Ну и наконец все использованные герои, места действия, реплики и характеры принадлежат их создателям, мне, пожалуй, только Ханна. 14 страница

- Ты ворвался в мой дом и угрожаешь мне оружием на глазах моей дочери, - Сэм резко обернулся, увидев Ханну на самом верху лестнице. Она крепко сжала губы и вцепилась в перила, пряча свой страх за упрямством и недовольством. – Объяснись.

- А ты снова принялся за свои трикстерские штучки, - недобро усмехнулся Дин. Кожаная куртка запылилась, а щетина на щеках явно демонстрировала долгую дорогу. – Не знаю, как ты снова вытащил свою задницу из всего этого дерьма…

- Здесь моя дочь, следи за своим языком, - оборвал его Габриэль, не повышая голоса. Ханна сбежала по лестнице и, несмотря на попытки Сэма остановить ее, проскользнула под его руками и встала перед отцом, раскинув руки в стороны.

- Да серьезно что ли? - взмахнул ножом Дин, ни разу не посмотрев на Сэма. – Или ты расколдовываешь Сэма, и мы тихо-мирно уходим отсюда и забываем о твоем существовании до первого случая, или будет по-плохому. Так или иначе, ты это делаешь, извращенец, - и он скривился, лишая Сэма всякой надежды на спасительную мысль о том, что Дин мог ничего не заметить.

- Даже так, - сочувственно откликнулся Габриэль, положив руку на плечо Ханне. Девочка уперлась и не хотела никуда уходить. – Отведи ее, пожалуйста, в спальню, - попросил он Сэма, не собираясь смотреть на него. Сэм лихорадочно думал о выборе, который наконец-то предстал перед ним.

Нет, он не был готов выбрать и не хотел этого делать. Никогда.

Семья была для него важна, но теперь у него была собственная.

Он был уверен в своих чувствах к Габриэлю, пусть не набрался смелости сказать это просто так, и был уверен в том, что Габриэль каким-то образом так же привязан к нему. Но сейчас он собирается защитить Сэма и взять вину на себя, не собираясь ничего объяснять Дину.

Он брал на себя риск, так и не будучи уверенным в том, что Сэм действительно выбрал. Он собирался решить выбор Сэма, основываясь только на собственной вере, и для Сэма не было ничего важнее.

Он достаточно позволял другим решать за себя.

- Отведи сам, - бросил он Габриэлю, получилось несколько грубее, чем он предполагал. Габриэль никак не отреагировал на это, пожал плечами и взял девочку на руки под колени, поднявшись на второй этаж. – Убери нож, в этом нет никакой необходимости, - он взял куртку с вешалки и первым вышел на морозную улицу. Он видел синяки под глазами Дина, видел царапины от неудачного бритья, как трясутся его руки и насколько несвежа его одежда.

- Сэм, ты понимаешь, что это не ты? – привычно-резким тоном объявил ему Дин, стоило им оказаться на ледяных ступенях крыльца. – Не знаю, что этот ублюдок сделал с тобой…

- Он мой муж, - так же, как и Габриэль несколько минут прежде, оборвал его Сэм и выдержал взгляд Дина.

- Послушай, что ты говоришь, Сэм, это же ясно как день, он что-то сделал с тобой, и ты.. – Дин как будто не слышал его заявления. Сэм поднял руку, повернув ее тыльной стороной кисти. Кольцо, на его счастье, не сияло и не могло натолкнуть Дина ни на какие мысли о волшебстве.

- На мое настоящее имя. Я жил здесь все две недели и собираюсь жить дальше.

Тогда до Дина дошло, что это может оказаться правдой. На его лице появилась презрительная гримаса на какую-то долю секунды.

- Ты никогда не говорил, что играешь не за ту команду. А как же… Джессика, демонша та? – он смотрел куда-то в район грудной клетки брата, а потом поднял взгляд. – Тут вообще разрешены такие браки?

