Перевод: Zainka-Gwena

В это время [когда освободившийся Гай пришел к Рики] Катце был в Халаза, тайной сети, что связывала между собой подземные убежища Мидаса. Тоннели аварийной эвакуации не были отмечены на туристических картах. На самом деле, основная масса гражданского населения ничего о них не знала.

Катце мчался по тоннелям в практически бесшумной, гладкой, как стекло, капсуле личного вагончика. Этот проход был единственным, что соединяло вечно враждебные державы Мидас и Цереру. Он также символизировал призрачное существование человека, вроде Катце, и его положение посредника на черном рынке.

В темных коридорах было холодно и тихо. О жизни напоминало лишь мелькание установленных через каждые пятьдесят метров оранжевых маячков. Проблески света хлестали по машине, словно проглатывая и выплевывая ее. Внезапно огни исчезли, и машина бесшумно остановилась. Вот и прибыли.

Створки тоннеля с тихим стоном закрылись за машиной. Цепочки красных огоньков по обеим сторонам вспыхивали и гасли, капсула развернулась, словно на воздушной подушке. Огни погасли окончательно.

Тотчас же с тихим щелчком отстегнулись гравитационные ремни. Капсула поднялась чуть выше и снова замерла.

Катце сидел с закрытыми глазами, ожидая, когда откроется массивная черная дверь. За исключением необходимости физически забраться в машину и указать место назначения, других усилий управляемая компьютером капсула от пассажира не требовала. Но лицо Катце было далеко не безмятежным. Отнюдь не его хваленое невозмутимое «покерное» лицо.

Вокруг никого не было, но это не означало, что можно расслабиться. Он явственно волочил ноги, выходя из машины, всем своим видом выражая нежелание. Или нечто большее, чем нежелание. Казалось, каждый вздох, наполнен отвращением.

Это вообще не был привычный Катце. Если бы кто-то из подчиненных сопровождал его сюда, такое невообразимо мрачное и скорбное лицо вызвало бы ступор.

В плане фактического местоположения, Катце сейчас стоял на западной окраине Цереры. А за массивными стальными дверьми находился воспитательный центр Гардиан.

Глубоко вздохнув, Катце, вставил идентификационную карту в центральный пульт и ввел свой пароль. Пальцы сами помнили пятнадцатиразрядный код – свидетельство того, как часто он посещал это место. На самом деле ему не хотелось быть здесь, но выбора не было. Бизнес есть бизнес.

Дверь тяжело отворилась. Катце прошел вперед, устремив взгляд прямо перед собой. Внутренне он приготовился не дать сползти непроницаемому и невыразительному «покерному» лицу, напрягая нервы под поверхностью, чтобы удержать эту маску спокойствия.

Посещение родных мест не вызывало в нем никакого волнения. Хотя, возможно, было бы лучше, если бы он мог заставить себя произнести это вслух.

Даже в этих отрезанных от внешнего мира тайных подземных коридорах, Катце легко мог представить себе детей, играющих и резвящихся во дворе – сейчас точно так же, как тогда.

Веселый, звонкий смех – этот удел юности… пронзительные, гневные крики… плачущие голоса…

Хотя с годами воспоминания поблекли, в мгновение ока сладкая боль старых ран вернулась снова – так, что не выразить словами.

Бесполезная сентиментальность. Боль тихо закипала в груди. И эта сентиментальность оборачивалась совсем другой стороной, если дети проживали жизнь фурнитурами в Эос.

Сам Катце ни в малейшей степени не считал это благом. Просто любое место казалось лучше этого. И потому, когда он, наконец, умрет, воспоминания о Гардиан, несомненно, будут исполнены бесконечного, но сладчайшего отчаяния.

Каждый гражданин Цереры рос здесь, пока ему не исполнялось тринадцать и его не направляли в трущобы. Все они проводили здесь одинаковое детство, и для всех воспитательный центр обретал вековечный ореол освященной земли.

Однако как лидер черного рынка, досконально знающий светлую и темную стороны Танагуры, Катце не собирался топиться в этих омутах сентиментальности.

В трущобах не было ни вековечной освященной земли, ни спасения, как ни выпали кости. Вот почему посреди Мидаса существовала мусорная свалка, называемая Церерой. Потому что Катце знал, что скрывается за невинными криками играющих детей. Истинное обличье этой освященной земли – Гардиан.

Потрясение, испытанное, когда впервые обнаружилась правда, просто не укладывалось в голове. Потрясение большее, чем когда радость быть избранным в фурнитуры для Эос сменилась отчаянием, когда пришло осознание.

