Глава 26. Отчаяние.

Воздушное судно накренилось, вписываясь в посадочную спираль. С высоты здание тюрьмы казалось пентаграммой, начертанной на красном песке пустыни. Пять чернокаменных корпусов сходились к гранённой административной башне. «Вот и всё», - подумал он. Вот и всё.

От резкого спуска перехватило дыхание. Арестантский авиабус коснулся земли, замер, вибрируя двигателем, и нырнул ниже. Их сильно тряхнуло, наверху лязгнула, закрывшись, створка пандуса, и наступила неподвижная тишина. Вместо алого солнца пустыни за окном горел мертвенно-синий электрический свет подземного ангара.

- На выход! – не успел он подняться, как его толкнули к люку. Руки за спиной сводила судорога наручников.

Его ждали. Семь солдат выстроились вдоль стены и трое – у створа лифта. Поверх серой формы чернела броня, лица скрывали зеркальные щитки шлемов. Офицер с полковничьими погонами пересёк пространство, расплёскивая гулкое эхо шагов. Застыл перед ним и вперился тяжёлым оценивающим взглядом. Низкорослому полковнику пришлось запрокинуть голову, и он испытал мрачное удовлетворение.

Которое тотчас исчезло, когда, повинуясь короткому жесту офицера, с лица его содрали плёнку респиратора. Грубым движением, будто пластырь с заклеенного рта заложника. Кожу защипало, и искусственный, с горчинкой воздух забил лёгкие. Он глубоко вдохнул и заставил себя не закашляться.

Офицер наконец отвёл взгляд. Интерес в его глазах заволокло деловитым равнодушием.

- Ты и ты! – он уколол пальцем двух безликих и отчеканил. - Отконвоировать заключённого в «оранжевый» блок. Девятый уровень, камера семнадцать. Выполнять!

Приказ прозвучал, и его, схватив за локти, повлекли к выходу. Минута скрипящей тросами неподвижности в лифте. Затем стремительное продвижение по запутанным, как лабиринт, коридорам. Стальные, управляемые электроникой двери открывались и с лязгом затворялись за ним, отрезая путь. Резкий бледно-голубой свет бил в глаза.

Конвоиры двигались позади. Тот, что справа, вылаивал:

- Прямо!.. Направо!.. Налево! Быстрей!

Он, напротив, замедлил шаги. Оглянулся через плечо, раздув ноздри. И уткнулся взглядом в непроницаемо-чёрное пятно шлема. На вогнутой поверхности его перекатывались блики синего света. Будто разряды электричества в теле киборга.

- Быстрей, я сказал! – оскалился из-под щитка голос.

Он отвернулся и прибавил шагу.

Длинный стальной коридор. Провал камеры. Его втолкнули внутрь, сдёрнули, причинив боль, наручники. Клацнув, въехала в пазы дверь, - и он остался один. Заставил себя отвести от неё взгляд и осмотрелся. Полый металлический куб в синих венах световых трубок. Узкий откидной столик. Пластиковая перегородка санитарного блока. Койка. Больше не было ничего.

На заправленной серым шерстяным одеялом койке лежало два пакета. В одном оказалось постельное белье, в другом одежда: чёрного цвета брюки, футболка и рубашка. Поперёк груди шла тёмно-оранжевая полоса, будто надрез.

Он переоделся, чтобы его не принудили к этому. Жёсткая ткань царапала кожу. Сел, зажав руки коленями. Затем лёг. Взгляд упёрся в стальные скобы потолка. В душе было так же пусто, как вовне. Дверь камеры, захлопнувшись, будто отсекла ту упрямую нить, что держала его последние месяцы. Там, на Земле, пока длилось следствие, казалось – ещё не всё потеряно. Можно вывернуться, уйти из капкана. С ним не посмеют так обойтись.

Посмели.

Стало трудно дышать. «Возьми себя в руки, думай!» - по привычке настаивал кто-то. Но замолк перед вопросом «зачем?» Война была проиграна.

Он не знал, сколько прошло времени, когда за дверью послышался шум. Он спустил ноги на пол, напрягся. Но дверь не отъехала в сторону. Вместо этого в ней стукнуло, открываясь, окошко. Щель в полутора метрах над полом. Просунулась и неуверенно замерла рука – узкая и тёмная от старческого пигмента, будто высохшая кисть винограда.

- Простите, – раздался тихий голос. – Могу я… - голос смолк.

Он поднялся и пересёк камеру. В отрешённом удивлении посмотрел на напрягшуюся ладонь и поднял взгляд выше, словно сквозь толщу двери мог увидеть лицо её обладателя.

- Да?.. – хрипло произнёс наконец.

Рука обрадовано дрогнула, просунулась глубже, показав угольную манжету арестантской робы, и раскрылась в приветствии.

- Здравствуйте, - стариковский тенорок за дверью дождался, пока он догадается пожать протянутую ладонь, и продолжил. – Я библиотекарь. Разношу по камерам книги раз в неделю. Сегодня как раз такой день.

- Книги? – непонимающе переспросил он.

- О, да. Здесь, знаете ли, нет других развлечений, так что…

- Хватит языком чесать! – раздражённо каркнул кто-то. Конвоир, сопровождавший книжника. – Делай дело и двигаем дальше.

Рука, цеплявшаяся за грань прорези, тревожно пошевелила пальцами.

- Конечно-конечно, - пробормотал библиотекарь в сторону. Затем голос стал громче, будто тот снова нагнулся к оконцу. – Вы ещё ничего не заказывали, но я взял на себя смелость… - заскрипела тележка с книгами и зашуршала бумага. Рука исчезла и появилась снова, протягивая два потрёпанных томика. – Если вам угодно.

Помедлив, он взял их.

- Благодарю, - учтивость старика будто передалась ему. Кто тот такой? Должно быть, один из тех прекраснодушных интеллектуалов, что расплачиваются за свободу мысли неволей бренного тела. «Знает ли он, кто я?»

- Как странно, что вы здесь… - прошелестел в ответ тихий голос. Рука исчезла, и оконце захлопнулось. Он снова был один, погружённый в войлочную тишину.

Взглянул на книги: исторический роман и томик поэзии алмазного века. Бросил на столик. Те упали с неожиданно громким стуком, будто комья мёрзлой земли.

Он снова лёг на койку. Глоток людского участия лишь подчеркнул его положение. Тоска придавила с новой силой. «Как странно, что вы здесь…» Думал ли он, передавая чертежи рохийцам, к чему это приведёт? Всё, к чему он стремился, обернулось против него. Он мечтал о звёздах – и оказался запертым в клетке. Хотел поступать по-своему, не прогибаясь, - и обрёк себя на падение и позор. Надеялся вернуть своего мальчика – и потерял его навсегда.

Грудь стеснило. «Андрей, - подумал он. – Андрюша». Последние известия о нём он получил от Берзина. Тот, упрямо ставя себя под удар, навещал его. Перед этапированием на Марс пришёл проститься. Осунувшийся, угрюмый, мучающийся своим бессилием помочь. Сказал, что Андрей уехал в Барселону. Переход его в рохийский клуб встал у властей костью в горле, но те не рискнули раздуть международный скандал. Хотя бы это он смог сделать для него. «Пацан ничего не знает, - поджал губы Максим. – Должен ли я…» «Нет! – перебил он. – Нет».

Теперь он жалел об этом. Мучительно захотелось, чтобы Андрей знал. Вспомнил о нём. В этот самый миг. Поднял голову знакомым оленьим движением и посмотрел на него. Золотисто-зелёный, как летняя трава, взгляд, отгоняющий тьму. Он смотрел в ответ и не мог насмотреться. Затем пришёл сон без сновидений и стёр всё…

Последующие дни походили друг на друга, как витки нити, наматывающейся на катушку, - ровные, серые, бесконечные. Сознание притупилось. «Я соберусь и подумаю, что делать, - успокаивал он себя. – Позже». Он много спал. Ел, не чувствуя вкуса, пищу, что просовывали на пластиковом подносе в прорезь двери. Книги выпадали из рук. Однажды он попробовал фехтовать. Воображаемый клинок, набрав размах, уткнулся в стальную тесноту стен.

