Глава 16. Через грань.

- Вот мы и на месте, - Дан легко шагнул из авиетки и бросил на Андрея внимательный взгляд. – Как тебе дом, Андрюша?

Неуклюже вывалившись следом, он растерянно огляделся.

- Нравится, - ответил неуверенно. – Симпатичный. И дом, и улица, и вообще…

Улочка и правда была прелестной. Расположенная далековато от центра, зато близко к морю, она пропиталась солнцем, терпким солёным ветром и яркими бликами на стенах домов. Двумя нитями бус нарядные модернистские особнячки тянулись до самой набережной, пленяя глаз старинным шармом и почти июльской зеленью газонов.

Дом, перед которым они стояли, - коричневато-осенний, одноэтажный коттедж – казался приветливым и уютным. Но у Андрея от его безмятежного вида вспотели даже ногти.

Он будет жить здесь с Даном.

Почти две недели.

Только вдвоём.

Чего больше было в этой мысли, - радости, испуга или смятения – он и сам не знал.

- Забери вещи из машины, - спокойный приказ Дана вывел его из ступора. – Надо отпустить такси.

Сумка Дана уже стояла на тротуаре. Ринувшись к авиетке, Андрей выволок свой похожий на обожравшегося бегемота чемодан и преданно заглянул Дану в глаза. Тот улыбнулся уголками губ.

С самого утра – утра, когда он проснулся в номере Дана, на его кровати, но в одиночестве – Дан только и делал, что командовал. О вчерашнем не было сказано ни слова. Но будто о чём-то само собой разумеющимся Дан сообщил ему, что снял коттедж на окраине Барселоны, где они проведут отпуск.

Вместе.

И вот теперь Андрей стоял на тихой улочке, перед тихим домом, но сердце билось так отчаянно, а мир кружился в таком разноцветном вихре, что казалось, он бежит над пропастью по тонкой нити, и всё вокруг весело, жутко и непонятно, словно во сне.

Дан открыл дверь, и, Андрей, шмыгнув следом, оказался в небольшом, светлом холле. Будто сердцевина цветка, тот распускался арочными проёмами комнат: гостиная, столовая, спальня…

Спальня. Губы неожиданно пересохли, а ладони вспотели.

Кровать в спальне была большая, но - только одна. Дан спокойно поставил на неё свою сумку и, молча забрав из его рук чемодан, вкатил его в комнату.

- Устраивайся, Андрюша. А я пойду отпущу такси.

Оставшись в одиночестве, Андрей нервно огляделся. Внутри дом выглядел таким же уютным и аккуратным, как снаружи. Но Андрей пребывал в полном смятении. Взгляд, будто намагниченный, снова и снова возвращался к кровати, к их вещам, так естественно и небрежно брошенным вместе. Мужская сумка, чёрная, как пантера, и стильная, как всё у Дана, и его серый «бегемот».

Вот значит как, глубокомысленно подумал Андрей. Вот значит, как оно бывает, когда люди живут вместе… До сих пор, мечтая о Дане, он не задумывался, что же будет, если его мечты сбудутся. Будет здорово, будет классно, больше не будет одиноко, но ему даже в голову не приходило, как тесно переплетутся их жизни: дом, комната, быт, кровать – всё будет одно на двоих.

Андрею стало не по себе. Мысли словно по кругу возвращались к проклятой кровати. Вчера, разрывая тот угар чувственности, на который он теперь смотрел, будто со стороны, Дан сказал: «Не сейчас». Не сейчас – это когда? Неужели сегодня?

Глупо ломаться после того, как сам напросился, но, блин, как всё внезапно и странно…

В холле раздались шаги Дана.

Сам не понимая зачем, Андрей метнулся к чемодану и, разодрав «бегемоту» пасть, выгреб охапку одежды. Он утрамбовывал её в стенной шкаф, когда шаги, приблизившись, стихли.

Сильные руки обхватили его за плечи и развернули. Космос великий, неужели прямо сейчас?! Дан уже целовал его, властно и требовательно мял губы. Полка больно давила спину, но по позвоночнику волной струилось обволакивающее безволие. Пусть будет, что будет…

Неожиданно Дан выпустил его.

- Вечером вещи разберём, мой милый. А сейчас пошли погуляем по городу. Не стоит терять такой прекрасный день.

- Конечно, - пробормотал Андрей.

Дан выглядел спокойным и довольным, а у него щёки горели так, что от них можно было прикуривать. Нетвёрдой походкой он вышел вслед за Даном из дома.

В тот день – их второй день в Барселоне – они снова бродили по городу до самого вечера. Долго стояли на набережной, гранитными ступенями, без парапетов и перил стекавшей прямо в море - Мезогейос Таласса, или Медитерранео, как называли его рохийцы. Серебристые синусоиды тротуаров домчали двоих путников до холмов Кольсерола. Там десятки тропинок разбегались среди тёмных сосен, одуряюще пахло хвоёй, а смола на высоких стволах была такого же цвета, как глаза Дана. Запрокинув голову, Андрей счастливо улыбнулся – и вздрогнул, увидев, как в вышине, за переплетением ветвей парит огромная, огненная птица, словно африканский фламинго затерялся в барселонском небе. Они увидели ещё много таких птиц: белых, лимонно-жёлтых, сиреневых, разноцветных, как радуга, - это тренировались биопланеристы.

Барселона была пленительна, обед в ресторане на вершине холма вкусным, Дан много шутил и улыбался. Андрей улыбался ему в ответ и чувствовал себя счастливым.

Но он смотрел на Дана, словно сквозь тонкое стекло. Словно что-то забыл и никак не может вспомнить, что именно…

Был уже вечер, и пали сумерки, когда они вышли из авиетки на небольшой площади.

