Почему британские скептики неправы в отношении евро?

Как уже отмечалось, в течение пяти лет, вплоть до момен­та завершения написания этой книги (март 2002 года), бри­танская экономика переживала кризис обменного курса фун­та. Снижение конкурентоспособности фунта стерлингов губительно сказалось на всех сферах производства. Возник серьезный дисбаланс между сократившимися масштабами про­изводства, высоким уровнем потребления и чрезмерно разду­тым сектором услуг. Правительство отнюдь не стремилось к тому, чтобы страна потеряла конкурентоспособность, но ока­залось попросту беспомощным. Рост выпуска в обрабатываю­щих отраслях с 1995 года был незначительным, а в 2001 году отрицательное сальдо товарооборота с остальным миром составило более 31 миллиарда фунта стерлингов, то есть всего за пять лет вырос на 250 процентов. Даже при традиционном для Великобритании положительном сальдо по услугам и ин­вестиционным поступлениям, компенсирующем гигантский дефицит в товарной торговле, сохраняется дефицит текущего баланса. Впрочем, это менее существенно, чем структура эко­номики, от которой, в конечном счете, и зависит урегулирова­ние международных расчетов.

Получив в 1997 году независимый статус, Банк Англии

Ответный удар

устанавливал учетные ставки так, чтобы поддерживать инф­ляцию на уровне 2,5 процента; при этом в условиях свободно­го передвижения капиталов обменный курс фунта произволь­но менялся. К сожалению, результатом стала потеря страной международной конкурентоспособности; обрабатывающие отрасли Великобритании подверглись удушающему давлению извне, вызвавшему отток квалифицированных кадров, сокра­щение производственных мощностей и нарастание бедности в промышленных регионах. В обрабатывающих отраслях стра­ны непосредственно занято около 20 процентов трудящихся плюс, по подсчетам, еще около 20 процентов связаны с ними опосредованно¹³. Кроме того, процветающая обрабатывающая промышленность стратегически важна для развития науки и технологий. Инновации должны проверяться и воплощаться в производстве; только так закладываются основы будущего прогресса. Однако при ныне действующем в Великобритании валютном режиме разрешение сложившейся ситуации невоз­можно. Присоединившись к евро, Великобритания смогла бы не только воспользоваться всеми преимуществами, которыми располагают нынешние участники зоны, но и (при условии, что вступление будет проведено при разумном обменном кур­се фунта) дать чахнущему обрабатывающему сектору надежду на возрождение.

Британские евроскептики не придают значения подобным соображениям. Они выстроили свою систему контраргумен­тов, утверждая, причем вполне справедливо, что присоедине­ние к валютному союзу подразумевает принятие на себя серь­езных экономических обязательств. В качестве доказательства своей правоты критики слева особенно упирают на отсутствие активной реакции ЕС на явное замедление темпов экономи­ческого роста осенью 2001 года. В Маастрихтском договоре провозглашено, что «главной целью Европейского централь­ного банка должно быть поддержание стабильности цен». Наряду с Пактом роста и стабильности, принятым в 1997 году, Договор подразумевает подчинение жестким экономическим и финансовым правилам. Чтобы соответствовать условиям членства в зоне единой валюты, страны должны поддерживать практически идентичные процентные ставки и уровни

Глава одиннадцатая

инфляции (причем на достаточно низком уровне). Также ус­тановлены строгие правила, касающиеся размеров националь­ного долга и бюджетного дефицита. Более того, Пакт устанавливает существенные ограничения на национальную экономическую политику после присоединения страны к зоне евро. Бюджетный дефицит не должен превышать 3 процен­тов ВВП, за исключением случаев, когда ВВП в каком-либо году падает более чем на 2 процента; иначе им грозят доста­точно ощутимые штрафы (согласно установленной скользящей шкале, они могут достигать 0,5 процента ВВП).

Как считают скептики, Европа навязала на свою голову не только Пакт стабильности, но и формально независимый Европейский центральный банк, откровенно скопированный с Бундесбанка бывшей Западной Германии. ЕЦБ считает удер­жание инфляции в Европе на уровне от 0 до 2 процентов сво­ей наиболее приоритетной задачей, в частности, по сравне­нию со стимулированием экономического роста или обеспе­чением занятости¹⁴. По словам такого критика, как Джеймс Фордер из Оксфордского университета, в ЕС фактически ук­репились монетаристские подходы¹⁵. Речь идет об убеждении, будто инфляция является главным экономическим врагом и представляет собой чисто денежный феномен, поэтому ее нуж­но контролировать в основном путем таргетирования и конт­роля за денежным предложением. Из подобной модели следу­ет, что независимость центральных банков и их иммунитет от политического вмешательства (если не брать в расчет роли тех политиков, которые определяют требуемый уровень инф­ляции и затем отвечают перед национальными законодатель­ными органами за действия по его поддержанию) являются наилучшими средствами сдерживать инфляцию по монетари­стским рецептам. Даже профессор Биллем Буитер из Кемб­риджского университета, бывший член комитета по денеж­ной политике Банка Англии, положительно относясь к евро, описывает ЕЦБ как «новейшее порождение традиции цент­ральных банков, согласно которой их функции считаются де­лом священным и полумистическим, своего рода культом, слу­жители которого выполняют священные обряды вдали от любопытных глаз непосвященных»¹⁶. По утверждениям Фор-

Ответный удар

дера, и до, и после создания валютного союза Европа страдала от недостаточности спроса, так как на первое место всегда ста­вилась задача поддержания стабильности цен. Фордер честно признает, что если бы ЕС проводил панъевропейскую финан­совую политику по менее жестким правилам, допускающим уступки в бюджетной области, то аргументы против евро зву­чали бы не так убедительно. Однако коль скоро он считает такое смягчение позиции нереальным, а требуемую коорди­нацию экономической политики государств-членов наруше­нием их суверенитета, то его возражения против валютного союза остаются в силе.

