Ну и наконец все использованные герои, места действия, реплики и характеры принадлежат их создателям, мне, пожалуй, только Ханна. 4 страница

- Смейтесь уж, - махнул Сэм рукой, радуясь хотя бы тому, что футболка оказалась по размеру. Как оказалось, она осталась еще после пребывания в доме Люцифера.

Ханна, терпеливо сидящая перед Габриэлем на коленях, ждала, пока он закончит заплетать влажные волосы в тонкие косички, хихикнула, а потом заявила серьезно:

- Нет, ты выглядишь домашним, - стоило архангелу затянуть последнюю резиночку, она рванула наверх за игрушками. Габриэль, поднявшись с дивана, хлопнул в ладоши, заставляя свет вспыхнуть во всех трех частях первого этажа.

- Не выпендриваюсь, просто скучаю, - специально пояснил архангел, проходя на кухню и пихая его в сторону ноутбука. – По-моему, ты что-то горел желанием сделать.

- Слушай, я не очень уверен, - попробовал возразить Сэм, чувствуя себя вновь неловко, на этот раз сильнее от того, что был одет в чужую одежду, помимо чужого гостеприимства и чужой атмосферы. Не в этом была проблема. Только в том, что чувствовал себя чужим, несмотря на то, что атмосфера кажется почти родной. Такой, какую бы он хотел.

- Я бы не хотел быть в конечном итоге виноватым за то, что ты примешь решение, но от того, что ты прочитаешь пару строчек, ничего не изменится. Ты бросил курс в самом конце, достаточно пары очков – и осенью ты снова попробуешь вести нормальный образ жизни, - Габриэль раздраженно сел на соседний стул за столом, уставившись на Сэма.

- А я смогу? – он решил уставиться в ответ, решив пропустить ту часть, в которой архангел в точности знал, сколько он тогда проучился. – В прошлый раз все мои однокурсники были демонами.

- В этот раз такого не будет. В тебе больше нет ничего, что интересовало бы хоть одно сверхъестественное существо. Иногда нужно уйти легендой, - он закончил уже спокойнее, искренне отчего-то беспокоясь за Сэма. – Дело не в том, что это зачем-то нужно мне, - тут же поправился он под подозрительным взглядом Винчестера. – Дело в том, что это – выбор. Если все, что ты пытался рассказать мне до этого, в самом деле занимает тебя, - это то время, когда стоит делать шаг вперед.

- Без Дина? – уточнил Сэм, безнадежно придвигая к себе компьютер. – Придется научиться жить среди тех, кто многого не знает.

- Это один из твоих талантов, разве нет? – Габриэль ободряюще коснулся плеча Сэма, прежде чем подняться со стула и дойти, наконец, до кухни.

Восстановиться в Стэнфорде не стоило, оказывается, большого труда. Достаточно было иметь свидетельство об окончании хоть одного курса, до которого, как показывала компьютерная база, Сэму не хватало нескольких очков, которые с легкостью могли покрыть экзамены после Рождества. Он разглядывал свою страничку, вспоминая, как сдавал когда-то зачеты и тесты, казавшиеся по значимости более важными, чем какая-то охота. Тогда ему казалось, что он с легкостью может променять одну жизнь на другую. Что было теоретически легче: бросить тогда или бросить сейчас, когда ничто из прошлого уже не очнется, будучи убито где-то по несколько раз?

Он листал новости и читал о каких-то исключительно университетских событиях, вспоминая, что, несмотря на весь оптимизм, даже те времена не оставались без тени охоты. Он не замечал направленного на него взгляда Габриэля, задумчиво сжимающего в руках бледно-голубую кружку, пока он не напомнил о себе, поставив перед Сэмом такую же и снова сев рядом.

- Это будет совсем несложно, - зачем-то сказал он Габриэлю, не отрывая взгляда от экрана. – Это было много лет назад. Не осталось бы никого, кто помнил бы меня с опасной стороны.

