Знание и мудрость

В точном переводе с греческого слово «философия» означает «любовь к мудрости». Но что такое мудрость, к которой тянется душа философа, ради которой он чи­тает и пишет книги, ведет беседы, поискам которой посвящает дни и ночи жизни? Уж не другое ли это имя для знания?

Давайте прислушаемся к слову «мудрый», «мудрец», «умудренный». Так обычно не говорят о человеке, ко­торый просто прочитал тысячу книжек и до самой ма­кушки полон информацией. Можно знать всю таблицу Менделеева, и сколько ножек у таракана, и как на­зываются спутники Юпитера, но все это мудрости не придает. Народная поговорка свидетельствует: «Многознание уму не научает». А если наш многознающий друг еще и ссорится с товарищами, мечется от одного занятия к другому и вечно ходит с видом обиженного на весь белый свет, то мудрость тут и вовсе не но­чевала.

Но, может быть, мудр не тот, кто много знает, а тот, кто много умеет? Вернее, хорошо знает, как надо что-либо сделать. Например, как сшить модные штаны или спроектировать крыло самолета, или заработать много-много денег? Нет, пожалуй, и тут слово «муд­рость» не подходит. Об умеющем чинить кран или ра­ботать на компьютере скажут: умелец, мастер, специ­алист. О преуспевающем бизнесмене: делец, хозяин, лов­кач. Только мудрецом все же никто не назовет. Что же есть мудрость, если это не знание и неумение в их обычном смысле? А, может быть, напротив, это и знание и умение, но только какого-то иного рода, такое знание и умение, которое решает другие задачи, не похожие на те, что мы только что назвали.

К мудрецам — а таких людей всегда было не очень много — издревле приходили за жизненным советом. Унесла у крестьянина злая болезнь всю семью, разо­рилось его хозяйство, изверился он в Боге, идет к муд­рецу за советом: как жить? зачем жить? И пресыщен­ный богач, объездив полмира, все изведав и повидав, тоже к мудрецу спешит: как жить? зачем жить? И на­до ли'? Мудрыми называли тех, кто способен врачевать душевные раны, кто может помочь найти смысл жиз­ни, указать цели и пути к ним. Люди, обуреваемые стра­стями и неумеющие справиться с собой, шли к мудрому, чтобы научиться владеть собственным «я»; запутавшие­ся в том, что хорошо, а что плохо, учились у мудреца умению отличать доброе от дурного. Но для того, что­бы помогать другим, сам мудрец должен был уже об­ладать огромными духовными и умственными возмож­ностями. Тот, кто указывает цели и ценности, не может не быть причастен к таким тайнам бытия, которые не очевидны для обычного человека. И древние мудрецы вполне отвечали этим требованиям. Правда, они неред­ко были и практиками: так древнегреческий философ Фалес изобрел календарь, а его соотечественник Анаксимен был астрономом и метеорологом, но все же глав­ным оставалось то глубинное понимание сути вещей, ко­торое и отличало мудрецов от всех остальных. Мудрым может быть назван тот, кто познал законы мироуст­ройства и человеческой души, кто находится в гармо­нии со Вселенной и может научить других, как жить в мире и в счастье.

Философия — это не сама мудрость, а поиск мудро­сти и размышление о ней. Мудрости как таковой на­учить нельзя (она или есть или нет), а философии — можно. Человек способен приобрести хорошие и доб­ротные философские знания, но станет ли он после это­го мудрым, зависит, по большей части, от него само­го- Если он удачно переплавит философские знания с собственным жизненным опытом, научится так здорово ориентироваться в мире, что сумеет еще и помогать другим, тогда он сделается мудрецом. Может быть, среди вас, мои читатели, есть мудрецы грядущего XXI века, но я пока ничего об этом не знаю и могу только надеяться на то, что не оскудела умами наша земля.

Поскольку мудрость включает знания особого ро­да — знания о началах и фундаментальных чертах внешнего и внутреннего мира, а также представления о том, как эти знания применять к жизни — философия выступает как прежде всего интеллектуальное, занятие. То есть она требует раздумья и знакомства с тем, что же надумали до тебя прежние философы в течение двух с половиной тысяч лет. Конечно, можно ничего это­го не знать и попытаться просто сочинять из головы какие-нибудь затейливые конструкции, объясняющие мир. Сидишь себе на ступеньках дома, щелкаешь семеч­ки, читаешь надписи на стенах и философствуешь. Но только тогда это уважаемое слово надо поставить в кавычки или придать ему оттенок недвусмысленной иро­нии. Ибо «философия на завалинке», не видящая даль­ше своего носа, не имеет никакого отношения к мудро­сти, касающейся тайн бытия. Житейский кругозор каж­дого из нас достаточно узок, и без прикосновения к мировой культуре вряд ли возможно измыслить что-ни­будь мало-мальски значимое. Польский сатирик Ежи Лец сказал когда-то, что философы бывают как тарел­ки: либо глубокие, либо мелкие. Я совершенно уверена в том, что доморощенный философ, «мудрствующий лу­каво», вне связи с сокровищами человеческого духа,— это всегда очень мелкий философ. Философия требует общения с великими умами прошлого, с Платоном, Ге­гелем, Киркегором, а не только с соседом по парте (даже если он отличный парень!).