Шла вторая неделя заключения, когда он впервые услышал этот звук. Ритмичный, скребущийся, едва уловимый – тот исходил из стены, к которой примыкало изголовье койки. Он пытался не обращать внимания, но звук зудел в ушах, складывался в странную рваную мелодию. Будто далеко-далеко ударяли в натянутую кожу барабана. Недоумевая, он походил вдоль стены – три шага вперёд, три назад. Приник к стылой поверхности скулой. Звук стал слышней и отчётливей.

Тук. Тук-тук-тук. Тук-тук.

Постукивания, понял вдруг он. Кто-то стучит из соседней камеры. В тот же миг в голове точно вспыхнул свет, и он узнал знакомую со студенческой скамьи морзянку. Стуки складывались в буквы, слова, фразы. Он напрягся, но смысл их ускользал. Наверное, код подзабылся, решил он. Выстучал медленно и тщательно: «Кто вы?» Звук смолк и спустя минуту возобновился – громче, настойчивей, но всё так же лишённый смысла. Поток слов, бессвязный, как бормотание душевнобольного. Мысль эта заставила его похолодеть. Он отодвинулся от стены, но затем, будто что-то понукало его изнутри, приник снова. Не отвечал, но слушал, слушал…

Застенный стук продолжался. Когда короче, когда дольше, но каждый день. Он рискнул разузнать у библиотекаря. Тот приносил книги по средам, перед вечерним приёмом пищи. Сморщенная рука и тихий учтивый голос. Обычно им удавалось обменяться парой коротких фраз, прежде чем охранник захлопывал оконце.

Когда он поинтересовался, кто обитает в камере справа, библиотекарь тотчас всё понял. Передавая книги, прошептал в ответ:

- Тот, кто пробыл в этом месте очень долго. Дольше, чем может вынести человек, - и добавил просяще. – Будьте к нему снисходительны.

Он понял: книжник боится, что он донесёт о стуках надзирателям. Его покоробило.

- Мой сосед мне не мешает, - сухо произнёс он. И с губ вдруг сорвалось. – Я ему завидую.

Оконце захлопнулось, и он не узнал, что подумал библиотекарь о его словах. Но через неделю, передавая ему очередную стопку славийской классики, тот просунул с ними вместе белые листы писчей бумаги и заточенный карандаш.

- Возьмите, - шепнул настойчиво в его недоумённое молчание. – Это разрешено. Вы инженер. Делайте чертежи, расчёты. Что-нибудь. Здесь обязательно надо найти себе дело, иначе… - лязг задвижки оборвал его слова.

Он стоял посреди камеры, разглядывая белизну листов. Его вдруг пробрал горький смех. Дело… Рисовать карандашиком, как ребёнок! Он работал с прямым интерфейсом «мозг-компьютер» уже на первом курсе. Единственный в своём потоке.

Только одно дело имело значение – выбраться отсюда. Но это было сверх его сил. Адвокатские уловки никчёмны, раз власти решили пустить его в расход. Побег невозможен. Он погребён в стальной толще стен, за которыми тянется бескрайняя марсианская пустыня, а воздух пропитан ядовитым угольным ангидридом.

Он выйдет отсюда через двадцать лет. Если та развалина, в которую превратится, сможет ходить.

Он швырнул листы, и те закружились по камере обрывками савана.

..Дни тянулись за днями. Ватное безразличие сменялось приступами ярости. Тогда он метался, как зверь, от стены к стене. Резкий бело-голубой свет выворачивал наизнанку камеру. Всю его разбитую жизнь.

«Саграда» пущена с молотка. В белокаменном семейном гнезде хозяйничают чужаки. Компания, созданная трудом отца и его, отобрана государством. Пост главы как тридцать сребреников для Антаровой. Как он мог не замечать снедавшие её амбиции?! Не понимать, что в большом бизнесе доверять нельзя никому. «И в эту клоаку я собирался втянуть Андрея», - подумал он.

Закрыл на миг лицо руками, кружа по камере. Андрюша теперь в Барселоне. В городе своей мечты. Связь с заключённым не сломает его судьбу. «К лучшему, - убеждал он себя. – Наш разрыв – к лучшему».

Но был не в силах смириться. Кровь стучала в висках. Вспоминает ли Андрей о нём? Скучает? Злится? Или – с глаз долой из сердца вон? Он верил, что, сохрани свободу, смог бы вернуть своего византийского мальчика. Получить прощение, измениться. Но теперь камень, и сталь, и тьма пролегли между ними. Каждый прожитый день разводил их в стороны, точно перекрёсток. Минуло полгода. «Быть может, у Андрея появился другой».

Он врезал кулаком по стене, не почувствовав боли. Какая издёвка! Он всегда носил внутри одиночество. Холодное, пронизывающее, будто осенний ветер. Думал, то общий удел, - пока не встретил Андрея. Встретил – и потерял. Он ощущал себя как в дурном сне, когда тайный страх обрёл реальность. Стал кошмаром наяву. Камерой одиночного заключения.

В изнеможении он повалился на койку. Сомкнул веки, защищаясь от едко-синего света. Рвущее грудь сердцебиение постепенно стихало. Пусть Андрюша будет счастлив без него. Он должен принять это, смириться. «Но как бы я хотел, - подумал он, - как бы я хотел увидеть моего милого ещё только один раз…»

Возбуждение, перегорев, схлынуло. Опустошённый, он поднялся и снова принялся бродить по камере, когда за стеной раздался ритмичный цикадный звук. Он замер и, приблизившись, упёрся лбом в мёрзлую сталь. Закрыл глаза и обратился во слух. Далёкий шизофренический стук накатывал прибойной волной, разрастался, одурманивал, проникал, не встречая сопротивления, в разум и кровь…

Стук, но иной – короткий и резкий, вывел его из оцепенения. В двери камеры распахнулось оконце. Книжник, вяло сообразил он. Заставил себя подойти. Библиотекарь, тихо поздоровавшись, принялся по одной просовывать в узкую щель книги, сопровождая их замечаниями шёпотом. Будто сюжет их и художественность хоть что-то значили в этом мире. Глухо доносились голоса охранников.

И тут в шуме извне прорезалось имя, переполнявшее его. Он вздрогнул. Померещилось?

- Не беспокойтесь, - проговорил в оконце библиотекарь, по-своему истолковав причину его ответов невпопад. – Конвоир точит лясы с охранником блока. У нас есть время для короткой беседы, мой друг.

- Что они обсуждают? - невежливо перебил он.

- О, пустое. Футран, - библиотекарь до краёв начинил слово презрением к простонародным забавам.

Он вцепился в колкую грань оконца и наклонился. Виднелась полоска серой стены. Мелькнул, заслоняя её, кусочек морщинистого лица библиотекаря с благожелательным ясно-серым глазом в красной оправе капилляров. Голоса звучали оживлённо и неразборчиво, тоня в стальном эхе коридора.

- О чём они говорят? – повторил он с настойчивостью.

Глаз исчез. Книжник молчал, прислушиваясь.

- Охранник рассказывает, - наконец ответил шёпотом, - что, будучи в увольнении, наткнулся в Аресиаде на какую-то звезду спорта. Взял у того автограф и теперь бахвалится. Похоже, его собеседник весьма впечатлён, - тихонько усмехнулся библиотекарь.

Сердце застыло на миг, а затем забилось с такой оглушительной силой, что он привалился к двери.

- В Аресиаде? – слова выдавливались с трудом. – Известный спортсмен?

Глаз в прорези оконца недоумённо мигнул.

- Андрей Тобольский. Вы о таком слышали?

Мир вокруг Дана взорвался ярко-золотым светом.

«Принцесса Марса» - сколь претенциозно было название, столь же скромен облик гостиницы. Серая многоэтажная коробка, будто колючей проволокой, обвитая узкими коваными балконами. Чистенько, бедненько и дёшево. Поэтому Андрей там и поселился. Район, примыкавший к границе купола – «на Ободе», как здесь говорили, - считался не очень хорошим. Зато всякий раз, как он летел в центр или обратно, открывался такой вид, что дух перехватывало: тёмные лабиринтообразные запруды города внизу, а над головой – густое красное небо в алмазных искрах поверхности купола.

