Глава 20. Побег.

- Скучаете, Андрей? – вкрадчивый голос за спиной вырвал его из задумчивости.

Андрей стоял, облокотившись на узкое перильце балкона, параболой опоясывавшего танцпол, и меланхолично созерцал, как внизу, в синеватом тумане колышется саргассово море рук и тел. На балконе музыка из динамиков звучала тише, и пыхтенье незнакомца за спиной действовало на нервы. Не оглянувшись, Андрей скорчил гримасу. Назойливый клаббер, узревший знаменитость? Блин, только не сейчас…

- Чтобы не скучать, мне хватает собственного общества, - сухо обронил он наконец.

- Чего вам точно не хватает, так это бокальчика дайкири.

Андрей резко обернулся. В улыбке пухлого молодого мужчины, одетого по последнему писку моды, можно было утонуть, словно в чане с патокой. Спустя мгновение он узнал гламурного толстяка: хозяин клуба, который час назад приветствовал орихальковцев, шумной гурьбой ввалившихся в «Жару». Марат, кажется…

Помедлив, Андрей взял протянутый бокал с золотистым напитком и снова отвернулся к залу. Толстяк тут же привалился рядом.

- Вы какой-то грустный. Проблемы?

Что за докучливый брюхан! Проблемы… Барселонскую мечту его выбросили на помойку, дружба с Куэнтой запретна, Дан отлупил ни за что ни про что, обидел и унизил, а в остальном – всё прекрасно. Сжав губы, он невидяще смотрел в пространство. Жаркая ночь, казалось, растопила больные чувства, но утром Дан уехал на работу, свет потускнел, и он снова брёл среди холодных теней горечи и обиды, рассеять которые блеск и грохот столичного ночного клуба были не в силах.

- Никаких проблем, - ровным голосом ответил Андрей. - Просто … клубный отдых не мой формат.

Марат сочувственно покивал. Повисло молчание. Андрей, сжимая в руке так и не пригубленный запотевший бокал, отрешённо скользил взглядом по зыблющемуся в синеватой дымке танцполу и ярко освещённой сцене, где райской птицей порхал певец. Песенка была глуповатой, но голос звонким и свежим, как трель флейты. Наконец исполнитель под аккомпанемент криков и визгов покинул зал.

Марат проводил его внимательным взглядом и, колыхнув телесами, с улыбкой повернулся к Андрею.

- Надеюсь, сегодняшний вечер всё-таки не стал худшим в вашей жизни. Я очень рад принимать у себя игроков «Орихалька». Полагаю, за это следует благодарить вас? – толстяк придвинулся ближе.

- Меня? – удивился Андрей. - Нет. Не знаю, чья это была идея пойти именно в «Жару». Мирчи Радека, наверное.

Марат сладко сощурился и покивал.

- Ясненько. А что вы думаете о выступлении Сагитова? - вдруг спросил он, почти вплотную пододвигаясь к нему.

- Я далёк от поп-музыки. Но голос у него хороший.

- Вот как?! – хохотнул толстяк. – Пожалуй, передам Тильду ваши слова. А то он, бедный, весь извёлся, когда узнал о вашем приезде. Даже хотел концерт отменить.

Андрей вытаращился на хозяина «Жары». Он привык, что на его известность люди реагируют по-особому. Но всё-таки не настолько!..

- А … почему мой приезд его так взволновал?

- Думаю, по той же причине, почему вас так взволновало его выступление.

Андрей вдруг заметил, что толстяк успел подобраться к нему почти вплотную, настолько близко, что руки их соприкоснулись. Он отступил в сторону, потеряв к разговору остатки интереса. Похоже, Марат под шафе. Пора ехать домой. Развеяться с помощью клуба не удалось. Дан вчера выплеснул на него злые новости и свой гнев, как ушат кипятка, сам пусть теперь и утешает.

- Извините, я, пожалуй, пойду, - буркнул Андрей, оглядываясь, куда бы пристроить бокал.

Глаза Марата масляно заблестели.