Что это такое – делать из человека мебель, дошло до них окончательно, когда та недавно пробудившаяся часть тела была удалена и они перестали быть мужчинами. К тому времени они разве что дрочили – никто из них еще не заходил дальше, и потому истинный смысл – вкус и аромат – удовольствия, еще оставался тайной. Потому отсутствие этой части, пусть и ощущалось утратой, не представлялось непреодолимой трагедией.

Пути назад не было, оставалось лишь смотреть вперед. С таким настроем все забылось быстро. Однако когда правда о Гардиан, кружившая перед ним, надвигавшаяся все ближе, наконец, обрушилась на него, Катце был потрясен до глубины души.

Гнев, боль и отвращение. Он до сих пор четко помнил, как стискивал зубы от безудержной ярости. Снова и снова отворачиваясь от отвратительной, тошнотворной реальности.

Счастье незнания. Если бы он только решил остаться в неведении, то провел бы свои дни в мире и покое. Даже если бы остаток этих спокойных дней прошел на свалке.

Но даже теперь горечь знания нельзя было вырвать из разума.

И тем не менее, зная все это, он пришел.

Гардиан только назывался садом Цереры. На самом же деле он представлял собой огромную опытную ферму (питомник) органов под непосредственным управлением Танагуры.

Число благословенных детей, которых рожали женщины, было ограничено для регулирования популяции. Проклятый закон Цереры гласил: «Не придется убивать то, чему просто не будет позволено жить».

Церера существовала для того, чтобы народ Мидаса мог возвыситься в своих глазах, направив все негативные эмоции в другое место. И более того – как постоянно действующий пример ужасов, что могут ожидать и их.

Множество этих несчастных жизней тайно появлялись в наполненных питательной средой баках, которые едва ли можно было назвать искусственными чревами. Рожденные в серых, холодных лабораториях, не получившие имен или хотя бы признания собственного существования, погребаемые в темноте.

Ради чего?

Ради развития науки. Ради удовлетворения интеллектуального любопытства, интереса к тайнам жизни. И ради прибыли от нелегального бизнеса, на который никогда нельзя было бы пролить свет.

Даже теперь Катце чувствовал, как желчь поднимается в горле, в то время как затрудненные, обжигающие вздохи проникали сквозь стены…

Нет. Это просто злая шутка воображения. Но каждый раз, когда Катце оказывался здесь, у него бежали мурашки по коже. Он ничего не видел, но чувствовал все. Ничего не слышал, но ощущал эти отголоски. Ни к чему не притрагивался руками, но умом охватывал все.

Катце не обладал экстрасенсорными способностями. Однако же, с того мгновения, как он осознал правду в ее истинном обличье, он не мог не ощущать что-то эдакое в коридорах Гардиан.

Однако, хоть ощущение беспокоило его, он знал, что бессилен остановить это. Но он так и не привык к нему, будто медленно проползающему сквозь череп. Сжимающая фантомная боль, скручивающая символ давным-давно утраченного мужского достоинства. Что-то холодное – он никак не мог понять, что, – соскользнуло по позвоночнику вниз.

Катце содрогнулся.

До условленной встречи еще оставалось время. Он раздраженно щелкнул языком. Сел, откинулся на спинку мягкой софы. Раздражаться оттого, что приходится сидеть одному в безжизненной, унылой комнате и ждать, было совершенно непохоже на него. Рот словно выстлан наждаком, до смерти хотелось курить.

Катце вытащил сигарету, прикурил и глубоко вдохнул дым. Пусть бурлит в легких, впитается в кровь. А потом медленно и спокойно выдохнул. Сильно ароматизированные сигареты «Шелах» марки «Амка» – с самой чуточкой метамфетамина* – были единственным, что всегда успокаивало разум и душу. Он знал, что это плохая привычка, но не мог бросить. Это перекидывало мост через границу между здравым рассудком и иллюзией.

----------------Примечание-------------------

Перевод с японского от kat_radistka:

{В сигаретах] была смесь с микроскопической дозой стимулятора под названием "Амука" из дорогой ароматической продукции "Шелах" ("Шейла"?), для Катце это стало своего рода транквилизатором.

---------------------------------------------------

Возможно, он курил, чтобы спасись от этого давнишнего миража – Гардиан. Или возможно, эти иллюзии имели такую власть над его чувствами потому, что он курил. Сейчас уже и не разобрать.

Половина тонкой сигареты превратилась в пурпурный дымок, когда в дверь постучали. Только представители высшего руководства Гардиан знали, что Катце сейчас здесь.