- Тогда почему это все еще требует того, чтобы ты убеждал сам себя, произнося вслух? – он потянул Сэма за руку на диван, заставляя взять с собой ноутбук. – Попробуй вспомнить. Это займет тебя хотя бы отчасти.

- У тебя найдется тетрадь и ручка? – подумав, спросил он у Габриэля. Тот только улыбнулся.

***

Они делили ноутбук на двоих. Габриэль, постоянно поправляя очки, к которым, видимо, так и не привык, устроился рядом с ним, держа в руках сразу миллион листочков, попеременно заглядывая то в них, то в собственные записи в огромной тетради в клетку, то в текст на экране. Сэм отвоевал себе половину экрана, читая список вопросов и того, что ему следовало повторить, а что выучить. Он с легкостью вспоминал тот костяк предмета, который ему следовало бы сдавать, но рассказать о чем-то дословно, так, чтобы набрать нужные баллы сразу, он не мог. Он задумчиво скользил по знакомым бессмысленным, казалось бы, словам, постепенно делая их значимыми. Они вытесняли из его головы бесконечный поток мыслей о безнадежности и бессмысленности того, что они делали, будучи охотниками. Он очнулся только тогда, когда ощутил тяжесть на своем плече. Габриэль заснул, отпустив неосознанно все листочки и смахнув их случайно на третье сидение. Коварный диван, не позволявший на нем сидеть, увлекал в сон буквально после нескольких минут, но если натренироваться, то можно было высидеть на нем до нескольких часов. Он очнулся тогда, когда малышка, безошибочно поняв, что в гостиной творится сонное царство, решила, что достаточно взрослая, чтобы идти спать самой.

Сэм успел пролистнуть почти все планы лекций и уже верил в то, что они бы смогли отвлечь его на достаточный срок. Научиться отвлекаться – это ли не то, что так легко изучают люди за всю свою жизнь? Смог бы он провести всю свою жизнь, исправляя и решая, виноваты ли люди, стоит ли их защищать и от чего, доказывая себе, что в обычной жизни проблем и тварей ничуть не меньше, по вечерам приходя домой и проводя их на диване, с кем-нибудь, кто такой же приятной тяжестью доверился бы ему? Зная, что наверху спит одно из чудес человечества – ребенок, считающий тебя своим родителем? Он знал одно, пожалуй, точно – он бы смог. И был бы рад. Но он сам – это не человек, это комплект из двух братьев и прошлого, достойного сумасшедшего дома. Ни одна из спасенных ими девушек на самом деле, пусть и симпатизировала, никогда не допустила бы проклятых в свой дом. Как это с легкостью сделал Габриэль.

Как архангел влез в его мысли о девушках, Сэм додумать не успел. Он уже закрыл глаза и позволял танцующим ярким точкам унести его сознание в темноту. Он заснул, но его разбудил тихий окрик:

- Габриэль?

Сэм тут же подпрыгнул, ища источник звука, безошибочно определяя незнакомый голос.

Чего он не ожидал – так это незнакомого черноволосого мужчину на экране телевизора. Присмотревшись, Сэм обнаружил над телевизором веб-камеру. Вероятно, занятый тысячами дел сразу Габриэль считал такой выход наиболее практичным. Так те, кто связывался с ним, могли видеть его в любой части этажа.

- О, Сэм, - тут же удивился мужчина, поднимая темные глаза на камеру так, что создавалось впечатление, будто он смотрит прямо на Винчестера. Он не выглядел особенно удивленным. – Не буди его, он и так спит до ужасного мало, - и Сэм тут же опустил взгляд на все еще спящего Габриэля. Видимо, тот здорово отдавил ему руку во сне, и Сэм неосознанно вытащил ее из-под архангела, предпочтя устроить ее у него на плечах. Он нашел этот момент в высшей степени неловким, но двигаться не решился. Он понял, что звонивший опередил его с этой мыслью на несколько долгих секунд и покраснел.

- А ты..? – только и мог, что протянуть он хриплым голосом от сна. Вытащить руку из-под архангела означало притянуть его еще ближе, а это впервые дало возможность Сэму почувствовать, что такое нарушение личного пространства.

