Глава тридцатая

Я провела в кровати неделю – по крайней мере, мне так показалось, но на самом деле не больше четырех дней, что тоже неплохо. Наутро после дня рождения я дождалась, когда из-за двери Клэр начали раздаваться какие-то звуки, и тогда постучалась к ней, чтобы она помогла мне расстегнуть наконец молнию. На стук вышел ее муж – в трусах и с взлохмаченными волосами, – и я догадалась, что Клэр тоже решилась расстаться с прошлым и Конор стал воспоминанием.

Жизнь не появлялся на пороге в неурочное время, не падали на свежечищеный ковер плотные конверты с тремя спиралями. Зато друзья завалили меня сообщениями. Приглашали встретиться, просили прощения, словно решили наверстать упущенное и порадоваться новообретенной искренности отношений. Я не игнорировала их, нет, но честно отвечала, что хочу побыть одна, хочу немножко еще посидеть в своем мыльном пузыре, и это была правда. Мама забрала Мистера Пэна в Глендалох, и, хоть я скучала по нему, было ясно, что там коту несравненно лучше. Да и выбор невелик: либо с мамой – в холе и неге, либо со мной – под мостом в картонной коробке. Я занялась весенней уборкой, и, как оно всегда бывает с уборками, в процессе обнаружились кучи ненужных вещей. Но того, что осталось, все же явно многовато для тележки бездомного бродяги.

Пару раз я вышла в магазин, чтобы купить еды. Той, которую надо готовить, а не просто греть в микроволновке. Мне пришлось вспомнить, что нормальную еду делают загодя, а не в ту секунду, когда желудок сжимают голодные спазмы. В качестве завершающих штрихов по наведению красоты я вымыла резиновые сапоги, три года хранившие на себе грязь от летнего фестиваля, а еще накупила лимонов с лаймами и положила в небольшую вазу – дружеский привет даме из глянцевого журнала. Мне пока не хотелось искать себе работу, потому что я не чувствовала своего призвания, не знала – помимо малореальной мечты о сладкарне, – к чему у меня лежит душа. Но все равно, мыслила я теперь в нужном направлении. И не сомневалась, что появится такая работа, которая будет меня радовать, а также позволит оплачивать счета. Прогресс. Однако подарочные деньги скоро кончатся, так что соображать и искать надо побыстрее. Строго говоря, их хватит лишь на то, чтобы оплатить квартиру за следующий месяц.

Я вспомнила, что Жизнь дал мне газету с объявлениями, и решила туда заглянуть. Куда же я ее засунула, интересно? Не выкинула, точно. Газета нашлась на буфете, и, едва глянув на страницу, я увидела обведенный красным фломастером квадратик. Это было объявление, но не о работе, а о поиске соседа для аренды квартиры. Меня огорчило, что Жизнь таким образом дал понять, будто мне пора выметаться из своей студии, а ведь он отлично знает – я нежно ее полюбила. Сердито отбросив газету, я фыркнула, а потом призадумалась. Нет, дело не в квартире, Жизнь хотел сказать мне нечто другое. Я прочла объявление еще раз. И еще. Да, я все правильно поняла. Губы у меня невольно расползлись до ушей, а потом сложились в трубочку – я послала Жизни нежный воздушный поцелуй. Выдрала из газеты страницу и пошла одеваться.

Выскочив из автобуса, я огляделась и почти сразу заметила фургон с красным ковром на крыше. Усмехнулась – вот он, автомобиль супергероя, – и достала карманное зеркальце. Две минуты, и я готова. Ноги слегка ватные, но отступать некуда. Я позвонила в домофон.

– Да? – отозвался запыхавшийся Дон.

– Здвасьте, – прошепелявила я, – эт' по объявлению.

– Какому объявлению?

– Навщет квавтивы.

– А. Погодите… я не… а вы кто?

– Мы по телефону вазговавивали.

– Когда?

– На той неделе.

– Вы, наверное, с Томом говорили. Человека, с которым вы общались, звали Том?

Я старалась не засмеяться, слыша, как он мысленно проклинает Тома.

