Ну и наконец все использованные герои, места действия, реплики и характеры принадлежат их создателям, мне, пожалуй, только Ханна. 15 страница

- Почему? – спросил Габриэль Сэма. Конец слова оборвался, когда Габриэль запрокинул голову согласно немой просьбе Сэма. Он прикусывал кожу у самого основания шеи и поднимался выше, к уху, с каждым разом прикусывая все слабее и слабее.

- Почему что? – отвлекся он на одну секунду, чтобы переспросить. Честно говоря, надеялся, что все «почему» давно ушли в прошлое. Прямо сейчас его заботила собственная реакция на невинные прикосновения и гораздо сильнее интересовала реакция Габриэля.

- Ты обещал ответить мне, почему не уйдешь, - Габриэль неожиданно опустил голову и прижался щекой к виску, резким движением зарываясь в его волосы. – Никто не знает, что случится. Как ты можешь обещать, что никогда не уйдешь? Каждый из нас меняется по-своему, и даже завтра мы будем не такими, как сегодня.

- Если это последний вопрос на сегодня, - Габриэль усмехнулся. Руки Сэма накрыли его поясницу, не собираясь останавливаться, и ему самому уже не хотелось продолжать этот разговор. Тем более что перерыв после прошлого поцелуя настолько затянулся. – То я отвечу, - с этими словами Сэм поймал его губы и дразняще провел по верхней губе языком, целуя вместе с тем ямочку над губой. – Потому что мне некуда уходить, - ответ показался ему больше прагматичным, нежели правдивым. – И я не хочу, – это Габриэля, видимо, не убедило, потому что он собрался задать новый вопрос. Сэм раздраженно накрыл его губы ладонью, заставляя замолчать. Он не хотел говорить сейчас, когда им правит больше физическая слабость, но если того требуют обстоятельства… Нет. Он просто хочет сказать это, чтобы услышать ответ. – Я люблю тебя, - между ними эти слова никогда не потеряют своей силы. Может быть, до сих пор они вырывались сами собой, и можно было снова пенять на обстоятельства, случай, необходимость, но сейчас это нужно было сказать именно так. Вряд ли Габриэлю потребуется еще одно подтверждение после этого. Для них эти слова всегда будут иметь силу.

Он опустил ладонь, на какое-то мгновения ожидания обнимая его за спину как будто бы даже дружески, пусть ничего дружеского в мыслях Сэма даже не было. И не могло быть. Он ждал ответ так же страстно, как силился понять, почему контраст темной ткани и обнаженной полоской кожи живота так привлекает его взгляд. Когда Габриэль двигался, полы рубашки приподнимались, и случайное обнажение заставляло его воображение работать сильнее, катализировало его стремление изучить больше. Даже если эти слова скорее сбили с толку Габриэля, чем обрадовали, он сделал все, что мог.

В одну секунду зрачки на светлой радужке расширились. Если бы Габриэль каким-то образом сохранил часть своих сил, Сэм бы не удивился, если бы его одним его желанием отбросило на кровать и немедленно сковало по рукам и ногам. Но вместо этого он посмотрел на свое плечо и едва заметно повел сначала одним, а затем другим, позволяя рубашке соскользнуть с плеч и оказаться на полу. Габриэль выпрямился. До сих пор Сэму не приходилось видеть его горящих желанием глаз, и он сглотнул, неуверенный в том, что именно будет происходить. Его знания ограничивались увеченными рассказами его приятелей за пивом, не осуждающих, но с радостью принимающихся обсуждать техническую сторону взаимоотношений, да хорошим знанием отношений. Для него не стояло никаких сомнений в том, что можно, а что нельзя. Если бы Всевышним такие отношения были бы запрещены, эволюция никогда бы не поставила простату в такой доступности. Как и многие другие физиологические возможности. Но теперь, повинуясь повелительным прикосновениям ладоней Габриэля к своей груди и отступая к кровати, он отмел последние вопросы об эмоциональной составляющей.

