Глава 24. Город заката.

Борис Костов, не в силах совладать с тревогой, перекладывал бумаги на столе, когда раздался щелчок и обезличенный интеркомом голос секретаря произнёс:

- Космолёт приземлился. Посланник будет здесь с минуты на минуту.

- Жду! – отрывисто бросил экзарх Аресиады.

Глава славийской внеземельной колонии выбрался из-за стола, сдвинув грузным телом кресло, и в волнении принялся расхаживать по кабинету. Сквозь круглое, будто глаз циклопа, во всю стену окно вливался мутный красноватый свет, и когда он вскинул левую руку, чтобы взглянуть на часы, та показалась выпачканной в красной краске. Вода, тепло и самый воздух, что источали узкие веретёна аэростанций, были здесь почти земными, но свет – свет оставался чужим. Даже в полдень отдавал он закатом, ввергал в хандру новичков, напоминал без устали, что люди свили гнездо в далёком, опасном мире, где в каменистых пустынях дуют ледяные ветра, а за тонким слоем купола караулит смерть от удушья.

«Чёртова планета, - подумал Костов. – Чёртово Внеземелье!» Здесь надо родиться, приехать молодым на худой конец, он же получил пост экзарха, когда был за сорок, и так и не сумел привыкнуть к кровавому солнцу Марса.

Полгода, напомнил себе Костов, ещё только полгода, - и его ждёт пенсия впридачу с милым домиком на берегу тёплого понтийского моря, а о поломках аэрогенераторов, забастовках шахтёров, нелегальных мигрантах и некоем заключённом, чьё имя нельзя было называть, но которое было на устах миллионной Аресиады, – обо всём этом голова болеть будет уже не у него.

Но пока именно он бродил по кабинету и тискал сцепленные за спиной потные пальцы. Костову было не по себе. Посланник-легат нагрянул, как снег на голову. Космолёт ещё испускал клубы пара в посадочной шахте, а кортеж столичного гостя уже мчался по тоннелям и магистралям города, чтобы доставить сообщение, которое побоялись доверить бумаге и видеосвязи, и чтобы привезти приказ, который следовало исполнить любой ценой.

Что за приказ? Что там, твою мать, стряслось?! Почему теперь, а не через полгода?! Костов остановился и жахнул кулаком по столу. Будто откликнувшись, интерком ожил и бормотнул:

- Легат прибыл.

С шорохом распахнулись высокие двери, открыв анфиладу комнат. В глубине их возник силуэт и устремился навстречу под льдистую дробь шагов. Затем двери захлопнулись, отрезав сопровождающих, и Костов остался один на один с легатом.

Тот был высок, худощав, с мысками ранних залысин в пепельных волосах, тонкими, как у гончей, ноздрями и взглядом, столь же холодным, как блеск алмаза в булавке узкого галстука. Столичная штучка, мысленно скривился Костов. Он надел улыбку и собирался выдавить приветствие, когда легат, пристально глядя на него, отчеканил:

- Мой голос – голос прокуратора. Повеление должно быть исполнено во имя страны.

Помимо своей воли Костов ощутил, как от ритуальной фразы по спине пробежал холод. Он молча склонил голову, но тут же вскинулся, услышав короткий смешок.

- На этом с церемониями закончим. Мы оба деловые люди, верно? – легат ещё раз ощупал Костова взглядом. Руки посланник так и не протянул, видимо, отнеся рукопожатие к ненужным условностям.

- Э-э … разумеется, - пробормотал экзарх.

Ему было не привыкать, что столичные чиновники Диаспара смотрят на служак из внеземельных, у чёрта на куличках колоний, как на грязь. «Просто скажи, с чем пожаловал, узкомордый», - угрюмо подумал он.

Но легат не спешил. По-хозяйски прогулялся по кабинету, отвернувшись от его подлинного хозяина, и застыл, скрестив на груди руки, перед окном. Его высокая фигура чётко обрисовалась на фоне ровного матово-розового свечения, что струилось снаружи. В этом свете, похожем на марганцовую воду, тонул мегаполис – нагромождение уродливых многоэтажных сот из муаровой стали и тёмного камня с редкими пятнами скверов, где искусственный ветер волновал чахлую листву. Марсианское солнце, сочась сквозь прозрачную высь купола, окрашивало здания в красный опасный цвет, вечным закатом отражалось в круглых совиных окнах, отблескивало на зализанных контурах авиеток, что мчались по натруженным венам города.

