Фигура философа

Как мы уже отметили на предыдущих страницах, философское знание — это всегда взгляд на мир че­рез призму определенной личностной позиции. Каж­дый из нас занимает в мире свое собственное, особое место, проживает индивидуальную неповторимую су­дьбу и потому наблюдает действительность из строго определенного ракурса. Философия — результат такого уникального, самобытного видения (в данном случае •в слове «видение» ударение приходится на первый слог, речь идет о способности увидеть нечто, не за­меченное другими, а не о призраках воображения.) В этом философы похожи на художников и поэтов, вы­ражающих через свои произведения личные пережи­вания, надежды и страсти. Только философ нередко расширяет свой опыт до масштабов всего мира. По­тому для Гегеля разум — это мировой разум, для Шо­пенгауэра валя — мировая воля, а для современного французского автора Бодрийяра главной движущей силой всех человеческих отношений и переживаний выступает соблазн... В каком-то смысле, у кого что болит, тот о том и говорит. «Абсолютная свобода», «абсолютное ничто» и прочие философские абсолюты — не что иное как проекции на мир натуры и харак­тера самого мыслителя. Если это мыслитель масштаб­ный, тонкий, глубокий, то его взгляд на жизнь, его интерпретация действительности оказывается созвучна многим людям. У философа возникают поклонники, ученики, последователи, образуется философская шко­ла.

В естественных науках личность ученого не имеет та­кого большого значения. В ваших учебниках помещены портреты многих выдающихся деятелей науки: Иса­ака Ньютона, Даниила Бернулли, Макса Планка, Пет­ра Лебедева и других. Интересно, конечно, узнать об их жизни, об обстоятельствах, сопровождавших сде­ланные ими открытия. Однако эти знания никак не повлияют па понимание вами физического смысла за­кона всемирного тяготения или постулатов Бора. Вы можете ничего не знать о Бернулли, но спокойно поль­зоваться его выводом о том, что скорость движения жидкости и ее давление связаны между собой. В принципе, такой (именно такой!) вывод мог бы сделать и другой какой-нибудь ученый с другим именем из другой страты. И в науке нередко бывает, что ис­следователи из разных концов света приходят одно­временно к совершенно одинаковым результатам. Тогда говорят «идея носилась в воздухе». В воздухе-то в воздухе, но одна и та же мысль может прийти в го­лову двум совершенно разным людям только если это мысль о «мире как он есть», о той физической, хи­мической, биологической реальности, которая всем нам, человеческим существам, дана одинаково. Уче­ные сознательно стремятся убрать из познавательно­го процесса все субъективное, индивидуальное, и потому научное знание является безличным. Даже если бы мы вдруг начисто забыли всех авторов отк­рытий, наука все равно осталась бы наукой — раци­онально логическим знанием об объективной реаль­ности. На обезличенности науки строится и так назы­ваемый эффект кумулятивное или, иначе говоря, эффект накопления знаний. Он состоит в том, что в естественных науках при 'возникновении новой тео­рии, более глубоко объясняющей наблюдаемые про­цессы, старая теория становится ее частным случаем, Так, Евклидова геометрия — частный случай геомет­рии Лобачевского, а законы, открытые Ньютоном, — лишь одно из проявлений закономерностей, описан­ных А. Эйнштейном.

В философии кумулятивность невозможна. Каж­дый новый серьезный автор является здесь самостоя­тельной фигурой, не сводимой ни к кому и ни к чему другому. Даже если сам философ причисляет себя к какой-то традиции, имеющей четкие каноны, которым надо следовать, интересен он именно личным прочте­нием этих канонов, тем, как он их толкует, что вно­сит от себя. Именно поэтому мы никогда не перепу­таем Владимира Соловьёва и Николая Бердяева, хо­тя оба они — русские христианские, мыслители. Никог­да не сведем идеи Гегеля к идеям Декарта или Пла­тона, а философские штудии* неокантианцев — к са­мому Канту. Философия любого из названных авторов самоценна, не растворима в других концепциях, в принципе не может быть «частным случаем». Здесь каждый «случай» — всеобщий и единственный одно­временно. Потому в философии никогда нельзя ска­зать: «Вы знаете, а Платон-то устарел...» Конечно, Платон может быть «не в моде», но по существу уста­реть он не может никогда. Все великие философы и сегодня включены в нескончаемый диалог, и наш современник Иван Иванович Иванов-Ванькин вполне может критиковать какого-нибудь знаменитого грека, жившего больше двух тысяч лет назад. И не только критиковать, а и соглашаться с ним, сопоставлять свои идеи с его идеями. Это не игра, это единственно возможный способ существования философии, да и изучения ее.

Яркая философская концепция отображает не толь­ко личный опыт ее автора, его характер, мироощу­щение, темперамент, нравственные установки, но и дух времени. Крупные философы — выразители проб­лем своего века, что и позволило Г. Гегелю опреде­лить философию как «эпоху, схваченную в мыслях». Поэтому философское размышление — это еще и «пе­рекличка эпох», интеллектуальное ауканье через сто­летия, постоянное подтверждение того, что человече­ство едино не только в пространстве, но и во време­ни. Причем это единство — единство многообразия, духовное полотно, расцвеченное всеми возможными и невозможными цветовыми оттенками.

Внушительные фигуры крупных философов — ве­селых и мрачных, блаженных и яростных, скептичных и безмятежных — возвышаются как скалы среди жи­тейского моря и составляют духовное богатство «не­зримый колледж», над которым не властны ни годы, ни моды, ни правительства. Нередко полунищие, го­нимые и зависимые при жизни, порой трагически ра­но оставившие этот мир, они продолжают упрямо су­ществовать в своих трактатах, книгах и самое глав­ное — в сознании потомков. Гигантский невидимый храм мысли постоянно поддерживается усилиями жи­вущих. Каждый из нас может войти в этот храм и приобщиться к его святыням.

* Штудии — занятие, аналитическая работа, от немецкого studieren — учиться.

План семинарского занятия № 2

Дата добавления: 2015-08-02