В этот раз Андрей не глядел не сторонам. Серые фигуры севасторов: один – рядом с ним, второй – на переднем месте авиетки – подавляли. Он сцепил руки, чтобы скрыть нервную дрожь, и смотрел прямо перед собой, в высокий подголовник сиденья. Восприятие сжалось до узкого тоннеля, в котором клубились рваные полные отчаяния мысли.

Экзарх отказал в свидании! Сволочь – да, но всё-таки почему?! Даже деньги не взял, недоумевал Андрей. О мздоимстве Костова в Аресиаде ходили легенды, а расценки были известны даже дошкольникам. Досужие разговоры эти, докатившись до его ушей, и подтолкнули Андрея к авантюрному плану – дать взятку. Такую, от которой нельзя будет отказаться. Но Костов – отказался. А главное, подумал Андрей, он ведь будто сочувствовал мне. Правда сочувствовал. Казалось, дело сделано, а всё лопнуло, как пузырь. Не просто не дал свидания – высылает с планеты. Словно хочет избавиться, чтоб я не мешался под ногами.

Не мешался – в чём?

Глубоко внутри Андрей угадывал ответ, и знание это проступало наружу холодным обморочным потом. Внезапный и короткий приезд Аронова, его насмешливый торжествующий взгляд, мелькнувший на телеэкране, последовавшее за этим официальное признание, что Дан – в тюрьме, и оголтелые нападки на него, страх в глазах экзарха, его собственное совершенно бессмысленное на первый взгляд выдворение – всё сплеталось в единую последовательность, вело к выводу, который Андрей отказывался принять и был не в силах перестать о нём думать.

Эти твари что-то задумали. Против Мстислава Александровича. Что-то очень плохое. Что-то, что хуже двадцатилетнего заключения.

Андрей в жизни не терял сознания, но сейчас был близок к этому как никогда. Мир подёрнулся серой тошнотворной мутью, которую рвали резкие звуки его дыхания.

Севастор впереди – холодный и белокурый, как ариец - повернулся и окинул его недоумённым взглядом. Затем взглянул на часы и бросил второму:

- Подлетаем.

Тот молча кивнул и тоже посмотрел на циферблат. Андрей вдруг услышал со стороны свой собственный надтреснутый голос:

- Что должно случиться в девять часов? – вопрос выскочил из него, как из шкатулки, из той бешеной круговерти, где он снова и снова прокручивал свой разговор с Костовым.

Севасторы не шелохнулись, даже голов не повернули, но воздух в подрагивающей от быстрого лёта авиетке ощутимо сгустился, и Андрей повторил громче и настойчивей:

– Экзарх сказал, чтобы к девяти меня здесь не было. Что должно произойти в девять?

- Ничего, - наконец ответил ариец. Он смотрел прямо вперёд, где за лобовым стеклом в густеющей вечерней дымке сверкал поток авиамагистрали. – Господин экзарх просто говорил о времени твоего отъезда.

- Космолёт на Землю отбывает в полвосьмого. При чём тут девять? – упрямо повторил Андрей.

- Тебе сказано, ни при чём, - голос арийца был всё так же бесстрастен, но суетливое движение, которым тот поправил привязной ремень, выдало нервозность. Горбоносый севастор, сидевший справа от Андрея, втянул воздух сквозь зубы.

В тот же миг авиетка ухнула вниз, заходя на посадку. Окна покрылись неразборчивой рябью мелькающих строений, желудок и сердце поменялись местами, и во рту проступил железистый привкус, когда Андрей угадал – они хотят сделать это сегодня. Совсем скоро. Вот-вот.

Убить Дана.

«Нет! Это паранойя. Такое бывает только в кино – в скучных политических триллерах, которые я никогда не любил», - попытался спрятаться он. Но это уже не имело значения. Авиетка замерла, приземлившись, но земля уходила у него из-под ног, и в замкнутом пространстве свистел у висков ветер. Может, это безумие, подумал он, но если я ничего не сделаю – прямо сейчас, немедленно! – то точно сойду с ума.

Вслед за севасторами Андрей, как во сне, выбрался из машины. Потрескавшиеся плиты ударили в подошвы ног. Ряды окон на фасаде гостиницы пылали красным золотом. У стеклянного входа в громоздких бетонных клумбах светились тёмно-оранжевые бархатцы. Ловкими стремительными росчерками через них, сшибая вихри лепестков, перепархивали на флайбордах дети. Увидев чёрно-золотую правительственную авиетку и Андрея с севасторами, они как по команде замерли и уставились на них.

Ариец дёрнул щекой.

- Сделаем вот как…

- Я возвращаюсь в центр, - чужим голосом перебил его Андрей. – Мне надо ещё раз поговорить с экзархом.

Вынудить, вымолить, уговорить того, сказать правду.

Ариец прищурился.

- Господин экзарх уже всё сказал – ты улетаешь на Землю. Что тут неясно? – Андрей кусал губы, и тот добавил. – Тебя на порог не пустят.

Скорей всего так и будет. Приняв его молчание за конец мятежа, ариец велел:

- Иди за вещами. Тебя … проводят, - он кивнул горбоносому.

- Нет, - хрипло выдохнул Андрей. – Не пойду.

«Я не могу улететь сейчас».

Светловолосый севастор, который, похоже, был главным, потерял терпение.

- Прекрасно. Значит, улетишь без вещей, только и всего. Едем прямо в космопорт!

Андрей похолодел. Стоит им оттащить его в зону вылета, и оттуда уже не выбраться. Он не сможет ничего, а тут – хоть какая-то свобода маневра. Время, чтобы придумать хоть что-то.

- Стойте! Я … я пойду.

Ариец раздвинул губы в улыбке, горбоносый, фыркнув, сделал приглашающий жест: «Ну, идём» и зашагал позади, опутывая зорким охотничьим взглядом, от которого волоски на шее встали дыбом. Андрей шагал очень прямо, как робот, не обращая внимания на детские выкрики и недоумение, плывущее в глаза девушки-портье, когда та увидела рядом с ним севастора. Ему казалось, он идёт медленно, будто бредёт в воде по колено, но сумрачный холл в алых полотнищах света, капсула лифта и линия коридора – мелькали перед глазами ускоренной съёмкой. Мысли путались, не находя даже подобия выхода. Что мне делать?

- Давай пакуйся, - горбоносый по-хозяйски развалился в кресле, оглядывая маленькую типовую комнату. На скомканной постели валялся ноутбук и книга, которую Андрей читал ещё утром – сто лет назад. В приоткрытую балконную дверь вливалась ровная струя воздуха – прохладного, как ранней осенью: в Аресиаде экономили энергию.

Андрей, чувствуя понукающий взгляд, выволок из стенного шкафа чемодан, раскрыл и замер, слепо уставившись в разверстое нутро. За дверью в коридоре послышался шелест шагов и смех. Не может быть, чтобы жизнь шла как обычно, когда он в таком смятении, и над Даном нависла угроза. Страх – тем более невыносимый, что он подозревал, не зная наверняка – распирал его. Хотелось выплеснуться, заорать во всё горло, рассказать, хватая за руки, хоть кому-нибудь.

Андрея будто пронзила молния. Конечно! Связаться с Куэнтой – и сообщить ей о своих подозрениях. Вот что надо сделать. Куэнта – умная и влиятельная, она поклялась ему – рохийцы не допустят, чтобы с Даном случилось самое плохое. Его по-прежнему пробирала нервная дрожь, но на душе полегчало, будто плита отвалилась: он всё-таки не один.

«Но, чёрт, - думал Андрей, не столько собирая вещи, сколько расшвыривая их по номеру, - как связаться с Куэнтой?» Та – в Барселоне, на Земле, нужна космосвязь. В космопорте наверняка есть, но там эти держиморды от меня не отлипнут, не поговоришь. Да и нельзя, нельзя доводить дело до космопорта, нельзя мне улетать. Надо каким-то макаром выбраться в город, без них, одному.