- Я никогда не...играл, - такие детские выражения позабавили Сэма, и он потерял необходимую степень серьезности. – Я люблю его.

- С какого момента ты вообще на его стороне? Может быть, ты специально оказался в клетке? А может ты специально подыгрывал ему еще тогда, когда я снова и снова умирал? Ты спал с ним все время, пока мы пытались остановить его гребанную семейку? И, может быть, ты даже помог им выбраться их этой клетки, и все это дерьмо с Левиафанами было их рук дела… - Дин распалялся все больше и больше, срываясь на крик, пока Сэм отстраненно слушал, удивляясь тому, как ограничен мир брата. Он, в отличие от Сэма, когда-то в детстве знал, что такое нормальная жизнь. И она оказалась для него недоступнее. Вся эта охота, машина, чужие люди, физические потребности, минимальный уровень нужд и постоянная боль. Как заведенные, как нелюди, как монстры, которых они убивали. Неужели Дин не видит себя со стороны? Неужели он мог подумать, что Сэм предал его с самого начала? Сэм не слушал, что Дин говорил. В какой-то момент он даже перестал различать слова по губам. Он посмотрел на дверь – она совершенно точно не полностью приглушала его крики, и Габриэль все слышал. У Сэма была зависимость от демонской крови. Он не различал плохого и хорошего. Он продался за секс.

Он выслушал от Дина слишком много всего. Оно оставалось между ними, расширяя пропасть все сильнее. Лопнувшие сосуды в глазах Дина. Немытые волосы. Бессонные ночи в машине. Больные плечи и новые синяки. Где он был? Сэму было неважно. Он потерял брата давным-давно. Теперь не было даже смысла доказывать ему обратное.

Он просто прошел мимо Дина и закрыл за собой входную дверь. Дин задохнулся от возмущения, но Сэм этого уже не видел. Как был, в огромной куртке, он опустился на колени перед сидящим на ступеньках Габриэлем, обнимающим напуганную Ханну, и положил голову ему на бедра.

- Ты пришел попрощаться? Это было необязательно.

Он помотал головой, что даже в таком положении было совершенно однозначно. Он уловил вздох сожаления, уже зная, что тот скажет. И он скажет абсолютно правильно. Сэм это знал. Как и то, что он не уйдет, даже если Габриэль откажется от связи с ним.

- Он без тебя не протянет.

- Это не мое дело, - возразил Сэм. Габриэль рассеянно гладил его по волосам, разделяя их на пряди пальцами. Он вздрогнул, когда вместе с его рукой его осторожно погладила маленькая ладошка. – Я не могу бороться с ним всю жизнь. И не могу быть его нянькой.

- И бросить ты тоже его не сможешь. Это не только твое решение. Это была не только твоя жизнь. На тебе есть ответственность, пусть даже старший брат из вас двоих не ты. Старшие… чаще совершают ошибки, - Габриэль уговаривал и себя, и Сэма, и даже Дина за дверью. – Ты все равно пойдешь спасать его. У тебя же комплекс Супергероя. Нельзя сделать выбор и передумать, выбрать другой и переиграть все сначала. Ни одно решение не обойдется без последствий, - Сэм продолжал упорствовать. – Мы справимся без тебя.

- Но я без вас – нет, - наконец вырвалось у Сэма. – Почему я не смогу совместить свои семьи? Никто не может поставить мне однозначных условий.

- Нельзя принять решение за секунду. Нельзя не пожалеть о нем множество раз. Если отсрочить выбор или выбрать все сразу, рано или поздно он все равно появится, и тогда ты будешь выбирать не только между чувствами и обязанностями, но между двумя обязательствами и чувством долга. Будет больнее. Всем. Он не смириться с нами, а я не позволю ему принимать участие в моей жизни. Ты должен решить, - Габриэль отнял руку, лишив его поддержки. Но Ханна подергала его за прядку, выразив свою. Он как будто уговаривал себя и свою совесть, чтобы потом можно было сказать, что он сделал все, что мог. На свои чувства он не смотрел, хотя для обоих это было слишком больно.