– Эт' тот павень, фто съешшает с девушкой?

– Да, – сердито сказал он. – Как вы сказали, вас зовут?

– Гевтвуда.

Последовало долгое молчание.

– Гертруда… какая?

– Гиннесс.

– Гертруда Гиннесс, – повторил он. – Я не вижу вас на экране.

– Стванно, я пвям в него смотвю. – Я закрывала камеру ладонью.

Он снова помолчал.

– О'кей, поднимайтесь. Третий этаж.

Раздался характерный писк, и входная дверь открылась.

В лифте я посмотрела в зеркало и быстро поправила повязку на глазу, а заодно убедилась, что все зубы, кроме передних, закрашены черным. Сделала глубокий вдох и подумала, что сейчас все решится. Лифт открылся, и я увидела его – он стоял скрестив руки, прислонясь к дверному косяку. Увидев меня, он хотел было рассердиться, но не смог ничего поделать с собой и захохотал.

– Привет, Гертруда.

– Здвасьте, Дон.

– Вы, значит, та самая беззубая леди с бельмом на глазу и десятком детей, с которой я говорил по телефону.

– Да. Непвавильный номев.

– Ты с ума сошла, – нежно сказал он.

– Точно. По тебе.

Он улыбнулся, но улыбка быстро угасла.

– Мне дали понять, что вы с Блейком снова вместе. Это так?

Я покачала головой:

– Ты получил мое сообщение насчет ужина, на прошлой неделе? Я хотела поговорить.

– Получил. Но… – он сглотнул, – я говорил тебе, что не буду запасным номером, Люси. Если он не захотел вернуться к тебе, то…

– Он захотел. Но я поняла, что мне это не нужно. Он мне не нужен, Дон.

– Это правда?

– Я не вру. Больше не вру. Скажу тебе, цитируя лучшее признание, какое слышала в своей жизни: «Я не люблю тебя. – Он улыбнулся, и, окрыленная его улыбкой, я продолжала: – Но я чувствую, что близка к этому», и очень скоро я буду любить тебя всем сердцем. Я не могу этого клятвенно обещать, но так мне кажется. Впвочем, фее может кончиться слезами.

– Очень романтично.

Мы оба рассмеялись.

– Прости меня, что я устроила всю эту неразбериху, Дон. Надеюсь, это в первый и последний раз.

– Надеешься?

– Жизнь полна неразберихи, – развела руками я, и он засмеялся.

– Значит, ты пришла сюда поговорить насчет квартиры? – неуверенно спросил он.

– Да, – мрачно подтвердила я. – Мы встречаемся уже в третий раз, один раз мы переспали, и я считаю, нам пора сделать решительный шаг и начать жить вместе.

Он слегка побледнел.

– Черт побери, Дон, да нет, конечно. Я очень люблю свое маленькое убежище и никуда оттуда не собираюсь уезжать. Я пришла к тебе.

Он притворился, что обдумывает мои слова, во всяком случае, я надеялась, что он притворился.

– Ну-ка, иди сюда.

Он взял меня за руку и привлек к себе. Поцеловал головокружительно долгим поцелуем, и я почувствовала вкус карандаша для глаз, которым зачернила себе зубы, но ничего не стала ему говорить, так было даже круче.

– Ты знаешь, на самом деле мы спали друг с другом дважды, а это ужасное число, – он наморщил нос, – просто ужасное: два.

– Тьфу! – согласилась я.

– Но три, – весело продолжал он, – три мне нравится. А четыре так и вовсе замечательно.

Я засмеялась, и он потянулся, чтобы снять у меня с глаза повязку.

– Нет, оставь. Мне так идет. Буду ее носить.

– Ты балдушка, – ласково сказал он и снова поцеловал меня. – Ладно, но с одним условием.

– С каким?

– Все остальное ты немедленно снимешь.

– Договорились.

Мы замерли в поцелуе, а потом он занес меня в дом и захлопнул ногой дверь.