- Парень, ты бы поторапливался, - хмуро бросил ему горбоносый севастор. Он барабанил по ручке кресла, озадаченно озирая разгром, который Андрей учинил в комнате.

Андрей повернулся к нему и вцепился во фразу.

- Куда торопиться? Полтора часа до отлёта, - он старался говорить небрежно, будто уже смирился. – Я бы ещё по городу успел прогуляться, напоследок.

Горбоносый покачал головой.

- Не-не, в другой раз. Господин экзарх ясно выразился: чемодан, космопорт, Земля, - севастор хрюкнул, довольный своей незамысловатой шуткой.

- Но…

- Нет, - жёстче обрубил горбоносый. – Собирайся.

Андрей открыл рот для нового возражения и закрыл: у них приказ, и они его не отпустят, всё зря. На него накатила паника, стало трудно дышать. Дан, боже мой… Что мне делать? Дать взятку? Пачка денег всё ещё жгла карман. Если я прав в … своём подозрении, то ставки слишком высоки, и он не возьмёт, как не взял экзарх. Вломить этому шутнику ноутбуком по башке и убежать? Но он здоровый как кабан, вдруг я ударю слишком слабо … или наоборот, чересчур сильно. Безумие какое-то, о чём я думаю…

Андрей, пошатываясь, как в горячке, наткнулся на балконную дверь и распахнул её шире, впуская благословенный сквозняк. Мысль, пришедшая следом, была ещё безумней прежней, но тут хотя бы всё зависло от него, а не от чужой комплекции.

Надо сделать так, чтобы севастор вышел из комнаты. Хотя бы ненадолго. Но как, чёрт, как?! «Не будь ребёнком! – рявкнул кто-то внутри со странно знакомыми интонациями. – Просто выстави его вон».

- Слушай, парень… - сердито начал было севастор. Бедлам в комнате рос, а чемодан так и не наполнялся, и его, похоже, допекло.

Но Андрей не дал ему закончить.

- Я вам не «слушай, парень». Обращайтесь ко мне на вы, - он обжёг горбоносого взглядом.

Севастор изумлённо поперхнулся.

- Гм, ладно. Вам надо поторо…

- Встаньте, пожалуйста, на секундочку, - севастор, помедлив, приподнялся, и Андрей тут же бухнул на кресло стопку одежды. – Положить больше некуда, - сообщил он и уселся поверх.

Севастор переминался посреди комнаты. Потянулся было расчистить себе краешек стула, но вопрос Андрея остановил его.

- Скажите, я арестован?

- Что? Нет конечно. Вас, гм, отправляют домой, для вашего же блага, а мы с коллегой просто провожающие.

- Замечательно, - ответил Андрей. – В таком случае вам придётся выйти из моего номера, - севастор подобрался, и он успокоительно поднял руку. – Я последую с вами в космопорт и улечу на указанном рейсе. Это самоуправство Костова, и у меня найдутся влиятельные друзья, которые смогут ему это объяснить, - отчеканил Андрей, - но сейчас устраивать скандал я не стану. Я просто хочу спокойно собраться, переодеться, - он по-прежнему был в официальном сером костюме, - и принять душ. Вам как моему … сопровождающему придётся подождать снаружи.

- Что ж мне под дверью стоять? – сощурился севастор.

- Мне всё равно, где вы будете стоять, - любезно ответил Андрей. Желудок собрался в комок: ничего, похоже, не выйдет.

Севастор молча и без всякого выражения смотрел на него. Андрей рискнул ещё раз:

- Не понимаю, откуда такая сверхбдительность. Что-то стряслось? Или … должно произойти?

- Нет, ничего, - севастор дёрнул углами губ, что должно было означать успокоительную улыбку, и произнёс. – Я подожду в фойе перед лифтом.

Дверь номера оттуда хорошо просматривалась, и другого выхода не было.

- У вас десять минут, - севастор взялся за ручку двери.

- Пятнадцать! – бросил ему в спину Андрей. Тот чуть помешкал, и дверь закрылась.

На миг Андрея охватило чувство триумфа: получилось! Которое тут же потухло, сменившись испугом, когда, вывалившись на балкон, он бросил взгляд вниз – с высоты седьмого этажа.

Эта сторона гостиницы выходила к офисному зданию, уже покинутому в этот вечерний час и тускло блестевшему пустыми окнами. На дне узкого проулка змеился сумрак, обтекая квадратные туши мусорных баков. Андрей, сжимая потными ладонями перила, свесился через ограду, пытаясь разглядеть балкон этажом ниже – никого. Он спустится и выйдет там, невидимый для севасторов. Это меньшее сумасбродство, чем нападать на сотрудника госбезопасности. В Аресиаде бережливо относились к пространству, и расстояние, разделявшее этажи, было небольшим. Ничего сложного тут нет, попытался уверить себя Андрей.

Но когда, вернувшись в комнату, он принялся спешно переодеваться, пальцы не слушались, и вырванная с мясом пуговица от костюма с тонким звоном покатилась по полу. Андрей натянул удобные джинсы и майку, поверх – серую спортивную кофту. Ветровку запихал в рюкзак и туда же, подумав, сунул пачку денег. Затем, пыхтя, подпер дверь креслом: пусть помучаются, когда станут ломиться внутрь.

Вскинув рюкзак на плечи, он снова вышел на балкон. Вечер сгущался и пах резкой химической горечью. Андрей положил руки на холод перекладины. «Мне надо встать на перила, повиснуть на руках и, раскачавшись, спрыгнуть на балкон ниже – только и всего, и дело в шляпе». Полупустой рюкзак отчётливо давил между лопаток, нарушая чувство равновесия. Перстень-фиор, к которому Андрей так привык, что и не замечал, вдруг стал натирать палец. Он покрутил его, но снимать не стал. «Ну, давай же, давай! Я ведь ужасно ловкий, я и не такое проделывал».

Не убирая ладоней, закинул на перила ногу. А что, если я ошибаюсь, подумал он, замерев, и Дану ничего не грозит. Здесь явно что-то плетётся, назревает, но, может, это обычная интрига, каких полно. Может, мне надо уехать в Диаспар, добиться свидания и… «Ты не вернёшься, - услышал он усталый голос экзарха, - и это не угроза».

Андрей судорожно вдохнул, вскочил, балансируя, на перила – и швырнул себя вниз. Руки натянулись в суставах, как струны, ступни оледенила пустота. Сердце ухнуло в горле, но не успел ещё отзвучать его заполошный удар, как Андрей с глухим стуком приземлился на поверхность балкона ниже. Тренированное тело сделало всё само.

С опозданием, будто звуковая волна после молнии, накатила реакция. Он съёжился на корточках пучеглазой лягушкой и тяжело дышал. «Увидел бы эту акробатику Дан, голову бы мне оторвал», - мелькнула мысль, и Андрей не сдержал нервный смешок.

Осторожно приподнялся, вглядываясь. Номер, как две капли воды похожий на его собственный, был тёмен и пуст. Балконная дверь заперта. Андрей ругнулся и двинулся дальше – балкон кованой лентой обегал номера, разделённый меж ними невысокими, по пояс перегородками.

Он смог выбраться в коридор только через третью по счёту комнату. Там горели огни, в ванной журчала вода, а у раскрытой балконной двери играл ребёнок. Девочка сосредоточенно водила электронным стилом, сотворяя из воздуха объёмную тёмно-синюю розу, и даже не взглянула в его сторону, когда, пробормотав: «Не бойся», Андрей шмыгнул мимо.

С бешено бьющимся сердцем прикрыл за собой дверь и пулей рванул по коридору. Мельтешение лестничных маршей привело его вниз. Металлическая дверь чёрного входа лязгнула, закрываясь, и Андрей оказался на дне проулка, на который раньше смотрел с высоты.

С момента, как севастор покинул его номер, прошло не более пяти минут. Ещё миг Андрей помедлил, озираясь по сторонам, - и бегом бросился прочь.

