Любой гнев имеет жизнеутверждающую суть

«Но неужели, — спрашивали меня, — не существует обстоятельств, при которых гнев оправдан? Например, справедливое негодование" по поводу небрежного, беспечного загрязнения окружающей среды?» Я отве­чу» и я свято в этом уверен: когда я хотя бы в малейшей степени поддерживаю мнение, что существуют таки вещи, как «небрежные действия» или «добросовест­ные действия», «жадный человек» или «высокомо­ральный человек», — я вношу свой вклад в насилие на этой планете. Я уверен: вместо того чтобы соглашаться или не соглашаться с тем, насколько люди виноваты в убийствах, изнасилованиях или загрязнении окружаю­щей среды, мы куда лучше послужим жизни, если со­средоточим внимание на том, в чем нуждаемся.

Я нахожу, что гнев — это результат жизнеотчуждающего, спровоцированного насилием мышления. В центре любого проявления гнева — неудовлетво­ренная потребность. Поэтому гнев может быть очень ценен, если мы используем его как сигнал тревоги, дающий нам понять, что у нас есть потребность, ко­торая не находит отклика, и что мы начинаем мыслить таким образом, который вряд ли будет способствовать этому отклику. Полное выражение гнева требует пол­ного осознания нашей потребности. Кроме того, что­бы потребность получила отклик, требуется энергия. Но гнев поглощает нашу энергию, направляя ее на на­казание людей, а не на удовлетворение потребности. Вместо того чтобы участвовать в «справедливом не­годовании», я рекомендую соединиться с эмпатией с собственными потребностями или потребностями других. Это можно осу­ществить постоянной тре­нировкой, которая заклю­чается в следующем: раз за разом мы сознательно заменяем фразу «Я зол, потому что они...» на «Я зол, по­тому что мне необходимо...».

Однажды, когда я работал с детьми в исправительной школе в штате Висконсин, мне преподали замечательный урок. За два дня я дважды получил по носу невероятно схожим образом. В первый раз меня задели резким уда­ром локтя, когда я разнимал двух дерущихся ребят. Я так разозлился, что все, на что меня хватило, — это не ударить в ответ. На улицах Детройта, где я вырос, мне требовалось куда меньше, чем удар локтем в нос, чтобы прийти в дикую ярость. Второй день: схожая ситуация, тот же самый нос (и поэтому гораздо больше боли), но полное отсутствие гнева!

Размышляя вечером над этим переживанием, я осо­знал, что первый ребенок в моей голове существовал как «скверный мальчишка». Такое отношение появи­лось у меня куда раньше, чем встретились его локоть и мой нос, и когда это случилось, речь шла уже не просто о локте, задевшем мой нос. Речь шла о том, что «этот скверный мальчишка не имел никакого права ни на что подобное!» О втором ребенке я был другого мне­ния, я воспринимал его как «несчастное создание». И поскольку я был склонен волноваться за него — не­смотря на то что мой нос гораздо больше пострадал и сильнее болел именно на второй день, — я совсем не чувствовал гнева. Невозможно было преподать мне более ясный урок того, насколько действия дру­гого человека не имеют отношения к моему гневу, — его порождают исключительно образы и трактовки в моей голове.

Дата добавления: 2015-07-16