- Я вовсе не хотел вас обидеть! Ни-ни! Я на вашей стороне, - толстяк заговорщически понизил голос. – Я большой ваш поклонник. Знаете, такие вот стремительные, непредсказуемые маневры, когда одним махом и любопытство удовлетворить, и хвост недругу прищемить – мне это по душе. Только в бутылку вы зря лезете, - Марат с деланным огорчением поцокал языком. – Про особые отношения, которые связывали Сагитова с Мстиславом Данкевичем здесь каждая собака знает. Будете отрицать – только себе навредите.

Холод бокала в ладони взрывной волной пронзил тело, свернувшись в желудке ледяным эпицентром. Он знает про них с Даном! Сглотнув, Андрей мысленно обругал себя за трусость: пусть знает, многие уже знают, и когда-нибудь это знание должно было выплыть публично. Он выпрямился и взглянул лыбящемуся толстяку в глаза.

- Так вы знакомы с Мстиславом Александро … вичем? – слова застряли в горле, когда смысл фразы Марата наконец полностью проступил в сознании. Особые отношения?! С Сагитовым?! Что это значит?!

- Ну, лично-то не знаком. Не имею чести, так сказать. Но кто же его не знает? А уж в эстрадной тусовке Мстислав Данкевич оч-чень известная личность, - сквозь внезапно нахлынувшее марево донеслись слова.

Сердце гулко бухало в разреженной, ледяной пустоте. Этого не может быть! Просто не может быть! «Почему? - спросил кто-то мудрый внутри. – Дану тридцать два года. Ты ведь не думал, что стал у него первым? Ведь не думал, дурак?» Я вообще об этом не думал… Но почему Сагитов?! Кто такой Тильд Сагитов?! Он и не разглядел его толком. В памяти маячил смутный образ кого-то яркого, звонкого, голосистого. Кого-то, кого прежде любил Дан…

- Андрей, вам … тебе плохо? Присядь. Выпей дайкири, - Марат держал его под локоть.

Панибратское «ты» пощёчиной вернуло подобие самообладания. Андрей вырвал руку. Поднёс бокал к губам, и в ноздри ударил приторный, ванильный запах. Не почувствовав вкуса, он залпом осушил коктейль до дна.

Марат следил за ним обеспокоенно и возбуждённо.

- Разве ты…

- Вы! - яростно перебил его Андрей. - Я выпил, но не с вами на брудершафт!

Толстяк мигал, неуверенно улыбаясь. Андрей вдруг заметил на лице его лёгкий макияж, который таял потными пятнами. Его передёрнуло от отвращения. Кулёк, набитый жиром и похотью! Но мучительное, мазохистское любопытство пересилило тошноту.

- Марат, - заставил он себя выговорить имя. – Так что там насчёт собак. Собак, которые всё знают.

- Ну, это я капельку преувеличил, - заюлил тот. – Имелись в виду, э-э-э, тусовочные собаки. Про других сказать не могу. Но я решил, что, э-э, вы проявили интерес … к творчеству Сагитова … именно по этой причине. Да все тут так решили, - толстяк замолк и впился в Андрея вопросительным взглядом.

Андрей молчал. В сознании, словно вырезанная ножом, вдруг проступила фраза. «Оч-чень известная личность в эстрадной тусовке…»

- Марат, - голос звучал глухо. – Вы можете посоветовать, на творчество каких ещё исполнителей мне следует обратить внимание?

- О, разумеется! – обведённые тушью глаза толстяка вспыхнули от удовольствия. Явно упиваясь двусмысленностью ситуации, он медленно обронил с полдюжины смутно знакомых Андрею имён: певцы, солисты бойз-бэндов, музыканты. – У Мстислава Данкевича прекрасный вкус, - добавил Марат, пожирая его глазами.

- Мстислав Александрович ненавидит попсу.

Толстяк ухмыльнулся.

- Я говорил не про музыку.

Андрей впечатал бокал в узкий металл перил. Звон без следа потонул в глухом ритме музыки. Он повернулся и бросился прочь.

Винтовая лестница швырнула его в давку танцпола, словно в душный, тропический океан. Он проталкивался, протискивался, плыл через полный огней и тумана зал. Это нормально, что у Дана до него кто-то был. Совершенно нормально. Полностью. Абсолютно.