Эпилог

Суббота шестое августа оказался прекрасный день, как и предсказывали синоптики. И сотня родительских гостей и близких друзей с удовольствием бродили по траве с бокалами шампанского в руках, наслаждаясь ласковым солнышком и болтая в ожидании, когда все начнется. Лужайку позади дома подготовили для церемонии обновления брачных обетов: проход между стульями вел к увитой белыми гортензиями арке новобрачных. Рядом поставили шатер на десять столов, в центре каждого в высокой вазе – длинная белая роза. На потолке – увеличенная фотография с первой свадьбы, тридцать пять лет назад.

Проходя вдоль шатра, я заметила отца, одетого в подходящий случаю летний льняной костюм. Он о чем-то разговаривал с Филиппом. Я тут же спряталась за куст сиреневой гортензии, чтобы послушать – а вдруг это трогательное объяснение между отцом и сыном, – но затем вспомнила, что это реальная жизнь, а не фильм про девушку из сладкарни. В ту же секунду Филипп резко отвернулся от отца и устремился в мою сторону, красный и злой. Отец не удосужился даже взглядом его проводить, спокойно отпил белого вина из стакана и посмотрел куда-то вдаль. Когда Филипп проходил мимо моего куста, я дернула его за руку и втащила в свое укрытие.

– О господи, Люси, какого черта ты здесь делаешь? – сердито спросил он, потом сразу же успокоился и рассмеялся: – Что ты прячешься по кустам?

– Я хотела подсмотреть, как общаются отец и сын.

Филипп фыркнул:

– Мне только что было сказано, что я позорю семью.

– Как, и ты тоже?

Он покачал головой в недоумении, а затем у него хватило ума рассмеяться.

– Это из-за сисек?

– Да, это из-за сисек.

– Боюсь, что в этом платье Маджелла выдает тебя с головой.

Филипп улыбнулся и убрал листик, запутавшийся у меня в волосах.

– Но оно того стоит.

– Да уж, это подарочек, который будет радовать каждый день, – сказала я, и он громко расхохотался. Я схватила его за руку, а он зажал ладонью рот.

Мы будто снова стали детьми и прятались, чтобы избежать скучного похода в музей или визита к друзьям наших родителей, где никто не будет обращать на нас внимания, а нам придется тихо сидеть в уголке, ибо воспитанных детей должно быть видно, но не слышно. Мы оба посмотрели на отца, по-прежнему глядящего вдаль, стоящего в стороне от людей, которые пришли сюда ради него.

– Он на самом деле так не думает, – сказала я, пытаясь приободрить Филиппа.

– Нет, он именно так и думает. Он отвечает за каждое слово, и ты это знаешь. Ему надо обязательно осуждать и судить всех вокруг, кроме себя самого.

Я посмотрела на него с удивлением:

– Я думала, что он такой только со мной.

– Нет, Люси, тебе не одной так сильно повезло. Не забывай, что я родился раньше и у меня было по крайней мере несколько лет, чтобы его разочаровывать, до того как появилась ты.

Я попыталась вспомнить, видела ли я когда-нибудь, как отец ругал Филиппа, но не смогла.

– Все прекрасно, пока ты делаешь то, что он хочет, но стоит тебе пойти своим путем… – Он вздохнул, и вздох этот был исполнен горечи. – Он желает нам добра, но не желает понять: что для него хорошо, нам, может быть, не подходит.

– Зато Райли у нас золотой ребенок, – сказала я недовольно. – Надо нам его как-то подставить.

– Уже сделано, я только что сказал отцу, что он гей.

– Да что же это с тобой и с мамой? Райли вовсе не гей!

– Я знаю, – засмеялся он. – Но будет забавно послушать, как он станет открещиваться.

– А я с ним поспорила, что он не сможет сказать «трансцендентный слон» в своей сегодняшней речи. Неудачный у него денек.

Мы расхохотались.

– Ничего, он выкарабкается, как всегда, – добродушно заметил Филипп и выбрался из-за изгороди обратно на дорожку. – Не пора тебе идти к маме? – Он посмотрел на часы.