Небо над тёмными ущельями зданий пылало, налитое ярким рубиновым сиянием. Авиатрассы рассекали его стальным серпантином, гудящим и сверкающим так, что становилось больно глазам. Но придонье улиц, как туманом, полнилось сизым вечерним сумраком. Андрей бежал изо всех сил, и эхо его бега резонировало с яростным стуком сердца. Вскоре тёмные пустынные проулки остались позади. Андрей выскочил на людную кольцевую улицу, и пришлось сбавить шаг. Он глубже натянул на лицо капюшон кофты, рассчитывая остаться неузнанным, - просто ещё один подросток, который куда-то спешит.

Офисы и учреждения выплёскивали в вечерний город всё новые потоки людей, на тротуарах было не протолкнуться. Из распахнутых дверей кафе и магазинов гремела, перекрывая друг друга, музыка. Водители авиеток, плюя на правила, взлетали и садились, где хотели, заставляя пешеходов опрометью бросаться в стороны. Андрей лавировал, работал локтями и протискивался вперёд.

Он продвигался целеустремлённо, как пущенная стрела, но голова шла кругом. Происходящее казалось не вполне реальным. После разговора с Костовым реальность опрокинулась, ринулась камнепадом под откос, увлекая его за собой, и он не мог с ней совладать. Чужая планета, странный город под красным бесптичьим небом, смертельная угроза, что нависла над Даном – казались сном, пугающе ярким видением, в которое он попал и не может выбраться.

«Пусть выяснится, что я ошибаюсь, - думал Андрей, упрямо ввинчиваясь в толпу. – Пусть всё будет хорошо. Пожалуйста, пожалуйста!»

Улица разлилась площадью – просторной и ещё более многолюдной. Это был уже самый Обод – средоточие развлекательных заведений, где бродили орды туристов, и одновременно мощный транспортный узел. Купол незаметно обрывался здесь, закапывался подземными ярусами в почву, тянулся туннелями наружу, в пустыню.

На краю площади высилось круглое в плане строение из полупрозрачного стекловидного материала с несколькими входами по периметру. Центр мультисвязи, который Андрей заприметил во время своих предыдущих блужданий по Аресиаде. Не переводя дыхания, он устремился туда.

Народу в кабинках было немного. Андрей заплатил наличными в автоматическую кассу и упал в кресло, задвинув перегородку. Экран мгновенной квантовой космосвязи тихо и жемчужно мерцал. Набирая вызов Куэнты, Андрей пытался успокоиться и составить связный разумный рассказ, чтобы не выглядеть паникёром.

Беспокоился он не о том – Куэнты не было на месте.

По его расчётам, в Барселоне был разгар рабочего дня, а, значит, Куэнта – в «Целесте». Но красивая смуглая девушка-секретарь на чеканном рохийском поведала: камрада Касильяс отбыла на заседание Совета амистадов в Гавану.

У Андрея оборвалось сердце. В Гавану?! Но как теперь с ней связаться? Девушка сочувственно смотрела на него: он не был с ней знаком, но она его знала. «Es urgente? – спросила она, назвав его по имени. – Это очень срочно?» Не в силах вымолвить ни слова, Андрей только кивнул. «Хочешь, я соединю тебя с приёмной, - подумав, сказала та. – Там могут вызвать камраду из зала заседаний», - в голосе её звучало сомнение, но Андрей уцепился как за соломинку.

На минуту экран заткался жемчужным туманом, а затем, прояснившись, обрисовал внимательное лицо молодого человека с символикой связистов на одежде. За его плечом виделся золотой интерьер Дворца амистадов в Гаване и кусочек ослепительно-синего земного неба. «Вызвать камраду Касильяс?» - не сдержал изумления тот, услышав просьбу. Андрей его понимал: по сути, он хотел выдернуть Куэнту с заседания рохийского правительства. «Просто назовите ей моё имя». Связист медленно кивнул: «Хорошо. Но я должен передать ей что-то ещё».

Андрей замешкался. Он не мог вывалить на связиста всю историю. Он вообще не знал, прослушиваются ли сеансы космосвязи славийской службой безопасности или нет. С Куэнтой он смог бы объясниться даже намёками и недомолвками, он понимают друг друга с полуслова. Но что передать, чтобы она поняла – всё крайне серьёзно?

Потоки тёмно-алого света вливались через прозрачную крышу в зал, кровавые брызги пятнали оборудование и пластик стен. С губ Андрея сорвалось:

- Скажите ей… Скажите, что небо в Аресиаде красно, как кровь.

На миг выдержка изменила связисту, рот его округлился, словно он хотел пробормотать: «Loco… чокнутый». Затем профессиональная маска вернулась на лицо.

- Я передам ваши слова. Параметры аппарата, с которого вы звоните, зафиксированы, и если камрада Касильяс, - связист сделал выразительную паузу, - сочтёт нужным, она вам перезвонит.

Экран подёрнулся серой рябью. Андрей откинулся на спинку, растирая виски. Сердце напряжённо стучало. Воспоминания о последней размолвке с Куэнтой давно выветрились из головы, и он смотрел на неё как на единственного человека, кто может помочь ему. Ему и Дану. Ну же, Куэнита! Выйди на связь!

Экран всё так же отсвечивал слепым пятном. Грызя от лихорадочного нетерпения пальцы, Андрей машинально бросил взгляд через плечо – и похолодел. В зал входили двое севасторов.

Андрей съёжился, сползая вглубь сиденья. Тихо! Ничего страшного: может, им просто надо позвонить. Но адреналин инъекцией хлынул в кровь. Севасторы неторопливо двигались вдоль рядов кабинок. Вот одна – пустая. Андрей замер, тяня шею. Мимо! Севасторы прошли мимо. Его заколотило. Теперь, когда те приблизились, он видел, что они заглядывают в прозрачное нутро кабинок. Ищут кого-то. По расчётам Андрея, его пропажу в гостинице должны были только-только обнаружить. И сразу бросились шерстить центры связи! Я всё правильно понял, всё правильно: эти твари готовят преступление и боятся огласки.

Севасторы приближались к его ряду. Андрей в отчаянии взглянул на экран – пусто и серо. Он встал, отворачивая лицо, и стараясь не побежать, вышел из зала через другой вход.

Шумная толпа тут же сомкнулась вокруг него. Он боролся как с течением, пытаясь не удалиться далеко от центра связи. Стеклянные стены отсвечивали красным, и было не видно, что происходит внутри. Андрея захлестнуло отчаяние. Он не смог поговорить с Куэнтой! Даже этого не смог! Что сейчас делает Дан, что с ним?

Как не в себе Андрей топтался и приплясывал посреди равнодушного людского потока.

Рука в серой форме тяжело легла ему на плечо.

- Проблемы, молодой человек?

Они пришли через час или два после книжника. Время в тюрьме отмерялось порциями пищи днём и глухим тусклым светом ночью, поэтому Дан не мог сказать точней. К тому моменту он, устав в лихорадочном возбуждении расхаживать по камере, растянулся на сером колючем одеяле койки.

Но мысли продолжали нестись вокруг единого средоточия: Андрей – на Марсе! Почему?! Что ему здесь? Видно, наконец узнал, что злоключилось со мной, решил Дан. С чего бы ещё примчаться во внеземельную глухомань, накануне чемпионата, когда дел невпроворот. Максим-таки дал знать, или рохийцы проговорились… А, может, власти прекратили скрывать его судьбу? Всё может быть - сюда, в этот проклятый глухой каземат ничего не доходит, но всё-таки вряд ли… Без разницы, потом выяснится. Главное – мой мальчик наконец узнал, и приехал, наверняка, добивается сейчас свидания и скоро я увижу его. Как Андрюша хотел побывать во Внеземелье, а я хотел показать ему его, и вот как всё вышло… Малыш совсем один в этом мрачном городе на краю пустыни, по мрачному поводу. Как-то он там устроился, и чиновники, твари, вдруг обижают его, неопытного, застенчивого. Я беспокоюсь, как прежде, когда он уезжал в другой город на матч, а я не мог быть рядом. Я беспокоюсь, и это такое странное чувство, холодное и сладкое одновременно, приятное. Потому что кажется, будто мы всё ещё вместе. Да – я знаю, что Андрюша порвал со мной, приехал не потому, что любит, а потому, что добрая душа… Я знаю, но всё равно – как хорошо. Как хорошо, что мой мальчик есть на свете и скоро я увижу его.

