Б) Каменные сооружения в древней Палестине

На грани IV и III тысячелетий до н. э. в Палестине раса, к которой принадлежало население Гезера (см. выше), вероятно, средиземноморская, уже смешалась с выдвигавшейся в направлении Египта переднеазиатской расой. Вряд ли наследственные задатки населения Гезера сохранились в неолите в заметном количестве. В современной Палестине они проявляются лишь в малой степени.

Во второй половине неолита, около 3000-2500 г. до н. э. появляется новый слой населения или, по меньшей мере, новая культура, т. н. палестинская мегалитическая культура. В это время были воздвигнуты каменные сооружения (дольмены, менгиры, кромлехи), которые многократно упоминаются в Ветхом Завете (обычно под названием «нилгал»).

Какой народ распространял эти сооружения? Есть ли свидетельства миграции в Палестину этого народа, его примеси? Четких ответов на эти вопросы нет.

Т. н. мегалитические гробницы прослеживаются от Южной Скандинавии, Дании и Северной Германии до Одера, через Голландию, Шотландию, Англию, Ирландию, Францию, Корсику, Пиренейский полуостров до Этрурии, области Отранто, северного побережья Африки до Триполитании, далее в Верхнем Египте, Палестине и Сирии, в Болгарии, в Крыму и на Кавказе, в Северном Иране до Индии и до Кореи. В Северной Африке мегалитические погребения относятся к началу бронзового века, в Индии — к бронзовому веку. В Западной Европе они, похоже, распространялись с побережий между Бретанью и Португалией.

Распространял ли эти каменные сооружения один народ или этот обычай передавался от одного народа к другому? Вероятно, лишь часть, правда, значительная, этих сооружений распространялась в результате миграций: другая часть могла распространяться как обычай. Барон фон Гейне-Гельдерн предполагает, что часть каменных сооружений распространялась не каким-то народом, а через религиозное учение, которое видело в создании этих каменных памятников «средство спасения души», так что это частично «свидетельство великого религиозного движения», а не миграции народа (Мегалиты Юго-Восточной Азии и их значение. «Антропос», том 23, 1928, стр. 276).

Но каменные сооружения Северной Европы явно сходны с такими же сооружениями Юго-Западной Европы и свидетельствуют о миграциях. Можно считать распространение этих сооружений из Северной и Юго-Западной Европы через Северную Африку до стран Восточного Средиземноморья результатом волн миграций из одной и той же исходной области народов одного расового происхождения. Вильке указывает, что «уже в неолите имела место культурная миграция из Западной Европы через страны Восточного Средиземноморья до Индии, обусловленная миграциями народов». Он объясняет «повторные, направленные на восток культурные потоки» «единственно гипотезой о повторных больших миграциях народов» (Культурные связи между Индией, Востоком и Европой. «Маннусбиблиотек», № 10, 1923).

Область возникновения каменных надгробий исследователи доисторического периода пока не могут точно определить. Коссинна, например, колеблется, была ли это Северная или Юго-Западная Европа. Многое говорит в пользу вышеописанной области между Бретанью и Португалией. В любом случае можно представить себе строителей западноевропейских каменных надгробий, в основном, как людей кроманьонской расы, население Северо-Западной Европы как смесь кроманьонской и нордической рас, а остальную Западную Европу населенной племенами, в низшем слое которых преобладала средиземноморская раса, а в высших — вышеупомянутая расовая смесь неолитического населения Северо-Западной Европы. Вильке предполагает, что каменные надгробия распространили от Западной Европы до Индии, главным образом, представители кроманьонской расы или волны народов того же расового состава, что и неолитическое население Скандинавии, т. е. смеси нордической и кроманьонской рас. По мнению Вильке, они говорили на индоевропейских языках. С этим согласен и Киттель (История народа Израиля, том I, 1923, с. 39).

И действительно, мы находим в области распространения каменных надгробий от Северной Европы до Индии как минимум следы племен, говоривших на индоевропейских языках, а в большой части этой области и сами эти языки. Могли ли быть строители неолитических каменных сооружений в Палестине и Сирии индоевропейцами по языку? Это предполагает не только Вильке, но и Мейнгольд, который к тому же прослеживает влияние воззрений, сложившихся на раннем этапе духовной жизни народов, говоривших на индоевропейских языках, на обычаи первых еврейских поселенцев в Палестине (Индоевропейцы в Ханаане. Доклады по семитскому религиоведению и языкознанию. Приложение к Журналу ветхозаветных исследований, том 33, 1918). Но это влияние могло исходить и от другой, тоже упомянутой Мейнгольдом волны народов, уже несомненно индоевропейского происхождения, которые достигли Сирии и Палестины после периода палестинской мегалитической культуры. Карге предполагает, что эта культура могла возникнуть в самой Палестине. Другие исследователи вообще ищут родину каменных сооружений на Востоке, но пока не могут убедить в этом современных специалистов по доисторическому периоду. Карге видит в строителях дольменов туземное палестинское население, полуоседлые пастушеские племена и приходит к выводу, что главными носителями палестинской мегалитической культуры следует считать семитов (Рефаим. Доисторическая культура Палестины и Финикии. Collectanea Hierosolymitana, том I, 1917, с. 709. Насколько я знаю, мало кто согласен с Карге. Первыми племенами, говорившими на семитском языке, которые пришли в Палестину, были амориты; они появились там около 2500 г. до н. э. и застали уже более или менее плотное население. Но аморитов нельзя считать строителями каменных памятников, не говоря о том, что в расовом отношении они были смешанным народом, и его семитский язык сам по себе столь же мало говорит о его физических и психических особенностях, как и другие языки других народов. Если аморитская волна была первой волной семитов, накрывшая Палестину, а палестинские каменные сооружения относятся к доаморитскому времени, то Карге неправ, приписывая эти сооружения семитам.

