Глава двадцать вторая

– Дон, прости меня, пожалуйста, – меня все еще колотило, – это была дурацкая идея. Не понимаю, как я могла думать, что она сработает.

– Расслабься. – Он ласково потрепал меня по спине.

Дверь из Дубовой столовой открылась, и в холл вышла мама. Мы дружно обернулись – она прижимала руку к груди, словно это помогало ей дышать и она насильно заставляла свое сердце биться. Огромным усилием воли она сохраняла ровное выражение лица, но в результате оно больше походило на безжизненную застывшую маску.

– Люси, милая… – начала она, а потом заметила, что я не одна. Сказалась многолетняя привычка владеть собой, и она приветливо обратилась к Жизни: – Добрый день. Вы, вероятно, пришли почистить ковер?

Смешно.

– Вообще-то в химчистке работаю я, – сообщил Дон и, вспомнив, что до сих пор в пиджаке Райли, снял его. Под пиджаком оказалась футболка с эмблемой волшебного ковра. – Жизнь Люси – он.

– О. – Мама внимательно оглядела Жизнь, по-прежнему прижимая руку к груди. Кажется, ее не смутило, что произошла некоторая путаница.

– Мам, это Дон, – сказала я. – Мой друг. Очень хороший друг, который согласился помочь, когда в последнюю минуту выяснилось, что наш гость не может прийти, а я не хотела вас разочаровывать. Прости, мам, я видела, что вы очень его ждете, и вы так готовились… поэтому побоялась вам сказать, что на сегодня встреча отменяется.

– Мне жаль, что там все так получилось, – просто и искренне сказал Дон.

– Это была моя идея, прости меня, – извинилась я. Мне было нехорошо, и я мечтала побыстрее уйти, но не знала как.

– Надо бы вас чаем напоить, – заявила Эдит, вдруг возникшая в дверях кухни. Понятно, стояла там и все слышала.

– Да, это хорошая мысль, – согласилась мама, и неизвестно, кто из нас больше нуждался сейчас в чашке горячего чая, я или она. – Я Шейла, мама Люси. Приятно с вами познакомиться. – Она протянула Жизни руку. Потом тепло улыбнулась Дону: – Я очень рада видеть вас у нас в доме. Мне жаль, что вас приняли не так гостеприимно, как следовало, но я еще раз от всего сердца приглашаю вас на нашу повторную свадебную церемонию.

Мне было невыносимо слушать их легкую, вежливую болтовню. Все уселись на кухне, Эдит разливала чай и обсуждала с Доном и Жизнью достоинства бисквитного печенья, а мама, судя по всему, обдумывала, удобно ли попросить Дона все же почистить ковер, или отпустить его с миром. Затем Жизнь и мама принялись толковать о свадебных букетах, а Дон наблюдал за мной. Я видела это краем глаза, потому что не смотрела на него – вспоминала, что сегодня сказал мне отец. Его злые, хлесткие фразы звучали у меня в голове и мучили меня.

Жизнь взял свою чашку и подошел ко мне.

– Сегодня ты наворотила грандиозную ложь.

– Я не в настроении, – тихо ответила я, – и что бы ты ни сказал, хуже ты уже не сделаешь.

– Я и не хочу – хуже. Я хочу сделать лучше.

Жизнь прочистил горло, и, поняв, что он собирается сказать нечто важное, все умолкли.

– Люси считает, что она всегда была недостаточно хороша для всех вас.

Последовало неловкое молчание, я покраснела, но делать нечего – расплатой за большую ложь служит большая правда.

– Мне надо идти.

– Ох, Люси. – Мама была потрясена, но потом что-то в ней перещелкнуло, и включилась сияющая улыбка Силчестеров. – Я провожу тебя, милая.

– Ты этого не заслужила, – сказал Жизнь, когда мы проехали по холмам Уиклоу и выбрались на трассу.

Это было первое, что он произнес за четверть часа, с тех пор как мы сели в машину. Радио он даже не пытался включить, за что я была ему признательна, у меня и так в голове было слишком шумно. Там гремел голос отца, он снова и снова повторял свои обвинения, и я подумала, что нам никогда не вернуться к прежним холодно-вежливым отношениям. Он сказал это все на голубом глазу, как давно известное, даже без особых эмоций. Конечно, он был в ярости, но не она двигала им, когда он обрушил свои слова на мою голову. Он сказал именно то, что думал, и я уверена, так он будет думать до конца своих дней. Назад пути уже нет.

Мне не хотелось, чтобы Жизнь ехал со мной, но он настаивал, а я так жаждала побыстрее убраться оттуда, что и против бенгальского тигра не возражала бы в качестве попутчика.

– Заслужила. Я же соврала.

– Я не о том. Твой отец несправедлив к тебе.

