепроизводством информации? Да всё так же – не используя или вовсе уничтожая «лишние» производственные возможности! Капиталисты сворачивают «бесперспективные» исследования или же скупают патенты и …кладут их под сукно, не давая ходу изобретениям. Отношение капиталистов к изобретениям и всяким инновациям противоречиво: если эти инновации сулят им сверхприбыли, капиталисты с величайшей энергией берутся за их внедрение; если же максимальных прибылей не предвидится, изобретение не используется, хотя оно могло бы принести огромнейшую пользу обществу! Такое противоречивое отношение к изобретениям и прочим инновациям, безусловно, вредное делу прогресса, вытекает из противоречия между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения производственной информации. В нашу «информационную эру» стремление капиталистов к внедрению новшеств – в погоне за прибылью – усиливается; но точно так же – вот парадокс! – усиливается и противодействие внедрению новшеств ради сохранения всё тех же прибылей!

Использование новой производственной информации, новой техники и технологий даёт возможность получать бóльшие прибыли – и это хорошо для капиталистов. Но новая информация обесценивает старые технику и технологии, обесценивает уже вложенные ранее капиталы – и это плохо. «Закрывающая технология» может кого-то сказочно обогатить, но при этом ещё большее число капиталистов будет вчистую разорено, и те капиталисты, коим грозит крах, сделают всё возможное, чтобы новшество не было внедрено – вплоть до уничтожения изобретения и его изобретателя! Стремление к инновациям понижено у «состоявшихся» монополий, которые и так, без всяких новшеств, гребут сверхприбыли; и они часто совсем не заинтересованы в росте производства и удешевлении продукции. Самый же страшный враг прогресса в наше время – это «старые» топливно-сырьевые монополии с их громадным и громоздким основным капиталом, загребающие сверхбарыши и противящиеся использованию альтернативных источников энергии и ресурсосберегающих технологий – ибо те угрожают их господству. Налицо конфликт между новыми, инновационными компаниями, рвущимися к сверхприбылям, и «старыми» монополиями, пытающимися защитить свои сверхприбыли.

Капитализм задерживает научно-технический прогресс – всё сильнее по мере того, как из прогрессивного способа производства превращается в тормоз развития производительных сил. Загнивание монополистического капитализма отчётливо проявляется и в научно-технологической сфере. Отнюдь не случайно в последние пару десятилетий темпы технического прогресса даже замедлились. Ведь заметьте, большинство великих изобретений, заложивших основы сегодняшнего производства и быта, было сделано ещё в 50 – 70-е годы. Сейчас же, хоть производство информации и растёт количественно, но качество её и отдача от неё явно снижаются, и многие отрасли техники топчутся на месте, развиваясь лишь «в деталях». И всё больше капиталисты наживаются на «дутых» изобретениях, не дающих существенного эффекта, но «раскрученных», «сделанных великими» при помощи рекламы [141].

V.

Стоимость информации, как и стоимость любого товара, есть воплощённый абстрактный труд товаропроизводителя. В нашем случае речь идёт не о простом труде, а об умственном высококвалифицированном труде, или, как принято говорить, – о сложном труде. Что же такое сложный труд и как он соотносится с простым трудом? По Марксу, «сравнительно сложный труд означает только возведённый в степень или, скорее, помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого» [К. Маркс. «Капитал», книга первая, глава 1]. Но что значит «возведённый в степень», «помноженный»? Помноженный на что? На какой такой коэффициент? Почему меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого труда? Что вообще делает труд более сложным и как сравнивать разные конкретные виды труда по их сложности? Как количественно определять эти самые «коэффициенты» для разных видов сложного труда и правомерно ли вообще делать это? Все эти вопросы непременно должны возникнуть в голове человека, изучающего труды Маркса не как догму, но как руководство к познанию и преобразованию нашего грешного мира.