- Посмотри, Андрюша, - кивнул Дан на работающий фонтан. – Ты спрашивал, почему улица называется Журавлиной. Думаю, вот поэтому.

Трое журавлей, таких изящных, что они казались почти живыми, танцевали посреди струй воды.

- Наш дом недалеко. Давай пройдёмся пешком.

Наш дом… Здесь, вдали от центра с его шумом и музыкой, было удивительно тихо. Только стихающий за спиной шорох фонтана, звуки их шагов, далёкие редкие голоса. Андрею казалось, что он слышит дыхание Дана.

Дыхание это было неровным.

А на него вдруг накатила расслабляющая усталость. Столько всего случилось, подумать только… Церемония вручения «Золотого мяча» была только позавчера, а кажется – столетия назад. И даже вчерашнее признание Дану на башне Саграда-Фамилия вспоминалось, будто сквозь дымку сна.

Хотелось сесть в уголок и всё хорошенько обдумать. А ещё хотелось спать. Да-а, вот закатиться бы к Дану под горячий бок, обняться и уснуть…

Неожиданно Дан, ни слова ни говоря, взял его за руку, стиснул ладонь и ускорил шаги. Андрей вздрогнул, словно замкнулась электроцепь. Похоже, у Мстислава Александровича другие планы на сегодняшний вечер…

Они вошли в дом.

- Иди умойся, Андрюша, и будем пить чай, - фраза Дана была обыденной, но в тоне опасно скользнула вкрадчивая, бархатистая нота.

Андрей послушно свернул в ванную, но обиженно нахмурился. Чего это Мстислав Александрович посылает его, словно маленького, руки мыть?

Он уже собирался включить воду – как вдруг замер, поражённый внезапной мыслью. Умыться или вымыться?! Нет, Дан точно сказал умыться. Но, может, он имел в виду – вымыться? Зачем? Ну понятно зачем…

Ох, чёрт! Андрей обессилено рухнул на край ванны и спрятал лицо в ладонях. На хера Дан вчера не сделал всё, что хотел?! Вчера Андрею море было по колено, просто крышу рвало от одних лишь прикосновений. И он до последнего надеялся, что жгучая волна накатит снова.

Но ничего не было, просто ничегошеньки. Хотелось спать. Ну, может быть, чуть-чуть поцеловаться. И всё.

Однако за базар надо было отвечать. Сам ведь сказал, что согласен, никто тебя за язык не тянул, угрюмо подумал Андрей. Помедлив, он начал расстёгивать рубашку. Но встретившись взглядом с бледным, испуганным подростком в зеркале, вдруг понял то, что первоначально ускользнуло от него в вихре эмоций, однако неосознанно томило весь день: Дан так ведь ничего и не ответил на его признание… Ни вчера, ни сегодня. Остался в Барселоне, но вёл себя так, будто ничего особенного не произошло. Не сказал, как они будут жить дальше. Закончатся две недели отпуска, и что потом? Андрюша, адьос?

Нет-нет-нет, этого не может быть!

Но на душе стало холодно и погано. Застегнув рубашку, Андрей умылся и вышел из ванной. Он своё слово сдержит, но, если Мстиславу Александровичу что-то надо, пусть выражается яснее.

Нерешительно потоптавшись перед матовой дверью гостиной, он вошёл в комнату. Дан стоял у окна и нетерпеливо обернулся на звук открывшейся двери.

Взглянув на него, Андрей моргнул, - и сердце ухнуло куда-то в пятки.

Пока его не было, Дан успел переодеться. В мягкой светло-серой рубашке с расстегнутым воротом и свободных брюках он всё равно выглядел броско и авантажно. Но Андрей, привыкнув всегда видеть его в строгом официальном костюме, таращил глаза: Дан, одетый по-домашнему, – это было так … так интимно.

- Что такое, Андрюша? – сверкнув глазами, вкрадчиво поинтересовался Дан. – У меня выросла чешуя, как у дракона?

- Вовсе нет, - глупо брякнул Андрей и покраснел.

- Это радует. Садись к столу.

Перестав наконец пялиться на Дана, Андрей опасливо просочился мимо него к резному круглому столику. Но здесь его ждало новое потрясение. Никакого обещанного Даном чая не наблюдалось. Посреди вазочек с конфетами, джемом и персиками гордо возвышалась бутылка вина. И стояли бокалы.

Два бокала.

Вот значит как, Мстислав Александрович, то сангрию нельзя, потому что там, видите ли, капля алкоголя, а как до дела дошло, то и вино не проблема… Андрею стало совсем тоскливо.

Всё было слишком нарочито и неправильно.

Он нервно впился зубами в персик и, не зная, куда спрятаться от пристального, выжидающего взгляда Дана, отвернулся к окну. За окном была ночь и переплетение голых ветвей сада, в которых запутались огни Барселоны. Насмешливыми, мерцающими светляками смотрели они на него и тоже словно чего-то ждали.

- Как тебе дом, мой милый? – нарушил молчание Дан. – Я снял его сегодня утром, особенно не было времени выбирать…

- Всё замечательно, - торопливо ответил Андрей и отважно перевёл стрелки. – А вам самому он нравится?

- Гм, мне?.. На мой вкус, здесь тесновато.

Андрей ошарашено уставился на Дана.

- Тесновато?! Ну если только с «Саградой» сравнивать. Там-то действительно целый дворец, заблудиться можно…

- Поэтому я и искал дом поменьше и поуютнее, - улыбнулся Дан. – Чтобы ты чувствовал себя… - он сделал паузу, - раскованно.