Катце затушил сигарету, лицо снова превратилось в каменную маску. Дверь открылась, и в комнату вошли двое. Высокий немолодой мужчина с усами – Джадд Кугер, нынешний глава клана, из поколения в поколение управлявшего Гардиан. Его можно было бы назвать королем горы, каковую являла собой Церера. И, разумеется, верным слугой Танагуры.

Второй был моложе. Уже не юноша, но определенно младше Катце. При первой же встрече Катце сразу понял, что молодой человек – сын Кугера. Убрать острое, напряженное выражение глаз, и эти точеные черты принадлежали бы Джадду.

Ну разумеется. ДНК – это вам не игрушки.

В трущобах – с небольшим, строго определенным числом женщин и распространенностью гомосексуальных отношений – секс считался инструментом удовольствия, а не функцией размножения. Самая мысль оставить после себя потомство была из ряда грез и фантазий.

И вот редчайшее исключение: Манон Сол Кугер. Он никогда не покидал пределов гардиановской теплицы, и в известном смысле это было чистое и незапятнанное дитя маленького террариума.

Незатронутое грязью и мерзостью трущоб стройное тело сияло притягивающей взор чистотой. Но и только. Его гордость была заметна с первого же взгляда, но, с точки зрения Катце, чего-то ему явно не хватало.

Катце, хорошо знающий свойства и особенности людей действия, с которыми он сталкивался на рынках, не мог не обратить внимание, что в остальном этот молодой человек выглядит просто никаким.

Хотя, возможно, дело было в том, что рядом с Рики (который был примерно того же возраста) Манон походил на хрупкий, декоративный цветок, укрытый стеклянным колпаком. Катце прекрасно понимал, что сравнивать этих двоих бессмысленно, но просто не мог придумать другого подходящего объекта.

Двое мужчин подошли к софе.

– Спасибо, что подождал, – произнес Джадд, слегка поклонившись. У него за спиной Манон, даже не кивнул, только уставился на Катце с недовольным видом. Когда они встречались в прошлый раз, у Катце возникло ощущение, что тот не здоровается из-за скованности.

На этот раз было по-другому. Во взгляде, устремленном на Катце, явственно читались антипатия и пренебрежение. Одного этого хватило, чтобы понять: Манон узнал все подробности прежней жизни Катце.

Поверить не могу, что Кугер сказал ему…

Катце, выросший в Гардиан, понимал значение импринтинга и его воздействие на умы заточенного там избранного народа.

Наверное, если всю жизнь провести погруженным в теплую ванну, со временем язык развязывается и спинной хребет размокает.

Одного этого хватило бы весьма многим в клане, чтобы держаться от Катце подальше. Даже теперь, после стольких лет…

Я в жопе, если то, что в Гардиан считается здравым смыслом, начнет иметь смысл и в других местах.

Точнее говоря, то, считается здравым смыслом у кровных родственников, возглавлявших клан Кугеров.

В Церере очень немногие могли похвастаться и именем, и фамилией. Под предлогом сохранения линии наследования брать жену и иметь семью разрешалось – но только особому, привилегированному классу.

Даже так это было доступно только самым крупным монгрельским рыбам в мелком и маленьком монгрельском пруду. Хотя порой у всех них возникало совершенно неверное представление о своем месте в мире. Они забывали, что являются служащими Гардиан и мнили себя диктаторами. А когда на это заблуждение указывали другие, они шипели, рычали и плевались огнем.

И пусть Катце начинал жизнь бестолковым ребенком, ничего не знавшим о том, как на самом деле устроен мир, но своего положения на безжалостном черном рынке он добился благодаря собственным способностям. С его точки зрения, ребенок, выигравший в лотерею жизни благодаря генам, а не собственному тяжелому труду, не стоил и мусора в канаве. Он не собирался обращаться на равных к тем, кто даже не пытался понять разницу.

На данный момент сложилось так, что правом носить фамилии пользовались пять кланов. Разумеется, право на потомство, будучи дозволенным без ограничений, могло породить массу хлопот, и потому их численность была строго регламентированной.

Самой длинной родословной среди них обладал клан Кугеров, стражей Гардиан. Однако, такая рабская преданность роду неизбежно становилась слабым местом всех кланов.

И Танагура не преминула воспользоваться этим. Кланы могли цепляться за принципы, отказавшись участвовать в планах и программах Танагуры, или поступиться ими и принять то, что могла предложить Танагура. Таков был стоявший перед кланами выбор. Так что их никоим образом нельзя было односторонне причислить к жертвам.