Маркс, понятно, исходил из эмпирического и не подлежащего сомнению факта, что продукт более квалифицированного, т.е. более сложного, труда несёт большую стоимость, чем продукт простого, неквалифицированного труда. К примеру, продукт часового труда ювелира имеет бóльшую стоимость, нежели продукт часового труда землекопа. Вне всяких сомнений, это обусловлено тем обстоятельством, что сложный, квалифицированный труд требует подготовки, учёбы, затраты времени и энергии на овладение сложной профессией, и они должны быть оценены, т.е. оплачены, обществом. Учёба, или подготовительный труд, создающий сложную рабочую силу, и является, очевидно, источником той дополнительной доли общественного продукта, на которую претендует носитель сложной рабочей силы. Но слова Маркса, цитированные выше, можно понимать так, будто сложный труд сам по себе создаёт в единицу времени большую стоимость, чем простой труд, и поэтому «…меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого».

Получается, что качественно различные виды труда (более простые, более сложные) создают стоимость в разной мере, хотя трудовая теория стоимости требует рассматривать абстрактный труд – труд, напрочь лишённый какой-либо качественности, и определять стоимость только количеством этого абстрактного, качественно неразличимого труда. Абстрактный труд есть не более чем расходование человеком времени и энергии на изготовление товара – на изготовление товара с целью реализации его стоимости и присвоения эквивалентного продукта других товаропроизводителей. Человеку приходится затрачивать некоторую часть своей жизни и прилагать при этом определённое количество мускульной и нервной энергии, чтобы обеспечить своё существование, выполняя труд и обменивая – в соответствии с законом стоимости – продукты своего труда на продукты труда других людей. Только время труда и интенсивность его могут быть мерой труда и мерой стоимости, но никак не степень его сложности, взятая как таковая. Один час землекопа равен одному часу ювелира, если они работают с одинаковой интенсивностью, как тут ни крути.

Последовательность в изложении трудовой теории стоимости состоит в том, чтобы строго приравнять друг к другу все конкретные виды труда, независимо от степени их сложности, а не ставить отдельные виды труда в какое-то «привилегированное» положение. Это ранние представители трудовой теории стоимости выделяли особые конкретные виды труда – и в этом была их непоследовательность. Кто-то из них считал, что земледельческий труд по-особому создаёт стоимость, ибо здесь человеку помогает сама природа, кто-то, оставаясь в плену меркантилизма, полагал, будто труд по добыче золота создаёт в единицу времени бóльшую стоимость, и т.д.

Итак, необходимо принять, что сложный труд сам по себе создаёт в единицу рабочего времени точно такую же стоимость, какую создаёт простой труд (если интенсивность их одинакова). Надо принять, что стоимость создаёт, по сути, только простой труд – как простая затрата рабочего времени и человеческой энергии; и найти действительный источник той дополнительной стоимости, которую несёт продукт сложного труда. Маркс здесь остановился, очевидно, потому, что был ограничен представлениями машинного способа производства. Для него товар – это исключительно вещь, поэтому информация, знания товаром по большому счёту быть не могут и стоимости не имеют. С точки зрения классического марксизма, производство информации – это духовное, а не материальное, производство, и труд по производству информации – это непроизводительный труд, труд, стоимости не создающий.

Но давайте попробуем встать на иную точку зрения: информация – товар, имеющий стоимость; и сложная рабочая сила – это товар, в стоимости которого воплощён, в том числе, и труд, затраченный в процессе учёбы. Примем, что производительным, создающим стоимость, является и труд учёного, и труд преподавателя, и труд самого ученика, если его знания и сложные навыки будут применены в материальном производстве. (Сложные двигательные навыки можно приравнять к знаниям: они тоже обусловлены информацией, «записанной» в мозге). Труд этих людей создаёт знания, информацию – товар, имеющий стоимость. Обучение – не только обучение перед началом трудовой деятельности, но и обучение в процессе самой этой деятельности, – даёт человеку знания и сложные навыки. Они обусловливают способность к сложному труду, образуя сложную рабочую силу, и имеют стоимость, которая представляет собою особую часть стоимости сложной рабочей силы, и эта стоимость затем сложным трудом по частям переносится на его продукт.

Товаропроизводитель, создающий свой продукт сложным трудом, обменивает на труд других товаропроизводителей не только непосредственный свой труд по изготовлению изделия, но и предшествовавший труд по обучению, труд по производству знаний и навыков, по производству своей сложной рабочей силы [142]. Он должен сполна вернуть себе затраты времени, энергии, а также денег – если обучение платное, т.е. если полученные им знания сами были товаром, – должен вернуть себе затраты на овладение профессии – а иначе какой смысл учиться?

