А.] Развлечения и рекреация

Самой распространенной забавой в свободное время была знаменитая игра Прорванная оборона [36]. Поначалу я с большим удовольствием принимал в ней участие, но поскольку она очень похожа на игры циркачей, от которых я совершенно отказался, то пожелал прекратить. В определённые дни разрешалась игра в таро, в ней я также участвовал какое-то время. Но и тут я видел, что в сладкое подмешана горечь. Хотя я не был искусным игроком, мне так везло, что я почти всегда выигрывал. В конце партии у меня в руках было много денег, но, видя товарищей опечаленными проигрышем, я огорчался больше их. К тому же я настолько сосредоточивался на игре, что после не мог уже ни молиться, ни учиться: воображение моё будоражили Король кубков и Рыцарь мечей, 13-я или 15-я карты[37]. Поэтому я принял решение больше не участвовать в этой игре, как уже отказался от прочих. Так я поступил в середине второго года изучения философии, в 1836-м.

Если же рекреация длилась дольше, чем обычно, то развлечением семинаристам часто служили прогулки по самым занятным местам, окружающим город Кьери. Такие прогулки оказывались полезны для учёбы, поскольку каждый старался поупражняться в учебных предметах, расспрашивая товарища или отвечая на поставленные вопросы. Помимо общей прогулки, каждый мог развеяться, гуляя с друзьями по семинарии, обсуждая забавные, поучительные и научные темы.

Во время долгих рекреаций[38] мы часто собирались в трапезной и устраивали так называемый «образовательный кружок»[39]. Каждый задавал вопросы о том, чего не знает, что плохо понял в трактатах или на занятиях. Мне это очень нравилось и доставляло немалую пользу моей учёбе, благочестию и здоровью. В постановке вопросов преуспел Комолло, пришедший в семинарию годом позже меня. Некий Перетти Доменико, нынешний настоятель в Буттильере, был весьма красноречив и всегда отвечал. Гарильяно был великолепным слушателем, лишь иногда вставлял замечания. Я же был председателем и непререкаемым судьёй.

Поскольку в наших привычных беседах выступали на первый план некоторые вопросы, научные проблемы, на которые никто из нас порой не умел дать точного ответа, то мы разделяли между собой трудности. Каждый к определённому сроку должен был подготовить решение поставленной перед ним задачи.

Мою рекреацию нередко прерывал Комолло. Он хватал меня за сутану и, прося сопроводить его, отводил в часовню помолиться перед Пресвятыми Дарами за умирающих, прочитать Розарий или Богородичный оффиций за души в чистилище.

Этот чудесный товарищ был моей удачей. В нужное время он умел предупредить, исправить, утешить меня, да так любезно и милостиво, что я в каком-то смысле был доволен тем, что дал ему повод сделать мне замечание и тем доставить удовольствие. Я по-семейному обращался с ним, ощущал естественную склонность подражать ему и, хотя в добродетели отстал от него на тысячу миль, я по-настоящему обязан именно ему тем, что легкомысленные не совратили меня и я смог идти вперёд в своём призвании. Но в одном я даже не пытался подражать ему: в умерщвлении плоти. То, как девятнадцатилетний юноша строго постится весь Великий пост и в другое заповеданное Церковью время; постится каждую субботу в честь П[ресвятой] Д[евы]; часто отказывается от завтрака утром; порой обедает хлебом и водой; переносит всяческие унижения, оскорбления, не проявляя ни малейшего признака обиды; очень тщательно относится к малейшим обязанностям учёбы и благочестия – всё это потрясало меня и заставляло усматривать в этом товарище идеального друга, побуждение к добру, образец добродетели для живущего в семинарии.

Дата добавления: 2015-07-20