Его эмоций хватило бы, чтобы затопить маленький городок, а желаний – чтобы заставить работать электростанцию.

Габриэль навис над ним, снова упираясь ладонью о подушку возле его головы. Полупоцелуй-полу-укус достался ему совершенно случайно. Он приподнялся на локтях в надежде на еще один поцелуй, гораздо более глубокий, урвать который ему не удавалось почти весь вечер. Габриэль приложил палец к его губам, останавливая на полпути. Он устроился на его бедрах на расстоянии одного движения от возбужденного члена, все еще стянутого джинсами. Только тогда его руки снова оказались на затылке, поднимая к себе и заставляя сесть на кровати, чтобы подарить поцелуй, о котором Сэм так просил. Лихорадочно скользя руками по спине Габриэля, он старался как можно ближе прижаться к нему. Ему удалось продержаться без рук несколько минут, ощущая каждый вдох и выдох Габриэля напряженным животом, но оставаться на мягкой постели в таком положении дольше было невозможно. Он снова упал спиной на кровать, заправляя мокрые пряди за уши и вытирая вспотевший лоб. Чем дольше они оттягивали настоящую близость, тем сильнее Сэм решался на это, но вместе с тем любого промедления было мало. Он знал, что мог бы бесконечно ласкать его тело и позволять прикасаться в ответ, испытывая от этого наслаждение ничуть не меньшее, но весь вопрос оставался в доверии. Но вместо того, чтобы оказаться на животе и ощущать вес Габриэля на себе, они поменялись местами, так что Габриэль оказался под ним. Он приподнял бедра, расстегивая джинсы и стягивая их не терпящими промедления движениями. Повторять за ним оказалось настолько же легко, насколько же трудно – жар добрался до кончиков его ушей. Он не помнил свой первый раз, но вряд ли он испытывал нечто похожее. Это был тот стыд, что рождается только из небезразличного отношения к партнеру. Если бы свет остался включенным, он, вероятно, и вовсе не смог бы оставаться в таком обнаженном состоянии перед Габриэлем. Каждая новая мысль упрямо сводилась к тому, что у него, вероятно, были партнеры и получше, чем сам Сэм. К тому же подобный опыт был для него впервые. Он готов был отказаться и ограничиться одними лишь руками и, может быть, имитацией.

- Я прямо-таки слышу, как ты думаешь. Это оскорбляет, - Сэму удалось стянуть джинсы и отвести взгляд. Он не стеснялся самого себя, но откуда ни возьмись все его сознание заняла огромная по своим масштабам мысль – что есть в нем такого, что может заставить Габриэля хотеть его? Он взмок еще до того, как Габриэль заставил его лечь на себя, ничем не выражая недовольство от того, насколько тяжел был Сэм. Яркую демонстрацию ответного желания он мог чувствовать собственным животом. Он не ожидал, что в такие моменты в голове может оказаться такое количество непрошенных мыслей. «Почему», - неожиданно осознал он. – «Я хочу знать почему». Пальцы под подбородком заставили его поднять голову. Он подтянулся на руках ближе к Габриэлю, чтобы оказаться прямо над его губами. Животом он провел прямо по горячему члену, замечая перемену в лице супруга и его сбившееся дыхание. Он оказался в достаточной близости, чтобы чувствовать его губами. Выдержать его взгляд было труднее. Габриэль как будто просматривал все его мысли в поисках той, что занимает больше всего пространства.

- Потому что я люблю тебя, - наконец сказал он, и Сэм был уверен, что из-за пульсации крови в ушах он не расслышал, а разобрал это по губам.

Эти же слова как будто отпечатались на его губах, когда Габриэль в слабом отчаянии предпринял попытку поцеловать его, но фактически просто прижался губами к его губам. – В тебе нет добра и зла, и я не знаю, почему вместе с тем ты совершаешь ошибок меньше, чем я, - поцелуем он коснулся скулы Сэма. – Каждая твоя темная черта совпадает с моей светлой и наоборот. Это как мозаика, которую нельзя собрать целиком, но интуитивно – собрать парочку деталей в одно целое. С тобой я собираюсь заново, - он спрятал лицо в изгибе шеи Сэма. – И с тобой я не боюсь забыть себя, - после этого он замолчал, потеревшись носом о его шею. – Больше не осталось «почему», Сэм. Теперь будет только «как» и «если», - зачем-то добавил он и бедрами обхватил его бедра, скрестив лодыжки за спиной Сэма.