Андрей промолчал, с хлюпаньем вгрызаясь в персик. Персик заканчивался катастрофически быстро.

- Ну хватит, Андрюша, - внезапно поднявшись, Дан взял его за подбородок и вытер ему лицо салфеткой. – Не трясись так. Я же не людоед. Вчера ты… - Дан оборвал себя и мягко обнял Андрея, увлекая на диван. – Иди ко мне, мой милый.

Уткнувшись лицом в грудь Дана, чувствуя его тепло и тонкий, смолистый запах, будто принесённый с холмов Кольсерола, Андрей и правда немного успокоился. Это же Дан, Дан, его собственный человек… Надо просто сказать всё, как есть. Один день ничего не решает.

Рука Дана медленно, но неумолимо заскользила по его спине, всё ниже и ниже, - и Андрей решился.

- Мстислав Александрович, - поёрзав в объятиях, пробормотал он.

- Что, мой хороший?

- Вы знаете, мы вчера весь день по городу ходили, сегодня вот тоже…

Рука замерла.

- И?..

- И я устал, - отчаянно сообщил пуговице Дановской рубашки Андрей. – Я хотел сегодня пораньше спать лечь.

- Конечно, Андрюша, - заминка перед ответом была едва уловима. – Конечно. Если ты устал, то иди ложись спать.

Дан поднялся и, не глядя на него, стал собирать бокалы на поднос.

- А вы? – подозрительно спросил Андрей, удивлённый его покладистостью.

- Я отнесу посуду и зайду к тебе.

Ух ты, пронесло!.. Андрей с облегчением привалился к двери спальни.

Он не врал Дану, говоря, что устал и, когда мобилизующая опасность миновала, спать действительно захотелось неимоверно. Кровать была предусмотрительно постелена Даном, но сумки так и стояли неразобранные.

Андрей быстро покидал свои вещи в стенной шкаф, запинал «бегемота» под кровать, а Дановскую «пантеру» с опаской повесил на стул.

Сам Дан где-то в отдалении гремел посудой.

Слишком громко гремел, по мнению Андрея.

Ну нельзя же вот так сразу, сердито подумал он, ныряя в постель и закапываясь в одеяло. Надо всё постепенно делать. Например, сегодня они впервые будут спать вместе в одной кровати. Андрей ещё никогда ни с кем вместе не спал. Это ли не событие?!

Событие не состоялось.

Зайдя в спальню, Дан присел на краешек кровати и, задумчиво порассматривав свои руки, перевёл взгляд на притихшего под одеялом Андрея.

- Андрюша, я тебя завтра не буду будить. Спи, сколько надо, - он наклонился и поцеловал его в лоб. – Спокойной ночи, мой милый.

Встал, вскинул сумку на плечо и, погасив свет, вышел.

Андрей ошарашено уставился во внезапно свалившуюся темноту. Вот это номер! Зачем Мстислав Александрович забрал свои вещи? Где он собирается ночевать, если не здесь?

Вскочив, Андрей подкрался к двери и выглянул в щёлку. Сквозь матовые створки гостиной было видно, как Дан разбирает свою сумку. И… и похоже, Дан решил спать там ни диване.

Вернувшись в кровать, Андрей свернулся обиженным, одиноким комком. Уснуть под боком у Дана он бы совсем не отказался. Так далеко его усталость не заходила…

Ну ничего, подумал он, соскальзывая в жемчужный сумрак сна. Завтра всё наладится.

Завтра всё было непонятно и смутно. И послезавтра – тоже. И ещё через день.

Посмотреть со стороны – они проводили просто идеальный отпуск. Гуляли по Барселоне, посещали музеи, однажды Дан нанял катер и они весь день плавали вдоль побережья, любуясь сосновыми лесами, суровыми скалами и золотым песком пляжей. Дан был ласков и заботлив в своей властной, деспотической манере, с которой Андрей, вздохнув, просто смирился. Да и так ли уж плохо после шестнадцати лет одиночества и ненужности, когда кто-то беспокоится, чтобы ты был накормлен, напоен, тепло одет и весело проводил время. Это очень даже хорошо, думал Андрей, тихо млея, когда Дан с озабоченным видом поправлял ему воротник куртки.

На следующий вечер обещанный чай всё-таки появился на круглом кипарисовом столике в гостиной. А вместе с чаем – долгие полуночные разговоры. Дан не любил вспоминать своих родителей и детские годы, но обо всём остальном говорил охотно и интересно. Конструкторская работа, места, где он побывал, другие планеты, книги, кино и музыка – Андрей словно вступал с надёжным проводником в новый мир, огромный, сверкающий и манящий. Он смотрел на Дана и с замиранием сердца думал, как невероятно и чудесно, что он нравится этому человеку – сильному, взрослому мужчине, который так много знает, объездил весь свет, которому подчиняются небеса Экумены, который… Ох, ты, блин!.. Это не укладывалось в голове. В джинсах – тоже не укладывалось.

Под ложечкой сосало, но в тот вечер Андрей чувствовал, что готов идти до конца. За долгие, полные беспросветного сумрака недели после их достопамятного разрыва он успел провести переоценку ценностей. Близость с Даном пугала меньше, чем холодное, бесприютное одиночество его прошлой жизни. Ну, наверное, будет больно, но ведь не смертельно. Не станет же Дан над ним измываться. Ну, да, непривычно, чего уж там – дико, ну как-нибудь, раз Мстиславу Александровичу это так надо…

Однако его жертвенный порыв остался в тот вечер невостребованным, и они опять спали порознь. На следующий день всё повторилось.

