Столкновение мировоззрений: язычество и христианство

Возникновению русского национального самосознания предшествовал длительный процесс развития славянских пле­мен и народностей. Первые идеи, объясняющие происхожде­ние всего сущего, были связаны с мифологией космоса. Культ божеств-светил заметен в русском фольклоре, особенно в годовом праздничном календаре. Однако астральный культ в русском язычестве имел подчиненный характер, что очевид­но, являлось следствием недостаточного развития русской ми­фологии вообще. Русское язычество было более «земным», ме­нее «небесным», нежели любой другой вид многобожия славянского мира. В исторической традиции наиболее извест­ны имена Перуна-громовержца, Белеса (Волоса) — бога скота и богатства, культ рожаниц — хозяек мира, дающих всему жизнь, культ земли — лона самой жизни.

Славяне имели две категории божеств: одни олицетворя­ли природу, другие — враждебные человеку силы; первые были доброжелательными (например, Хоре, божество солнца, от имени которого происходит современное наречие «хорошо», т.е. солнечно), вторые — ужасны и зловредны (вампиры, упы­ри, навьи и т.п.). Растительные, солярные (солнечные), зоо­морфные символы на одежде, утвари, бытовых предметах, ко­торые мы сейчас воспринимаем как украшения, для древних славян были заклинательными знаками, средством защиты против злых сил. Образно говоря, «свое человеческое» языч­ник носит на себе: одежда, головной убор, «украшения» зак­рывают и защищают тело. Языческое сознание не знает раз­личий между духовностью и материальностью, между обыденным житейским и высоким, духовным.

Становление Русской земли сопровождалось социальными катаклизмами, внутриплеменными распрями, войнами с ха­зарами, печенегами, половцами, тюрками, греками. Социаль­но-политическая нестабильность Руси и преобладание земле­дельческого аспекта в ее жизни были, видимо, причиной того, что славяне рано поняли отделенность космоса, звезд от бур­лящей вокруг жизни. Наиболее близкое — то, что рядом, и, вглядевшись в него, можно попробовать как-то понять, объяс­нить жизнь племени, рода, человека. Самое близкое — это зем­ля и окружающие люди, существующие в системе родоплеменных отношений. Так появляется культ матушки-земли и рода, которые в определенной мере существуют и регулируют самосознающую русскую мысль до конца XIX — нач. XX ве­ков. Земля, почва, дающая жизнь, «мать-сыра-земля», ее культ у древних настолько силен, что был официально введен Владимиром в канон русских божеств (980 г.) под именем бо­гини Мокошь и позже, в условиях соперничества язычества с христианством, был сопоставлен с богородицей Марией.

Языческий культ матери-земли, концентрируя в себе ре­лигиозные чувства народа, пережил века и в философии XIX века явился символом русской «Вечной Женственности», оли­цетворяющей материнство, доброту, милосердие. Поклонение земле как божественному Материнству является особенностью русского мировоззрения. Следы этого мы найдем у Достоевс­кого, Вл.Соловьева, С.Булгакова.

Не менее важным в формировании общего мировоззрения был культ рода, вечной родственной общины как никогда не умира­ющей реальности человеческих отношений. Сохранившееся в языковой форме обращение к незнакомым — «дед, отец, дядя, брат, сынок» и, соответственно, слова женского рода свидетель­ствуют о том, что весь социум для народного сознания есть в пре­деле расширившаяся жизнь. Это имеет значение для понимания «народной этики»: русская «община, мир» основаны не на кров­ном родстве, а на соседстве и общем землепользовании. Тем не менее «мир» несет в себе патриархальность образа жизни и вся нация может рассматриваться как огромный и неумирающий род. Эту мысль много позже развивают славянофилы в своих философско-политических взглядах на будущее русского наро­да. Идея неумирающей духовности «мира» в совершенно ином контексте просматривается в творчестве Л.Н.Толстого.

Родовая этика рано приобрела религиозный характер. Для язычников тайна рождения находится в прямой связи с куль­том земли и рода. Род вечен, а человек существует лишь крат­кий миг в его нескончаемой жизни. Если греческие мистерии обещали бессмертие души, то в русском язычестве человек исходит из земли предков и в землю возвращается. В этой жиз­ни его существование определяют воля родителей и традиции умерших. Свободе воли остается мало места. Осознание лич­ностных возможностей собственного пути и призвания запаз­дывало в народном сознании и после принятия христианства. В этом — один из секретов русского коллективизма.

Мать-земля учит своего сына доброте, верности, но не сво­боде. Красота матери-земли — в ее рождающем, жалеющем своего сына начале. Отсюда — склонность к чувственному пан­теизму, гилозоизму, когда предметом любования становится материя, а не дух¹. Личность не раскрыта, а социальные связи слишком сильны. Такова общая характеристика языческого миросозерцания наших предков до принятия христианства.

Русско-византийские связи начались задолго до официально­го крещения 988 г. В X веке Константинополь достиг вершины культурного и политического развития и стал центром цивили­зованного христианского мира. Однако не внешняя атрибутика христианской культуры была причиной принятия русскими хри­стианства. Это был акт осмысленного выбора, преодолевавшего местные и политические разделения и оказавшего решающее влияние на последующее развитие культуры, литературы, искус­ства Киевской Руси вплоть до времени появления Московского царства, когда происходит существенное отдаление от византий­ских идеалов христианской духовности.