Я не ответила.

– Куда ты решила направиться?

– Прошу тебя, я не в силах вести психологические беседы.

– Но машину-то ты в силах вести? Ты пропустила нужный поворот.

– Черт.

– И теперь, я так понимаю, мы едем в Уэксфорд?

– Нет, мы едем домой.

– А как же великая любовь?

– Разбилась о суровую реальность.

– Это как понимать?

– Он изменился, мне тоже надо меняться.

– И ты позвонишь Дону?

– Нет.

– А, ты и для него теперь недостаточно хороша. И вообще ни для кого.

Я промолчала, но мысленно сказала «да».

– То, что говорил твой папа, – это неправда, знаешь ли.

Я промолчала.

– Да, признаю, и я тоже, наверное, был не прав, когда вышел из себя и наговорил тебе всякого.

Я искоса глянула на него.

– О'кей, я точно был не прав.

– Это что, извинение?

– Нет. Я и сейчас считаю, что нельзя было бросать работу, не найдя сначала другую. Но в остальном я был не прав, и твой отец тоже.

– Я не смогу платить за квартиру. Не уверена даже, что мне было бы чем заплатить за бензин, соберись мы все же поехать в Уэксфорд на этой ржавой железяке. У меня нет денег заплатить Дону за ковер, а я безусловно собираюсь это сделать. Конечно, мне надо было сохранить работу. И подыскивать другую, получая там свою зарплату. Вот что надо было сделать. Так поступают нормальные, ответственные люди.

Он ничего не ответил, а молчание – знак согласия. Поскольку я не следила за дорогой, то снова свернула не туда и теперь совершенно не понимала, где мы. Попробовала развернуться обратно, но запуталась еще больше. Мы заехали на частную дорогу, вернулись на шоссе и встали у обочины. Я опустила голову на руль и честно признала:

– Я запуталась.

Жизнь нежно погладил меня по макушке и негромко, но твердо сказал:

– Не переживай, Люси, ты выберешься, и я здесь, чтобы помочь тебе.

– У тебя есть карта? Потому что запуталась я в географическом смысле.

Он быстро убрал руку с моей головы и заглянул мне в лицо:

– У тебя усталый вид.

– Я мало спала сегодня ночью.

– Это лишняя информация. Давай я поведу.

– Нет.

– Люси, пусти меня за руль. А сама ложись назад и поспи.

– Да там руку-то не вытянешь, не то что ногу. Как я там посплю?

– Не важно, просто отдохни.

– А ты умеешь водить?

Он полез в карман, извлек свои бумаги и протянул их мне. Но я отказалась читать – слишком устала.

– Здесь сказано, что я имею право управлять любым транспортным средством, если это необходимо для сохранения и безопасности твоей жизни.

– Любым?

– Абсолютно.

– Даже мотоциклом?

– Даже мотоциклом.

– И трактором?

– И трактором.

– А квадроциклом?

– Любым транспортным средством.

– И кораблем? Ты умеешь водить корабли?

Он только устало на меня поглядел, и я сдалась.

– Отлично. Себастиан в твоем распоряжении.

Я перебралась на заднее сиденье, а Жизнь сел за руль.

Проснулась я потому, что у меня страшно затекла шея. Кроме того, болела голова, она упиралась в холодное стекло и тряслась и стукалась при малейшей неровности на дороге. За окном было темно. Жизнь громко распевал что-то вместе с радио.

В июне темнеет около десяти, а из Глендалоха мы выехали в начале девятого. Нормальной машине нужно никак не больше часа, чтобы добраться оттуда до моего дома, но даже Себастиан в силах преодолеть это расстояние за два часа. Тогда почему такая темень? Мы явно едем уже дольше часа, а никаких огней нет даже вокруг дороги, и мы безусловно не в Дублине.

Тут мы остановились, но двигатель работал. Жизнь достал айфон и изучал навигатор. Похоже, он во всем решил разобраться без посторонней помощи, и мы снова двинулись в путь, быстро увеличивая скорость. Я наклонилась к нему и спросила прямо в ухо:

– Где мы?

– Господи! – Он аж подпрыгнул от неожиданности. Машину занесло, он ненадолго потерял управление, потом резко вывернул руль, мы благополучно избежали попадания в кювет, но зато вместо этого прямиком выехали на встречную полосу. Я была пристегнута, но, несмотря на это, меня мотнуло как тряпичную куклу, потом я как следует приложилась к спинке переднего сиденья, а потом мы уткнулись носом в дно придорожной канавы. И все вдруг стало тихо, не считая того, что Джастин Бибер пел про свою детку, детку, детку.

– О-хо-хо, – сказал Жизнь.