К этому хору присоединяются голоса из лагеря правых. Там указывают, что ЕЦБ будет нести меньшую меру ответ­ственности перед народом Великобритании, чем Банк Анг­лии, и что если даже ЕС действительно начнет проводить бо­лее гибкую финансовую политику, то при обсуждении экономических вопросов, затрагивающих всю Европу, у Ве­ликобритании будет только один голос. Помимо прочего, ЕС страдает от вопиющего дефицита демократии, а ЕЦБ являет­ся склонной к секретности институцией, действующей в рам­ках демократически несовершенной структуры ЕС. Банк при­нимает решения за закрытыми дверями; протоколы, которые объясняли бы его действия, не публикуются. То, что ЕЦБ от­читывается перед практически нелегитимным и малоизвест­ным широкой публике валютным комитетом Европарламента, вряд ли можно счесть достаточным, чтобы рассматривать его в качестве демократического инструмента. В самом ЕЦБ дают понять, что одна из причин, по которой протоколы не публикуются, состоит в нежелании раскрывать, как конкрет­но голосуют по тем или иным вопросам члены его совета уп­равляющих, состоящего из председателей ЦБ государств-чле­нов. Ведь это привело бы к оказанию на них политического давления на национальном уровне в поддержку особых инте­ресов соответствующих стран. Такое признание отнюдь не способствует уверенности в том, что все председатели нацио­нальных центральных банков готовы поставить общеевропей­ские экономические интересы выше интересов национальных¹⁷. Итак, по заявлениям скептиков, отказ от фунта и присоедине-

Глава одиннадцатая

ние к евро сузят экономические возможности Великобрита­нии, обернутся отречением как от экономического суверени­тета, так и от политической ответственности.

Подобные доводы могут показаться заслуживающими вни­мания, однако они попросту игнорируют реальные факты, рассмотренные нами выше. Сейчас, когда евро введен в обра­щение, фунт колеблется относительно евро, доллара и иены; то есть валюта среднего масштаба противостоит трем гиган­там. По мере перемещения этих континентальных тектони­ческих валютных плит фунт окажется еще теснее, чем до сих пор, зажатым между ними и будет находиться во власти из­менчивых потоков капитала. Хроническая переоценка фунта уже дорого обошлась промышленному производству, а теперь она начинает сказываться на поступлении в страну инвести­ций, от которых Великобритания столь сильно зависит. В тра­диционных промышленных регионах страны замедляется при­ток инвестиций. Иначе говоря, суверенитет в отношении обменного курса - химера.

Впрочем, схожие опасения зазвучали и в остальной Евро­пе. Сегодня во Франции и ФРГ получить положительные ре­зультаты на референдуме по вопросу об участии в валютном союзе было бы не легче, чем в Великобритании. В обеих этих странах опросы общественного мнения обнаруживают повы­шенную враждебность к евро, хотя она и начала убывать пос­ле успешного запуска единой валюты. Отчасти это вина сто­ронников евро, которые недостаточно настойчиво выдвигают аргументы в его пользу. Но еще большую проблему составля­ет то, что в Европе распространилась коллективная амнезия. Мы как будто забываем о современных реалиях и опыте пос­ледних 30 лет.

Великобритания (и все прочие европейские страны в слу­чае, если бы евро потерпел крах) имеет дело с международ­ным финансовым сообществом, обладающим вполне отчетли­выми взглядами насчет «правильных» подходов к экономи­ческой политике. И у этого сообщества достаточно влияния, чтобы добиться претворения этих подходов в жизнь. Вашин­гтонский консенсус, на защите которого стоят МВФ и рынки капитала, не менее суров в своем отношении к экономичес-

Ответный удар

кой политике, нежели Маастрихтский договор. В целом, все они исходят из убеждения, что государствам следует стремить­ся к бюджетному равновесию во всех обстоятельствах, за ис­ключением чрезвычайных. Маастрихтский договор, по усло­виям которого страны могут иметь бюджетный дефицит не выше 3 процентов ВВП, а выходить за эти жесткие рамки раз­решено лишь в случае глубокого экономического спада, фак­тически лишь немногим прогрессивнее точки зрения МВФ.