Если бы сердце могло разорваться, как в каком-нибудь дурацком романе - это была та самая боль.

- А я выбрал, - Сэм, наконец, поднял голову. Он оперся ладонью о колено Габриэля, а другой притянул его к себе, надавив на шею. Он поцеловал его, не ожидая ответа. Но или он держал оборону слишком долго, или Габриэль возражал слишком слабо, но он получил то, чего хотел. Согласие с его решением. Габриэль был согласен. Пусть он боялся последствий такого выбора, боялся и за себя, и за Ханну, он принял его решение и собирался справляться со всем вместе.

- Есть кое-что… Что помогло бы тебе сохранить нас обоих, - отстранившись, сказал ему Габриэль. Его смирение пугало Сэма больше всего. – Я хотел, чтобы это было твое решение, - он отвел взгляд, убрав с глаз недавно обрезанную челку. – Ты можешь помочь ему изменить жизнь так, как изменил ты.

- У него нет никакого стимула делать это, - покачал головой Сэм. Ханна доверчиво прижалась к нему, устроившись под курткой.

- Есть кое-что, что я не сказал. Ангелы не умирают. Никогда. Кастиэль жив, и его можно найти. Сложно, но можно. Если я знаю достаточно, то одно лишь это примирит его с твоим выбором на время, а затем он поймет. Если он… в самом деле любит Кастиэля.

- Я люблю тебя, - прошептал Сэм прямо перед тем, как выбежать из дома. Габриэль неохотно отпустил его руку. То, что он услышал, заставило его сердце впервые остановиться.

Этого было достаточно, чтобы серьезно испугаться.

***

Кажется, это странное чувство называлось свободой. Переступив черту лишь раз, остальные, быть может, границы выше, дальше, тяжелее – все они окажутся в конечном счете позади, стоит только начать. Он догнал брата. Он никогда не умел видеть золотой середины – либо семья будет значить для него все, либо он поймет, что семья губит его. Да, может быть, он не был готов мириться с Дином, не знал, как именно следует спасать его, не зная, от чего.

Он догадывался, что дело, в первую очередь, в Кастиэле, зависимость Дина от которого превышала всякие границы.

Но как Винчестер он понимал, что Кастиэль – это лишь образ того, с чем Дину придется столкнуться. Это вся его жизнь. Говоря Дину о том, что Кастиэль в самом деле жив, как живы все, кого они когда-либо лишали крыльев – может быть, Захария работает клерком в Нью-Йорке, а Анна владеет цветочным магазином – он принял первое самостоятельное решение. Решение, которое он принял, принадлежало ему новому, а не тому, кто погряз в покорности судьбе.

Он говорил Дину, подчеркивая, что все это – слова Габриэля, а он лишь передает. Но не сказал главного.

Годы спустя он будет знать, насколько правильно поступил, и спрашивать, кто даровал ему такую мудрость на одну-единственную секунду. И пусть брат не ответил ему ничего ровным счетом, Сэм знал, что однажды Дин появится на пороге… его дома - и попросит помощи. И они не откажут. Теперь не существовало меня, Дин. Были мы, и была моя ответственность за нас. Это называется «повзрослеть».