Неофициальная поддержка от Содружества, не прекращавшаяся со времен объявления независимости Цереры, иссякла. Куда бы ни обращались кланы, все двери оказывались закрыты. А потом они получили коммюнике Танагуры, тайно прощупывающее почву.

В обострившейся ситуации потеря власти пугала их гораздо больше, чем гибель рода. Танагура помахала у них перед носом сверкающей приманкой, угождая алчности в сердце человеческого существа, отравляя разум и чувства. Те, кто считал себя выше других, оказались особенно восприимчивы.

В результате Церера стала ручной собачонкой Танагуры. Нельзя сказать, что пять семейств не испытывали угрызений совести. Но они никогда не смогли бы признаться в этом.

Хоть и несовершенная, только тайная щедрая поддержка Танагуры, не давала Церере окончательно превратиться в неглубокую могилу с выбеленными костями. Они действовали во имя правого дела. Великая цель, затмевающая мелкие, грешные средства.

Все так делают, говорили они, и им этого было достаточно. Но гражданам Цереры никогда не было дозволено решать, было ли то действительно необходимое зло или же нет.

Церера находилась в Мидасе. Но не была частью Мидаса. В Церере не было производства, не было уникальных навыков, из которых можно было бы извлечь выгоду. Нужно было найти что-то, что оправдывало бы дальнейшее существование Цереры. Таким источником выгоды стал Гардиан и его ферма органов.

Для отведавших запретный плод оставалась одна дорога – вниз. Зная, что гангрена уже началась, они могли только отворачиваться от правды. Со временем боль притупилась, вина и раскаяние отмерли. Они привыкли к реальности и плюнули на мораль.

И пусть Катце знал правду, и пусть кривился от отвращения, это вовсе не означало, что он искал виновных и протестовал. И не намеревался. Хотя было очевидно, что самый вид Катце противен их взору. Им не хватало духа сказать ему это в лицо.

Одного взгляда на выражения их лиц было более чем достаточно, чтобы довести это до сознания.

Однако пока от неприязни и сварливости не было настоящего вреда, он не обращал на них внимания. Нельзя было позволить себе психовать из-за этой компании трусливых, обидчивых параноиков.

Взглядом предложив им сесть, Катце заговорил первым – ровным, бесстрастным голосом:

– Ну-с, посмотрим.

– Вот, пожалуйста. – Джадд подал ему папку с бумагами.

Этот процесс тоже превратился в рутину – вот уж чего Катце никогда бы не ожидал. Он молча проглядел папку, внимательно разглядывая фотографии и сопроводительные заметки. Физические характеристики почти не упоминались – по большей части, заметки были посвящены умственным способностям, личностным качествам, психологическому заключению и тому подобному. Это было не описание отдельно взятой личности, а скорее обстоятельная оценка репрезентативной выборки. Он выбрал из папки несколько досье и разложил их на столе. Окончательный вариант партии мебели для Эос на следующий сезон.

*

Когда-то и сам Катце был одним из этих досье, выбранных представителем Танагуры. Его кастрировали и поставили живой мебелью в Эос. То, что он унаследовал тот же самый бизнес и теперь делал то же самое, было одной из мрачнейших шуток жизни.

Когда Ясон приказал ему взяться за эту работу – Катце даже не помнил, как среагировал. Настолько силен был шок. Естественно, каждый вызов Ясона был в форме предложения, от которого Катце не мог отказаться.

Катце имел долю почти на всех рынках, затрагивающих Цереру. Он скупал и продавал наличность, кредитные карты и товары, украденные у туристов в Мидасе. Был представителем в Гардиан. Занимался наркоторговлей. И понемножку еще массой других дел. Он был, как называл его Ясон, человеком на все времена. Нужный человек в нужном месте и в нужное время. Трущобный монгрел, добившийся уникального успеха.

Однако, никто из работавших «в тени» не считал, что Катце повезло больше, чем он заслуживает. Они твердо знали, что Ясон, император черного рынка, – безжалостный меритократ, у которого чувства никогда не влияют на оценку.

Прошлое роли не играло. Важны были только способности. Не задавай слишком много вопросов; клянись в абсолютной верности. Успех надлежащим образом вознаграждался. Предательство влекло за собой расплату. Его интересовали результаты, а не объяснения.

Но это не означало, что доверие Ясона было абсолютным и гарантированным. Катце знал это даже слишком хорошо. Кнут и пряник. Вот как Ясон добился его вечной преданности.