И это уже становилось стрёмно. Если Дан вдруг расхотел, хм, этого, то и космос бы с ним: Андрей был готов уступить, но сам-то не рвался. Но как насчёт иных радостей, против которых он ни капельки не возражал, более того – доходил до умопомрачения, из-под ресниц наблюдая, как Дан задумчиво тянет через соломинку золотистую сангрию. Но ведь и этого тоже не было! Не было ничего, кроме редких и почти отеческих поцелуев.

А ещё – изматывала неопределённость. Дан так ни разу и не заговорил об их будущем, о том, как они станут жить, вернувшись в Диаспар. Наверное, он считает это чем-то само собой разумеющимся, успокаивал себя Андрей. Но на душе было тревожно, и мучительная подвешенность угнетала. Попав в Барселону, он словно оказался в сказке, в ярком круге света, где воплотились все его мечты, но за границами света – клубилась тьма, с каждым днём смыкаясь всё плотнее и ближе. Отпуск кончится, и что потом?

Горькое недоумение Андрея постепенно переходило в раздражение и гнев. Он признался Дану, вывернулся перед ним наизнанку, обнажил душу, сказал, что согласен на всё. А Дан?! Дан так ничего и не ответил! Хотел охмурить, словно девку, вином и персиками. Теперь вообще избегает, спит в гостиной и целует братским поцелуем в лоб! Чего он ждёт?! Андрей что ли соблазнить его должен, стриптиз устроить или ещё как?!

Бесит, бесит!..

На третий день, проснувшись утром в томлении души и тела – один, посреди огромной постели – Андрей понял, что дошёл до ручки.

Одевшись, он угрюмо прошлёпал в гостиную. Дан, судя по всему, уже давно встал и сидел перед экраном ноутбука. Голографический дисплей призрачно мерцал потоками цифр и диаграмм.

- Доброе утро, Андрюша.

Утро было совсем не доброе, а, бросив взгляд на циферблат часов, Андрей убедился, что и не совсем утро.

- Почему вы меня не разбудили? – сварливо поинтересовался он у Дана. – Полдня уже, считай, пропало.

- Не преувеличивай, мой милый. Но мне надо немного поработать. Я решил, что не будет большой беды, если первую половину дня мы проведём дома, а вечером поедем на фестиваль, и там уж своё наверстаем, - Дан тепло улыбнулся, наливая ему чай.

Сердце Андрея болезненно сжалось. Вот как, ему надо поработать!.. Начинается…

- Что ещё за фестиваль? – мрачно спросил он.

- Ежегодный Зимний фестиваль искусств в Барселоне. Он открывается как раз сегодня. Это одно из самых громких культурных событий года. Нам повезло, что мы на него попадём.

Культурное событие года, ёлки-палки…

- И где это будет?

- Зимний фестиваль проходит на нескольких площадках, но главная – в парке Гуэль.

- Мы там уже были, - не сдержал раздражения Андрей.

- Когда мы там были, фестиваль ещё не начался, - невозмутимо ответил Дан и снова уткнулся в ноутбук.

День тянулся уныло. Дан полностью ушёл в работу, а Андрей слонялся по комнатам, слишком злой и взвинченный, чтобы чем-нибудь себя занять. Надо что-то делать, что-то решать, это не может так дольше продолжаться. Но он понимал, что на повторное объяснение с Даном у него просто не хватит пороха. Да и почему он должен переступать через самолюбие?! Пусть Дан сделает первый шаг.

Только Дан – не сделает…

В пять часов, когда короткий зимний день сгустился в сумерки, а тоска и досада Андрея – в жажду скандала, он оделся для поездки на фестиваль и вышел в холл.

Дан - в своём неизменном костюме, чёрном и элегантном - уже ждал его. Увидев его, он покачал головой.

- Андрюша, переоденься.

- Что?!

- Свитер и джинсы – не самый подходящий выбор для фестиваля искусств. Иди переоденься.

Андрей молча вернулся в комнату, но внутри у него всё кипело. Раздражённо расшвыривая вещи, он вытащил из шкафа официальный костюм, который надевал на церемонию вручения «Золотого мяча», и торопливо его натянул. Узнать бы, что за урод изобрёл галстук, найти его и повесить!..

Всё ещё сражаясь с проклятой удавкой, Андрей снова вышел в холл. Дан терпеливо ждал.

- Зря ты не любишь строгую одежду, мой милый, - проронил Дан, одобрительно его разглядывая. – Она тебе необычайно идёт. Просто юный принц… Давай-ка повяжу тебе галстук.

- Не надо, я сам! - процедил сквозь зубы Андрей, с силой отталкивая руку Дана.

В глазах Данкевича сверкнул гнев, и он молча отступил в сторону.

В авиетке, несущей их к парку Гуэль, царило молчание – густое, тягучее и чреватое надвигающейся ссорой.

Парк сверкал иллюминацией, напоминая с высоты яркую диадему огней. Несколькими ярусами взлетал он на высокий, пологий холм, обтекая его склоны лестницами, эскалаторами, изящными мостиками и виадуками. Деревья были голы, но тропические красавицы-пальмы томно обмахивались перистыми веерами, а в глянцевитой листве вечнозелёных кустарников разноцветными бликами отражался свет фонарей.

Авиастоянка бурлила людьми, серебряные стрекозы десятками срывались в вечернее небо, чтобы тут же вернуться, принеся новых гостей. Элегантные мужчины и женщины в ярких шалях с длинными кистями растекались по дорожкам парка, наполняя его разноязыкой речью и гортанным смехом. Откуда-то струилась музыка, пленительная и будоражащая, вибрирующая в ритме голографических реклам фестиваля, которые серпантином разворачивались над гуляющими.