Пакт стабильности действительно ограничивает свободу финансовой политики. Но связанные с ним ограничения пре­увеличиваются. Авторитетные экономисты Барри Эйченгрин и Чарльз Выплош показали, что после Второй мировой вой­ны было не так много периодов, когда в европейских странах, включая Великобританию, бюджетные дефициты превышали 3 процента ВВП дольше одного года. Все такие случаи были отмечены чрезвычайными обстоятельствами¹⁸. Конечно, какие-то правила нужны. Совершенно неверно было бы полагать, что, оставаясь вне Пакта стабильности и при плавающем об­менном курсе, Великобритания в своей финансовой политике вдруг обретет гибкость или способность устанавливать соб­ственные правила. Фактически сегодня у государств есть три основных варианта финансовой политики. Можно проводить ультраконсервативную политику (как Сингапур, Швейцария и Канада, а также такие страны вне зоны евро, как Швеция и Дания¹⁹) и иметь крупный бюджетный профицит. Можно пой­ти на такую же степень маневренности, какая разрешена в зоне евро. Наконец, можно присоединиться к рядам отстающих -стран, от которых финансовые рынки требуют высокой пре­мии на инвестиции. Некоторой финансовой автономией рас­полагают только США. Но, учитывая грандиозный внешне­торговый дефицит, даже американскому правительству приходится внимательно следить за изменениями на рынках облигаций и степенью доверия к доллару за рубежом. Только страны-участницы зоны евро, действуя совместно, со време­нем могут обрести способность достичь американского уров­ня автономии и даже превысить его. Страна, остающаяся вне зоны евро, может проводить столь же или даже более консер­вативную политику в денежно-финансовой сфере, чем пред-

Глава одиннадцатая

писывает Маастрихтский договор. Менее же консервативная политика невозможна. А если бы зоны евро не существовало, ориентироваться пришлось бы на Вашингтонский консенсус. Рынок частных капиталов устанавливает весьма узкие пределы для финансовой политики государств. Министерство финансов Великобритании отлично знает об этом и, стремясь поддержать доверие рынка, проводит весьма консервативный курс. Министру финансов Гордону Брауну пришлось потра­тить два года, зарабатывая себе авторитет [среди частных ин­весторов] ограничением расходов на социальные нужды - воп­реки унаследованным им в 1997 году планам их наращивания. Только добившись доверия рынка и упрочив финансы стра­ны за счет значительно более крупного бюджетного профици­та, чем во Франции, ФРГ и Италии, он посчитал возможным пойти на ускоренное в сравнении с ростом ВВП наращива­ние социальных расходов в течение трех лет. Но и тогда МВФ раскритиковал его старания, хотя национальный долг Вели­кобритании, равный 30 процентам ВВП, оставался самым низ­ким среди стран «большой семерки», а британская сфера об­щественных услуг по-прежнему ощутимо отставала от остальных. Понадобятся, по крайней мере, еще пять лет активного наращивания расходов, прежде чем, например, бри­танские расходы на здравоохранение вырастут до обещанно­го правительством уровня и приблизятся к средним показателям по ЕС. Еврокомиссия сделала британскому пра­вительству лишь мягкое замечание по поводу выполнимости поставленных целей, посчитав, что они чрезмерно амбициоз­ны, так как в последний год действия трехлетнего плана рас­ходов потребуется привлечение заемных средств. МВФ же считает необходимым направлять британскому правительству регулярные предупреждения на сей счет. Гордон Браун мо­жет поспорить с Еврокомиссией, упорствующей в консерва­тивных глупостях. Однако у него нет аналогичного влияния в МВФ; тут он не может выступить с политическим заявлением, защищая свою позицию от бестолковой критики. Действитель­но, ЕС сбавил тон своих предупреждений, а МВФ не унимает­ся, вновь повторив свои строгие внушения в декабре 2001 года - когда они выглядели особенно абсурдно, так как планы

Ответный удар

Брауна в отношении расходов были вполне разумной реак­цией на приближающееся снижение темпов экономического роста. С точки зрения Вашингтонского консенсуса Великоб­ритания вела себя опрометчиво. Так что, оставаясь вне зоны евро, Великобритания, подобно Дании и Швеции, вынужде­на противостоять этому международному консенсусу даже для того, чтобы получить незначительное пространство для маневра.

Это не означает, что правильна вся политика ЕЦБ и Еврокомиссии. Сейчас это позиция излишнего консерватизма в экономике, за которую они расплачиваются столь ценным для них доверием. Конечно, недавно созданный ЕЦБ вряд ли мо­жет действовать с такой же напористостью и самоувереннос­тью, как ФРС США, завоевывавшая себе авторитет на протя­жении жизни нескольких поколений. Поэтому ЕЦБ прихо­дится действовать благоразумно. Один неверный шаг на начальной стадии потребует больших усилий для восстанов­ления репутации. Но в целом, даже принимая в расчет необ­ходимую осторожность, финансовую и денежную политику ЕЦБ нельзя не признать чрезмерно ограничительной. В част­ности, Еврокомиссия оказалась в ситуации, когда даже реше­ние о том, что в условиях снижения деловой активности надо дать возможность функционировать встроенным стабилиза­торам (речь идет об автоматическом повышении государствен­ных расходов и снижении налоговых сборов с целью компен­сировать влияние хозяйственного спада), предстанет как не­разумное. Такая ситуация подверглась критике со стороны члена комитета по денежной политике Банка Англии Криса Олсопа²⁰. Еврокомиссия ввязалась в абсурдный спор с прави­тельством ФРГ о том, будет ли нарушением Пакта стабильно­сти рост дефицита германского бюджета в условиях замедле­ния темпов роста национальной экономики. В феврале 2002 года Комиссия была вынуждена отказаться от своей критики и отступить. Евроскептики обрадовались этому эпизоду, ус­мотрев в нем подтверждение слабости режима хозяйствова­ния в ЕС. Фактически же он стал свидетельством того, что общеевропейская экономическая политика все-таки направ­ляется демократически избранными политиками, а не финан-

Глава одиннадцатая

совыми рынками. Именно благодаря этому евро сохранил ста­бильность. Урок состоит в том, что в попытках укрепить дове­рие к себе Комиссия не должна обращаться к странным ре­цептам, наносящим вопиющий вред не только европейской экономике, но и представлениям о механизме управления ею*.