Аресиада жила шумной жизнью дня, но здесь, наверху, в кабинете за броневым стеклом царила ломкая тишина.

- В Аресиаде всё спокойно? – нарушил молчание посланник. Он не повернулся, продолжая стоять к Костову спиной. В душе экзарха закипающий гнев боролся с тревогой.

- Спокойно? – медленно переспросил он. – Это Марс, господин легат. Тут в кого пальцем ни ткни – потомок чокнутых первопоселенцев, или из ссыльных, или мигрант, которому нечего терять. Одним словом народишко буйный. Тут не бывает спокойно, - подвёл он черту.

Посланник наконец обернулся. В луче вино-красного света алмаз на его галстуке вспыхнул рубином.

- Не прибедняйтесь, экзарх. Для самых буйных у вас ведь имеется райский уголок покоя, не так ли?

- Что? – не сразу разобрался в метафоре Костов. – А! Вы о спецтюрьме! Ну да…

- Как там поживает ваш новый заключённый? – с деланной небрежностью осведомился легат. – Не грустит?

На этот раз Костов сразу понял, о ком речь. «Так, значит, ты нагрянул сюда из-за Данкевича, - подумал он. – Но с чем?» Со всей Славии осуждённых с «тяжёлыми» статьями сплавляли в марсианскую тюрьму. Место, где та находилась, - мёртвая базальтовая равнина в сотне километров за городом, вдали от маршрутов авиабусов и песчаных каравелл, где на иссиня-красном горизонте колючими складками дыбились каньоны Лабиринта Ночи, - само было природной тюрьмой, где человек не мог выжить.

Туда месяц назад тайно этапировали опального магната. Костов видел его, когда того вели через пустой, очищенный от пассажиров зал к воздушному судну, чтобы доставить в последний пункт назначения. Данкевич был в гражданском, но под конвоем, шёл размерено, смотря куда-то поверх людей с таким отстранённым видом, что экзарх почуял душок безумия. «Сам виноват, - подумал в тот миг Костов. – Каким дураком надо быть, чтобы, имея всё, угробить свою жизнь!» Но ещё долго у него было муторно на душе.

Костов вспомнил тот день и высокую фигуру, что брела отрешённо в личном, обособленном от людей измерении, но не зная, как выразить свои впечатления, ответил туманно:

- Данкевич-то? С чего б ему радоваться? Могу устроить вам с ним встречу, господин легат, ежели хотите.

Посланник усмехнулся:

- Думаете, его это развлечёт? Сомневаюсь.

«Так что ж вам от него надо? Или – от меня?» - мрачно подумал Костов. Легат промчался сквозь семьдесят миллионов километров, чтобы доставить тайный приказ, но теперь стоял в снопе густого красного света и молчал, медлил, изучающе разглядывая экзарха. От этой странной медлительности того пробирал озноб. Он хотел знать, с чем пожаловал посланник, но чутьё подсказывало, что когда узнает, ему это не понравится.

- Кстати, насчёт Данкевича, - решился Костов. – У нас тут проблема…

- С ним? – быстро спросил легат.

- Нет, - качнул головой Костов. – Но из-за него. Видите ли, Данкевич человек известный, богатый … был. Авиазавод «Плазмаджета» опять же, там многие местные работают…

- Ближе к делу! – раздул тонкие ноздри посланник.

- А дело в том, - набычился экзарх, - что на каждый роток не накинешь платок! За медиа я ручаюсь, но люди-то узнают новости не только из газет и телевизора! Кто-то что-то видел, слышал… Короче, по городу ползут слухи.

На самом деле, они неслись пожаром, и в переводе на обычный язык слова его означали, что тайна – больше не тайна.

- Уже на каждом углу болтают, что кое-кого раскулачили и упекли в тюрягу, - продолжал Костов, упрямо выдерживая сверлящий взгляд легата. – Якобы он заодно с рохийцами готовил революцию. Местному молодняку такое по душе. Они тут бешеные, им только свистни. В общем, население взбудоражено. Моё дело маленькое, господин легат, решает Диаспар, но как по мне, дальше молчать нельзя. Надо выступить с официальным заявлением и утихомирить брожение.