Если Ясон подавал яд, он ожидал, что Катце выпьет все до капли. И, точно как и семья, руководящая администрацией воспитательного центра, Катце делал то, что должен, чтобы выжить.

Воздетый кулак и крик: Справедливости! только подвергли бы его бесчеловечной расправе. Перед лицом абсолютной власти такой наивный идеализм будет раздавлен. Катце понимал это лучше кого бы то ни было.

*

Он перешел к делу и сказал только то, что должно было быть сказано.

– Десятого в три часа. Доставите их в обычное место.

– Понятно.

Джадд говорил гораздо более уважительным тоном, чем Катце. Сложившиеся между ними отношения младший-старший не были связаны с разницей в возрасте. Пусть оба – одинаково верные слуги Танагуры, разница между теми, кто внутри, и теми, кто снаружи, была четкой и несомненной.

Чтобы подчеркнуть это, переговоры проводились не дистанционно или посредством аватар, но лично, и притом именно Катце приезжал в Гардиан. Точно как и его предшественник на этой должности.

Джадд, патриарх клана, был просто чихуахуа. Представитель черного рынка был доберманом Танагуры. Оба были ручными псами, но разницу между ними нельзя было не учитывать.

И Гардиан хорошо знал это.

Не имело значения, кто перед кем выслуживался. Не имело значения, кто перед кем заискивал. Не имели значения «если» и «но». Все это совершенно ничего не значило.

Джадд Кугер не питал иллюзий обратного.

Независимо от прошлого Катце, раз они поменялись ролями, теперь уже он должен расшаркиваться. Раз сглаживать углы и помалкивать необходимо, чтобы сохранить положение главы Гардиан, именно это он и будет делать.

Даже если, будь на то его воля, Джадд и хотел бы превратить Гардиан в наследуемое имущество, он не питал чаяний когда-либо считаться равным собратьям из Танагуры. Единственной наградой за попытку забраться выше, чем положено, стала бы смертная казнь.

Но для Манона, ничего не знающего о жизни внешнего мира, равно несведущего и в человеческой, и обывательской мудрости, алчная природа делового мира была не меньшей загадкой. Потому то, как отец прогибается перед Катце, могло вызвать в нем лишь презрение.

Отсюда и ярость во взгляде.

Человек, сидящий перед ним, некогда был эосским фурнитуром – факт, с точки зрения Манона, заслуживающий презрения. Он не понимал истинного значения Танагуры. Он только краем уха слышал об огромном синдикате, управляющем черным рынком. И даже не знал точно, что значит быть эосским фурнитуром.

В голове Манона крутилась только одна мысль: этого человека когда-то продали как раба из мира, которым управляла его семья, в мир Танагуры. И потому он не мог заставить себя допустить, что они с Катце принадлежат к одному и тому же церерскому племени.

Когда Катце унаследовал работу от своего предшественника, Гардиан испытал ни с чем несравнимое потрясение. Именно так и должно было быть. Катце знал Цереру вдоль и поперек – живой свидетель всех грехов, совершенных кланом Кугеров.

Потрясение стало очевидным, когда Катце предстал перед ними. Небывалое потрясение оттого, что предмет мебели становится торговым представителем Танагуры. Страх, когда то, что представлялось им твердой почвой под ногами, оказалось всего лишь песком.

О прежней жизни Катце Манон узнал в горькую минуту, когда прорвалось долго сдерживаемое унижение, и теперь пылал праведным негодованием. Ему был невыносим самый вид этого человека, забывшего оказанную ему милость – быть вскормленным в Гардиан – и ныне заносчиво задирающего перед ними нос.

Собака не кусает вскормившую ее руку. Почему его отец, патриарх клана Кугеров, должен расшаркиваться с этой ничтожной мебелью? И почему его сын должен смотреть на этого недочеловека снизу вверх? Если кому и следует кланяться, то это сидящему перед ними Меченому – не им. Манон не будет сидеть, сложа руки, и терпеть этого человека, который, прикрываясь авторитетом Танагуры, распоряжается здесь, будто и правда что-то собой представляет.

Манону никогда не приходило в голову, что такие вопросы – плоды его невежественной гордости. Он на самом деле верил, что все посетители Гардиан должны склоняться перед величием имени Кугеров. Не говоря уже о том, что, приступая к делу с холодным, невозмутимым видом, Катце не проявлял интереса лично к Манону.

Непростительно: этот человек, который изначально никогда не был равным ему, не должен настолько в упор не замечать члена привилегированного класса. Для Манона это было унижением сильнее прочих. Он прошипел себе под нос:

– Для дерьмовой мебели ты, конечно, высокого мнения о себе.