Теперь это было похоже на какую-то концовку обычного счастливого фильма без особенно замысловатого сюжета. Он вернулся на недели назад. Что он сделал, чтобы оказаться здесь? Переступил через себя. Что он сделал в этот момент для мира? Переселился в другой дом. Все, что он совершал, и все, чего он добился, происходило лишь в нем самом. Есть многое из того, что пережить в одиночку он не сможет, есть прошлое, которое осталось просмотренной, но не прочитанной страницей жизни, и есть обещание, что постепенно каждая строчка его – их – жизней наконец окажется пережитой. Бывают моменты, к которым трудно вернуться. Бывают моменты, где какая-то часть их самих осталась, неспособная миновать возникшую проблему. Для Сэма это будут самые темные дни охоты. Для Сэма труднее всего ответить на вопрос, есть ли хоть что-нибудь в нем то, что дано было ему при рождении и жило до того, как кровь ЖГД сделала свое дело. Он будет разбирать свою жизнь до последней секунды, взвешивая, насколько она принадлежала ему в тот момент. Ему придется признаться в своей неспособности противостоять зависимости, различать добро и зло, когда нужна только сила, ему придется понять и простить самого себя. Глядя на Габриэля, читающего при свете одной настольной лампы книгу и удерживающего на коленях дремлющую Ханну, он одним ухом слушал какой-то рождественский розыгрыш с умными вопросами и тупыми ответами, другим – понравившийся им джаз с кухонного радио. У Габриэля история была еще тяжелее. Еще труднее, дальше и вне пределов понимания человеческого разума. Это не останавливало Сэма. Какими бы ни были проблемы Габриэля в прошлом, сейчас он человек, и мириться с ними ему придется, как человеку, и в этом они сравнялись. Невероятно глупое чувство того, что теперь возможно все, захватило его. Сразу после ужина они гуляли в сумерках, где так удачно падал снег. Не было ничего естественнее, чем тихо падающий легкий снег, остающийся на какие-то секунды на коже, прежде чем растаять, мешающий поднять голову к небу и понять, кто же создал такое чудо. Темнота и тишина, далекие огни и необычное оживление в домах для такого позднего времени сократили весь мир до них одних. Ханна бежала впереди, намереваясь рано или поздно упасть в какой-нибудь сугроб и как следует изваляться в нем. За ужином они сказали ей, что с января она сможет пойти в обычную школу, и девочка с недоверием, за которым пряталось радостное возбуждение, спокойно кивнула в ответ. Хотя – они совершенно точно это слышали – совершила в своей комнате победный танец. Видеть естественным путем для нее оказалось увлекательным времяпрепровождением, и она предпочла фантазии с игрушками раскраску и мелькающий экран телевизора. Габриэль хотел выключить его, не одобряя, но Сэм остановил – в Рождественский вечер можно все.

Они шли по пустым улицам, обходя квартал, чтобы лучше спалось, и темнота расступалась перед ними, чтобы снова сомкнуться позади. Небо казалось тепло-оранжевым от яркого света большого города в сотне миль отсюда, низким и как будто защищающим. Если они переедут в Калифорнию, ночью небо будет таким же светлым, как и днем, и в этом не будет никакого волшебства. Может быть, они все будут плохо спать.

Сэм наблюдал за задумчивым Габриэлем. Он взял его за руку, улыбнувшись тому, как быстро меняются привычки – Габриэль даже не поднял взгляда, чтобы спросить, зачем Сэм это сделал. Он поднял его руку ладонью вверх – на темной ткани перчаток снег таял медленнее, чем на руке. Снежинки складывались в причудливый узор.

- Неужели это все? – спросил Габриэль, когда они уже поворачивали к дому. Его щеки покраснели от мороза, а нос, наоборот, побелел. Сэм нашел это забавным и даже собирался пошутить на эту тему, но испепеляющий взгляд вовремя его остановил. Он пожал плечами – подумаешь, уже и пошутить нельзя. – Я плохо переношу мороз, - объяснил он, поднимая шарф до самого носа. Теперь видны были только прищуренные глаза. – Почему, если это было так просто, оно случилось тогда, когда было уже слишком поздно?

- Это – это что? – вкрадчиво поинтересовался Сэм. Ханна остановилась у залитой водой маленькой горки прямо в сугробе и карабкалась на него, чтобы тут же скатиться. Он притянул Габриэля к себе за плечи и поглаживал большим пальцем его замерзшую ладонь.

- Обычная жизнь. С отношениями, - уточнил Габриэль несколько раздраженно. Раздражен, впрочем, он был только на самого себя.

- Завтра.

- Завтра что?