Свежий вечерний воздух пах сказкой. Казалось, вот-вот из-за кустов рододендрона выступят грациозные эльфы и закружатся в танце, чтобы сразиться за венок победителя фестиваля.

Андрей немного повеселел, невольно поддавшись общему настроению.

Они подошли к одной из мерцающих голографических афиш и принялись изучать программу фестиваля: спектакли, выставки и концерты проходили прямо под открытым небом в разных уголках парка.

- «Фантастическая симфония» Берлиоза, вот как! И «Весна священная» на третьей площадке. Каирская труппа ставит «Антоний и Клеопатра». Что ж, солидно, организаторы хорошо подготовились, - увлечённо витийствовал Дан.

Андрей вдруг, словно проснувшись, зябко поёжился. Кто такой Берлиоз? Фигли весна – священная? А Клеопатра – это разве не античная проститутка? Блин, какой же он тёмный! Неудивительно, что Мстиславу Александровичу стало с ним скучно и началось «мне надо поработать» и прочая дрянь. После Барселоны у них ничего не будет, ничего, ясно понял Андрей.

- Ну это вряд ли тебе будет интересно, - подтверждая его худшие опасения, спохватился Дан. – Может, сходим на выставку картин? Думаю, визуальное искусство тебе окажется ближе.

Андрея перекосило. Нахлынувшая было подавленность снова сменилась гневом. Как Дан смеет говорить с ним, будто с каким-то недоумком?! Да, он тёмный! Но у него не было папаши-миллиардера, который бы заботился о культурном развитии сыночка! Если бы Дан получил образование не в своих элитных колледжах и университетах, а в Зиминской школе-интернате для детей-сирот, то был бы, небось, ещё тупее него…

- Давайте, что ли, картины посмотрим, - нарочито грубо ответил Андрей.

Они зашагали по тропинке, ведомые светящимися золотыми стрелками. Андрей уже давно приметил расставленные там и сям изящные треножники, на которых стройными пунцовыми нимфами замерли бокалы с вином. Проходя мимо одного такого живительного оазиса, он, не колеблясь, сцапал нимфу за талию.

Дан нахмурился. Ответив ему вызывающим взглядом, Андрей пригубил вино.

- Андрей, я полагаюсь на твоё чувство меры, - с холодком проронил Дан.

Полагайтесь, Мстислав Александрович, полагайтесь…

На пустой желудок вино быстро ударило в голову, и мир вокруг Андрея слегка поплыл. Но даже винные пары не могли затушить сжигавшее его раздражение.

Выставка располагалась вдоль широкой аллеи, по краям которой на невидимых подставках парили картины. Пейзажи, портреты, абстракции – они распахивались стереоскопической глубиной, словно двери в иные миры. Дан принялся вполголоса что-то рассказывать Андрею, сыпал именами художников, которые тому ни о чём не говорили, и названиями стилей, чтобы выговорить которые требовалась солидная подготовка у логопеда. Просвещает, злобно думал Андрей.

Вдруг Дан стиснул его руку и, наклонившись к нему, прошептал:

- Андрюша, видишь ту женщину справа от нас?

- Экваториалку? Ну вижу, - ответил Андрей, мрачно разглядывая чернокожую красавицу в длинном тёмно-бордовом платье – уже немолодую, но изящную и точёную, будто обсидиановая статуэтка.

- Это Амиэль Соланго, знаменитая художница из Чёрного Экваториала.

Знаменитая художница… Первый раз в жизни слышу об этой тётке, в бешенстве подумал Андрей. И зачем только они пошли на этот долбаный фестиваль?!

Экваториалка, казалось, заметила, что её разглядывают и не спеша, томной кошачьей походкой приблизилась к ним. Обворожительно улыбнувшись, заговорила на гортанном атлантисе. Андрей разобрал своё имя. Вот как, она его знает! Вот это и есть настоящая слава, Мстислав Александрович! А вы: знаменитая художница… У себя в Сахаре она, может, и знаменитая.

- Андрей, госпожа Соланго, спрашивает, какая из её картин тебе больше всего понравилась, - толкнул его в бок Дан.

- Вот эта, - наугад махнул он рукой.

Экваториалка что-то негромко проронила, и Дан, ответив ей дрогнувшим голосом, повернулся к нему.

- Она просит тебя принять эту картину в дар.

- Да на что она мне! - изумился Андрей.

Взгляд Дана потемнел и, наклонившись к Андрею, он яростно прошептал:

- Сделай благодарное лицо, мой милый. Немедленно. Это огромная честь.

Ах, вот как вы со мной заговорили! Андрей непроизвольно сжал кулаки. Не глядя на Дана, он испепелил взглядом темнокожую красотку и, мобилизовав все свои познания в атлантисе, отчеканил:

- Thank you for your gift. But I don't need it. I don't like your paintings at all.

Исказившееся в горестном изумлении лицо обсидиановой статуэтки и яростная гримаса Данкевича были ему ответом.

Не обременяя себя прощанием, Андрей решительно зашагал прочь. Перед женщиной было немного стыдно, но злая обида на Дана захлёстывала всё. Ну и плевать, подумал он, пусть всё катится к чёрту, достало, не могу больше!..

Увидев очередной спасительный треножник, Андрей потянулся было к бокалу, - и вдруг больно получил по руке.

Дан возвышался над ним.

- Нам надо поговорить, - сдавленно произнёс Дан, стискивая его локоть и почти силком увлекая его в пустынную боковую аллею.

Андрей слегка струхнул, но обида кипела в крови.