Я обернулась туда, где стоял отец.

– Сейчас приду.

– Удачи, – неуверенно пожелал он.

Я негромко чихнула, предупреждая отца о своем появлении.

– Я уже видел тебя в кустах, – сказал он, даже не оглянувшись.

– О-о.

– Хотя меня мало волнует, чем ты занимаешься. Но, господь свидетель, там ты себе профессию не найдешь.

– Угу.

Я почувствовала, что внутри закипает привычный гнев, и попыталась его обуздать. И побыстрее перешла к делу:

– Прости, я солгала тебе о том, как я ушла с работы.

– Ты имеешь в виду, как тебя с нее уволили? – Он смотрел на меня снизу вверх, сквозь сидящие на кончике носа очки.

– Да, – процедила я сквозь зубы. – Я была расстроена.

– Неудивительно, ты вела себя возмутительно. Ты могла и вовсе оказаться за решеткой. И они были бы абсолютно правы, засадив тебя. – После каждого предложения он делал большую паузу, словно сообщал новую мысль, ничего общего с предыдущей не имеющую. – А я при этом ничем не смог бы тебе помочь.

Я кивнула и мысленно досчитала до пяти, стараясь унять злость.

– Но дело же не в езде в пьяном виде, не так ли? Дело во мне. У тебя со мной проблемы.

– Проблемы, какие проблемы? – пробормотал он, возмущенный, что я указала на его слабость. – У меня нет никаких проблем, Люси, я лишь хочу, чтобы ты научилась бороться со сложностями, выказывала ответственность и начала что-то из себя представлять, вместо того чтобы праздно болтаться… оставаясь полным ничтожеством.

– Я не ничтожество.

– Значит, ты очень удачно притворяешься.

– Отец, разве ты не понимаешь, что дело не в том, как я себя веду? Ты хочешь, чтобы было по-твоему и больше никак. Поэтому ты всегда будешь недоволен мною.

– Я тебя умоляю, о чем ты толкуешь? Я хочу, чтобы ты была достойным человеком.

– А я и есть.

– Человеком, который может что-то предложить обществу, – продолжал он, точно и не слышал меня, и пустился в нудные рассуждения об ответственности и долге, где каждое предложение начиналось словами «человеком, который…».

Я досчитала до десяти, и это сработало, гнев и обида ушли, и я больше не чувствовала так остро, как раньше, недостатка его любви и одобрения. Ясно, что он не может измениться и никогда не изменит своего мнения обо мне. Но больше я не стану из-за этого расстраиваться. Надо просто принять это как данность – мы с отцом никогда не будем друзьями.

–… так что, если тебе нечего к этому добавить, нам следует немедленно закончить этот разговор.

– Мне нечего к этому добавить, – усмехнулась я.

Он устремился к дядюшке Гарольду, который глаз не мог оторвать от удивительного бюста Маджеллы.

Мама заканчивала одеваться, когда я постучалась к ней в спальню.

– Вот это да! Мам, ты выглядишь сногсшибательно.

– О-о. – Она потупила взгляд. – Я такая глупая, Люси. Я волнуюсь. – Она рассмеялась, но в глазах стояли слезы. – Ну в самом деле, что мне переживать? Не сбежит же он из-под венца.

Мы обе рассмеялись.

– Ты такая красавица, – сказала она.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Мне нравится это платье, оно превосходно.

– Да нет, ты, наверное, говоришь это, просто чтобы порадовать нервную старушку невесту. – Она присела к туалетному столику.

Я достала салфетку и нежно промокнула ей уголки глаз, где от слез слегка смазался макияж.

– Поверь мне, мама, я больше не вру.

– А Дон здесь?

– Да, разговаривает с дядей Марвином. Представляешь, он спросил отца, видел ли он меня в рекламном ролике «Волшебно чистых ковров». Папа чуть замертво не свалился.

– Это была твоя лучшая работа, – сказала мама с доброй усмешкой.

– Это была моя единственная работа, – грустно сказала я.

– Ты обязательно себе что-нибудь найдешь.