- Я думаю, мы начнем ругаться уже завтра. И все перестанет казаться таким неестественно спокойным. А может, через неделю объявиться беспокойный кто-нибудь с большим Эго и захочет устроить какую-нибудь новую Битву, начиная ее с того, кто угрожал прошлой. И нам снова придется сражаться. Ты хоть стрелять умеешь? – Габриэль усмехнулся, и Сэм махнул на него рукой. – Должны же быть хоть какие-нибудь границы. Скорее уж ссоры, чем новые войны. Хоть бы из-за носков.

- Их так трудно кинуть не на пол, а положить на стул или сразу в стирку? – поинтересовался Габриэль, и Сэм легко щелкнул его по носу.

- Вот видишь. Это вроде как нормально. Как я слышал.

Теперь он отложил ноутбук. Он смотрел на Габриэля, одной рукой поглаживающего Ханну по плечу, а другой перелистывающего страницу. Читал он медленно и по большей части наверняка думал о своем. Он определенно был не из тех людей, кого можно было назвать красивым. Сэму не приходилось обращать внимание на внешность, но супруг – это совершенно новый уровень. Супруг – это не отдельные части, необходимые в разный момент времени. Не только поддержка, физические взаимоотношения или ответственность. Супруг – тот, кто вмещает в себя все сразу. Он не раз думал о том, что поддержка Габриэля бесценна в виду похожей для них ситуации, и он знал, что всегда сможет получить ее, и всегда будет предлагать предоставить. Он знал, что ответственность уже лежит на его плечах с тех пор, как он только перешагнул порог этого дома. Но физические отношения оказались тем конечным пунктом, к которому Сэм наконец пришел, раздумывая над ним весь день. Он не был до сих пор честен с самим собой. Он не был в состоянии лишить себя нормальных отношений, когда отказывался от Охоты. И не считал отношения между ним и Габриэлем не имеющими права на существование. И даже больше – он признавал свое желание быть рядом. Страсть разгадать, зная, что не сможет никогда. В чем это заключалось?

Габриэль соответствовал своей внешности больше, чем любой другой человек. Его характер ясно прописывался в каждой черте лица – его былая хитрость всегда пряталась в разрезе глаз, его упрямство – в выдающемся подбородке, его решительность – в проступающих в гневе скулах. Его скрытность и сложность в том, что проявлялось в совершенно редкие моменты, как, например, ямочки на щеках. По большей части он оставался серьезным, большую часть времени. Но теперь, когда все предложенные распутья остались позади, он позволял себе улыбаться чаще. Он обладал светлыми русыми волосами, совершенно прямыми, и особенным светлым южным цветом кожи. Чем дольше Сэм находился с ним, чем дальше Габриэль уходил в новую жизнь, тем сильнее становился заметен его южный акцент, хотя вряд ли Габриэль знал хоть что-нибудь о том, как различить уроженцев разных штатов. Не знай Сэм, кто он такой, он мог бы предположить в нем сына Теннесси. В нем было все больше человеческого, и труднее становилось думать о нем не как сверхъестественном существе, а обычном человеке из плоти и крови, с сильным бьющимся сердцем и собственными слабостями.

Под взглядом Сэма Габриэль, не отрывая взгляда от книги, расстегнул одну из верхних пуговиц рубашки. Сэм мог бы поверить, что это было простым движением. Но он научился распознавать двойной смысл сказанного и сделанного. Утром он был уверен в своем желании как никогда. Но сейчас он пытался локализовать его. Что заставляет его кровь гореть? Что заставляет его сердце биться быстрее? Что держит его в напряжении? Неправильной формы губы, голос, взгляд, тот самый вырез рубашки, открывающий самый краешек выступающей ключицы?