- Что такое, Мстислав Александрович? – заносчиво поинтересовался он, вырвав руку.

- Что такое?! – рявкнул Дан. – Это ты мне сейчас объяснишь, что за детский сад продолжается с самого утра! Дуешься, капризничаешь, хамишь мне! Ладно мне, но как у тебя язык повернулся брякнуть такое Амиэль Соланго?! – Дан сделал паузу и тяжело уронил. – Андрей, я был готов сквозь землю провалиться от стыда за тебя.

Его будто ударили под дых. Вот значит как…

- Но что я такого сделал? – помертвелыми губами выдавил Андрей. – Мне действительно не понравились её картины. Я просто сказал то, что думаю.

- Говорить то, что думаешь, и оскорблять - разные вещи. Ты оскорбил Амиэль Соланго. Оскорбил женщину и одного из лучших художников нашего времени! Притом сделал это публично. Можешь мне поверить, твоя выходка не осталась незамеченной. И для Соланго это хуже всего. Найдутся недоброжелатели, которые эту эскападу, следствие твоего дурного вкуса и недостатка воспитания, обратят против неё. Как же, звезда футрана отказался даже в подарок принять её картину! Андрей, если бы ты видел её лицо…

Дурной вкус и недостаток воспитания… Андрей задыхался. Вот он и узнал, что на самом деле думает о нём Данкевич! Наверное, он и правда безмозглый, невежественный, недостойный Дана… Но как Дан может быть таким жестоким?!..

- Иди и немедленно извинись перед госпожой Соланго, - жёстко подвёл черту Дан.

- Нет! – яростно выдохнул Андрей. – Пусть я не прав, мне всё равно! Но вы, вы… За неё вы, значит, переживаете, а как же я?! А за меня?!.. Да кто вы вообще такой, чтобы читать мне нотации?! – вдруг выкрикнул он. – Терпеть вас не могу! Меня тошнит здесь от всего! Я ухожу!

Ничего не видя перед собой, он бросился прочь.

- Авиастоянка в другой стороне, Андрей, - холодной насмешкой донёсся вслед голос Дана.

Андрей мчался не разбирая дороги, по тропинкам и лестницам, едва не сбивая с ног прохожих, злые слёзы застилали глаза. Как же так всё вышло?! Он почти осознанно провоцировал Дана, стремясь разбить то тонкое стекло, что стояло между ними. Но чтобы услышать о себе такое?! Он никто для Мстислава Александровича, просто никто!.. Дан остался с ним в Барселоне лишь из жалости или минутного увлечения. Надо возвращаться в Диаспар, внезапно понял Андрей. Надо возвращаться в Диаспар и снова учиться жить в одиночестве.

Внутри всё помертвело, и он наконец остановился.

Чёрт, куда его занесло?! Андрей оказался в каком-то глухом углу парка, издалека доносилась музыка, но вокруг не было ни души. После яркой иллюминации центральных аллей освещение казалось тусклым.

Андрей завертел головой, пытаясь сориентироваться.

Внезапно над узорчатыми кронами пальм взмыла серебряная птица авиетки. Значит, авиастоянка там. Он побрёл, затем побежал вдоль тропинки, ища поворот. Хотелось плакать, и Андрей со злостью стукнул себя по лицу. Ты уже рыдал однажды перед Даном и к чему это привело?! Забыть, забыть, прочь отсюда…

Поворота всё не было, и он, не выдержав, перепрыгнул через невысокую ограду газона и ломанулся к авиастоянке напрямик. Трава цеплялась за ноги, ветки как одержимые хлестали по лицу, а в довершение всего перед ним выросла стена густого кустарника. Развели всякой дряни, психовал Андрей, продираясь сквозь заросли. Да она ещё и колется! Ох, ты, чёрт!..

Яростным броском он наконец вырвался из глянцевитых кущей – и рухнул в пустоту.

Голова гудела, а сердце колотилось как бешеное. Андрей осторожно приподнялся с земли. Вроде целый… Метра два высоты, не меньше, запрокинув голову, определил он. Ещё удачно приземлился.

Ну что он за идиот, опять накатила волна самоуничижения. Надо же было ухитриться сверзиться с верхней террасы парка. Исцарапанный и грязный, Андрей сидел на узком земляном виадуке. Летом тут, наверное, цвели цветы, но сейчас было пусто и голо. Не загораживаемый деревьями, нижний ярус расстилался как на ладони. До авиастоянки и центральных аллей было рукой подать. Если только совершить прыжок на бис…

Не увидел бы кто его эпического полёта, испугался Андрей. Позора не оберёшься. Блин, как же отсюда выбраться?!

Вдруг над головой раздался шум: кто-то ожесточённо продирался сквозь заросли кустарника, как и он сам пятью минутами раньше.

- Андрей, ты цел? – бледное лицо Дана склонилось к нему с высоты.

- Цел, - пролепетал он, мигом позабыв свои синяки и болячки.

Дан вернулся за ним!..

- Дай руку.

Подпрыгнув, Андрей ухватился за протянутую ладонь, и Дан рывком втащил его наверх. Схватив за шиворот, поволок за собой, снова прорываясь сквозь колючие кусты.

Исцарапанные и тяжело дышащие, они вывалились на тропинку.

Дан внимательно оглядел его.

- Ты точно цел?

- Цел, цел, - смущённо закивал Андрей.

И полетел оземь, сбитый с ног мощной оплеухой.

В последний момент Дан подхватил его и, яростно встряхнув, рявкнул в лицо:

- Андрей, ты меня до смерти напугал! Когда я увидел твоё пике… За каким чёртом ты туда полез?! О чём ты вообще думал?!