- Майкл. В истинно своем весселе, так что твой вопрос не может считаться таким уж глупым, - он кивнул ему, словно бы знакомясь заново. – Не было возможности поговорить, верно?

- Почему ты не удивлен, что я здесь? – решил спросить в лоб Сэм, чувствуя себя неудобно в основном от этого вопроса, нежели от чего-то другого. Он передвинул ладонь, накрывая плечо Габриэля. Только чтобы размять затекшую руку.

- Потому что пока что Габриэль единственный на всей земле, кто знает о твоем прошлом, имеет такое же и при этом совершил то, чего ты так явно желаешь, - великодушно разъяснил он. – Мы сделали то же, но я не уверен, что ты горишь желанием видеть моего брата. Он заносчивый временами, но вел себя слишком, чтобы это можно было так простить, к тому же он часть твоего особенно волнующего прошлого.

- Что-то вроде того, что люди с одинаковыми проблемами все равно встречаются по всемирной логике и статистике? – уточнил Сэм, разглядывая Майкла. Тот все еще держал на лице словно бы маску, но когда он оборачивался куда-то за пределы камеры, в его выражении лица мелькала почти человеческая озабоченность.

- У каждого из перенесших такое прошлое есть свои плохие привычки. Я всегда буду о чем-то волноваться, Люцифер не сможет справиться со своими вспышками гнева. А Габриэль никогда не перестанет считать себя виноватым. Дин никогда не перестанет заботиться. А ты никогда не поймешь, какое из решений было на самом деле правильным, и будешь жалеть о любом из них, - он говорил тихо и не то, чтобы заинтересованно. – Наличие такой черты характера обычно и не позволяет строить отношения. Только если совершенно сторонний человек будет достаточно терпелив, чтобы слушать об одном и том же до конца твоих дней и пытаться понять тебя. Но это все равно останется твоим кошмаром. Попытки понять в таких случаях не стоят действительной похвалы. Бесконечная жалость, это никогда не будет тем чувством, ради которого вы боролись.

- Ты предлагаешь мне немедленно предложить Габриэлю встречаться? – прервал его Сэм, пожалуй, чуть громче, чем нужно было. Возмущением он разбудил архангела, непонимающе и сонно моргающего глазами, смотревшего то на Сэма, то на экран.

- Что-нибудь случилось? – тут же спросил он у брата, мгновенно поднимаясь и заставляя диван вернуться в исходное положение.

Майкл улыбнулся ему успокаивающей улыбкой и тут же отключился. Габриэль, взглянув на часы, только застонал и взглянул на Сэма, собираясь ему что-то сказать. Тут же и он понял, что час довольно поздний.

- Завтра последний день, что есть у меня с ней на этой неделе, - пробормотал Габриэль и бросился по лестнице наверх.

Любопытствующий Сэм, потянувшись, решил пойти за ним. Уже знакомые ступеньки, мягкий свет ночника из-за приоткрытой двери… Он осторожно заглянул в полутемную комнату. Габриэль сидел на краю кровати, натягивая одеяло на плечи девочки. Он посидел рядом с ней несколько минут, разглядывая улыбающееся во сне личико, а потом осторожно поднялся, так, чтобы кровать не заскрипела. Вышел на темный пролет перед дверьми, с вопросом смотря на Сэма. В его глазах был только один вопрос.

Но Сэм струсил.

«Быть может ты пламя, в котором сгораю,
Быть может ты мир, в котором живу.»