- Ты обещал спросить меня на Рождество, - напомнил ему Габриэль, переведя взгляд на Сэма так резко, что тот оказался застигнут врасплох. Он усмехнулся и закрыл книгу, откладывая ее на спинку дивана. Он осторожно поднял Ханну на руках, предложив Сэму подниматься за ним. Сэм выключил радио и телевизор, оставив гореть фонарики. Теперь комната выглядела еще праздничнее. К следующему Рождеству, пообещал он себе, праздник пройдет именно таким, как положено – с неделями витающего в воздухе запаха корицы, далеких колокольчиков и призывов помочь бедным или купить подарки в детский дом. Есть кое-что в этом празднике, что трудно описать словами. Это время, когда, что бы ни случилось, каждый так или иначе ощутит себя не одиноким. Это время искать новую семью или мириться со старой.

Время семьи и чувств. Это время прощения.

Многолетняя традиция и правила поведения не могли не сделать своего дела. Есть те, кто проводит эту ночь в барах, пьяный и жалующийся на жизнь, что она не имеет никакого смысла, но их меньшинство. Их всегда будет меньшинство.

Все остальные, может быть, с теми же жалобами, но вернуться в семью и за семейными спорами вспомнит, что вокруг еще шесть миллиардов таких же людей, как и ты.

Это бич нового времени – ощущение, что ты один. Сэм этого понять не мог: добровольного ухода от реальности и заключение себя в рамки постоянно повторяющих событий, которые ты целиком и полностью ненавидишь, начиная от работы и заканчивая ненавистными людьми. Сэм был уверен, что для того, кто видел обратную сторону обычной жизни, как он, их проблемы останутся смешными. Но для них, не видящих ничего другого в своей жизни, это будет самой страшной трагедией.

Они опустят любовь до споров, страсть до вызовов, отношения до ненависти и успокоят себя тем, что это нормально. Объяснят себя тем, что они не такие, как все. Было время, когда быть не таким, как все, было наказуемо. Мало кто помнит, что в основе этого мнения лежит эволюция – выживают средние. Любые крайности отсекаются. Идет ли эволюция в человеческом роде? Алкоголизм, болезни, с каждым годом все новые и новые, постоянно недействующие лекарства, гонка за деньгами – все это эволюционный отбор в новом формате.

Сэм защищал этих людей. Теперь он был не так уверен, что правильно поступал, посвящая им свою жизнь. Он начал испытывать неприязнь к тем, кто не понимает ценность жизни и спокойствия, им дарованного прогрессом техники и духа. Для него Рождество – это многовековая история и настоящее чудо, выжившее в правилах жизни. И он был намерен подчиниться чуду.

Ханна то и дело склонялась в сторону, засыпая на ходу, пока Габриэль натягивал на нее ночнушку. Еще совсем чуть-чуть, и им обоим придется объяснить ей, почему личная гигиена теперь будет ее собственной обязанностью. Воспитывать девочку гораздо тяжелее, чем мальчика, особенно если вы сами при этом никогда не играли в кукол и не носили юбок. Но мысль о неловкостях, которые, так или иначе, будут возникать, только подняла ему настроение. Он был уверен, что Габриэль так или иначе справится – из него получился потрясающий отец. Знали ли они об этом почти пять лет назад, когда встретили друг друга по разные стороны баррикад?

Трикстеру нельзя было доверить ничью жизнь. Но Габриэлю Сэм с легкостью доверил бы свою.

Что-то в его взгляде за последние недели изменилось так стремительно, что теперь бывший архангел напоминал человека с невероятно печальным опытом, желающего уберечь от него каждого, кого сможет. Угнетало ли оно Габриэля или служило тем спасительным якорем, который напоминал ему, что он теперь человек, Сэм не знал. Да и не время было выяснять.

Габриэль задержался на пороге. Он смотрел в полумраке комнаты на девочку, завернувшуюся в одеяло. Сколько раз он уже стоял так на памяти Сэма? Была ли это традиция, о которой Сэм еще не знал? Это было то умение остановить момент и запомнить его, сохранить в памяти и окрасить эмоциями, поселившимися в сердце. Некоторым для этого нужна камера. Но тем, кто не привязан к материальным вещам и до сих пор не может привыкнуть доверять список своих дел телефону или ноутбуку, это трудно. Сколько таких моментов уже запомнил Габриэль, стремясь заполнить постепенно проступающие пропуски в прошлом? Как он, спустя много лет, сможет ответить на вопрос, откуда он? Будут ли это замещенные воспоминания или он просто спишет это на проблемы памяти, связанные со старостью? Когда-нибудь наступит их старость.