Однако следует повторить, что все это не свидетельствует против евро, ЕЦБ или экономической политики общеевро­пейского масштаба. Это лишь аргументы против их конкрет­ного сегодняшнего воплощения. Вашингтонский консенсус нисколько не ослабнет, если завтра вдруг исчезнет евро. Не укрепится и автономия национальной хозяйственной поли­тики европейских стран; напротив, она еще более сократится. Но это не значит, что сторонники ЕЦБ должны поддержи­вать его попытки завоевать доверие к себе поведением, в мас­штабе континента копирующим действия Бундесбанка. Ско­рее всего, такие попытки окажутся контрпродуктивными. Примитивное стремление к стабильности цен - без должного теоретического обоснования и связи с реальными экономи­ческими проблемами Европы - провоцирует лишь недоверие и беспокойство на финансовых рынках. ЕЦБ тем самым раз­рушает свои главные активы - политическую легитимность и поддержку со стороны общества. Евро должен стать состав­ной частью общего режима экономической политики, имею­щей четкое и последовательное практическое обоснование, и наряду с другими институтами и методами осуществления этой политики прочно связывать ее с жизненными реалиями. ЕЦБ не следует бороться с призраком гиперинфляции времен Вей­марской республики, как это делал Бундесбанк. Ему нужно, как это и требует его устав, способствовать стабильности цен в контексте общехозяйственных задач Союза.

Странам же, остающимся вне общеевропейской институ-

* Сегодня ситуация в области регулирования бюджетного дефицита европейских стран резко обострилась по сравнению с концом 2001 года. Дефицит германского федерального бюджета достиг 4,1 процента ВВП, а французского - 4,0 процента. В декабре 2003 года Еврокомиссия объявила о введении против Германии и Фран­ции санкций, вступающих в силу с января 2005 года. В ответ германское и француз­ское правительства усилили давление на обновленное руководство Европейского центрального банка во главе с Ж.-К. Трише с целью вынудить его снизить процен­тные ставки в зоне евро. - Прим. ред.

Ответный удар

циональной системы, приходится действовать с учетом сло­жившегося в мире консервативного консенсуса. Например, Банк Англии не осмелится выступить за существенное изме­нение британской политики учетных ставок (скажем, за ак­тивное использование режима дешевых денег), понимая, что мировой валютный рынок не воспримет эту идею и помешает ее практическому осуществлению*. Как и министерство фи­нансов, он предпочитает действовать в пределах, допускае­мых финансовыми рынками. Огромное преимущество новых структур типа ЕЦБ состоит в том, что они, напротив, имеют достаточный потенциал, чтобы померяться силами с рынками и в интеллектуальном, и в практическом плане. Объединив свою мощь при помощи единой валюты и формирования об­щеевропейского экономического пространства, государства Европы обретают способность вступить в спор с ними по по­воду содержания экономической и валютной политики. До­бившись доверия, руководство ЕЦБ получит такую же власть и потенциальную автономию, как и совет управляющих ФРС США. Наконец, если понадобится, страны зоны евро всегда способны изменить условия Маастрихтского договора. Финан­совые рынки могут отреагировать на это негативно. Но спра­виться с целым континентом, меняющим свою экономическую политику, им гораздо труднее, чем с отдельной страной, вы­нужденной жить в условиях плавающих курсов валют. Добить­ся согласия всех участников зоны евро на какие-либо измене­ния будет нелегко. Но финансовая политика должна находиться под контролем политиков, а не финансовых рын­ков. Зона евро - это возврат к утверждению политического суверенитета, а через него - возможность расширить, а не су­зить, демократический выбор.

Впрочем, чтобы все это стало реальностью, нужны более

В этом У. Хаттон оказался прав; Банк Англии не только не пошел на понижение процентных ставок, но и стал первым из ведущих центральных банков, кто пред­принял ее повышение (с 3,5 до 3,75 процента годовых в ноябре 2003 года); однако рекомендации автора по присоединению Великобритании к зоне евро в условиях «более реалистичного» курса фунта стерлингов не стали намного более актуальны­ми, так как соответствующий курс за период с января 2002-го по середину февраля 2004 года снизился лишь с 0,645 до 0,69 фунта стерлингов за евро, или менее чем на 7 процентов. - Прим. ред.