Столики, усеянные галдящими посетителями, рифами воздвиглись на пути. Андрей налетал на углы и стулья, прорываясь к выходу. Но почему этих «кого-то» было так много?! Почему все они похожи, будто экспонаты коллекции?! Молодые, красивые, знаменитые…

Коридор изгибался, как в наркотическом бреду, но здесь было тише, лишь за редкими арками пенился смех и стекольный звон. Зачем только он пришёл сюда?! Зачем узнал то, что узнал?! Стоп!.. Андрей и вправду остановился. Может, Марат наврал? Может, этот жирный, крашенный, похотливый гомик всё наврал?

Дышать стало легче, но тут же кто-то вцепился ему в руку.

- Вот ты где! А мы уж тебя потеряли, - Мирча Радек улыбался с высоты своего роста, и татуировка дракона щерилась на скуле. – Заворачивай сюда, Андрюха! Наши все здесь.

Голкипер потащил Андрея к одной из арок.

- Мирча, подожди… Я… у меня голова разболелась. Я домой поеду.

Он наконец вырвал руку и замер в дверном проёме. Его уже хлопали по плечу, протягивали бокал, пытались усадить. Небольшое помещение вибрировало от смеха и гвалта орихальковцев. А среди них, в ауре всеобщего внимания, небрежно облокотился на трёхногий вычурный столик…

- Домой? – поджал губы голкипер. – Ну, ты хоть с Тильдом сначала познакомься.

Сагитов, не вставая, помахал рукой. Раздвинул в улыбке губы. Но раскосые тёмные глаза смотрели настороженно и зло, как через прорезь прицела. В один оглушительный миг Андрей осознал: всё, что говорил Марат, - правда.

Словно заворожённый, он примёрз взглядом к лицу татарина. Среди славийцев тот выделялся, будто экзотический цветок среди бурьяна, - смуглая, резкая, ядовитая тигровая лилия. А он красив, с внезапным отчаянием подумал Андрей. Очень красив. И его любил Дан. Любил, целовал, называл «мой милый»…

Андрей попятился.

- Я … я пойду.

Одним плавным хищным движением Сагитов поднялся с кресла.

- Я тоже пойду, - мурлыкнул он, не сводя с него огненных глаз. – Пойду покурю на свежем воздухе. Пойдём вместе … Андрей.

Скрипнула дверь служебного входа, и в лицо толкнулся зябкий ночной ветер. Андрей глотал его маленькими частыми гранулами и не мог отдышаться, кошмар испариной проступал на коже. Это всё не на самом деле, это сон.

Вокруг смыкалось кольцо авиастоянки, где ровными серыми рядами, точно кладбищенские надгробия, замерли металлические птицы. Не надо с ним разговаривать, не надо сцен, надо ехать домой, из последних сил напомнил себе Андрей.

Он бросил взгляд в сторону своей авиетки – и не двинулся с места.

- Ну, что молчишь, золотая рыбка? – Сагитов прислонился к стене и закурил тонкую сигарету. – Не ожидал, что я к вам заявлюсь? Не один ты такой резвый. Будут и порезвее. – Он снова со злобой, будто высасывая жизнь, затянулся и выплюнул вместе с дымом. – Какого хрена ты сюда припёрся?! Любопытство заело? Или унизить меня думал? Мы с тобой в одной лодке, ангелочек. Завтра кости перемывать будут нам обоим. Встретились любовник бывший и нынешний, - писклявым голосом, будто рассказывая анекдот, спародировал он и вдруг рявкнул. – Держись от меня подальше, а не то пожалеешь! Усёк? Чего молчишь? Язык от злости проглотил?

Андрей, как марионетка, качнул головой.

- Думаешь, это я тебя ненавижу? – сощурился Сагитов. – Да мне на тебя насрать! Не ты бы так другой подвернулся, всё равно к концу шло… Мне ведь двадцать три, - непонятно добавил он и снова взвился. – Дан пока с тобой, вот и не нарывайся! Чё тебе ещё надо?!

Фамильярное «Дан» ударило поддых. Андрей вздрогнул. Не пока! Не пока, а навсегда! Тильд прочёл что-то на его лице и вдруг расплылся в странной улыбке.