И сейчас она не казалась Сэму наказанием. Он состарился сознанием слишком рано, и был голов к смерти так, как готов столетний старик, - но затем словно бы родился заново. Он понимал разницу между вкусом печенья, которое с утра предложил им Габриэль, и сделал свой выбор еще прежде, чем его супруг предложил ему.

Делать выбор оказалось так просто.

Выбор в мелочах – это и есть то олицетворение свободы над своей судьбой, которую Сэм так искал. Он знает, что он не сможет сойти со своей дороги, предопределенной ему другими, но делая принимая столько незначительных, казалось бы, решений, он берет призрачную власть в свои руки. Это освобождает. Это меняет.

- Иногда ошибки имеют слишком невероятные последствия. Иногда ошибки рождают нечто прекрасное. И ты не можешь понять, что случилось бы, если бы в тот момент тобой руководил здравый смысл. Стоит ли ошибаться теперь? Где та грань, после которой из-за ошибок не будет происходить чуда? Что тогда вообще такое ошибка, если последствия ее не в силах просчитать для любого человека? Должен ли я сожалеть о том, кем был, если мой поступок подарил жизнь Ханне? – Габриэль говорил шепотом, чтобы не разбудить девочку.

И хотя Сэм знал, что ее не разбудит даже полк солдат, он все равно ответил так же тихо:

- Может, в этом и есть ответ на вопрос, почему люди все еще существуют, хотя так и не учатся на своих ошибках?

- Я не знаю никого, кто был бы в ответе за ошибки людей, - признался Габриэль, прикрывая дверь. Он остановился и посмотрел на Сэма, протягивая ему руку. Сэм принял, позволив отвести себя в спальню.

- Я собираюсь к этому привыкнуть, - он улыбнулся, сжимая руку на запястье, прямо поверх темного шнурка, что зачем-то повязала ему Ханна. – Править миром, совершая ошибки. Отличная новая религия, стоит попробовать, - он бедром закрыл дверь в спальню. – Должен ли ты был быть таким всю свою жизнь в таком случае? Понятия не имею. Но думаю, ты единственный, кому во всем мире так шел комбинезон уборщика.

- Может мне стоит приобрести себе такой же, чтобы, наконец, оказаться вот там вместе с тобой? – Габриэль махнул в сторону кровати. – Страстно желаю совершить ошибку, - он приподнялся на носочках и обнял Сэма за шею. – Как можно вырасти в такого лося? – поинтересовался он, и Сэм послушно склонился к нему, ничуть не обидевшись. – О чем ты хотел меня спросить? – снова задал свой вопрос Габриэль, ничуть не возражая против медвежье-неловкого объятия.

Сэм едва заметно покраснел. За последнюю неделю ему удалось совершить больше, чем за всю свою жизнь, проскочив наиболее неловкие моменты, предоставив их в руки случая. Но от этого они совершенно никуда не девались. Были решения, которые можно было ошибочно принять за подверженные случаю или обстоятельствам, важные решения, к которым теперь он был готов. Не было никаких сомнений в том, что он не решил бы по-другому, даже если не нужно было делать предложение, чтобы забрать девочку домой. Днем позже, двумя, но, так или иначе, он попросил бы об этом. Что-то, что послужило бы ему якорем после всех попыток вырваться из прошлой жизни. Тогда он не осознавал.