Дан лежал, закинув руки к жёсткому изголовью. Металлическая поверхность потолка отливала мертвенно-синими разводами света. Помешанный стук скрёбся в стену, как мышь. Но Дан чувствовал себя как никогда живым – стучало сердце, кровь жарко билась в жилах, образ любимого переполнял мысли, и он готов был поклясться - вокруг витает сильный и свежий запах золотисто-зелёной травы, летней, наивной, стойкой. Он вобрал этот запах полной грудью, и выдохнул, и снова вдохнул…

Лязгнула, открываясь, дверь.

Фигура в серой глухой униформе шагнула внутрь, двое других - замерли в проёме, перекрывая вход. Дан рывком поднялся, с заминкой возвращаясь в реальность, и выпрямился. Что такое?

Тёмный цепкий взгляд обежал камеру и упёрся в него.

- Номер девять-семнадцать, - без всякого выражения проговорил севастор. Будто сверился с инвентарным списком.

Дан почувствовал гнев, но от внезапной мысли сердце вдруг замерло, а затем заколотилось сильней: неужели ему пришли сообщить о свидании?! С острым разочарованием он понял, что ошибся, когда вслед за севастором в камере появился ещё один человек – лысый и грузный, как пингвин. В пыльно-сером мешке формы. В руках толстяк сжимал чемоданчик, на котором алело крохотное перекрестье. Врач? Дан недоумённо поднял бровь.

Медик скользнул по нему пустым взглядом. Просеменил к металлической пластине стола, поставил чемоданчик и, щёлкнув, открыл.

- Сядьте, - бросил отрывисто Дану. – И закатайте левый рукав, - в руках его блеснул прозрачный цилиндрик шприца.

Дан не шелохнулся.

- В чём дело? – поинтересовался ровно. Известие, что Андрей – рядом, взбудоражило его, разворошило опавший было огонь внутри, и в голосе проступила невольная властность.

Севастор насторожился, как собака. Две фигуры в дверном проёме напряглись. Лица их скрывали чёрные сферы шлемов, а на поясах, будто короткие мечи, висели нейродубинки. Облик охранников чем-то зацепил Дана, но ответ медика отвлёк его.

- Профилактическая прививка, - медик набирал в шприц бледно-голубую жидкость из ампулы и не смотрел на него. – Делается всем заключённым. Присядьте и закатайте рукав, - повторил он, поворачиваясь к Дану.

Дан мысленно усмехнулся. Какая трогательная забота! Но от кого можно подцепить заразу, находясь в одиночном заключении? Он опустился на койку и, расстегнув тугую манжету, стал медленно засучивать рукав. Медик, севастор и оба охранника молча следили за ним. Дан резче, чем хотел, завернул обшлаг: чем скорей всё закончится, тем раньше эти сволочи уберутся, и он вернётся к своим мыслям.

Едко пахнуло спиртом, когда медик протёр ему предплечье. Потянулся за шприцем, и Дан невольно проследил его движение.

- А почему ампула только одна? – спросил он.

Медик застыл и сжался, уставившись на него круглыми глазами.

- Ч-что?

- Вы сказали, прививка делается всем заключённым, - терпеливо пояснил Дан. – Но ампула, - он кивнул на раскрытый чемоданчик, – была только одна. Почему?

Он задал этот вопрос не столько из любопытства, сколько чтобы утвердить себя и не позволить навязать роль бессловесного объекта для манипуляций. Ответ медика: «Другим уже сделали…» - удовлетворил бы его.

Если бы не пауза перед ним. Необъяснимо долгая и натянутая, как тетива.

- Остальным уже сделали, - повторил медик, бегая глазами. – Вы – последний.

Севастор резко хлопнул себя по бедру, будто посылая на барьер лошадь, и медик двинулся к Дану. Плешь толстяка сверкала от пота.

Дан напрягся, почувствовав - происходит нечто странное. К лицу будто поднесли нашатырь, и он полностью включился в реальность происходящего. Резко встал, заставив медика отпрянуть от него, как от стены, и посмотрел сверху вниз.

- Расскажите о препарате, - угрюмо потребовал. – Я имею право знать.

Толстяк не ответил. Прилип испуганным взглядом к аспидно-серой фигуре севастора. Тот, приходя на выручку, процедил:

- Девять-семнадцать! Выполняйте приказ. Ваши права остались далеко отсюда.

Дан гневно вскинулся, и, словно дымные отражения, силуэты охранников подобрались. Холодный синий свет бликовал на непрозрачно-чёрных щитках их шлемов и серебряной окантовке погон. Внезапно Дан понял, что было не так. Офицеры! Вместо солдат функции охранников выполняли офицеры. В этот поздний предночной час три старших офицера вломились в камеру, чтобы заставить потного, трясущегося от страха доктора вколоть ему что-то.

- Что, чёрт возьми, происходит?! – выдохнул он.

Всё случилось очень быстро. Севастор сделал короткий жест, и охранники кинулись на Дана, точно псы. Стремительно, слажено и мощно. Доктор, тяжело дыша, вжался в стену. Дан, не ждавший нападения, не успел сделать ничего. Его схватили, жёстким захватом выкручивая руки, и сбили с ног. Блестяще-серая металлическая поверхность пола рванулась навстречу, вышибая дыхание из лёгких. Перед глазами замаячили шнурованные форменные ботинки севастора. Дан зарычал от ярости и унижения. Да что творят эти мрази?! Он дёрнулся изо всех сил, не обращая внимания на резь в плечах, пытаясь вырваться и стряхнуть навалившиеся сверху тяжёлые тела.

- Обездвижить его! – скомандовал севастор надсаженным голосом.

«Здоровый лось», - прохрипел кто-то из охранников. Давящая хватка стала крепче. Плечи горели, будто плоть его рвали щипцами. Перед глазами сверкали круги. «Без внешних повреждений! - донёсся предостерегающий голос севастора – и в сторону. – Док! Кончай с ним!»

Кончай?!

В душной свалке, притиснутый к полу, Дан краем зрения уловил, как суетится толстяк, пытаясь добраться до него в тесной, забитой борющимися телами камере. Охранник, выламывавший ему правую руку, чуть ослабил нажим и, схватив за волосы, оттянул ему голову. Дан всей поверхностью кожи ощутил уязвимость запрокинутого горла, увидел белое сверкание иглы и – не разумом, но звериным чутьём – наконец понял: это – смерть. Его хотят убить! Усыпить, как собаку!

В один миг его злое смятение сменилось ослепительно-ледяной яростью. Всё вокруг – от очертаний врагов до тёмного завитка нитки на полу - проступило с поразительной линзовой чёткостью. Толстяку не хватило доли секунды, чтобы всадить ему в шею шприц. Колкое металлическое прикосновение выморозило кожу, когда Дан, оглохнув от собственного бешеного рёва, размалывая в пыль суставы, откатился в сторону.

Мощным рывком вскочил. Сшиб с себя одного из охранников, но другой – повис на плечах. Их повело и опрокинуло назад, на острую грань стола. Хватка, блокирующая его руки, ослабла.

- Ах ты, сукин сын! - поднявшийся с пола первый охранник бросился на него - и, схватившись за живот, отлетел к стене. Пластиковая перегородка с треском покрылась трещинами. Вторым пинком Дан вышиб из руки толстяка шприц. Принялся яростно топтать покатившуюся по полу льдинку. Та рассыпалась небесно-голубым хрустким сиянием, смешавшись с отблесками света.

Медик поднял на него дикий побелевший взгляд и, издав невнятный звук, пустился наутёк.

Севастор выматерился вслед. Выхватил дубинку и замер в боевой позе между Даном и открытой дверью. Одно мгновение севастор колебался – атаковать или оборонять вход, но этого хватило. Когда он, замахнувшись, двинулся на Дана, то напоролся на резкий удар в висок - хватка, державшая руки, исчезла, и Дан тотчас воспользовался этим. Но спустя миг захрипел, борясь за глоток воздуха. Охранник позади выпустил его руки для того, чтобы сдавить горло. Дан ударил назад локтем – и ослеп от боли, попав в шлем.