Глава одиннадцатая

совершенные системы экономического управления в ЕС, а так­же убедительная теоретическая аргументация, способная по­вернуть ход экономических дискуссий. В настоящее время у Европы ничего подобного нет. Доминирование монетаризма, критикуемое Фордером и другими скептически относящими­ся к евро авторами, не является результатом вытеснения хо­роших идей плохими или «брюссельского заговора». Это ло­гическая реакция на острый кризис в экономической политике, возникший в 1970-е годы в связи с поиском методов борьбы с инфляцией. Немаловажную роль сыграл триумф консерватиз­ма в Соединенных Штатах, где он одержал верх над либера­лизмом. Американские консерваторы экспортировали свои идеи по формальным и неформальным каналам, обеспечивае­мым гегемонией США в мире (см. шестую главу). Представле­ние, будто какая-то европейская страна смогла бы в одиночку противиться такому интеллектуальному наступлению, несерь­езно. Франция попыталась это сделать и была жестоко наказа­на. Монетаризм возобладал именно потому, что в интеллекту­альном и институциональном плане Европа была беззащитна.

Крайне важно, чтобы ЕС начал отстаивать общую для всего континента экономическую политику, нацеленную на реше­ние трудных хозяйственных проблем, разработал обеспечи­вающие ее проведение методы и процедуры, определив место денежной политики ЕЦБ в контексте общих целей. Только тогда евро избавится от прозвища «туалетная валюта», кото­рым метко наделил его анонимный валютный дилер., И толь­ко так Европа выработает политические решения, необходи­мые ей не просто для борьбы с экономическим спадом, но и для преодоления [вполне реальных] в предстоящие десятиле­тия других хозяйственных трудностей.

Именно это изначально планировали французы, в част­ности Делор. Возглавляемый им комитет по валютному союзу предлагал осуществлять тесную экономическую координацию финансовой стратегии стран-участниц, дабы подкрепить их валютную политику. Комитет предвидел необходимость по­стоянного диалога между ЕЦБ и экономическими органами объединенной Европы, а также взаимной увязки их действий (подобную существующей между министерством финансов

Ответный

США и ФРС или между британским министерством финансов и Банком Англии). Предполагалось, что отстаивая стабиль­ность цен, ЕЦБ будет участвовать в обсуждении вопросов, связанных с реальными экономическими проблемами Евро­пы, а не бороться с тенями из прошлого.

Нельзя признать нормальным, что в то время как ЕЦБ действует исходя из оценки денежного предложения и усло­вий кредитования в общеевропейском масштабе, реальная финансовая политика остается в руках национальных бюрок­ратий, причем с учетом ограничений, накладываемых Пактом стабильности. Финансовую политику следовало бы «европеи­зировать», а правила ее осуществления привести в большее соответствие с превратностями экономического цикла. Дол­жна появиться архитектура, дающая ЕС возможность проти­водействовать как недостаточности, так и избытку спроса, тре­буя от государств-членов мер по рефляции или дефляции в зависимости от общего состояния европейской экономики.

Иными словами, совет с участием министров экономики и финансов - ЭКОФИН, должен перестать быть просто гово­рильней по экономическим вопросам. Он должен стать сове­щательным органом, имеющим возможность управлять еди­ной валютой, включая определение курса евро по отношению к доллару и иене, и организовывать экономическую политику континентального масштаба. По словам директора Центра европейских реформ Чарльза Гранта, в ЭКОФИНе мог бы даже находиться постоянный Верховный комиссар по финан­совым вопросам (господин или госпожа Евроленд), председа­тельствующий на заседаниях совета и следящий за выполне­нием решений, связанных с проведением общей финансовой политики²¹. Речь не идет об отказе от основополагающих фи­нансовых правил или переходе к федеральной практике. Фи­нансовая политика пользуется доверием только тогда, когда имеет четкие рамки и идейное обоснование. Как было показа­но в десятой главе, только межгосударственная общеевропей­ская конструкция может быть по-настоящему работоспособ­ной, особенно в таких фундаментальных сферах, как государственные расходы и налогообложение. Речь идет о том, что в нынешних условиях финансовая политика каждой от-

Глава одиннадцатая

дельной европейской страны станет гораздо результативнее, будучи составной частью последовательной общеевропейской позиции. Так как в течение последних пяти лет Европа стра­дала от недостаточности спроса, насущный интерес всех евро­пейских государств (в особенности тех, где наблюдается наи­более резкий спад спроса, как в ФРГ) состоит в совместных действиях по исправлению ситуации.

Технические инструменты для выполнения данной зада­чи придумать сравнительно нетрудно. Французские экономи­сты Пьер Жаке и Жан Пизани-Ферри (последний был совет­ником министра финансов Франции) в своем интересном докладе показали, что можно было бы сделать²². Они предла­гают разработать экономическую хартию, четко излагающую принципы, на которых должна строиться общеевропейская экономическая политика. Нужно решить проблему, связанную с тем, что ЕЦБ чрезмерно заботится об удержании инфляции ниже установленного для нее потолка, но не обращает внима­ния на риски, связанные с возможностью дефляции. ЕЦБ обя­зательно должен объяснять свои действия министрам финан­сов стран зоны евро и Европарламенту и когда цены слишком высоки, и когда они слишком низки (подобно тому, как Банк Англии отчитывается перед британским правительством). Это придаст политике ЕЦБ большую сбалансированность. Также предлагается процедура, в ходе которой министры финансов стран зоны евро оценивали бы состояние спроса в Европе и, исходя из желаемого совокупного воздействия на нее, согла­совывали бы задачи национальной финансовой политики. Французские экономисты выступают за использование в ЕС британо-французской системы трехлетнего планирования. Таким образом, группа министров финансов стран еврозоны превратилась бы в авторитетный экономический и финансо­вый орган, с которым ЕЦБ вступил бы в политический диалог.