Но это был первый шаг к тому, чтобы измениться – не просто поставить себя в новые условия, но и научиться просить о помощи, не боясь, что поставит этим под удар окружающих. Видеть в другом способного самостоятельно принимать решение и не считать предоставленный выбор способом давления – то, что отличало взрослого от ребенка. Выходит, до сих пор Сэм не мог считать себя взрослым человеком. Нужно было просто спросить еще раз, отбросив идеи о якорях и потребностях.

- Ты вряд ли останешься таким навсегда, и однажды твоя потребность к вызовам и радикальным решениям вернется. Я не всегда буду желать двигаться только вперед и иногда - проситься вернуться назад. Каждый следующий день будет тяжелее, а потребность отвечать на вопросы – сильнее. Но что бы ни случилось, я уверен, ошибки, сделанные вместе, повышают шанс на успех,- он задумчиво почесал затылок, не до конца поняв и сам, что только что сам сказал. – Я хочу совершать свои ошибки только с тобой. Ты согласишься снова стать моим супругом сегодня, чтобы после всем рассказывать, как романтично было спрашивать об этом в рождественскую ночь? – он подавил улыбку, думая о первоначальном варианте – «мы сыграли наспех свадьбу в церкви в присутствии еще одной женатой пары, причем трое из четырех присутствующих не должны были бы вообще существовать».

Габриэль хотел спросить его о том, почему именно в этот момент и именно сейчас он решает задать этот вопрос снова. Уточнить, связано ли это с сомнениями обстоятельств и потребностей. Но вместо этого он только улыбнулся.

- Да, - и пожал плечами, как будто это было самым очевидным ответом. – Даже если мне придется терпеть хамство твоего брата, я все равно буду отвечать это снова и снова.

- Это было абсолютно лишним, - уверил его Сэм, касаясь ладонью его щеки и снова прижимая к себе за талию, уверенный, что не устанет от этого никогда. На этот раз у каждого движения есть своя цель, и достаточно одного лишь поцелуя, чтобы он мгновенно забыл обо всем, кроме желания подтвердить слова действием. Он был уверен, что они производят слишком много шума, даже просто целуясь, но ничего не мог поделать со сбитым дыханием. Ему было трудно отдышаться в коротких перерывах между прикосновениями губ. Его ладонь соскользнула по шее на плечи, и теперь объятие стало еще более неуклюжим. Габриэль потянул его футболку наверх, и против всякого ожидания к его груди прижались горячие губы, повторяющие путь ткани. Сэм поднял руки и за какую-то секунду стащил футболку через голову, убирая отросшие до безобразия пряди со лба. Габриэль отстранился, расстегивая пуговицы на рубашке, но в наказание за такую неудобную одежду Сэм даже не стал ему помогать, чисто символически приобнимая за талию. По взгляду Габриэля он понял, что этим объявил новый вызов, но дразнить супруга оказалось увлекательнейшим занятием. Он с трудом дождался последней расстегнутой пуговицы. Собственное нетерпение наказало Сэма не хуже демонстративной медлительности и вынужденной паузы.

- Ты без меня даже прическу себе собственную подобрать не можешь, - неожиданно поддел Габриэль, так и не сняв рубашку с плеч, оставив ее свободно распахнутой. Слова эти были произнесены так резко и с такой самоуверенностью, что Сэму на секунду показалось – трикстеровская часть его супруга в самом деле вернулась. Но это оказалось не более, чем старой привычкой, пусть в этом была доля правды. Отвечать и вступать в спор он не захотел, между ними и так было слишком мало слов и чрезвычайно мало дела. Так и не снятая рубашка чинила множество неудобств, но и плюсы ему удалось найти. Он прижался губами к выступающему краю ключицы, кончиком носа приподняв рубашку, и неожиданно тепло тела Габриэля переплелось с едва различимым знакомым запахом одеколона и одновременно самого бывшего архангела, из тех, что всегда так хорошо сохраняется на одежде. Руки Габриэля невесомо скользили по его спине, останавливаясь над тазобедренными косточками и спускаясь вдоль выступающей косой мышце живота до самого пояса джинс.

Дата добавления: 2015-11-16