- Слушай, а ведь Данкевич у тебя первый? Угадал? То-то ты такой невменяемый. Первая любовь, все дела, - Сагитов смотрел на него с непонятной смесью жалости и торжества. – Тогда есть кое-что, что тебе следует знать, золотая рыбка. Словечко «эфебофил» слыхал? Нет? Посмотри в словаре – не обрадуешься. Данкевичу ты интересен, только пока молоденький и зелёненький. А потом он даст тебе пинка под зад и найдёт другого, посвежее. Так что мой тебе совет: держи руку на пульсе и успей бросить его первым. Не так больно будет. Усёк? Ну, бывай, - он выпустил ему в лицо струю дыма и с грохотом захлопнул дверь.

От приторного запаха ванильных сигарет защипало в глазах.

Грозно и мерно рокотало море, близкое, но почти невидимое – дышащая, сливающаяся с ночным небом антрацитовая масса в тонких прожилках огней «Саграды». Андрей скорчился на сидении авиетки. Сухо клацнув, дверца крылом взметнулась вверх, но он даже не пошевелился.

Он не знал, сколько прошло времени с момента, как он покинул клуб, сознание едва заметило полёт и вираж посадки, мысли текли вяло и мучительно, будто смерзающаяся в лёд вода. Вспоминался Иркутск. Впервые за долгое время пришли, – вырвались джинном из бутылки, - воспоминания: в отчаянии и смертной тоске он мечется по далёкому, холодному городу не в силах перенести кошмар: словно в фильме ужасов, дорогой, любимый, взлелеянный в мечтах человек – вдруг превратился в чужака, в оборотня, рассыпался фальшивкой. Неужели ему суждено пережить это снова?! Я не вынесу этого, просто не вынесу…

- Где ты был?! – грубым рывком его выволокли из авиетки. Схватив за плечи, Дан встряхнул его, будто куклу. – Где ты шлялся, чёрт возьми?! Я ждал тебя не позже девяти, а сейчас уже двенадцатый час!

- Я … задержался в клубе, - издалека донёсся собственный голос.

- Задержался?! А почему не отвечал на звонки?

- Сонофор не сразу в рюкзаке нашёл, - равнодушно солгал Андрей.

- Десять раз подряд не сразу нашёл?! – низкий голос Дана дрожал от гнева. – Андрей! Я от беспокойства уже по потолку бегал: то ли ты сейчас явишься с повинной головой, то ли надо спасательную операцию разворачивать. Трудно было позвонить?! – Дан снова встряхнул его.

Ледяная короста внутри треснула с тонким, жалобным звуком.

- Мстислав Александрович!.. - всхлипнул Андрей.

Помедлив, Дан отпустил его. С беспокойством окинул взглядом.

- Ну-ну, не смотри на меня такими глазами, мой милый. А то я себя чувствую мучителем котят, - после паузы уже спокойней произнёс он. – Не пугай меня так больше. Договорились? – Дан отвесил ему символический подзатыльник и тут же, нагнувшись, быстро поцеловал. – Иди в дом. Будем пить чай.

Вслед за Даном на автопилоте, в ледяном, снежном тумане Андрей ввалился в гостиную - и застыл, поражённый внезапной мыслью. Испуганно огляделся, точно впервые увидел особняк. А ведь Тильд жил в «Саграде»! – пронзила мучительная уверенность. Валялся на этом самом диване, хрустел чипсами, уставившись в вот этот телевизор, ужинал вместе с Даном за круглым, со скатертью в осенних листьях столом…

- Смелее, мой хороший! – фыркнул Дан, проследив за его потерянным взглядом. – Сегодня стол послужит только для еды. Обещаю.

Андрей вздрогнул от оскорбительной насмешки. Думает, я боюсь, что он как вчера нагнёт меня здесь для порки… Недавние потрясения вспоминались смутно, будто сквозь дым пожара. Он молча прошёл к столу и сел – так осторожно, словно всё вокруг пропиталось липкой грязью, в которой вот-вот обнаружится чужой темно-каштановый волос…

Он с утра ничего не ел, но есть всё равно не хотелось, и Андрей загружал в себя еду механически, будто складировал в холодильник, каменея под пристальным взглядом Дана.