Он получил голосовое сообщение от Дина, обещавшего вернуться сразу же, как только сможет. Брат даже не подумал извиниться, но в данном случае Сэм отчасти был даже рад. Но без Дина мотельный номер все равно продолжал давить на него со страшной силой. Так, что его тошнило и от продавленной кровати, на которой он не мог уснуть, и от стула перед грязным столом. Он пробовал укрыться в ноутбуке, как делал это всегда, но открытые страницы с закладками из конспектов и методических пособий напоминали ему о том, как по-домашнему было там, в чужом, казалось бы, доме. Он не очень-то представлял себе, что такое дом, и даже та квартира, что он снимал вместе с Джессикой, никогда не казалась такой уместной, как этот домик. Он не желал навязываться, но с отчаянным желанием вернуться туда определенно не мог бороться. Он пробовал сходить до ближайшего магазина, но от вида полуфабрикатов здорово замутило. Вероятно, у него в самом деле больше не было обязанностей перед миром, если у него было время задумываться о еде. Он вышел из магазина под непонимающим взглядом продавца и замер, поднимая лицо к темному небу. Сгущающиеся тучи давили так же, как и стены номера. Они подсвечивались далеким городом, в котором он наверняка не смог бы избавиться от того же ощущения. Оно было в нем самом, и он в который раз подумал, что обратиться за помощью к тому, кто обязательно помог бы, уже не казалось такой плохой идеей. Раз он показал это желание перед братом и отстоял его, но сейчас в этом не было мировой необходимости. На этот раз он нуждался в новом старом знакомом больше, чем в ком бы то ни было. Он признавал, что тот прошел через то же и потому как никто другой знал о таком периоде. Но это был снова не его выбор. На этот раз это был бы выбор Майкла.

Он вернулся в душный номер и захлопнул дверь. Прошло некоторое время, прежде чем он сумел оттолкнуться от нее и открыть глаза. На мерцающем в темноте экране мигало сообщение.

«Они все еще не совсем привыкли быть людьми. Что бы они ни сказали, сам понимаешь…»

Он все еще оставался в онлайне, ожидая ли ответа от него или просто успев выспаться за то короткое время на диване.

«Мы только заново познакомились».

Он медлил, прежде чем отправить сообщение.

«Тогда я могу спать спокойно».

Он не знал, что следовало бы ответить на это.

«Она хотела, чтобы мы все-таки купили эту елку завтра».

«Значит купим».

***

Он был другим. Он изменился тут же, стоило ему подняться с колен и отпустить из объятий Ханну. Девочка, казалось бы, словно по-настоящему ослепла, стоило ей выйти за порог дома. Тоненькая шея тут же напряглась и удерживала голову в одном выражении, а лицо как будто потеряло всю живость. Она сжимала в руках напряженно одну из мягких игрушек, теребила под подбородком завязки шапочки и отчаянно нервничала. Это чувствовал даже Сэм, не так давно ее знавший. Она нервничала так же, как нервничал Габриэль, стоявший рядом с Сэмом и не отрывавший от девочки взгляда. Она медленно и неуверенно шла за инспектором, постоянно оглядываясь и как будто пытаясь снова найти архангела, но не могла. Над узенькой переносицей сошлись брови, выдавая крайне печальное выражение, а спустя секунду по щекам прокатились слезы. Она не издала ни звука, занимая место на заднем сидении федерального автомобиля, и не ли заметила, как Габриэль рванулся вперед, увидев сверкнувшие слезы. Сэм едва успел остановить его.

Машина отъезжала отвратительно медленно, утомительно моргая редким проезжавшим машинам и тяжело выруливая на дорожную часть. Габриэль не двигался, не обращая внимания на мороз и все еще гипнотизируя уезжающих. Сэму эти минуты показались невероятно долгими, почти вечностью, когда он не знал, стоит ли ему убирать руку с плеч архангела или все же подождать, пока машина окажется вне поля зрения. Наконец серый металлик скрылся за углом, и Габриэль, вздохнув, расслабился и закрыл дверь. Он стоял к Сэму спиной, все еще держась за ручку двери, как если бы еще не верил, что вся его жизнь сейчас не наверху за своими игрушками готовится спать, а едет в чужой ей детский дом.