Идея единства, которое установит «вселенский» мир на Руси, крепнет к X веку. Влияние христианской Византии шло в направлении приобщения Руси прежде всего к римской по­литической традиции государственности в ее христианизиро­ванном виде. Император «Нового Рима» являл собой олицет­ворение принципа единой и всемирной империи, культурного первенства Константинополя в православном мире. После X века, когда Византия слабеет, император уже не был сюзере­ном, державшим судьбы вассалов в своих руках (русские кня­зья политически от него не зависели), но — главой «византий­ского содружества» православных народов Восточной Европы, символом мирового христианского единства, символом уни­версализма православной церкви. Это обстоятельство способ­ствовало укреплению крайне положительного отношения рус­ских князей к византийскому содружеству и после падения Константинополя дало импульс к рождению идеи «избранни­чества Руси», идеи «Москвы — Третьего Рима».

Истоки и своеобразие русской философской мысли в зна­чительной степени связаны с особой ролью православной цер­кви в истории России. Говоря о месте церкви в истории рус­ской духовности, необходимо иметь в виду три ее ипостаси: религиозную, социальную и ментальную.

В религиозном аспекте церковь — хранительница Священ­ного Писания и священного Предания, догматов, канонов, веры — понимания основных взаимосвязей бытия, сопряжен­ности мира с Богом, взаимоотношений между человеком и Бо­гом. Поскольку Истина одна и заключена в Писании, основной принцип мышления здесь — не открытие нового, а постоянная регенерация и трансляция во времени «старого» с целью его актуализации как вечно нового, его толкования (экзегетика) для прояснения вероисповедных проблем (богопознания, подвига, свободы человека, его греха и т.д.). Логическим каркасом экзе­гетики является диалектика античности, которая была «воцер-ковлена» к IV веку и усвоена Отцами церкви.

Для византийского богословия античная философия была «школой мысли», но не «мудростью жизни». Такой же «шко­лой» она становится для первых русских богословов и книж­ников. Так, уже в X веке существовал перевод систематичес­кого труда И. Дамаскина «Источник знания». В первой части («Диалектика») речь шла об определении основных понятий философии Аристотеля как «естественного богословия», по­знающего «сущее как таковое», «божественные и человечес­кие вещи», «уподобление Богу в возможной для человека сте­пени», «искусство искусств и наука наук». Вторая часть представляет каталог ересей, где после «варварства», «скифства» стоит тот же самый «эллинизм».

Переводам светской литературы церковь не придавала боль­шого значения. Философские и научные труды практически отсутствовали. Переводились труды Отцов церкви, жития свя­тых и праведников, литургические тексты, произведения мо­нашеской духовности, антилатинская литература. В XIV веке был произведен еще более строгий отбор. Русские знакомились с эллинской мудростью из сочинений Отцов церкви и во мно­гом усвоили их двойственное отношение к философии.

В социальном плане церковь руководит общинами, откры­вает первые русские монастыри, школы, приюты, приглаша­ет греческих мастеров для строительства и украшения храмов. Социальная ипостась церкви не только обеспечивала устойчи­вость религиозного сознания, сохраняя учение в книгах и ико­нах, в монастырских библиотеках, без которых новая культу­ра погибла бы, но и сохранила Русь как единое, хотя и нецентрализованное государство, находившееся в состоянии глубокого кризиса из-за ожесточенных междоусобиц, приняв­ших в XII—XIII веках характер межгосударственных конф­ликтов. Поскольку церковь была одна, а власть (духовная) митрополита распространялась на всю землю русскую, раз­дробленную войнами, постольку духовенство было наиболее действенным фактором в организации, структурировании со­циума. Применение византийских законов, более развитых, нежели дуальные оппозиции языческой нравственности, не только означало переход к новой системе права, но и развивалонравственное сознание. Единовластие церкви не просто со­общало Руси внутреннее единство и силу, но и помогло совер­шить переход от языческого юридизма нормы «око за око» к нравственному выбору. Возможно, что главенство церкви в духовной жизни Киевской Руси заложило основу своеобразия русской философии, постоянно рефлексирующей по поводу вечных и «больных» вопросов нравственности. Во всяком слу­чае, первые русские святые Борис и Глеб были канонизирова­ны по причинам нравственно-христианского порядка.

В эмоциональном плане православие на Руси стало формой народного мироощущения. Подавляющее большинство веру­ющих, не умея разобраться в нюансах церковной догматики, «выбрали» православие, поскольку оно отвечало их психоло­гическому настрою. Кроме целого ряда социально-политичес­ких причин, принятие ценностей христианства, по-видимому, было обусловлено тем, что оно несло с собой новый взгляд на человека: идея равенства и достоинства всех в Боге («перед Господом нет ни раба, ни господина»), создавала основу новых отношений между людьми.

Православной концепции человека соответствовало и отно­шение церкви к княжеской власти. Как все земное, власть кня­зя — от Бога. Следовательно, князь «есть Божий слуга». Пер­вые русские князья и митрополиты являют собой образцы учености и благочестия. Православное понимание равноправия как равенства всех в Боге и достоинства Человека в индивиде создавало силовое поле вокруг традиции «печалования» рус­ских иерархов перед власть предержащими за обиженных, вок­руг традиции духовной коррекции волеизъявления лиц, обле­ченных полнотой светской власти. Здесь заключена разгадка киевского периода, который признается «самым чистым, са­мым многогранным» из всех периодов русской культуры.

К докладу 2а:

Дата добавления: 2015-08-02