Слова сорвались с губ. Он хотел, чтобы Катце услышал. Хотел сбить с него спесь. Но Катце спокойно промолчал и не глянул на него. Такая наглость еще больше ожесточила Манона.

Наоборот, позеленел в этот миг именно Джадд. Он не мог поверить, что родной сын позволит вырваться таким неосмотрительным словам. На его лице застыла тревога.

– Я сожалею. Пожалуйста, простите легкомысленное замечание моего дурака-сына, – очень искренне произнес он, склонив голову. – Я позабочусь, чтобы никто никогда больше не услышал от него чего-либо подобного.

Джадд понимал, кто здесь главный. И понимал, что его сын – всего лишь лягушка, которая сидит на дне колодца, но воображает, будто видит весь мир.

Вот почему было так важно, чтобы сын узнал побольше о том, как устроен реальный мир – чем они на самом деле занимаются в Гардиан – и точную природу их делового сотрудничества. Манону редко выпадала возможность применить почерпнутые из учебников знания в реальной жизни. Вот почему Джадд хотел, чтобы сын присутствовал на этой встрече.

Джадд не представлял себе, чем это желание может для него обернуться.

С одной стороны, как когда-то Катце, Манона провозгласили самым блестящим умом от начала Гардиан. Да только широте его знаний недоставало глубины. Отец никак не мог предвидеть, что родной сын обнаружит такое отсутствие здравого смысла, показывающее его непригодность.

Таковы были его истинные чувства в этот миг. Разочарование и гнев. Он прекрасно помнил юного Катце: огромный талант, рожденный пустой породой трущоб. Но эти красота и ум стали злейшим врагом Катце. И когда его выбрали фурнитуром для Эос, Джадд опечалился до глубины души.

Он искренне верил, что можно будет сделать исключение, оставить Катце в Гардиан. Ему отчаянно был нужен такой талант – просто дозарезу.

Стоячие воды быстро протухают.

От любой группы людей, не обладающих ничем, кроме укоренившегося ощущения своей избранности, непременно произрастают дурные плоды. Гардиан нужны были одаренные люди, вроде Катце, чтобы не допустить интеллектуального инбридинга. Но желания Джадда не исполнились.

После всего, что Катце пережил с тех пор: Меченый, который стал представителем Танагуры и теперь сидел перед ним, – Джадд невольно ощущал неуловимую связь между ними.

Другими словами, наблюдая, как огромный талант, вроде Катце, гниет заживо фурнитуром в Эос, а потом пробивается наверх… Джадд не мог не склонить голову, полный изумления и восхищения. Ему не требовалось иных причин.

Как бы драгоценен ни был камень, он никогда не заблестит, если не приложить труд и усилия к его полировке. Хотя многие презирали монгрелов как трущобный мусор, им трудно было получить шанс усовершенствовать свои души. Взломать закрытые для монгрелов двери было вопросом не только способностей, но и везения. Джадд никак не ожидал, что Катце обладает стойкостью духа, необходимой не только для слов, но и для дел. Вот почему он радовался успеху Катце, как своему собственному.

Что этот успех, на разительном контрасте, станет для Манона источником такого гнева, казалось Джадду всего лишь защитной реакцией («зелен виноград»).

– Почему ты лижешь этому типу жопу? Он всего лишь пришедшая в негодность мебель!

– Идиот!

Удар опустился на лицо Манона, как только слова сорвались с его губ. В этот миг неприятная и напряженная тишина заполнила пространство между ними. Джадд отвел взгляд, после удара его охватила горечь. У Манона же дрожали губы, но гнев пересилил изумление.

Почему Манон не понял? Почему он не хочет понимать? В этот миг соперничество между отцом и сыном стало очевидным. Взгляд Манона метался, ему было необходимо найти отдушину, чтобы выплеснуть скопившуюся в сердце злобу. Горящий взгляд упал на лицо Катце.

– Эй, нечего тут рассиживаться с охеренно скучающим видом. Если мой отец лебезит перед тобой, это не значит, что я буду поступать так же.

– Довольно, Манон! – дрожащим голосом увещевал его Джадд. У него тряслись губы, и кровь отливала от лица не столько от гнева на постоянные и несдержанные вспышки сына, сколько от мысли о ждущих их последствиях.

Да только чем больше Джадд уговаривал его, тем больше Манон артачился.

– Может, он пока и агент Танагуры, но это не навеки. Так что давай, изображай большую шишку. Когда я официально возглавлю эту работу, тебя будут сдавать в аренду в бордельных сортирах. Все равно, у попользованного фурнитура нет оснастки, так что хорошо, что у тебя такая тугая задница. Гарантирую, что буду первым в очереди за удовольствием.