- Пустите, - ошеломлённый нападением, слабо трепыхнулся он.

И охнул от неожиданности, когда его развернули и смачно влепили пониже спины.

- Просто руки чешутся прибить тебя как следует! Стой смирно! Хватит уже, набегался! Мы возвращаемся домой, - ещё пару раз отведя душу, Дан наконец выпустил его.

Андрей стоял потрясённый, не сопротивляясь и не протестуя.

- Блин, Андрей, ты мне сегодня всю душу вымотал, - вдруг устало обронил Дан и, крепко взяв его за руку, молча зашагал к авиастоянке.

Хмель давно выветрился из головы Андрея, но мир вокруг странно плыл и кружился. Мысли неслись в разные стороны: ссора, бегство, экзекуция… Сильная рука Дана до боли сжимала запястье. И вдруг накатила, сладко накрыла с головой непонятная истома. Дан вернулся, помог ему, а затем наказал, Дан сильный, надёжный, Дан рядом…

Юркнув в авиетку, Андрей забился в угол, испуганно и выжидающе следя за Даном. Голографический экран маршрутизатора призывно мерцал, но тот не торопился вводить адрес.

Пригвоздив его взглядом, Дан пристально разглядывал его пару минут, а когда он дошёл до нужной кондиции, отчеканил:

- Не умеешь пить – не пей. Не умеешь держать себя в обществе – учись. Не разбираешься в искусстве и комплексуешь из-за этого – тоже учись. Это всё поправимо, мой милый, - смягчаясь, добавил Дан. – Но представлений вроде сегодняшнего больше быть не должно. Ты меня понял?

Андрей кивнул, откашлялся и произнёс:

- Я всё понял.

- Вот и замечательно. Я взял у Амиэль Соланго визитку. Ты ей позвонишь, извинишься, сошлёшься на плохое знание языка. Если она ещё будет согласна подарить тебе картину, с благодарностью примешь. И выразишь пылкое, просто неимоверное желание приобрести вторую картину за деньги. Я оплачу все расходы, но позвонить должен ты сам...В чём дело, Андрей? – повысил голос Дан, заметив его недовольную гримасу.

- Мстислав Александрович, - запинаясь, проговорил он, - я всё сделаю, как вы говорите, извинюсь… Но лучше обойтись без картин. Я не из-за упрямства! – заторопился Андрей, увидев, как нахмурился Дан. – Мне эти картины просто деть некуда. Если эта Соланго, как вы говорите, такая великая художница, то что хорошего, если её картины будут пылиться в кладовке?

- Что значит, некуда деть? Повесишь на стену и будешь приобщаться к прекрасному, - теряя терпение, отрезал Дан.

- Некуда мне их вешать. Картины большие, а моя комната на орихальковской базе маленькая. Они там ни к селу ни к городу будут.

В кабине авиетки вдруг повисла звенящая тишина. Блин, что я опять не так сказал, затравленно подумал Андрей.

- Твоя комната на базе «Орихалька»? – после паузы каким-то странным тоном переспросил Дан. – А я почему-то думал, ты будешь жить со мной, в «Саграде». Уж там-то места хватает. Видно, ошибся. И, впечатлившись твоими пламенными признаниями, тоже ошибся! - повысил голос Дан и вдруг взревел, шарахнув кулаком по стене кабины. – Долго ты мне нервы будешь мотать, щенок?! Я ведь не железный!

Андрей обмер, моргнул – и рванулся к Дану, обнимая его, цепляясь руками за жёсткую ткань пиджака.

- Мстислав Александрович, да что же вы раньше не сказали, что «Саграда», что вместе!.. Я весь извёлся, а вы всё молчали, молчали…

Дан сидел очень прямо, не отстраняясь, но и не обняв его в ответ.

- Молчал? А что ты хотел от меня услышать? Любовные клятвы под звёздами? Извини, в этом я не мастак. На признание предпочитаю отвечать действиями.

- Действиями?! – не выдержав, возмутился Андрей. – Да я от вас уже три дня действий жду!

- Неужели, уставший ты мой? – голос Дана сочился ядом.

Андрей смотрел на него, запрокинув голову, не находя слов, чтобы распутать липкую паутину ошибок, непонимания и взаимных упрёков, в которую они попали. Слов не было и оставалось лишь идти напролом.

- Мстислав Александрович, я вас люблю. Правда, люблю.

Данкевич смерил его долгим взглядом – и отвернулся. Ввёл адрес в маршрутизатор. Андрей словно завороженный следил за его медленными движениями, чувствуя, как холодеет сердце.

Коротким рывком авиетка взмыла в тёмное небо. И он повалился на сиденье, придавленный тяжёлым телом Дана.

- Динамо мелкое, - выдохнул тот ему в губы. – Теперь не отвертишься.

Журавлиная улица, ступени крыльца. Хлопок двери, и Андрей, ошалевший и зацелованный, прижат к стене полутёмного холла.

- Раздевайся, - низкий голос Дана.

Андрей послушно сбрасывает пиджак, присев на корточки, рвёт шнурки ботинок.

- Быстрее!

Они вваливаются в спальню. Свет не горит, но призрачное сияние уличных фонарей льётся в окно. Глаза Дана сверкают. Андрей сам запрыгивает на кровать, оборачивается, падает, принимая на себя Дана. Тот срывает с него рубашку. Оторванная пуговица брызгой серебра катится на пол. Сильные руки терзают ремень брюк. В каком-то исступлении он вцепляется в запястья, пытаясь отвести.

- Ну-ну, что опять такое?

- Вы первый, - сипит Андрей.