Процесс может пойти еще дальше. Еврокомиссию стоит наделить полномочиями по осуществлению заимствований для финансирования дополнительных расходов по линии фонда структурных реформ и фонда содействия сближению уровней развития входящих в ЕС государств. Это стало бы частью широкого круга мероприятий по наращиванию спроса. Мож-

Ответный удар

но также создать, как это предложил в своей речи по европей­ским проблемам в мае 2001 года Лионель Жоспен, фонд под­держки совместных экономических действий, из которого стра­ны могли бы черпать средства при столкновении с чрезвы­чайными экономическими трудностями. Если проводить политику подобным образом, то отпадут многие критические замечания в адрес ЕЦБ по поводу отсутствия механизмов его отчетности. Банк в полной мере включится в обсуждение об­щеевропейской экономической политики, направляемое де­мократически избранными лидерами Европы. Он будет играть ключевую роль в качестве гаранта низкой инфляции, поддер­живать которую его уполномочили эти лидеры, но перестанет действовать в отрыве от общеевропейской экономической политики.

Жаке и Пизани-Ферри ломают голову над тем, как расши­рить полномочия и повысить компетенцию группы министров финансов стран еврозоны, чтобы воспользоваться преимуще­ствами евро и завершить формирование работоспособной общеевропейской хозяйственной политики. Британский же экономический истеблишмент тщится доказать, будто данная система безнадежно порочна, и потому Великобритании не стоит присоединяться к евро. Его отношение к этим пробле­мам отличают примитивность, второсортность, отсутствие воображения и креативности, а также антиисторичность. Пе­строе сборище престарелых столоначальников из министер­ства финансов и Банка Англии - бывших дуайенов британс­кого экономического истеблишмента, начиная с 1945 года занимавших ошибочные позиции по большинству важнейших экономических вопросов, - с помпой представило обычную смесь критических замечаний в тексте, выполненном в клас­сически скептических тонах. Он называется «Экономические свидетельства против евро»²³. Его авторы выдвигают привыч­ные возражения против вхождения страны в еврозону (еди­ная процентная ставка не может устроить всех; система лише­на гибкости; и так далее, и тому подобное). Они добавляют, что их главное беспокойство связано с необходимостью обес­печить большую транспарентность принятия решений, сни­зить обменный курс фунта для успешного присоединения Ве-

Глава одиннадцатая

ликобритании к евро, а также повысить гибкость рынков тру­да в континентальной Европе. Все это, как они полагают, со­ставляет настолько непреодолимые препятствия, что о бри­танском членстве не стоит даже думать. Даже если все эти испытания удастся преодолеть, то управление единой валю­той потребует такой степени политической централизации, что возникшее в результате сверхгосударство заведомо будет действовать вопреки интересам народов Европы. И потому они выступают против евро.

Что тут можно возразить? Рынки труда в Европе значи­тельно более гибки, чем они видятся из Великобритании. Под­линным яблоком раздора является то, следует ли относиться к рабочим как к предмету одноразового использования, как это имеет место по британским законам, или как к ценному акти­ву, что соответствует европейскому подходу. Что касается об­менного курса, то он, конечно же, должен быть существенно ниже уровня, преобладавшего во время написания этой гла­вы в марте 2002 года. Говорить, что присоединение при суще­ствующем обменном курсе закрепит неконкурентоспособность британской экономики и в долгосрочном плане глубоко по­вредит ей, - не значит выступать вообще против участия Ве­ликобритании в зоне евро. Это лишь довод против присоеди­нения при текущем обменном курсе. Чтобы обеспечить устойчивость британского участия в валютном союзе, курс фунта стерлингов должен быть снижен как минимум на 15 процентов до уровня в 2,7 немецкой марки за фунт. Такая цель вполне достижима. Заявление правительства, что оно считает нормальным гораздо более низкий обменный курс и намерено продавать фунты и делать заимствования в евро до тех пор, пока не установится желаемый курс, привело бы к значительному понижению стоимости фунта.

Конечно, как уже отмечалось, отношения между ЕЦБ и органами, принимающими общеевропейские экономические решения, должны быть изменены. Это не утопия. В Европе растет осознание потребности в подобных реформах. Обра­щает на себя внимание упомянутый выше доклад Жаке и Пизани-Ферри, а также утверждения, звучавшие при подготов­ке президентских выборов во Франции в мае 2002 года. Там

Ответный удар

говорилось, что ЕЦБ должен больше походить в своих дей­ствиях на Банк Англии - так что британское присоединение к евро могло бы (и должно) послужить импульсом к переменам. Даже если нам кажется, что устройство ЕЦБ не соответствует высшим стандартам и недостаточно прозрачно, то это не при­чина, чтобы не присоединяться к евро до тех пор, пока ЕЦБ не будет изменен. Это обстоятельство как раз должно побуж­дать к сотрудничеству с ЕЦБ и ведению переговоров о рефор­мировании системы изнутри. При том, как обстоят дела сей­час, в присоединении к евро уже есть достаточные преимуще­ства. Если же наше вступление поспособствует улучшению валютного режима в Европе, то тем более на этот шаг следует пойти.