Сэм остался оглушен этими словами. Он был все еще возбужден так, как никогда раньше, но сердце билось так больно и так сильно не только от потребности немедленно достичь разрядки. Эти слова не налагали на него никакой ответственности, содержали только просьбу, и слышать эту просьбу для него было всем.

Это как поставить пять центов, не боясь их потерять, - но вместо этого выиграть миллион и иметь достаточно ума, чтобы понимать, как правильно его использовать, чтобы изменить свою жизнь и отныне зарабатывать одни лишь миллионы.

Так и он готов был потерять все, что оставалось – самого себя, готов был строить себя заново через боль и страх, но вместо этого каждый шаг доставался ему самой легкой ценой в основном потому, что рядом с ним рука об руку шел Габриэль. И любое сомнение, в одиночестве казавшееся отвесным обрывом, казалось для двоих маленькой и смешной ямкой. Вместо этого он обрел то, что обычным человеком мог бы искать всю жизнь и никогда не найти. Он совершал одну ошибку за другой, предавал и брата, и себя, и отца, возвращался и снова предавал, и поддавался Судьбе, - но все это каким-то образом закончилось взаимной любовью с тем, кто действительно впервые так сильно нуждался в нем и признавал это. Он хотел бы поделиться этим чересчур легким и массивным одновременно чувством, наполняющим его сердце месте с поступающей кровью, с Габриэлем. Он хотел показать ему, что Габриэль делает с ним. Даже дышать ему удавалось через силу, выдыхать как будто что-то сжимая в собственной груди.

Всего мгновение отделяло его от нового решения. И предстоящий обрыв снова – необходимая дразнящая ямка. Он прижался губами к губам, думая только том, что он хотел бы сказать ему и для чего никогда не нашел бы слов. Поцелуй как-то сам собой перерос в невероятно жаркую борьбу языков. В голове было пусто, а все потребности, все рефлексы были направлены только на желаемое единение. Он прижимал ладонь к его груди и спускался по животу до пояса, накрывая член. Движения давались ему легко. Он знал, что нужно сделать, чтобы получить ответ. Соединив большой палец и указательный кольцом, он пропустил через него головку члена и прошел вдоль всего ствола, чтобы охватить ладонью у основания. Возможно, сейчас любому из них хватило бы пары движений, поэтому через какую-то минуту Габриэль перехватил его руку, останавливая.

- Почти два года, и ты думаешь, что я продержусь? – он выгнулся, когда Сэм не послушал его и снова провел по горячей коже, прижимая вены. Он сел на кровати, чтобы оказаться между разведенными ногами Габриэля. Покрасневшие щеки и глубокий укус на нижней губе заставили его представить, сколько пройдет времени, прежде чем необходимая потребность, мешающая им в действительности оценить каждое прикосновение, перейдет в настоящее наслаждение без сводящей с ума судороги необходимости. Он погладил внутреннюю сторону бедра, с любопытством исследователя желающего, чтобы Габриэль открыл глаза.

- Спать будешь на диване, - наконец, не выдержав, пообещал ему Габриэль, когда Сэм прикоснулся языком к головке члена. Он сжимал в руках простыню и буквально пилил его взглядом. – Если прямо сейчас ты не… - попытку достать с прикроватной тумбочки какой-то крем удачно можно было сочетать с очередным поцелуем. Габриэль постарался поймать зубами кончик его языка, но Сэм слишком быстро отстранился. В какую-то пару движений ему удалось нанести крем на собственный член, стараясь сократить прикосновения до минимума. Каждое мимолетное – и то воспринималось чересчур чувствительными рецепторами кожи и причиняло боль пополам с тянущим удовольствием, почти привычным.