Выговорившись, Костов перевёл дух. Легат слушал его очень внимательно, подобравшись, без ожидаемой вспышки гнева, будто слова экзарха не стали для него новостью, но когда ответил, голос его сочился змеиным ядом:

- Что ваша Аресиада! Дикими пересудами кипит столица. Вот только что же делать? – поднял он бровь. - Нетрудно объявить, что Данкевич осуждён. Попробуйте объяснить за что. За то, что помог рохийцам спроектировать звездолёт? Исполнить «мечту человечества»? – легат изобразил пальцами «кавычки» так злобно, будто сдирал с кого-то кожу. - Скажите это, как вы выразились, бешеному молодняку и посмотрим, как они успокоятся! Как бы после такого «успокоения» не пришлось вводить в столицу войска.

- Рохийцы всё равно скоро вылезут со своим звёздным проектом, - возразил экзарх.

- Пока они всё ещё возятся с расчётами, и чтобы было что предъявить, обнародуют не раньше, как приступят к строительству. Но они … не приступят. Тем важнее сохранить подлинные обстоятельства дела Данкевича в тайне.

«Да кто ж им помешает?» - вертелось на языке у Костова, но подёрнутый инеем взгляд легата дал понять, что большего он не узнает, и вернул к насущной проблеме. В самом деле, что делать, когда нельзя молчать и нельзя сказать…

Легат смотрел ему прямо в лицо, будто выжидал чего-то.

- Да уж, - протянул Костов, чтобы хоть что-то сказать. - Куда ни кинь, всюду клин… - он умолк, когда легат стремительно подался к нему. Лица их оказались совсем близко, и Костов заглянул в глаза посланника – серые, прозрачные, с кровавой искрой солнца на радужке.

- Вот именно, экзарх, - очень спокойно и тихо сказал тот. – И вышибать этот клин придётся вам.

Повеление прозвучало, и воцарилась тишина, но, казалось, самый воздух дрожит от тайного знания, приказа, что полоснул экзарха ножом. Надо было немедленно что-то ответить, присягая на верность, но Костов молчал, и молчание тянулось, натягивалось, как тетива, что вот-вот метнёт стрелу прямо в сердце измены. «Почему я?» - подумал он и ощутил прилив гнева. Безличной ярости, настоянной на страхе. Не был он чистоплюем! Но нести на себе всю оставшуюся жизнь груз смертельно опасной тайны – волочь его вот этими самыми руками, к которым за годы службы прилипло немало грязи, много неправедных денег, но не…

Губы легата сжались в режущую острую нить.

- Ловко придумано! – со стороны услышал Костов свой голос: твёрдый и исполненный убеждённости. Руки его – короткопалые, с корявьем синих вен – сжались, будто принимая ношу. – Ловко, господин легат.

Вправду ведь ловко. Когда больше нельзя скрывать и нельзя сказать, надо сказать полуправду – и спрятать концы в петлю.

Легат улыбнулся с прохладцей, но гул электричества в воздухе стих, и Костова окатило странное облегчение: пути назад не было.

- Рад, что вы оценили замысел, экзарх, - усмехнулся посланник. – Теперь вам предстоит исполнить его. Дело, конечно, деликатное, - признал он, - но вашу … услугу оценят. А Данкевич… Он забыл, кто он есть, предал людей своего круга и доставил столько проблем, что не заслуживает снисхождения.

Костов угрюмо кивнул. Интересы правящего класса, к краешку которого лепился он сам, были ему не чужды. Ради них, ради безупречной службы и ради домика, домика у моря, куда на выходных будет наезжать к нему дочка-студентка, – он исполнит приказ.

- Да! – вспомнил вдруг Костов. – Хотел с вами посоветоваться, господин легат. Тут уже с неделю ошивается парень. Тобольский, тот самый. Хочет добиться свидания с Данкевичем. Я так понял, - экзарх помялся, - они любовники, - его старой закалки горло со скрежетом протолкнуло слово. – Ответа мы ещё не давали, ведь Данкевича вроде как тут нет…

- Раз будет официальное заявление, значит, есть, - усмехнулся легат и задумался на миг, склонив к плечу голову. – Не стоит поощрять нездоровые страсти, - вынес он решение, лицо его заострилось в странном мстительном оскале. - Данкевичу пора думать не любовниках, а о вечном. Не так ли? - его серый потусторонний взгляд упёрся экзарху в переносицу.

Тот расправил ватные плечи и глубоко вздохнул:

- Передайте прокуратору, всё пройдёт без сучка и задоринки.

Михаил Аронов медленно кивнул, распрощался и вышел за дверь, попав в окружение бойкой челяди. Скоро кортеж его ринулся ввысь с крыши резиденции экзарха и тут же пропал в карминных сумерках, что сгущались над Аресиадой.

Дата добавления: 2015-08-10