Фактически, британские скептики возводят баррикаду из аргументов против присоединения по той причине, что в глу­бине души не чувствуют себя европейцами. Они не считают, что у них есть общие ценности с другими европейцами и что они могут выиграть, занимаясь вместе с остальными европей­цами общим делом. Отсюда основная позиция, которой при­держиваются даже благородные рыцари из министерства фи­нансов: евро приведет к возникновению сверхгосударства, а потому он плох. Это все те же ложные представления и пас­сивность, терзающие Великобританию со времен подготовки Римского договора. Необходим интеллектуальный и культур­ный прорыв.

На дворе первое десятилетие XXI века. Британское ми­нистерство финансов и Банк Англии не имеют особого влия­ния на обменный курс фунта и даже на процентные ставки. И все же именно министерство финансов будет оценивать, гото­ва ли экономика страны присоединиться к зоне евро и, в час­тности, прошла ли она пять тестов, перечисленных министром финансов Гордоном Брауном в 1997 году. Речь идет о следую­щих условиях: достаточном сближении экономических пока­зателей, прежде всего процентных ставок и темпов инфляции, что обеспечило бы синхронизацию бизнес- циклов Великоб­ритании и континентальной Европы; достаточной гибкости, чтобы справиться с проблемами и шоками; содействии инвес­тициям (особенно поступающим в страну извне); гарантиях

Глава одиннадцатая

долговременного роста и благоприятной ситуации с занятос­тью; наконец, сохранении конкурентоспособности сектора финансовых услуг (первоочередная забота об интересах Сити многое говорит о британских приоритетах).

Упоминавшиеся выше тесты были умышленно сформули­рованы в самом общем виде. По мнению Национального ин­ститута экономических и социальных исследований, они уже успешно пройдены²⁴. Краткосрочные и долгосрочные процен­тные ставки, как и инфляция, близки к средним по еврозоне или даже ниже; британский госбюджет вполне соответствует всем критериям Маастрихтского договора и Пакта стабиль­ности; экономические циклы в Европе и Великобритании в основном синхронизированы. Что касается иностранных ин­вестиций, то ведущие японские и американские транснацио­нальные компании, имеющие бизнес в Великобритании, пре­дупредили, что если Великобритания в ближайшее время не присоединится к еврозоне, то они не смогут поддерживать нынешний объем своих операций в стране. Оставаясь вне зоны евро, Великобритания наносит больший урон поступающим в страну инвестициям, чем в случае, если бы она к ней присо­единилась. Последние данные показывают, что Франция уже привлекает больше иностранных инвестиций в обрабатыва­ющие отрасли своей промышленности, чем Великобритания.

В Сити мнения относительно преимуществ единой валю­ты разделились более резко. Тем не менее, большинство там считает, что хотя дела и так шли неплохо, внутри зоны евро они пойдут еще лучше; Лондон превратится в ведущий фи­нансовый центр мира с прочной экономической базой в виде объединенной Европы²⁵. Пункт по поводу оперативности ре­акции на шоки вызывает больше споров; правда, когда речь идет об откровенной критике европейских рынков труда (по­рицаемых за негибкость), важность этого фактора в качестве одной из причин безработицы в Европе сильно преувеличи­вается. В Великобритании это уже почти превратилось в воп­рос идеологического характера. Однако если аргумент сводит­ся к тому, что в данной сфере Европейскому Союзу следует взять пример с Великобритании, то вряд ли это можно счи­тать убедительной причиной не присоединяться к евро. Во

Ответный удар

всяком случае, ЕС уже оказывает влияние на британский ры­нок труда через Европейскую социальную хартию. Вся про­блема - лишь отвлекающий маневр. Что касается содействия долговременному росту и занятости, то, как говорилось выше, низкие процентные ставки и стабильный обменный курс ско­рее приведут к росту выпуска продукции и количества рабо­чих мест, нежели режим плавающих обменных курсов. Итак, все тесты уже сданы.

Тем не менее, остаются серьезные проблемы, не входя­щие в эти пять тестов. Как уже отмечалось, присоединяться к евро следует при менее высоком обменном курсе фунта; как этого добиться - было обрисовано выше. Что касается опасе­ний, что Великобритания окажется в смирительной рубашке ограничений в денежной и фискальной сферах, то им нужно противопоставить выгоды участия в единой валюте и совре­менные реалии экономической политики, изложенные в этой главе. Высказывается также аргумент, что затраты на денеж­ную реформу окажутся недопустимо высокими. Предваритель­но их оценивают в 30 миллиардов фунтов стерлингов, хотя затраты на переход к единой валюте во Франции и Италии, где размеры экономики сопоставимы с британскими, состав­ляли только четверть этой суммы. Но сказать, что присоеди­нение к евро не стоит цены, которую за него придется запла­тить, значит проигнорировать дополнительные доходы. Их Великобритания получала бы от сеньоража (банковская сис­тема фактически выплачивает центральным банкам опреде­ленный процент за получение денежной наличности, требуе­мой для функционирования банковской системы, тогда как центральным банкам печатание денег почти ничего не стоит) вследствие предложенного распределения соответствующих поступлений от выпуска евро между странами зоны. По мне­нию группы экономистов, в Великобритании к 2010 году та­кие поступления более чем удвоились бы, достигнув 4 милли­ардов фунтов стерлингов, поступающих непосредственно в государственную казну²⁶. Эта сумма эквивалентна доходам, получаемым от повышения базовой ставки подоходного на­лога на два пенса на каждый фунт.