- Я понятия не имею, как, - признался Сэм, вертя в измазанных пальцах тюбик.

- Я бы скорее удивился, если бы ты знал, - усмехнулся Габриэль и потянулся, прежде чем сесть на кровати и склониться к его уху. Сэм с некоторым замедленным восприятием наблюдал за тем, как его супруг выгнулся на кровати, и решил, что тот намеренно его провоцирует на дальнейшее. Даже если он представлял, что надо делать, он до смерти боялся навредить или сделать что-нибудь не так. Он слушал то, что ему говорил Габриэль, даже без краски на щеках. Он сбивался на горячий шепот и сухие губы, царапающие мочку его уха, и едва не застонал, когда Габриэль облизнул их и снова задел раковину его уха. Объяснение уложилось в одно пространное предложение, которое с шутливым рычанием заканчивалось обещанием немедленной смерти, если прямо сейчас Сэм не соизволит как следует поработать.

Происходящее Сэм помнил смутно. Он коснулся смазанными согревшимся кремом пальцами сжавшегося отверстия. Обладал ли Габриэль удивительным талантом управлять собственным телом или безоговорочно доверял ему, но движение вперед не встретило никакого сопротивления. Он замер, понимая, что стенки слишком сильно сжались вокруг его члена, и одного движения хватит, чтобы он достиг разрядки. Он не мог понять по лицу Габриэля, причинил ли он первым движением никакого неудобства, но все же попытался войти в ритм. Ему приходилось изменить направление не сверху вниз, а снизу вверх, приподняв за бедра. Это было неудобно, но первое же движение в таком положении вызвало почти мгновенную реакцию. Он двигался с малой силой, все еще скованный страхом, но неизвестные латинские слова, сорвавшиеся с губ Габриэля, подарили ему новое чувство, заставлявшее увеличивать скорость и силу. С каждым новым движением слова становились все громче, пока не перешли в крик. Трение становилось невыносимым, и Сэм сам не заметил, как застонал вместе с ним. Он отмечал, как быстро поднимается и опускается грудь Габриэля, видел, как он зажмуривает глаза и понимал, что будет желать видеть это снова и снова. Он держался на одной силе воли, умоляя себя не заканчивать так быстро, не срываться прежде, чем этого окажется для Габриэля. Очередное движение выбилось из ритма, и оно же стало последним. Последним, что он запомнил, было собственное имя, которое Габриэль произнес хриплым голосом вопреки предыдущим стонам. Он едва расслышал его. И не знал, назвал ли он супруга по имени в ответ.

Он помнил, как прижался губами к мокрому плечу Габриэля, устроившись на боку позади него. Он хотел сказать ему что-то важное, но впервые перенапряжение исчезло, оставив после себя легкий туман в голове и полный отказ мышц выполнять какие-либо приказы. Возможно, спустя пять минут он уже спал, не в силах осознать, от чего же его освободила эта близость.

***

Посреди ночи темноволосый мужчина резко сел в своей постели, не понимая, почему по щекам катятся горячие слезы. Он вытер мокрый лоб. Он был уверен в том, что секунду назад умирал на чьих-то руках. Он видел этого человека, - и никого важнее для него не существовало. Его тело отказывалось слушаться, а разум умирал, желая запечатлеть в последний момент единственное, что он любил настолько сильно – чей-то образ. Отчаяние захлестнуло его с новой силой. Понимая иррациональность сна, он, однако ощущал сожаление – ведь не мог сказать этому важному человеку, что жив. Какой-то смутный образ он сумел сохранить, резко проснувшись, - и от темно-зеленого от горя цвета глаз ему хотелось закричать. Но он только упал обратно на подушки. Футболка неприятно липла к телу. Он надеялся, что громкий скрип старой кровати не разбудил Бабушку. К утру он не мог вспомнить ничего, кроме снедающей сердце тоски.

Конец первой части.

Дата добавления: 2015-11-16