Одно безрассудное высказывание следовало за другим. Катце по-прежнему не уделял ему даже взгляда, поток оскорблений, изливающийся из уст Манона, превратился в фонтан. Джадд уже не пытался остановить сына. Он просто откинулся на мягкую спинку дивана, жилы на лбу пульсировали.

– Что, язык проглотил? – поинтересовался Манон, не скрывая насмешки. – Так значит, твой рот так же бесполезен, как все остальное, а?

Чем непотребнее оскорбления, тем невозмутимее становился Катце. Даже бровью не шевельнул. Что действовало Манону на нервы еще больше. И это не ускользнуло от Катце.

– У меня нет времени расстраиваться из-за мелких невежд, – наконец произнес он безразличным голосом.

С точки зрения Катце, Манон был пуделенком, тявкающим на руках у хозяина. Надоедливым, но и только. И конечно, он вовсе не собирался связываться с этой мелочью.

Если я не поставлю его на место здесь и сейчас, в следующий раз он будет кусать меня за пятки и нассыт на туфли.

Дурно воспитанной комнатной собачонке требуется пинок под зад, чтобы выбить нахальство. Раньше он считал, что эту работу лучше оставить Джадду. Но, похоже, почему-то до сих пор никто еще не вправил болвану мозги, так что урок не был выучен.

Как бы там ни было, Катце было все едино. Не его проблема.

– С кем ты здесь, по-твоему, разговариваешь? Я – Манон Сол.

– Ну да. И что?

– Не забывай об уважении, когда обращаешься ко мне.

– Уважение? – Катце громко фыркнул. Что бы Манон ни болтал, это слово из его уст ошеломило Катце. Упакованный в бархат, тот все равно был бесполезным куском дерьма. Даже отец опустил руки и уже не пытался спасти его от собственной глупости.

Во сколько раз острей зубов змеиных неблагодарность детища*. Перед Катце, несомненно, был живой пример того, что имел в виду Бард. Но это не означало, что он был расположен сочувствовать Джадду. Если Джадд считал возможным усадить своего отпрыска в одной комнате с взрослыми, то лучше бы он сделал это после того, как молокосос научится вести себя прилично.

-------------Примечание-----------------

У.Шекспир «Король Лир», акт 1, сц.4, пер. Т.Л.Щепкиной-Куперник.

В оригинале (информация от northernstrain):

親の心子知らずとは、まさに、このことを言うのだろう。

Видимо, именно это и называется: "Детям никогда не понять, насколько дороги они своим родителям".

----------------------------------------------

Но теперь было уже слишком поздно говорить об этом.

– Ты, кажется, исходишь из неверных предпосылок. Мы с тобой одинаковые монгрельские отбросы из трущоб.

– Ты, бля, о чем это? Я…

– Особенный? Ах, ну, конечно. Потому что именно это твердят тебе приятели. А вот я, знаешь ли, считаю клан Кугеров самым большим паразитом, присосавшимся к груди Гардиан.

На лбу Манона пульсировали жилы. Он был настолько возмущен, что, казалось, онемел от ярости.

– Кроме того, даже если бы ты умел придерживать язык, у меня такое ощущение, что, когда пыль уляжется, место директора Гардиан окажется не для человека, вроде тебя. Что скажешь?

Спокойно и сухо Катце показал уголок карты, которую Джадд не был готов открыть.

– Ты просто сын Джадда Кугера. Не более того. Так что тебе, наверное, следовало бы думать, что говоришь. Моему боссу совершенно неинтересен некомпетентный дурак, который не может усвоить эту простую логику.

Несомненно, Джадд понимал это, недаром его лицо залила мертвенная бледность. Он не мог отрицать, что его сын действительно ни на что не годен. Катце уловил это, оценил перспективы – и отнял у него будущее.

– Щеголяя этой напыщенной уверенностью, что все вокруг тебе должны, ты только вызываешь отвращение. В любом случае, нет смысла препираться с дураком, который не до сих пор не понял, что монгрельский мусор есть и всегда будет монгрельским мусором. Ты не согласен, директор?

Джадд мог только закрыть лицо руками. Манона, у которого кровь ревела в ушах, этот жест уязвил до глубины души. Он просто не мог видеть в унизительном поведении отца хоть что-то, кроме жесточайшего предательства.