Он спотыкался, кружил по камере, пытаясь оторвать от себя противника. Тот ругался сквозь зубы и душил остервенело, как ротвейлер. Удары, которые продолжал наносить Дан, становились беспорядочней и слабей, в глазах темнело. В последнем усилии он вцепился в сжимавшие его руки. Хруст сломанного пальца потонул в диком вопле боли – охранник отшатнулся, крича, поджимая левую руку и тянясь правой к поясу. Дан с хрипом и раздирающим кашлем втянул воздух.

Его шатало. Очертания камеры плыли перед глазами, и взмах дубинки неуступчивого охранника показался коротким всплеском в мигающем разноцветном мареве. Вымуштрованное фехтовальными тренировками тело сделало всё само – шаг в сторону, чтобы враг проскочил мимо, и рубящий удар по беззащитной линии шеи вслед. Вместо клинка меча – ребро ладони.

Охранник повалился на пол серой грудой и остался лежать без движения.

Дан поднял взгляд. Прямоугольник выхода сиял синим светом. «Бежать! Спасаться! Пощады не будет». Он рванулся вперёд.

- Стоять! – на виске медленно поднимавшегося севастора ярко алела кровь. Одной рукой он опирался на стену, другой – сжимал короткий ствол плазмомёта. Чёрный зрачок дула был нацелен на Дана.

Дан застыл. Грозовой озон ударил в ноздри. Будто выстрел уже прогремел, и сожжённое тело его, рухнув на пол, бьётся в агонии.

Он разлепил сухие губы:

- Без внешних повреждений. А?

Тишина переполняла камеру, блок, весь мир и переливалась за край. Севастор в ненависти оскалил зубы. Карминово-красные подтёки на его лице казались неестественно яркими, как на размалёванной маске.

- Ты мертвец!

Дуло, качнувшись, приблизилось, и Дан отступил на шаг.

- Нет, - сказал он и сделал ещё один шаг назад, пересекая порог. Быстро осмотрелся. Коридор стальной струной тянулся в обе стороны. Через равные промежутки – насечки дверей. Дан снова повернулся к севастору. – Пока ещё нет, - повторил он - и ринулся прочь.

Металл, звеня, взорвался под ногами. Мышцы спины свело огненно-белым спазмом выстрела, что так и не прозвучал. Достигнув выхода из блока – стальной рамы с втянутой, как когти, решёткой, - он оглянулся. В сизой коридорной дали севастор опустил оружие и приложил руку к виску. Будто мучаясь болью – или соединяясь по «горошине» связи.

Дан нырнул в лестничный пролёт, и тотчас мир провалился во тьму, - чтобы через секунду вспыхнуть убийственно-красным воем сирены.

- Всё в порядке, - дыхание участилось, и голос Андрея прозвучал сбивчиво. – Никаких проблем, - громче повторил он.

Севастор не убрал руку с его плеча. Наклонился, заглядывая под капюшон. Багровый сумрак обтекал их тонкой вуалью. «Не узнал!» - мысленно выдохнул Андрей, когда тот наконец отстранился.

- В порядке? А чего мельтешишь как полоумный? – с грубой подозрительностью спросил севастор. На серой форме его не было чёрно-золотых правительственных нашивок. Обычный патрульный. Может, он ничего не знает. Может, просто принял меня за какого-нибудь нарика, понадеялся Андрей.

- Я заблудился. Прилетел туристом и вот… - он с деланной беспомощностью развёл руками. – Такой большой город.

- Куда же ты шёл?

«Господи, куда я шёл?!» Все местные достопримечательности будто вымело из головы.

- Я был с друзьями. Потерял их из виду. Столько народу… - толпа огибала их шумным потоком, скользя безразличными взглядами. Андрей никак не мог совладать с собой, и лицо севастора темнело. Ещё крошка на весы его недоверия, и тот потребует удостоверение личности. Даже если служба безопасности экзархата пока не приказала патрулям задержать его, он будет опознан и далеко не уйдёт.

- Ну так позвони … своим друзьям, - уронил севастор.

- Конечно! Как раз собирался, - Андрей рылся в кармане, якобы ища сонофор. Бросил вокруг загнанный взгляд, и вдохновение снизошло порывом ветра в лицо. – Да вот же они! – заорал он так громко, что севастор моргнул.

Андрей ткнул рукой – в отдалении, будто кого-то дожидаясь, стояла группка молодых людей с рюкзаками, как у него.

- Ну, наконец-то! – радость его была лишь вполовину наигранной. Он двинулся было в сторону, но тут же замер и заискивающе посмотрел на обескураженного севастора. – Вы позволите, господин офицер?

Мгновение тот колебался, затем привычная лояльность к туристам взяла верх, и севастор кивнул. Андрей заспешил прочь, чувствуя спиной его провожающий взгляд.

Молодёжь – полдюжины парней и девушек чуть старше его – подхватилась и заспешила ко входу в авиавокзал. Андрей, не зная, следит ли ещё за ним севастор, и не решаясь обернуться, примкнул и затрусил следом.

Прозрачные вертушечные двери закрутили его в стеклянный водоворот и вынесли в просторный зал. Опоры ветвились, поддерживая высокий купольный свод. По дальней стене золотыми и рубиновыми разводами стекала информация о рейсах. В вечерний послерабочий час давка была неимоверной. Андрей тут же потерял свою вымышленную компанию и забился в простенок, озираясь.

Циферблат наискось показывал семь.

«Что мне делать? – молоточками загрохотало в висках. – Что?» Андрей зажмурился и вжался затылком в холод стены. Отчаяние пронизало его, как сквозь оголённый провод. Единственный план, который он смог выдумать, - связаться с Куэнтой – разлетелся вдребезги. Возвращаться в центр космосвязи теперь опасно и бессмысленно: если Куэнта и перезвонила ему, он этот звонок пропустил. Других идей не было. В голове было как шаром покати – пусто, звонко и страшно. «Дан на моём месте обязательно бы что-нибудь придумал, а я тупой и ненаходчивый».

Под закрытыми веками гулкое пространство вокзала вибрировало от звуков – шелеста мириадов шагов, гула разговоров и тех потусторонне-бесстрастных, до мурашек пробирающих голосов, что оглашали номера вылетов. Андрей медленно открыл глаза и поверх снующих голов всмотрелся в сияющие письмена табло.

Транспортный узел соединял Аресиаду без малого со всем Марсом. Вольтовы дуги стратосферных прыгунов стремились на север и восток – в процветающие атлантические колонии и самую крупную из них – Робинсон. За мрачными ущельями Лабиринта Ночи, в южном полушарии лежал Сьюдад-Боливар и рохийская зона влияния – рейсы туда были редки.

Андрей напрягся, размышляя и мучительно колеблясь. Смогут ли рохийцы помочь? Захотят ли? Станут ли вообще его слушать? Он никого там не знал. Будь у него время, он бы рискнул. Но времени не было.

Он помотал головой и заскользил взглядом дальше. Больше половины табло занимали рейсы местного сообщения, по которым летали не узкокрылые лебеди стратосферных прыгунов, а пузатые кряквы-авиабусы. Шахты, маленькие бункерные посёлки, заводы, вынесенные за пределы купола, – всё не то. Люди озабоченно толпились у билетных терминалов и спешили дальше, не ведая, какие страх и растерянность обуревают Андрея.

И тут сердце его ёкнуло.

Рядом с одним из терминалов народу почти не было. Надпись гласила: «Аренда авиеток». «Я ведь могу добраться туда сам», - мелькнув, оформилась мысль. Туда – к чёрным строениям в красной пустыне, куда не летают регулярные рейсы, и лишь два раза в месяц воздушное судно под надзором севасторов отправляется по установленному маршруту. Я могу добраться туда сам.

Мозг лихорадочно заработал, генерируя идеи одна безрассудней другой. О плане преступления знают лишь единицы. Надо поговорить с кем-то из честных офицеров, открыть глаза, убедить. Или – нет, не говорить ничего и подкупить, так надёжней. Устроить скандал, крича правду во всё горло, пусть узнают все, пусть сочтут его тронутым, лишь бы не осмелились тронуть Дана.