Сэм чувствовал себя неловко. Он не должен был видеть того, как архангел признает девочку своей самой большой слабостью и единственным счастьем в жизни. Да и Сэм не должен был стоять здесь, когда-то приглашенный только девочкой, но не самим архангелом, и ему казалось, что этот момент - словно сигнал к тому, что пора уходить. Снова в холодный и безжизненный мотельный номер, когда здесь, пусть и тихо без ребенка, но все равно так же уютно. Здесь все еще чувствовался отпечаток живущего здесь архангела.

Он едва не пропустил столь важную фразу.

- Останься, - тихо попросил его Габриэль, так и не оборачиваясь. Однако он все же умудрился почувствовать согласие Сэма, тут же поспешно кивнувшего зачем-то, и с этого момента больше не изменилось ничего. Он лишь попросил.

Без Ханны он словно учился не думать о чем-то. Как будто Ханна занимала в его мыслях настолько главенствующее положение, что стоило ей уйти, и привычные обязанности теряли всякий смысл. Когда Сэм, неловко скрывшийся сразу после того, как закрылась дверь, в гостиной с ноутбуком, не в силах предать подобную просьбу, наконец очнулся, комната была залита дневными сумерками, которые были свойственны, пожалуй, лишь одному времени года.

Он остановил взгляд на экране, но перед его глазами предстала совсем другая картина. Он снова крепко держал тоненькие ножки в тяжелых темно-красных детских ботинках и получал по ушам шуршащей тканью непродуваемых штанов, когда Ханна крутилась на его плечах, приглядываясь к каждой елке. Сам Сэм мало понимал во всех этих деревьях, он больше отвлекался на красивые и простые огоньки, натянутые над базаром прямо под темным небом. Он стал замечать то, как незначительные вещи совершенно незаметно подпихивали к нужному настроению. По крайней мере, от лампочек веяло уютом. Пожалуй, в каком-нибудь университете могли прочесть целую лекцию о том, почему эволюционно огоньки дают людям ощущение тепла, но для Сэма впервые все было просто. Будучи близок к огню, он чувствовал себя огражденным от остального мира. Он стремился к нему, но не был готов к воссоединению. Они обсудили бесконечный поток его собственных вопросов, гораздо более глубоких, нежели обычные проблемы взрослых людей, но, несмотря на все намеки Габриэля, Сэм не мог нащупать нужное решение. Как будто оно требовало не просто стать готовым, но готовым к тому, чтобы кардинально поменять самого себя. Или отпустить? Он плохо чувствовал эту грань.

Они прогуляли до самой ночи, выбирая ту елку, что могла бы и влезть в скромную гостиную часть, и в то же время выглядеть величественнее. Девочка без обидняков сообщила Сэму, что раз уж он так удачно попался ей, то обязательно должен помочь притащить большую елку. Кажется, большую елку дольше наряжать, что, видимо, малышка обожала, но почему для выбора нужно было ездить обязательно на плечах Сэма, было не совсем понятно. Кажется, только лишь ему одному. Габриэль, едва успев вытащить забившиеся под воротник пумпоны от шапочки, посмотрел понимающим взглядом и развернулся, собираясь идти вперед.

Он слышал тихую рождественскую музыку, не ту, что поют в церквях, но ту, что давно ассоциировалась с праздником. То, что он слышал только по праздникам. Он думал о том, как тонка грань назначения предмета, стоит употребить его в другое время. Ведь тогда все волшебство может разом исчезнуть. Разве была бы атмосфера праздника надоедливой рекламы по телевизору, если бы машины с огоньками под несложную музыку катались по дорогам сутками, развозя эти самые бутылки? Вряд ли. Несмотря на тонкое понимание таких вещей, над которыми обычный человек задумывается редко, Сэм все еще мог воспринимать это как особенное настроение и особенный образ мысли. Потихоньку он погружался в предстоящий праздник. Как тут не погрузишься, когда перед носом мелькают красные варежки с оленями, а на нос опускается большая и мокрая снежинка.