- Как прошёл вечер, Андрюша? Судя по твоему опозданию, крайне увлекательно.

Андрей что-то невнятно булькнул в тарелку.

Не дождавшись продолжения, Дан раздражённо скрипнул стулом.

- Хм! Я надеялся, поездка в клуб тебя развлечёт … после вчерашнего. Вижу, что не особо. Ну, ладно, - Дан отвернулся и с резким вжиком развернул электронный свиток газеты.

Бегущие столбцы слов и биржевых сводок бросили на его лицо нереальный, призрачный отсвет, словно за столом напротив Андрея вместо живого человека находилась голограмма.

Мучительно сжалось сердце, и, будто со стороны, он услышал свой голос:

- Мстислав Александрович, я хотел вас спросить…

- Что такое, мой милый? – газета отодвинулась в сторону, и взгляд Дана потеплел.

- Где… где вы увидели меня в самый первый раз?

Дан рассмеялся.

- Что это ты вдруг озадачился, Андрюша? Да вот прямо здесь и увидел, - он кивнул на серебряную плёнку настенного телеэкрана. – Увидел твою игру в финале мундиаля. Пока досмотрел матч, у меня нервы чуть на лоскутки не порвались. Никогда раньше не думал, что футран может так захватить. Но это был твой футран, мой милый.

- И что … я вам вот так сразу понравился?

- Понравился – не совсем то слово. Или совсем не то, - в глазах у Дана заплясали черти.

- Но почему? Почему я вам понравился? Вы же меня тогда совсем не знали, – продолжал допытываться Андрей.

Дан перегнулся через стол и погладил его согнутыми пальцами по щеке.

- Чаще смотрись в зеркало, мой хороший. Тогда не будешь задавать глупые вопросы. Ты ведь у меня такой красивый мальчик. Красивый и юный, - склонив к плечу голову, Дан с усмешкой посмотрел на заледеневшего Андрея, будто любовался картиной. – А уж после нашей встречи на том приёме, когда ты, сама наивность и одиночество, излил мне поток романтических грёз о путешествиях, дальних странах, Барсе… лоне, - медленно закончил Дан и вдруг метнул в Андрея подозрительный взгляд. – В общем, ты мне очень понравился, - скомкано закончил он и снова потянулся за газетой. – Пей чай, Андрей.

Он медленно, словно во сне, наполнил чашку. «Красивый и юный, красивый и юный…» Вот и всё, дурак. Ничего иного он в тебе и не видел. Булочка на подносе лежала рыхлым слизняком-переростком и тошнотворно, приторно, сладко до лживости пахла ванилью.

Грохот упавшей на пол чашки расколол тишину.

- Андрюша, что с тобой?! – Дан уже стоял рядом, обнимал за плечи, встревожено заглядывая в лицо. Такой родной, любимый, самый лучший на свете его собственный человек. Слёзы сами брызнули из глаз.

- Мстислав Александрович, вы ведь меня любите? Правда, любите?

Дан медленно выпрямился, отступил на шаг, заложив руки за спину, и со странным выражением посмотрел на него.

- Конечно, люблю, мой милый, - после паузы сухо проронил Дан. – Но вот чего я не люблю. Что я просто-напросто ненавижу, - его голос загустел от еле сдерживаемого гнева, - так это, когда меня шантажируют моими чувствами. Я-то думаю: к чему эти сентиментальные воспоминания?.. А ты, не добившись своего напрямик, решил выклянчить «Барселону», как девица шубку?! – Андрей содрогнулся. – Посмотри на себя! – рявкнул Дан. – Сидишь тут в слезах и соплях, пытаешься мной манипулировать… Я был о тебе лучшего мнения. В Барселону ты не поедешь. Это окончательное решение. Ты меня понял?

Властным привычным жестом Дан взял его за подбородок. Не успев подумать ни единой мысли, Андрей хлёстко отбил его руку в сторону.