В этом и состоит тайна «умноженной» стоимости. Ничего умножать или «возводить в степень» не нужно! Надо лишь признать труд, затраченный в процессе обучения, производительным и понять, что ко времени, непосредственно затраченному на изготовление сложного изделия, надо ещё добавить частичку времени, ушедшего когда-то на учёбу, на подготовку к выполнению сложного труда! А также добавить время, затраченное преподавателями, и время, ушедшее на изготовление израсходованных в процессе учёбы учебных средств, чья стоимость тоже переносится на стоимость знаний. Сложный труд – это не «помноженный», не «возведённый в степень», а скорее «сложенный» труд (простой труд + предшествовавший «подготовительный» труд). Чем сложнее труд – а он тем сложнее, чем больше времени и усилий надо положить на овладение профессией, – тем бóльшую стоимость, созданную предшествующим трудом, он переносит на стоимость товара, но создаёт при этом он ровно такую же стоимость, какую создаёт простой труд равной интенсивности.

Личностные знания – это богатство индивида, созданное его трудом и используемое им в процессе трудовой деятельности. И для общества личностные знания его членов суть важнейшее богатство, служащее всё более значимым источником общественного благосостояния. При нынешнем общественном способе производства, однако, знания – «сами по себе» или как часть сложной рабочей силы – выступают как товар – противоречивое единство потребительной стоимости и стоимости. Как и в случае любого товара, стоимость знаний ещё нужно реализовать, приложив их в соответствующем общественно-полезном производстве, и реализация стоимости этого товара так же сталкивается с трудностями. Мало усвоить знания и навыки, подготовив себя к выполнению некоторого сложного труда, – твои знания и навыки ещё должны быть востребованы капиталистическим обществом, причём должны быть востребованы на протяжении длительного времени, на протяжении всего периода трудовой активности их носителя. Но стихия капиталистического производства и его тенденция к увеличению армии «лишних» людей ведут, опять же, к перепроизводству сложной рабочей силы, связанному с «перепроизводством знаний». И эти ненужные капиталистическому обществу знания также составляют часть «лишних» производственных возможностей, подлежащих ликвидации.

VI.

Один из классов существующего общества – класс капиталистов – монопольно владеет средствами производства, в то время как бóльшая часть общества – пролетариат – своих средств производства лишена и вследствие этого вынуждена продавать собственникам условий труда свою рабочую силу. В этом и состоит то общественное, производственное отношение, представленное в определённых объектах, которое называется капиталом. «Капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда [выделено мной – К. Д.] отделена от рабочих» [К. Маркс. «Капитал», книга первая, глава 24].

Средства производства сами по себе отнюдь не являются капиталом, как это пытаются представлять буржуазные экономисты. Капитал есть не что иное, как объективное условие, создающее экономическую зависимость лично свободных рабочих-несобственников от капиталистов-собственников. Грубо говоря: капитал – это нечто, что создано трудом и необходимо для осуществления труда, и при этом это «нечто» присвоено капиталистом и «отсутствует в собственности» пролетария. В силу этого пролетарий вынужден продавать рабочую силу капиталисту как собственнику условий труда, а капиталист получает возможность присваивать неоплаченный труд рабочего – присваивать прибавочную стоимость – и превращать её снова и снова в капитал. Капиталистическое отношение при этом постоянно воспроизводится: «С одной стороны, процесс производства постоянно превращает вещественное богатство в капитал… С другой стороны, рабочий постоянно выходит из этого процесса в том же виде, в каком он вступил в него: как личный источник богатства, но лишённый всяких средств для того, чтобы осуществлять это богатство для себя самого. …Таким образом, рабочий сам постоянно производит объективное богатство как капитал, как чуждую силу, господствующую над ним и эксплуатирующую его силу, а капиталист столь же постоянно производит рабочую силу как субъективный источник богатства, отделённый от средств её собственного овеществления и осуществления… – коротко говоря, производит рабочего как наёмного рабочего» [К. Маркс. «Капитал», книга первая, глава 21]. «…капиталистический процесс производства… производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение, – капиталиста на одной стороне, наёмного рабочего – на другой» [там же].