И Дан неожиданно слушается его. Спустившись на пол, начинает раздеваться. Неспешно, напоказ, улыбаясь. Андрей смотрит, как околдованный, тягучий и жаркий воздух застревает в лёгких. А кость у Дана тонкая, вдруг думает он. Перевитый мышцами, но кость – тонкая. Стремительный и поджарый боец-фехтовальщик. Острые длинные ключицы, словно лезвия, прорывают кожу. Он тянется к ним руками, дотронуться до горячего тела, красивого тела, излучающего тепло и мощь.

- Нравлюсь?

- Очень! – выдыхает Андрей.

- Ты красивей, Андрюша, мой византийский мальчик…

Оба обнажены, трутся друг о друга телами. Жарко как в тропиках. Всё нереально, нечётко, размазано, жарко… Жарко. Дан целует его, склонённое лицо его нависает над ним. Какой же Дан красивый, какой он небывало красивый!..

Андрея переворачивают на живот, утыкают лицом в подушку, ничего не видно. Нет, так хуже! Зачем…

- Тихо, мой хороший, лежи смирно, - Дан удерживает его за плечи.

Руки скользят ниже… Чёрт! Какая-то холодная слизь … там. Он тоже холодеет – и дёргается, когда палец Дана входит в него. Дан цокает языком.

- Это вовсе не больно.

Не больно, но дико, дико, дико! Что-то идёт не так. Как зябко в комнате, кожа покрывается пупырышками. Он жмурится и лежит неподвижно, не шевелясь, позволяя Дану делать с его телом всё, что тот хочет. Но что-то уходит, утекает, растворяется в стремительно холодеющем воздухе…

Дан вдруг ложится сверху, прижимает, согревая горячим телом. Дыхание его щекочет шею.

- Уступи мне, Андрюша. Пожалуйста, уступи, - голос ласковый, но ладони Дана жёстко оплетают его запястья. Не вырваться.

- Я согласен. Делайте, что хотите.

- Нет, не так. Уступи мне по-настоящему, - уговаривает Дан, но запястья стиснуты, будто в колодках. Всё равно ведь не отпустит, так зачем просит?! Он беспомощен, он больше не может себя защитить. И вдруг накатывает, сладко захлёстывает истомная хмельная волна. Знаменитый футранист, стотысячные стадионы рукоплескали ему стоя, как же… А сам ведь мальчишка, просто одинокий мальчишка! Лежит распластанный и голый под взрослым мужчиной. Которого обожает. Которого боготворит. Который совсем скоро возьмёт его, хочет он того или нет.

Стыдно и унизительно, но эта беспомощность так сладка, что Андрей обмякает под Даном, подчинившись.

- Вот так, всё правильно. Ничего не бойся, моя любовь.

Дан застывает на мгновение.

И входит в него.

Больно. Терпимо, но больно. Дан замер в нём, всё замерло, только резкое дыхание Дана рвёт тишину, словно клинок-ассам, - и вдруг тихий придавленный скулёж. Его собственный.

- Сейчас, малыш, сейчас станет легче.

А сам наваливается ещё сильней, вжимает в матрас, толкается глубже. Не легче. Больно. Но пусть делает, что хочет. Всё равно ведь сделает. Уже сделал. И, космос, как же это оказывается сладко – подчиниться, утратив собственную волю.

Дан мягко покачивается в нём. Но от этой мягкости внутри всё разодрано. Зато плоть трётся о горячий шёлк простыни. Приподняться бы и помочь себе руками. Но Дан держит крепко, не вывернешься. Сейчас он – главный, Дан всегда главный.

Внезапный громкий стон, - но не его. У Дана будто что-то порвалось в лёгких, будто снесло резьбу, и он срывается в жёсткий природный ритм. Мир ускоряется в рваных конвульсиях. Больно, хорошо, сладко, больно, пот заливает лицо, ничего не видно. Ничего нет, - только Дан, везде Дан, на нём, в нём. Мир, ночь, комната, он сам – всё подчиняется Дану, обретая единый ритм. Всё быстрее и жёстче. Простыни сбились, лицо уткнуто в подушку, не вдохнуть. Стоны и непрерывный скулёж, что чьи не понять.

И вдруг – рёв. Ему просто выламывают стиснутые запястья и разрывают насквозь. Как же больно и хорошо! Что-то горячее течёт по ногам. Кровь? Плевать! Лишь бы кончить, кончить, ради всего святого – кончить! Да помоги же мне наконец!!

Дан вздёргивает его вверх. Горячая рука сжимается вокруг налитой плоти.

И в ту же секунду мир взрывается, вывернувшись наизнанку. Как же хорошо! Как невыносимо хорошо! Так не бывает! И, словно вняв ему, ослепительный свет меркнет, остаётся лишь жаркая, медовая тьма, в которой навсегда тонет сознание…

Когда Андрей очнулся, он по-прежнему лежал под Даном, всё ещё соединённый с ним плотью. Дан пошевелился, приподнимаясь. Хрипло выдохнул:

- Андрюша, ты как? Живой?

Живой… Я только сейчас и стал живым.

- Андрей, не молчи! – Дан развернул его к себе, испуганно заглядывая в лицо.

- Я живой, - просипел Андрей, обретя наконец дар речи.

Дан с облегчением рассмеялся.

- Вот и умница.

Он лежал, свернувшись клубком в объятиях Дана. Тот что-то говорил про душ, тормошил его, пытаясь взять на руки. Андрей слабо отбрыкивался. Не было ни сил, ни желания, ни мыслей. Только заливавший комнату золотой свет, – и Дан. Дан рядом с ним.

Прижавшись к его плечу, Андрей уснул.

Дата добавления: 2015-08-10