Я помолчала.

– Дон попросил меня работать вместе с ним.

– Чистить ковры?

– У его отца проблемы со спиной, последние две недели Дону приходится всю работу делать самому, и ему нужно помочь.

Поначалу на лице мамы появилось озабоченное выражение, сказалось врожденное стремление Силчестеров сохранять респектабельность. Но затем она улыбнулась и нежно потрепала меня по плечу.

– Это будет очень удобно, правда же? Иметь дочь, которая может все волшебно почистить в нашем доме. Ты согласилась?

– Отцу это не понравится.

– Разве это так страшно? – Мама выглянула из окна. – Посмотри на него, он немного неприкаянный. Спущусь-ка я, пожалуй, вниз к нему.

– Прежде чем ты уйдешь, я хочу отдать тебе свой подарок. На сей раз настоящий. Помнишь, ты сказала, что не знаешь своего истинного призвания, не знаешь, в чем ты на самом деле хороша?

Мама смущенно кивнула:

– Да, я помню.

– Я много об этом думала. Помимо того что ты лучшая в мире мама и лучше всех печешь хлеб, ты рисовала удивительные картинки, когда мы были маленькие.

Лицо ее озарилось.

– Ты это помнишь?

– Конечно помню. Мы же постоянно и сами рисовали благодаря тебе. Мам, когда я была маленькая, я всегда считала, что ты художница. Так что рисуй. – Я отдала ей большой сверток с рисовальными принадлежностями.

Мама снова чуть было не разрыдалась.

– Не плачь, ты испортишь макияж. Я не хочу, чтобы ты плакала даже от радости.

– Спасибо тебе, Люси. – Она взяла салфетку и высморкалась.

В дверь постучал Райли:

– Дамы, вы готовы?

– Да, отныне и на ближайшие тридцать пять лет. Пошли.

Я шла по проходу позади своей матери, которую Райли вел под руку, и чувствовала, что это один из лучших дней в моей жизни. Смотрела на отца и думала, что никогда еще не видела его таким гордым. В нем угадывался тот застенчивый юноша, что много лет назад обещал маме – она никогда не будет одинока, и сдержал свое обещание.

Среди гостей я увидела Мелани, она весело подмигнула мне, а Дон, сидевший рядом с ней, состроил такую смешную рожу, что я с трудом удержалась от смеха. Затем я увидела бабушку, критически осматривающую маму с ног до головы, а затем, к своему огромному удовольствию, Жизнь – здорового, подтянутого, красивого, но самое главное, несомненно счастливого. Последний раз я видела его месяц назад, и даже несмотря на то, что мне было очень хорошо с Доном, я скучала по нему каждый день. В тот момент, когда родители обменивались брачными обетами, я не могла удержаться и взглянула на Жизнь, как будто и мы с ним обещали друг другу быть вместе «в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас».

Пока вы живы, жива и ваша жизнь. Любя своих жен, мужей, родителей, детей, а также друзей, которые вас окружают, уделяйте достаточно заботы и своей жизни, потому что это вы. Потому что ваша жизнь всегда готова вас защитить, поддержать и приободрить. Я отвернулась от своей жизни на какое-то время, и потом мне стало ясно, что, даже когда это случается, жизнь не отворачивается от нас. Я уверена, что мы навсегда останемся вместе, вплоть до того дня, когда, посмотрев в глаза друг другу, скажем: «Спасибо, что была со мной до конца». Что правда, то правда.

^[1] Келли Джин — голливудский актер, танцор, певец, режиссер и продюсер, особенно прославившийся своей ролью в мюзикле «Поющие под дождем» (1952).

^[2] «Аляска» — десерт из бисквита, мороженого и взбитых белков, который быстро запекают, а потом поливают коньяком и поджигают — фламбируют.

^[3] Шекспир. Гамлет. Перевод Б. Пастернака.

^[4] Шекспир. Гамлет. Перевод Б. Пастернака.

^[5] Так в бумажном издании. Правильно — Марокко (прим. верстальщика).

Дата добавления: 2015-11-16