– О-хо-хо, – откликнулась я и попыталась отстегнуть ремень безопасности, чтобы он не перерезал меня напополам. – О-хо-хо? Мы угодили в кювет, мы неизвестно где, и это «о-хо-хо»? О чем ты думаешь, интересно?

– Ты меня испугала. – Он был уязвлен. – И мы не неизвестно где, а в Уэксфорде. – Он обернулся ко мне. – Сюрприз. Я решил помочь тебе обрести мечту.

– Поэтому мы улетели в кювет.

– Забавно, верно? – Он нервно теребил в руках телефон.

Ремень никак не хотел отстегиваться, а мне было очень неудобно сидеть головой в стекло, и ничего забавного в этом я не находила.

– Ты можешь нас отсюда вызволить?

Ремень наконец отстегнулся, и я смогла чуть-чуть расширить обзор. Где-то вдали, судя по всему, стоял дом – в окнах горел свет.

– Я не могу развернуться в канаве. По крайней мере, на твоей машине. Думаю, дело в том, что я слишком рано свернул с шоссе. Так, давай-ка посмотрим… – Приборматывая себе под нос, он снова принялся сверять наше местоположение со спутниковым навигатором.

Мне удалось немного приоткрыть дверь – что-то удерживало ее снаружи. На улице было совершенно темно, и я опустила стекло, чтобы выглянуть на волю. Оказывается, там валялось срубленное дерево, оно-то и заблокировало дверь. Что же, попробую выбраться через окно. Я ухватилась за крышу машины и повисла в самой неудобной позе, потом решила подтянуться, чтобы вытащить ноги, но это была неудачная мысль – руки соскользнули, и я полетела на сухие острые ветки, и это было чрезвычайно, прямо-таки чертовски больно. Силчестеры не плачут, но иногда Силчестеры ругаются на чем свет стоит. Дверца машины хлопнула, и я увидела силуэт Жизни, который стоял на краю канавы и протягивал мне руку.

– Ты в порядке?

– Нет, – процедила я сквозь зубы. – Как ты вылез из машины?

– Просто вышел через другую дверь.

О… как-то я об этом не подумала.

Жизнь ухватил меня за руку и вытащил из канавы.

– Ты что-нибудь сломала? – Он повертел меня и пощупал руки-ноги. – Кроме дерева, я имею в виду.

Я проверила – вроде бы все гнется. Попрыгала – ничего не отваливается.

– Ну, если ты можешь так бодро двигаться, то все в порядке. Физически ты здорова.

Он оглядел машину, уткнув руки в боки.

– Тут неподалеку гостиница, где я заказал номер. Пешочком дойдем.

– Ты издеваешься? Как я пойду на таких каблуках? И мы не можем бросить здесь Себастиана.

– Ничего, с дороги я позвоню в аварийную службу.

– Нет, не надо нам помощи, мы сами справимся. Вдвоем. Давай.

И мы приступили к делу. Я села за руль, а Жизнь пытался нас вытолкнуть. Безуспешно. Тогда он сел за руль, а я пошла толкать. Тоже безуспешно. Мы попробовали толкать вместе, но и это не помогло. Пришлось взять наши сумки из багажника и двинуться пешком по дороге, которую Жизнь прокладывал с помощью своего чертова навигатора. «Дорога», впрочем, – это очень громко сказано. На самом деле то был путь сообщения, пригодный для крупного рогатого скота и тракторов, а идти по нему в темноте на высоких каблуках в развевающемся легком платье, с ноющей спиной и сухими ветками в волосах… было неудобно. Спустя сорок пять минут мы доковыляли до гостиницы, которую почему-то проглядели создатели сети отелей «Рэдиссон». Жизнь бросил на меня извиняющийся взгляд. Это был старенький дом с верандой, древними ковриками на полу и бумажными обоями на стенах. Впрочем, там было чисто и опрятно. Поскольку с утра я так ничего и не съела, а у родителей проглотила лишь несколько ложек супа, живот у меня сводило от голода. Хозяйка приготовила нам бутерброды с ветчиной и превосходного горячего чаю, а еще тарелку вкуснейших бисквитов – последний раз я ела такие, когда мне было лет десять.

Сидя на кровати, я красила ногти на ногах. В голове у меня было пусто, и там гулким эхом отдавались слова отца.

– Прекрати думать о том, что тебе сказал отец, – велел Жизнь.

– Ты мысли читаешь?

– Нет.

– Но я как раз об этом сейчас думала. Как же ты узнал?

– Наверное, я хорошо тебя чувствую. Настроен на твою волну. И вообще, нетрудно догадаться, о чем ты думаешь, – твой папа сказал много резких слов.

– Отец, – поправила я.

– Ты хочешь поговорить об этом?

– Нет.

– Значит, твои родители – богатые люди.