В комнате воцарилась тишина – такая густая, что ею можно было подавиться. Наконец Дан отвёл от него кипящий холодным бешенством взгляд и осмотрел гостиную. На полу, в тёмной лужице мокли фарфоровые осколки, словно опавшие лепестки белой розы.

- Убери этот бардак, - процедил Дан. – И поднимайся наверх.

С испуганным взвизгом за ним захлопнулась дверь.

Несколько мгновений Андрей сидел неподвижно. Затем, как сомнамбула, встал и обогнул комнату. «Черепашка» обнаружилась в эркере стрельчатого, закрашенного снаружи чернильной тьмой окна. Пинком он швырнул робота на середину гостиной и заковылял следом. Матовая полусфера как ни в чём ни бывало с тихим жужжанием принялась за дело.

Она металлическая, ей – не больно…

Узор из виноградных лоз на плитах пола расплывался перед глазами. Андрей стиснул кулаки и проглотил ком в горле. Значит, как девица! Так, значит, идти наверх! Зачем?! Собрался снова меня побить?! Волна ярости обдала его с ног до головы, высушив остатки слёз. Ни за что! Он смирялся со многим, считая, что принадлежит Дану полностью, так же, как тот – ему. Но теперь, после того, что он узнал, - никогда больше!

Широкая лестница в кристаллах огней спиралью возносилась на верхний этаж, но казалось, - вела в непроглядное подземелье. С бешено стучащим сердцем Андрей замер наверху. Что приготовил для него этот псих? Рывком он распахнул дверь спальни, словно выдернул чеку у гранаты.

Настольная лампа разбрызгивала по комнате бледный свет. Окно было открыто, и прозрачный газ с тихим шорохом зыбился под дыханием ветра. Данкевич сидел в кресле и читал книгу. Увидев Андрея, он отложил потрёпанный томик в сторону, и на корешке тускло блеснуло название «Двигатели галактических кораблей». Дан уже приготовился ко сну: на нём были только свободные домашние брюки, обнажённый торс тёмно-золотой статуей мерцал в лучах светильника.

Открывшаяся картина не походила на начало военных действий, и Андрей перевёл дух, только сейчас осознав, как скрутил его боевой мандраж. Замерев в дверях и демонстративно не замечая вопросительного взгляда Дана, он с омерзением огляделся. Сколько парней до него перетрахал Дан вот на этой самой широкой кровати с лунным витым изголовьем? Дезинфекцию-то хоть проводил после этого? К горлу подкатила тошнота.

Но делать было нечего: спать-то надо, завтра утром на тренировку… Пересилив себя, он с грохотом раздвинул створку стенного шкафа и начал расстёгивать рубашку. За спиной приблизились и смолкли шаги.

- Андрюша, - спокойно и почти ласково позвал Дан. – Скажи, у тебя сегодня … что-то случилось? Что-то, что тебя огорчило?

- Нет. Ничего не случилось, - после паузы отрывисто бросил Андрей.

Дан невесело хмыкнул.

- Ясно. Значит, второй акт барселонской драмы. Сколько их ещё будет, мой милый? Я понимаю, ты расстроен, но чем я заслужил подобное отношение? – голос Дана звучал устало. – Барселона - просто город, просто клуб, просто место работы. Конечно, это важно, но мне казалось то, что мы будем вместе, важнее. Разве ты сам так не думаешь?

Андрей молча терзал пуговицы.

- Ответь мне, мой милый.

Он наконец стянул рубашку и теперь комкал её в руках. Молчание облепило комнату, словно осенняя паутина.

- Я и не думал, что ты можешь быть таким жестоким, Андрюша…

Андрей дёрнул спиной, будто прогоняя назойливую муху. Спустя мгновение он скорее ощутил кожей, чем понял, как что-то неуловимо изменилось, и температура в спальне вдруг подскочила на десяток градусов.

- Да что ты там возишься со своими тряпками?! – взорвался Дан. – Давай помогу!

Мятую рубашку вырвали у него из рук и швырнули на пол. Быстрее, чем Андрей успел возмутиться, Дан развернул его к себе, до боли стиснув в объятии, и впился губами в жилку на шее.

- Не..