Являясь интеллектуальным занятием и включая в себя специфическое знание о действительности, филосо­фия в корне отлична от религии и религиозной веры. Религия тоже стремится ответить на вопросы: «в чем смысл жизни?» и «как устроен мир?», — но ее отве­ты заранее предопределены и предрешены. Будь то хри­стианство, ислам или буддизм, иудаизм или новая сов­ременная секта, берущая ото всего понемножку, в лю­бом случае религия предполагает Священное писание, традицию и авторитет духовного главы. Если ты хри­стианин, то не смеешь сомневаться в содержании Биб­лии, если приверженец мусульманства, то неукоснитель­но следуй Корану. Ответы тебе уже даны, ты не впра­ве сомневаться в них, размышлять, пересматривать. А иначе ты — чужой, и уходи прочь! Религия основана на вере, на живом открытом переживании богоприсутствия и на строгом следовании принятым нормам по­нимания и действия. Только тот крепок в вере, кто не рассуждает, а радостно доверяется отцам церкви, сло­ву ее святых и текстам, написанным тысячу лет назад. Вы, наверное, не раз бывали в храмах и могли обратить внимание на то, что сама обстановка там — тихая, тор­жественная, патетичная, совсем не располагающая к спорам и пререканиям. Религия зовет к молитве, а не к дискуссии.

Иное дело — философия. Она — дитя разума, ди­тя вольное, смелое, призывающее к сомнениям, диало­гу, к вечному испытанию того, истина ли то, во что мы верим? Похоже ли наше знание на то, о чем мы мыс­лим'? Одно из важнейших направлений философии во все времена — скептицизм, который все подвергает сомнению. Философ-скептик улыбается лукаво, выслу­шивая утверждения других, и в самый неподходящий мо­мент, когда все уже поверили, что Бог хорошо устро­ил мир, что этот мир познаваем, вдруг ехидно спраши­вает: «А у вас есть доказательства, что все это так?»

Даже религиозные философы, страстно верующие в своего Бога, не избегают сомнений. Удивление, сомне­ние, вопрошание — это философский способ отноше­ния к ЖИЗНИ, и если ты ТОЛЬКО веришь, не обсуждая, то ты можешь быть очень хорошим человеком, но философа из тебя не получится. Философское сомнение помогает избежать догматизма — то есть тупого упорства, с ко­торым люди придерживаются давно обветшавших взгля­дов, и наивности, заставляющей доверять всему, что ни услышишь. Доверяй, но проверяй, причем проверяй логикой, мышлением, всей совокупностью человеческо­го опыта.

Таким образом, свое стремление приобщиться к муд­рости философия осуществляет с помощью разума. Нель­зя сказать, что здесь не останется места для чувств. Представь, мой читатель, что ты — уже философ и ищешь для себя (а, может быть, и для других) ответ на воп­рос: «что такое счастье и как его обрести?» У тебя уже накопилось много переживаний и ты можешь запросто сыпать формулами, выражающими твои чувства: «Сча­стье — это когда тебя понимают...» или «Счастье, это когда я свободен делать, что захочу!» А твой одно­классник, например, скажет другое: «Счастье — это ког­да все сыты и одеты, и никто не болеет». То есть, каж­дый из вас выразит в философствовании свои собственные впечатления, полученные на своем собственном месте, И так любой философ выражает свой уникальный взгляд на мир. Но при этом он соотносит его со всеми предшествующими взглядами, выражает на общедоступ­ном языке и, излагая свою версию мира, не объявля­ет ее единственно возможной. Хотя соблазн такой есть всегда. Очень легко оставить путь разума и не утруж­дать себя аргументами и доказательствами, а просто ве­щать подобно оракулу. Но тогда ты пророк, ведун, а не философ. Сама специфика философии неуклонно воз­вращает философов к логике, критике, к аналитическо­му разбору, к соотнесению себя с собратьями по раз­мышлению. И в этом своем качестве философия подоб­на науке, даже если внешне она иногда напоминает поэзию.

Науку и философию роднит также то, что они обе работают не с конкретными наглядными образами и не с эмоциями, а с идеями. Я думаю, вы интуитивно схватываете это различие. Художник может нарисовать веселый весенний день, и вы воочию увидите на хол­сте зеленые листики, солнечные блики и птичку на вет­ке — это будет наглядный образ. Музыкант исполнит печальную мелодию, и вам захочется всплакнуть — в вас пробудились живые чувства. А философ, также как ученый, будет применять понятия: Вселенная, История, Человек, Надежда, Свобода. И через каждое понятие будет светиться идея, некая порождающая модель, по­тому что за словом «Человек» можно увидеть и от­дельных людей, и все человечество, и самого себя, и поколения, давно прошедшие по земле. Идея способна разворачиваться в бесконечно богатую картину изме­няющейся реальности, ибо ее бесчисленные смыслы как бы спрессованы, сконцентрированы в одном слове. И наука, и философия опираются на понятийное мышле­ние, оперируют терминами-концентратами, заряженны­ми могучим содержанием.

Но философия не во всем подобна науке, и сейчас мы посмотрим, чем же именно она занимается, стре­мясь к мудрости.

Дата добавления: 2015-08-02