Манон с силой прикусил нижнюю губу. Сжатые кулаки дрожали, пока под кожей не проступили жилы. Во взглядах, которые он бросал на отца, был упрек, а на Катце – ненависть.

Все трое сидели в молчании. Вероятно, Джадд был единственным, кто ощущал всю его гнетущую тяжесть.

Манон внезапно вскочил на ноги. Джадд не пытался остановить его. Трясясь от гнева, Манон вышел из комнаты, не оглядываясь.

Туго натянутая нить напряжения, наконец, лопнула. Джадд спросил, почти простонал:

– Доволен?

– Проблема не во мне, – резко ответил Катце. – Твой сын сам нарвался. – Он закурил еще одну сигарету. – Я не из тех, кто легко сносит подобные оскорбления. – Он выдохнул облако пурпурного дыма.

– У тебя всегда была светлая голова, Катце. Ты никогда не думал просто о том, чего хочется, но всегда о том, как именно добиться желаемого.

Такие слова из уст Джадда, возглавившего Гардиан молодым человеком, не столько смутили Катце, сколько причинили сильную боль. Я был несносным придурком, который хорошо умел угадывать по лицам и гордился этим. Катце обожал производить впечатление на матерей и сестер в блоке. Сопляк с раздутой гордостью и задранным носом, который стремился, чтобы его хвалили как лучшего и самого-самого.

Если бы он знал, что светлая голова, благоразумие и благовоспитанность в ребенке – самые главные качества для фурнитура, то вел бы себя прямо противоположным образом.

– В конечном счете, именно эти качества и привели тебя сюда снова, не так ли?

– Нужный человек в нужном месте в нужное время. К этому-то все, в конце концов, и сводится, директор.

Об этом не говорилось вслух, но назначение Катце представителем Танагуры было рукой на горле Гардиан, решающим средством устрашения.

Откровенно стратегический ход.

Вот почему рефлекторная реакция в противофазе была неизбежна.

И вероятно, это было целью Ясона с самого начала. Использование Катце в качестве громоотвода, чтобы обострить имеющееся недовольство Танагурой, позволило бы ему очистить Гардиан от некомпетентных пиявок.

Планы Танагуры для фермы органов, несомненно, также приближались к следующей стадии.

Такие вот мысли мелькали в уме Катце. Он свел брови.

– Или, может быть, слово «паразит» из уст неопытного работника, вроде меня, уязвляет и твою гордость тоже?

– Нет. От лакировки действительность сейчас никому не будет пользы. Кроме того, это я сделал исключение и усадил сына в одном помещении с нами, – ответил Джадд. Ему надо было смириться с утратой собственных надежд.

Тут Катце нечего было добавить. И все-таки ему надо было четко проговорить очевидное. Наверное, сугубо из-за заботы о старой альма-матер.

– Позволь мне перейти к сути. Я не представляю, как ты передашь дело кому-то вроде него.

Даже если бы клан Кугеров был отстранен от надзора над Гардиан, Катце всегда оставался бы чужаком, сторонним наблюдателем. Однако, он не мог просто стоять в стороне и смотреть, как организация гибнет.

– Этот твой сынок никогда не ступал за пределы нашего извращенного райского садика. Его безбедное воспитание и надменные повадки погубили бы любую сделку. А в делах с Танагурой ссылки на молодость и неопытность не пройдут.

– Я прекрасно понимаю, как чудовищно строг может быть этот человек.

Катце не возразил Джадду. Но тот, кому приходилось всего лишь низко кланяться блонди и не более того, понятия не имел, насколько строг тот мог быть на самом деле.

Однако, он не мог не вспомнить единственного человека, который, даже зная это, рычал, кусался, брыкался и царапался при каждой возможности. Тихий, тяжелый вздох сорвался с уголка губ.

– Пройдет достаточно времени, – сказал Джадд, – и намек обязательно дойдет. Или, лучше сказать, если не дойдет – неприятностей не оберешься. Живя в такой тьме, я просто обязан показать ему проблеск света. Помимо передачи имени Кугеров.

Насколько далеко ты зайдешь, чтобы сохранить род и семью?

Однажды Катце спросил Джадда напрямую: Вот это и называется кровными узами? Передавать по наследству подобную мерзость?

Джадд ответил спокойно и без малейшего колебания: цена за верховную власть над Гардиан – знание истинной природы извращенного райского сада.

В противовес злобным нападкам несколько мгновений назад, где-то в глубине души Катце вдруг кольнуло сочувствие Манону. На губах заиграла ироничная улыбка. Это еще что? Мы все теперь братья?

Глава 5

Дата добавления: 2015-11-13