Какова физическая природа этого «нечто», в котором представлен капитал, – никакого значения не имеет; важно лишь, чтоб это «нечто», в котором воплощён труд, являлось условием труда и было отчуждено от того, кто трудится. Это не обязательно должна быть вещь, которую можно потрогать, – пора, наконец, освободиться от старых экономических представлений машинного способа производства! Производственная информация, не имея вещной природы, также является средством производства, наряду с вещественными средствами и предметами труда, – она тоже выступает необходимым условием осуществления процесса труда (рабочему надо знать, что и как делать!). Поэтому монопольное обладание ею одним из классов общества тоже создаёт общественное отношение под названием «капитал». Если производственная информация, необходимая для выработки определённых продуктов, принадлежит капиталистам и не принадлежит непосредственным производителям, то это обстоятельство также вынуждает последних продавать рабочую силу: они не могут самостоятельно производить данные товары, хотя бы уже потому, что не знают, как это делать [143]. В этом отношении производственная информация ничем не отличается от вещественных средств производства – машин, зданий, сырья и т.д.

При капитализме информация – не только товар. При определённых условиях она – капитал – «…превратившиеся в капитал средства производства, которые сами по себе так же не суть капитал, как золото и серебро сами по себе не суть деньги» [К. Маркс. «Капитал», книга третья, глава 48]. Технологии, рецепты, технические идеи и решения, научные открытия, компьютерные программы и базы данных, производственный опыт и методы научной организации труда и т.д., – если они капиталистически присвоены, т.е. являются, по крайней мере, юридически собственностью капиталистов, – они представляют собою такие же составные элементы их производительного капитала, как и машины, здания, сырьё и т.п. Без «одушевления» информацией машины и т.п. не смогут функционировать в производстве и, следовательно, вообще не будут производительным капиталом; они будут бесполезной грудой металла, не приносящей капиталисту прибыли. Поэтому вложения капитала в производственную информацию столь же необходимы, как вложения в вещественные средства производства и рабочую силу. Это – особого рода информационный производительный капитал, как особая форма производительного капитала, отличная по своей физической природе от капитала вещественного. Это – информационный капитал; при этом патенты и проч. выступают как титулы собственности на информацию, как своего рода ценные бумаги, свидетельствующие о наличии у их владельца информационного капитала, своего или заимствованного (лицензии).

В последнее время, в связи с переходом к информационному способу производства, термин «информационный капитал» стал чрезвычайно моден. Им (а также понятием «человеческий капитал») оперируют сторонники теории «постиндустриального», или «информационного» общества, и в их сочинениях, коих полным-полно в Internet'е, можно встретить самые нелепые представления об информационном капитале, основанные на не менее несуразных представлениях о капитале вообще. Буржуазной политэкономии вообще свойственно отождествлять капитал со средствами производства, и поэтому информационный капитал она так же отождествляет со знаниями [144]. По представлениям новейших светил вульгарной политэкономии всякие знания есть информационный капитал; соответственно, все носители знаний, прежде всего, тот слой рабочих, которых я назвал информариатом, являются владельцами информационного капитала, т.е. тоже являются «капиталистами».

Понятно, что данное суждение является откровенно апологетическим: если практически все члены общества владеют информационным капиталом и являются, таким образом, «капиталистами», то никакого капитализма, никакой эксплуатации труда капиталом и нет вовсе. Получается ведь, что рабочие перестали быть пролетариями, эксплуатируемыми теми, кого принято называть капиталистами, и превратились в равноправных компаньонов этих последних! «Знания стали капиталом и встали над вещественным капиталом, а значит, совершенно исчезла противоположность между капиталом и трудом», – примерно так глаголют новейшие апологеты. Представление о том, что всякое знание есть капитал для его владельца, очень удобно для апологии капитализма: вещественными средствами производства владеют только подлинные капиталисты, а вот знаниями фактически владеют теперь все, и потому всех легко теперь «записать в капиталисты». Из таких вот нелепых представлений и делается вывод, будто современное «информационное общество» не является капиталистическим, не является классово антагонистическим обществом.

Дата добавления: 2015-08-02