Они с трудом дотащили выбранное дерево, не то, чтобы длинное или тяжелое, просто настолько пушистое, что они невольно спихивали с дороги всех гуляющих. На них шипели, поскальзываясь на скользком бордюре, или улыбались вслед важному ребенку, уверенно перехватившему самый конец ствола на свое маленькое плечо. Перед ней, однако, елку держал сам Сэм, поэтому вряд ли Ханна чувствовала какой-либо вес. Но чтобы она могла нести его на плече, Сэму приходилось идти почти склонившись.

Габриэль упал на диван первым, морщась и потирая спину. Сэм, пихнув несчастную подставку для елки, упал в кресло. Ноющая поясница отдавалась тянущей болью напряженных мышц и никак не хотела расслабляться. Ханна, едва стянув шапку и бросив ее на одну из маленьких полочек в прихожей, вихрем забегала туда-сюда по всему дому, доставая откуда-то пакетики и коробочки. Она хотела нарядить елку прежде, чем уедет. Но бывший архангел настоял сперва на ужине, а спустя всего полчаса к ним нагрянул сотрудник детского дома. Теперь елка блестела матовой зеленью иголок прямо перед носом Сэма. Елка лишь расширяла ту пустоту, что пришла на смену каким-то метр тридцати с золотыми кудряшками.

Прислушавшись, Сэм осознал, что почти несколько часов просидел перед экраном ноутбука, курсируя между собственными воспоминаниями и сухими словами конспектов, и за все это время он не слышал ни шороха. Он прекрасно понимал, насколько страшно оставаться одному, поэтому он не смел нарушить просьбу Габриэля, не совсем понимая, правда, почему именно он, но и оставаться в стороне, раз его попросили, он не мог.

Он оставил ноутбук на журнальный столик и несильно хлопнул в ладоши два раза, заставляя погаснуть тот слабый свет, что светил в гостиной части. Осторожно миновал ступеньки, опасаясь тех, что скрипят – может, Габриэлю удалось уснуть, и он лишь разбудит его. Непривычно темная площадка и мертвые двери, с едва заметными фонарными отсветами под дверьми. Та, что вела в детскую, оставалась плотно прикрытой, тогда как в спальню Габриэля – приоткрытой.

Он нерешительно толкнул дверь, с легкостью угадывая в полумраке сидящую на кровати фигуру. Казалось, Габриэль просидел так все эти часы, спрятав лицо в ладонях и присев на самый край застеленной кровати. Это был первый официальный раз, когда Сэму представилась возможность разглядеть спальню. На самом деле он просто не знал, что сказать.

Шторы были распахнуты неровно, оставаясь незавязанными плотными лентами посередине, в темноте – почти серые. Под ними красовался когда-то бывший в моде подоконник в виде диванчика, уходящего прямо к стеклу, заваленный за отсутствием потребности в романтике вещами и спортивными сумками. Довершала уютный и удобный бардак забытая игрушка, чудо-юдо зверь с бубенчиками на кончиках ушей.

- Ты либо здесь, либо там, - едва слышно сказал ему Габриэль, скидывая на пол половину вещей с кровати, ложась на спину и дотягиваясь до выключателя бра над кроватью. Как только загорелся мягкий свет, из тех, что добросовестные производители делали специально, чтобы усыплять неугомонных хозяев, он с досадой отпихнул еще пару забытых на подушке книг, хороших, видимо, только яркой обложкой с невиданными существами. Вставать он, однако, не собирался.

Сэм помялся перед порогом и дошел до самой кровати, решив, что архангел как-нибудь подвинется. Шальная мысль о том, что он теперь такой же, как и сам Сэм, привела за собой ожидание от Габриэля колкости насчет фривольности, но судя по абсолютно равнодушному виду архангела, ему было абсолютно все равно, даже если бы Винчестер залез с ногами до самых подушек. Кажется, он был почти готов разыграть обычный диалог из тех, чья цель выдать как можно больше смешных и запоминающихся фразочек, но молчание Габриэля сказало ему гораздо больше. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри Габриэля цвела буря и скромно прикрывалась плохо сыгранным смирением. Он привык, что все, что хочет, получает сразу же. Может, Габриэлю, в отличие от того, как сперва подумал Сэм, еще не приходилось «ломаться» для подобной спокойной жизни. Просто ребенок отнимал все его силы, время и мысли, которые требовали этого самого времени.