У Андрея рябило в глазах, сердце ухало. Он не знал, на что решиться. Там видно будет, по ситуации, главное – добраться до тюрьмы. Принятое решение принесло почти физическое облегчение, будто отпустила боль: когда делаешь хоть что-то, не так страшно.

Андрей набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду. Шагнул вперёд и позволил шумному течению толпы закрутить и увлечь себя к цели.

Спустя десять минут он сидел на переднем сидении авиетки, бесшумно скользящей по транспортному тоннелю. Лицо холодила прозрачная плёнка респиратора. Обзор впереди загораживался громадой авиабуса. Машины двигались мерно и ровно, словно две серебристые капли ртути по гладкой поверхности – большая и маленькая. Захлопнутый колпак кабины не пропускал ни звука, после гвалта и шума вокзала тишина казалась оглушительной. Только рваный ритм собственного сердца. Андрей положил ладонь на ветровое стекло, будто подталкивая авиетку вперёд. «Мстислав Александрович, я уже иду. Дождитесь меня. Пусть всё окажется хорошо, пусть я смогу, пусть…» - губы шевелились бессвязно, шепча то, что, верь он в бога, было бы молитвой.

Машины преодолевали сложную систему шлюзов. Казалось, этому не будет конца, когда металлическое нутро тоннеля развернулось безбрежным окоёмом. В лобовое стекло ударил алый свет.

Андрей заслонился ладонью.

Авиетка вырвалась из купола и взмыла в багровеющее небо.

Чем выше она поднималась, тем бескрайней становилась каменистая равнина. Над горизонтом сверкало низкое маленькое солнце, тяня кровеносные косые лучи. Валуны и скальные обломки отбрасывали угольные неимоверно длинные тени. Время до заката ещё оставалось, но тьма будто поднималась из самой почвы, как грунтовые воды.

Андрей невольно поёжился и бросил взгляд через плечо. Купол – изнутри прозрачный – снаружи обладал зеркальной поверхностью, отражая медно-красное небо, песок и камни. Громадный зыбящийся мираж. Машины стальными иглами влетали, растворяясь в нём, и вылетали, будто из ничего. Маршруты с нанизанным транспортом расходились, как веер.

Андрей понял, что его авиетка, управляемая компьютером, всё ещё следует за неповоротливым авиабусом к поблескивающим вдали металлическим сооружениям. Спохватившись, он склонился к голографическому экрану, вводя новый курс. Скривился зло: федеральный объект номер один – похоже, то самое. Задержался пальцами на значке, а потом перевёл скорость на максимум.

Машина вздрогнула, накренилась, разворачиваясь, и рванула стрелой – на юг, в пустыню. Сизая нитка авиабусной трассы вскоре исчезла из виду. Андрей остался один.

Два часа полёта обернулись пыткой. Беспомощное ожидание было страшней погони, которой не случилось. Авиетка пожирала каменистое пространство равнины, что бесконечным полотнищем снова и снова вырывалось из-под горизонта. Андрей был измучен и голоден. В рюкзаке нашёлся шоколад, но из-за нервного напряжения кусок не лез в горло. Мозг надрывался вхолостую – ни успокоиться, ни придумать хоть что-нибудь. Прокручивался разговор с Костовым, слова севасторов, перебирались без толку выводы и подозрения. Свет остывал, солнце закатывалось, и сгущался страх.

Уже почти девять. Он давно должен прибыть на место. Но тёмно-алое освещение сменилось пепельным, линия горизонта набухла горной грядой, а построек тюрьмы – и вообще чего-либо человеческого – всё ещё не было видно.

«Неужели я ввёл неправильный курс?» Паника захлестнула волной, и в этот миг в сумеречной дали вспыхнуло световое пятно. Далёкие прожекторы облили пронзительно-белым сиянием приземистые корпуса и гранённую башню. С расстояния в несколько километров здание тюрьмы казалось яркой миниатюрой на дымчатой ткани сумерек.

Сердце заколотилось, и губы мгновенно пересохли. Андрей подался вперёд: «Мстислав Александрович…» Он не успел додумать, когда авиетка, прервав свой стремительный лёт, камнем сорвалась вниз.

Ледяное чувство невесомости, как в падающем лифте, сдавило грудь. Андрей не почувствовал страха, только свирепое бешенство на судьбу. Авария?! Именно сейчас?! Под днищем что-то лязгнуло и содрогнулось. Андрея подбросило, привязные ремни впились в плечи – и всё стихло.

Он перевёл судорожное дыхание. Отцепил одеревеневшие пальцы от края сиденья и осмотрелся. Голографическая панель сияла успокоительными голубовато-зелёными переливами. Никакого намёка на причину жёсткой посадки.

Андрей велел открыть дверь и выпрыгнул наружу. Прижал торопливо ладонями респиратор, будто боялся, что порыв ветра сорвёт его. Но ветра не было – в неподвижном воздухе клубилась, оседая, поднятая авиеткой пыль. В пустыне царила абсолютная тишина, скрип песка под ногами ударил по нервам. Он обошёл авиетку. Сумрачного освещения хватило, чтобы понять – никаких видимых повреждений. Да что, чёрт возьми, случилось?! Почему авиетка села здесь? Пунктом назначения было здание тюрьмы, но до него – белого прожекторного костра в ночи – оставалось не меньше двух километров.

Андрей топтался в тревоге и злой растерянности перед машиной. Площадка, где приземлилась авиетка, показалась ему рукотворно расчищенной – крупные камни откинуты в стороны. Зато валялся иной мусор – жестяная банка, какая-то брошюра вроде путеводителя. Туристы что ли здесь останавливаются, чтобы поглазеть на «достопримечательность»? Уроды!

Но, может, поэтому авиетка опустилась здесь. Он хотел было вернуться внутрь и повторно ввести курс, на худой конец – попробовать добраться на ручном управлении, не так уж это сложно. Когда заметил то, на что следовало обратить внимание с самого начала.

Воздух марсианской ночной пустыни был сух и нагрет, словно от паяльной лампы. Такого не может быть. Андрей сделал несколько шагов, карабкаясь через камни, и чувство исходящего тепла стало сильней. Волосы буквально зашевелились – пространство было напоено злым электричеством.

Ещё шаг – и он наконец увидел. Тонкие двухметровые стержни, отсвечивая в сумраке, словно редкий штакетник, рассекали пустыню. Огораживали зону отчуждения тюрьмы. Силовое охранное поле заставляло мерцать и подрагивать пепельный полумрак.

Андрей, поражённый, сделал неловкое движение, и нога провалилась в расщелину. Он упал на колени, и в лицо пахнуло уже не теплом – раскалённым жаром, как из пасти зверя. Беспощадное понимание обрушилось волной.

Он проиграл дважды. Авиетка опустилась здесь, потому что тюремные системы охраны блокировали работу компьютеров на подлёте. Но и на ручном управлении он не сможет добраться туда – не сможет преодолеть смертоносное, всесжигающее поле. Идиот! Как он мог не предвидеть этого?! Ему не попасть внутрь, не сделать ничего. Он сбежал от севасторов и преодолел пустыню, чтобы спасти Дана. А вместо этого увидит наутро, как от здания тюрьмы отбывает похоронный рейс с его телом.

Господи боже мой…

Андрей не знал, что ещё он мог бы сделать, какое решение было верным и было ли оно вообще, но ненависть к себе и смертельный страх за Дана разрывали его. Он поднялся на ноги и, как в беспамятстве, самоубийственно двинулся вперёд. Густеющий сумрак скрывал преграды, и он, споткнувшись, снова упал.

И тут прожектора, освещавшие далёкое здание тюрьмы, пришли в движения. Зашарили бледными протуберанцами по земле и тёмному небу. Будто пробудился огромный дракон и, отрясая сверкающую чешую, готовится к нападению. Напасть, раздавать, убить.

Андрей содрогнулся и застыл на коленях, на колком каменном крошеве, не отрывая глаз от бушующих потоков света, понимая – там что-то происходит, что-то ужасное, а он ничего, ничего не может сделать.

И тогда он закричал.

Дата добавления: 2015-08-10