Наконец, сохраняются недостатки в функционировании

Глава одиннадцатая

европейского механизма принятия решений в экономической сфере. Здесь возникает классическая дилемма: участвовать в усилиях по ее совершенствованию или остаться в стороне? В случае участия в еврозоне Великобритания получит важных союзников, также стремящихся изменить экономическое уст­ройство Европы (в частности Францию). Вполне вероятно, что во многом могла бы быть использована тактика, применявша­яся лейбористским правительством при ведении переговоров об условиях вступления Великобритании в Европейское Со­общество в 1974 году. Нет сомнения, что некоторые страны Союза не упустят шанс перекроить Пакт стабильности и ре­формировать общий механизм в соответствии с наметками, предложенными Жаке и Пизани-Ферри. Если станет очевид­ным, что такие изменения возможны, давление со стороны Великобритании послужит импульсом к началу реформы.

Но и без этого потенциально решающего соображения доводы в пользу британского присоединения к евро неопро­вержимы. Однако, чтобы одержать победу, необходимо актив­но противостоять официальному скептицизму и негативизму, нашедшему отражение в работе «Экономические свидетель­ства против евро». Иначе министерство финансов так и оста­нется на своей сверхосторожной позиции, оправдывая ее так называемым «прагматизмом». Внутри страны требуются по­литическая воля и лидерство. Больше настойчивости должен проявить и ЕС. Он должен продемонстрировать, что лучшие предложения по реформе будут проводиться в жизнь по его собственному почину, без потенциального нажима со сторо­ны Великобритании. Организация, демонстрирующая уверен­ность в правильности своих действий и активно исправляю­щая имеющиеся у нее недостатки, всегда более привлекательна, чем погрязшая в сомнениях и неопределенности.

ЕС нужно стать менее скептичным самому и воспользо­ваться моментом - не в последнюю очередь в собственных интересах. В настоящее время политики европейских стран избегают открыто признаваться перед своими избирателями в собственной беспомощности и высказываться в пользу еди­ной Европы. Они боятся, что в таком случае политические преимущества получит оппозиция, критикующая правитель-

Ответный удар

ство за отказ от защиты национальных интересов. Полити­ческие партии всех стран Европы прекрасно сознают разоча­рование избирателей и ослабление своей электоральной базы²⁷. Они не хотят усугублять проблему, признавая, что подобное разочарование отчасти оправданно. Стремление премьер-ми­нистра Италии Сильвио Берлускони отстоять итальянские интересы, неопределенность позиции Франции в вопросе об ее отношениях с ЕС накануне его расширения (что обернется дальнейшим ослаблением французского влияния в Союзе) -все это проявления той же тенденции, что и британский евроскептицизм.

Нежелание видеть реальные факты и честно оценивать их ни к чему хорошему не приводит. Государствам - членам ЕС нужно начать отстаивать общеевропейский интерес и в его контексте рассматривать собственные интересы, а не из­бегать общеевропейских инициатив в силу того, что их труд­но «продать» политически. Выступая за наделение большими полномочиями ЕС, национальные государства могут вновь завоевать себе легитимность, которая обеспечивается поли­тическими действиями, реально изменяющими жизнь. Если, скажем, какая-то страна сталкивается с падением спроса, то правящей в ней партии следует заявить избирателям, что меры на национальном уровне окажутся более действенными, если станут составной частью общеевропейской экономической политики. Это реальный путь к обеспечению национальных интересов отдельных стран и расширению возможностей их правительств.

Такой подход был бы вдвойне эффективен, если бы евро­пейские страны защищались не по одиночке, когда речь идет о преимуществах европейской социально-экономической мо­дели, а более активно использовали созданное ими единое экономическое пространство для отстаивания данной модели (естественно, с учетом разнообразия национальных традиций). Все государства - члены Европейского Союза - Франция, ФРГ, Великобритания и остальные - имеют общие для них ценнос­ти и задачи, которые сейчас невозможно воплощать в эффек­тивную политику, проводимую исключительно в нацио­нальных границах. Развитие глобализации не улучшит ситуа-

Глава одиннадцатая

цию и в будущем (имея в виду преобладание в ней американ­ских подходов). Только действуя совместно, страны Европы станут сильнее. Евро обещает им суверенитет и надежду на демократическое решение валютных и экономических про­блем. Однако если ничего не предпринимать, шанс будет утерян. Такая аргументация вызвала бы положительный отклик не только в континентальных странах Европы, но и в Вели­кобритании. Прежний подход к формулированию доводов в пользу единой Европы состоял в том, что нужно перестать делать некоторые вещи, даже если мы к ним сильно привяза­ны, ради великой цели европейской интеграции. Он должен уступить место утверждению, что мы должны делать дело вме­сте, потому что только так добьемся наилучших результатов. Именно подобная формулировка в конечном итоге принесет победу на референдуме по вопросу о евро в Великобритании. Она истинна для всех стран Европы.

Дата добавления: 2015-07-16