- Ведь величайший страх каждого из нас, - он протянул это непривычное местоимение, - остаться в одиночестве. Не в физическом, что вызывает лишь жалость, но моральном, когда какая-то часть тебя, желая выговориться, не тратит время впустую. Она видит, что понимают первопричину, а не следствие.

- Всегда остается семья, - возразил негромко Сэм. Кровать под ним прогнулась куда сильнее, и он заерзал, пытаясь забраться или подальше, или сесть совсем на край. Пришлось развернуться, чтобы видеть лицо архангела.

- Семья всегда будет считать тебя карапузом в подгузниках, - отмахнулся Габриэль. – Семья не оставит, конечно, но и не поймет многое из того, что ты переживаешь. Ты не отражение, ты что-то новое, которое трудно понять старым. Разве ты можешь рассказать Дину все, до последней мелочи?

- Да… Нет, - сконфузился Сэм и бросил взгляд за окно. Смерть Каса порядком изменила их отношения. Или они дали трещину еще раньше, когда стало понятно, что их борьба оказалась бесполезной? Теперь брат мог с легкой душой уехать черт знает куда по велению одного лишь сна.

- Всегда остаются те мелочи, которые делают человека слабым, - почти усмехнулся Габриэль. – Слабым не волей, не силой, слабым в том, что делает его отличным от семьи. От того уровня положения в обществе, которое, будучи рядом и в каком-то смысле одинаковым, хотя бы одной работой, если уж совсем просто, от того уровня простейшего понимания.

- Разве такие мелочи сравнимы со страхом одиночества?

- А разве войны начинаются с наступления слонов на танках? – совсем уж язвительно возразил Винчестеру архангел. Как если бы он не хотел говорить, но оно вырывалось само собой. Как если бы он сам был слаб сейчас. – Одиночество растет из этого, но не значит, что оно обходится без подкормки. Есть репутация, есть уверенность в себе, есть лидеры. Все это на самом деле какие-то отростки одного порочного круга. Есть ты, есть твоя слабость, есть твое вынужденное защитное поведение, есть те, кто чувствует эту слабость и от кого ты демонстративно пытаешься защитить. И ты кидаешься в атаку на чужие слабости, защищая свои, и с каждым новым человеком в этой цепочке они уходят все дальше и дальше, превращая каждого в монстра, которому позавидовала скандинавская мифология.

- Одиноки все? – совсем уж тихо переспросил Сэм.

- Отец создал Любовь не просто так. Ее трудно найти тогда, когда слабости спрятаны под толстым слоем вспыльчивости и вынужденного эгоизма, трудно сойтись слабостями и сильными сторонами. Больше нет времени сходиться так, чтобы союз остался вечен, а любовь непоколебима.

- А время вообще когда-то было?

- Теперь я думаю, что нет, - и они замолчали, каждый думая о своем. Сэм смотрел на запотевшее стекло с выключенной гирляндой, а Габриэль разглядывал потолок, потирая покрасневшую щеку. Он и впрямь просидел так несколько часов.

- Все можно спасти?

- Все можно исправить. Можно стать быстрее, увереннее, счастливее. Можно приспособиться и научиться видеть под другим углом. Проще заметить недостатки, проще набить глаз на тот уровень внешней мишуры, чтобы посмотреть, чего на самом деле стоит человек. Довериться себе, своим чувствам и задать простой вопрос – сможешь ли ты рассказать этому человеку, почему боишься третьего левого угла каждый вторник нечетного месяца и поймет ли он истинный смысл того, что ты пытаешься рассказать. О своей недостаточности и потребности в защите хотя бы четыре раза в месяц. Только если «ты» - абстрактно идеальный человек, у которого как думаешь, с чем нет проблем?