– Состоятельные, – автоматически, даже не задумываясь, сказала я. Это была многолетняя привычка.

– Прости?

– Они не богатые, а состоятельные.

– Кто тебя научил так говорить?

– Мама. Когда я в восемь лет ездила в летний лагерь, дети меня дразнили, что я из богатенькой семьи, потому что видели, как меня привезли туда на БМВ или что у нас тогда была за машина, не помню. До этого я никогда не задумывалась о таких вещах, о деньгах дома не говорили даже вскользь.

– Потому что они у вас были.

– Возможно. Но я перестала употреблять это слово после ежегодного завтрака у Магуайеров в день зимнего солнцестояния. Я сказала, что мы богаты, и родители так на меня посмотрели, что больше я этого не повторяла никогда в жизни. Это как непристойное ругательство. Неприлично говорить, что ты богат.

– Какие еще правила они тебе внушили?

– Множество.

– Например…

– Нельзя класть локти на стол, пожимать плечами, кивать… пить самогон на конюшне с девятью мужчинами.

Он изумленно посмотрел на меня.

– Долго рассказывать эту историю. Нельзя плакать. Никаких эмоций, никакого выражения личных чувств. Ну, в общем, всякое такое.

– И ты соблюдаешь все эти правила?

– Нет.

– Все нарушаешь?

Я подумала о том, что Силчестеры не плачут. Строго говоря, это не было сформулированным запретом, скорее приобретенной привычкой. Я ни разу не видела, чтобы родители плакали, даже на похоронах своих родителей, – они сохраняли благопристойную твердость и стойкость духа.

– Нет, только самые главные. Я никогда не откажусь от дарованного мне Господом права пить наш ирландский потин на конюшне с девятью мужчинами.

Телефон Жизни просигналил, что у него сообщение.

Он прочитал его, улыбнулся и немедленно ответил.

– Я нервничаю по поводу завтрашнего дня, – призналась я.

Его телефон снова ожил, и он не обратил на мои слова никакого внимания. Улыбнулся и стал писать ответ.

– Кто это? – ревниво поинтересовалась я.

– Дон. – Он сосредоточенно жал на кнопки.

– Дон? Мой Дон?

– Если у тебя мания собственничества и ты хочешь, чтобы он принадлежал исключительно тебе, то – да, твой Дон.

– Нет у меня никакой мании, – фыркнула я, – но с Доном я первая познакомилась. Не важно. А что он пишет?

Я попыталась заглянуть в его телефон, но он убрал его от меня подальше.

– Это тебя не касается.

– Зачем ты с ним переписываешься?

– Затем, что мы с ним хорошо ладим, и у меня есть на него время, в отличие от некоторых. И завтра вечером мы собираемся пойти где-нибудь выпить вместе.

– Завтра вечером? Но ты не сможешь, мы же еще не успеем вернуться. И вообще, ты злоупотребляешь своим положением. И провоцируешь разногласия.

– Если ты о Блейке, то у меня с ним изначально нету никакого согласия. Так что все в порядке.

Я с недоумением наблюдала за ним: спина у него стала напряженной, он набычился и отвернулся от меня.

– Он настолько тебе неприятен?

Жизнь пожал плечами.

– А что будет, если мы с Блейком, ну, опять сойдемся? – Одна мысль об этом заставляла все мое существо радостно трепетать. Я думала о его умелых губах, целующих меня повсюду. – Что ты будешь испытывать тогда?

Он поджал губы и обдумал эту перспективу.

– Если ты будешь счастлива, я не стану грустить, надо полагать.

– Ты по идее должен тогда быть счастлив? Ведь когда я счастлива, то и ты тоже? Но если я буду с ним, а тебе будет плохо, значит… значит, на самом деле я не люблю его, так получается?

– Не совсем. Это значит, что ты, возможно, его и любишь. Но что вся эта ситуация неправильная и ее не должно быть.

– Я волнуюсь. Знаешь, сначала я переживала о том, как мы с ним встретимся. Я же не видела и не слышала его очень долго, если не считать телевизора. Ни разу не столкнулась с ним на улице, не пересеклась случайно где-нибудь в баре. Господи, да может, я ему совершенно ни к чему? Вдруг он только глянет на меня и сразу подумает: «Какое счастье, что я от нее ушел»?! Может быть, он по-настоящему ее любит, эту Дженну, и хочет прожить с ней всю жизнь?

Эти соображения так меня поразили, что я в ужасе смотрела на Жизнь, ища поддержки.

– Что, если после всего я все-таки недостаточно хороша для него?

– Люси, – мягко сказал он, – если ничего не получится, то вовсе не потому, что нехороша ты.

Мне трудно было убедить себя, что он прав.

Дата добавления: 2015-11-16