То, что строителями этих сооружений были индоевропейцы, как полагают Вильке, Мейнгольд и Киттель, поскольку это название указывает только на языковую принадлежность данного населения, можно доказать лишь в том случае, если древнейший слой палестинских топонимов окажется индоевропейским. Палестинские каменные сооружения относятся ко времени между 3000 и 2000 г. до н. э., а племена, говорившие на индоевропейских языках, появляются в Передней Азии не ранее 2500 г. до н. э., а в Палестине не ранее 2000 г. до н. э. Только со второй половины III тысячелетия до н. э. происходят значительные миграции, которые разнесли из Центральной и Северо-Западной Европы и наследственные задатки нордической расы, и отдельные индоевропейские языки до Передней и Центральной Азии, миграции, о которых я писал в «Расологии Европы». Племена, главным образом, нордической расы уже в раннем неолите заселили Южную Скандинавию и распространили там свои индоевропейские языки; в это же время племена той же расы, похоже, заселяли области от Северо-Западной Германии до Франции, где еще была сильна примесь кроманьонской расы. Но были ли индоевропейцы достаточно многочисленны и сильны, чтобы уже в раннем неолите навязать этим областям Европы свой язык, весьма сомнительно. Запад Европы индоевропеизировали только кельты в бронзовом веке. Если бы неолитические волны народов, которые распространили обычай строить каменные сооружения до Палестины и далее, как полагает Вильке, пришли из Северо-Западной и Западной Европы, то в расовом плане это была бы смесь средиземноморской, кроманьонской и нордической рас, а их языки не были бы индоевропейскими.

Если бы эти волны строителей дольменов продвигались из Западной Европы на Восток или отряды моряков западноевропейского происхождения приплыли бы вдоль берегов Средиземного моря, в любом случае они не достигли бы Палестины, не прихватив с собой примеси рас неолитического Средиземноморья. Поскольку местное происхождение палестинской мегалитической культуры доказать невозможно, древняя Палестина должна была впитать примеси кроманьонской и нордической рас.

(Примечание. О физических признаках и психических качествах фальской (дальской) расы, наследницы палеолитической кроманьонской расы, см. Гюнтер «Расология немецкого народа» и «Расология Европы». Основные признаки этой расы: очень высокий рост, головы большой и средней длины, лицо широкое и низкое, с выступающим подбородком и широкой нижней челюстью, нос средней ширины по европейским меркам, волосы светлые, глаза в глубоких глазницах светлые, голубые или серые, кожа светлая.)

Следы обеих этих рас можно найти на Канарских островах, в Северо-Западной Африке, у светловолосых ливийцев древнего Египта и даже в Эфиопии. В дольменах Алжира находят скелеты, которые указывают на средний рост 1,74 м и на средний черепной указатель 75, т. е. на долихокефалию (Мелис. Берберский вопрос. «Архив фюр Антропологии», т. VIII, 1909). Бертолон и Шантр доказывают, что в доисторической Северной Африке вместе с дольменами появились высокие длинноголовые пришельцы (Антропологические исследования в Восточной Берберии, 1913). В книге Фрича «Египетские типы нашего времени» (1904) можно найти ряд типов с предположительной примесью кроманьонской расы.

Отдельные группы нордической расы, похоже, уже около 6000 г. до н. э. дошли до Верхнего Египта и Синайского полуострова. Древнейшие обитатели Египта, именуемые по месту находки «расой Нагада» были высокого роста, с головами средней и большой длины, узколицыми, узконосыми, а найденные остатки их волос — светлые. Рехе относит их к нордической расе. Но индоевропейцами эти группы нордической расы назвать нельзя, так как в неолите, когда они появились (около 6000 г. до н. э.), индоевропейская семья только начала формироваться. «Раса Нагада», вероятно, пришла из Западной Европы через Северную Африку в Египет и соседние страны.

Бакстон тоже пишет о нордической примеси у древнейших египтян: «Среди древних черепов из местности вокруг Фив в коллекции Отдела анатомии человека в Оксфорде, встречаются формы, которые несомненно можно причислить к нордической расе» (Народы Азии, 1925, с. 50).

Дата добавления: 2015-08-02