- С определением собственной слабости хотя бы до уровня четвертого угла? – предположил Сэм быстрее, чем Габриэль закончил.

- Сто баллов Гриффиндору, - фыркнул архангел. Сэм нахмурился, но предпочел не обращать на это внимания. Мало ли, вспомнит про отравленное яблочко и прочие сказки. – Последняя и самая совершенная и самая тупая на сей момент защита, которую придумали люди – не замечать своих слабостей так демонстративно, чтобы почти поверить, что их нет. А каждый второй втихаря лазает пальцем в нос и сморкается в скатерть, когда никого нет. Каждая душа – загаженный такой отходничок за углом в дешевом районе, в которую из-за этой защиты не проходит ничего хорошего и не выходит ничего плохого. Слабости мельчают, пошлятся и постепенно изъедают душу до последнего. Только вот изначально есть одна большая слабость – к другим людям. А все остальное – хитровыдуманные производные. Достаточно ли будет сразу признать, что тебе нужен кто-то, пусть с кривыми зубами и без лэнд ровера за душой? Вряд ли. Слабо, Сэмми?

Сэм и без того думал об этом уже некоторое время. О том, что у него таких слабостей набралось бы с десяток, включая еще и проблемы, которые требовали решения, он знал отлично. Он знал о них и до встречи с архангелом, и даже десять, и даже уже двадцать лет назад. Однако сейчас ему не хватало только одного.

Он нуждался в другом человеке. В том, что отлично знал бы о его прошлом не со слов, а будучи именно там, в тех событиях… Достаточно мудрый для того, чтобы осознать, какие чувства и какие последствия мог приобрести каждый из пострадавших, пострадавший сам, признавший и свое поражение, потому что иначе у Сэма не будет возможности травить свою заботу хотя бы на него, если охота будет закрыта для него, кто бы не посчитал его историю бредом или шизофренией и не относился к нему как к больному человеку. Но вместе с тем смог бы построить примерное будущее на том колодце, что есть сейчас от всей его жизни, будущее, в котором все будет, зависит только от тех решений, которые они смогли бы принять вдвоем, которые можно было бы обсуждать, опуская мелкие детали, потому что каждая мелкая деталь уже когда-то была, и она не прошла мимо них обоих стороной, незамеченной, и потому вынужденное доверие друг другу, рожденное не вымученной волей, а по-настоящему выросшее само по себе, зачастую даже без лишнего объяснения; нуждался в том, кто смог бы принять его более мягкую сторону, которая как-то пережила весь этот Апокалипсис, которая отчаянно виляла хвостом, стоило устроить совершенно бессмысленную и оттого такую значимую битву на снежках или в аквапарке; кто научил бы его, как заменить прошлую жизнь на новую, избавившись от старых привычек новыми, новыми занятиями и обязанностями; кто не оставлял бы ему время на размышления, но устраивал иногда разговоры о том, что никогда не уйдет из сердца Сэма, и что будет возвращаться к ним обоим, потому что то, что они пережили, не скрыть и не спрятать никогда.

Он вздохнул. То ли пытался сказать ему Майкл за несколько минут знакомства или нет, это было неважно. Потому что больше не было никого в живых из тех, кто переживал это с ним.

Кроме Габриэля.

Когда Сэм поднял голову, чтобы совершить, возможно, один из самых опрометчивых поступков, потому что не смог доверить это даже собственному брату, так с легкостью был готов вывалить на архангела, даже не подумав о том, что это может значить и какие последствия привести за собой, он увидел, что Габриэль спит. Он натянул одеяло на одно плечо, видимо, во сне, толком не вытащив его из-под себя, щекой устроившись где-то меж двумя подушками, где поблескивали выпавшие из кармана очки. Как будто он лишь закрыл глаза, и этот сон не приносил ему облегчения или умиротворения, как для большинства людей. На его лице оставался отпечаток легкой боли, возможно, они и в самом деле переборщили с этой елкой, и непривычному еще архангелу трудно выбирать оптимальные тяжести.

Дата добавления: 2015-11-16