Его повалили на кровать и одним рывком сдёрнули брюки.

- … надо!

Дан придавил его сверху и заткнул рот грубым поцелуем. Андрей зажмурился и дышал испуганно и часто, будто выброшенная на берег рыба, пока жёсткие руки тискали его заледеневшее тело. Коленом ему раздвинули ноги. Он чувствовал, как подрагивают бёдра лежавшего на нём Дана, готового овладеть им, подчинить, закрепить право собственности, трахнуть, как трахали на этой самой кровати до него других.

- Андрей, - прохрипел Дан, сжав его лицо в ладонях. – Скажи мне это. Скажи, что ты мой.

Миг – и застывшее, испуганное тело взорвалось бешеным, неукротимым протестом. Он забился под Даном, отталкивая, лягаясь, молотя кулаками. Крик разорвал лёгкие, как бумагу.

- Нет! Я не ваш! Я вас не хочу!

Зарычав, Дан втиснул его в матрас, давя сопротивление. От ужаса пополам с яростью разрывалось сердце. Неужели Дан возьмёт его силой?! Мразь, подонок!

В ту же секунду Дан выпустил его и, схватив за плечи, швырнул на пол.

- Убирайся! Пошёл вон отсюда! Ночуй, где хочешь!

Повторять приказ не потребовалось. Андрей сгрёб раскиданную по полу одежду и ринулся к выходу. Уже захлопывая дверь, оглянулся: Дан огромной горгульей сгорбился на кровати, спрятав лицо в ладонях.

Босой и раздетый, Андрей трясся посреди полутёмного холла, словно щит прижимая к груди комок ткани. Вывернув шею, сторожко, будто дикий зверь, прислушался: сверху не доносилось ни звука. Мёртвая тишина до краёв заполнила особняк.

Дрожащими руками, вздрагивая от собственного шума, Андрей натянул одежду. Его трясло и выворачивало от пережитого потрясения, но голова работала поразительно ясно. Данкевич считает его слабаком? Считает, что ради крох любви он вытерпит любое унижение? Считает, что завтра найдёт его свернувшимся на диване в гостиной, словно побитую хозяином собачонку?

Этого урода ждёт сюрприз.

Бо-о-льшой сюрприз!

Уличная одежда и обувь хранились внизу. Рюкзачок – слава трижды великому космосу! – валялся там же, где он его бросил. Так, сонофор, деньги, банковская карта… Мысль о дремавшей перед особняком авиетке – подарке Дана – была отброшена сразу. Он нажал кнопку сонофора, и экран распустился призрачным голографическим цветком. Координаты посадки для авиатакси Андрей выбрал в дальнем конце парка, у ротонды, подальше от всевидящих окон виллы.

Следующие десять минут захлёстывались волнами мучительного ожидания, как каюта терпящего крушение корабля. Он прятался под лестницей, вздрагивая от каждого шороха, страшась услышать наверху грозные шаги. Сонофор звякнул первым, вспыхнул тёплым миганием, будто спасительный маяк: авиатакси прибыло.

В тот же миг Андрей метнулся через холл к выходу. Львиной мордой оскалилась ручка двери, но прозрачный, ментоловый, ночной ветер принял его снаружи в объятия, словно брат. Он летел как крыльях, бежал во весь дух, будто в детстве, будто в олимпийском финале, и бледное лицо «Саграды» в оспинах чёрных окон горестно смотрело вслед. Топот шагов по аллее тонул в змеином шорохе ветвей, тянувшихся к нему, чтобы схватить, помешать, не пустить. Но злые чары, некогда заворожившие его, поманившие призраком счастья, обманувшие и предавшие, - больше были над ним не властны.

Серебряные створки авиетки сомкнулись за ним, даря вожделенную безопасность. В развернувшимся мерцающем списке диаспарских гостиниц он наугад выбрал первую. У него ещё будет свой дом, дом, где он станет хозяином, а не приблудным щенком, но пока – пусть так…

Авиетка сполохом ворвалась в тёмное небо, полное светлых весенних звёзд, унося его прочь, к далёким городским огням, к новой жизни.

Новой жизни без Дана.

Дата добавления: 2015-08-10