|
Читайте также: |
Оррин признал точку зрения Насуады, и слегка наклонил голову: — Тогда мы должны призвать наших людей с Эроуза. Нам нужен каждый наш воин, чтобы продолжать.
— Я знаю. Я намерена убедиться, что осада доведется до конца прежде, чем закончиться неделя.
— Я надеюсь, ты не станешь отправлять туда Эрагона.
— Нет, у меня есть другой план.
— Хорошо. А в это время, что нам делать с этими заключенными?
— То, что мы делали раньше: охранять, защищать, запереть. Может быть, мы сможем связать заключенных заклинаниями, чтобы ограничить их передвижения, и нам не нужно будет так старательно за ними наблюдать. Кроме этого, я не вижу другого выхода, разве что убить большинство из них, и я не хочу... — Она пыталась представить, на что ей придется пойти ради победы над Гальбаториксом. — Я не хочу прибегать к таким решительным мерам...
— Да. — Оррин склонился над картой, скрючившись плечами как стервятник. Он пристально смотрел на каракули выцветших чернил, которыми отметили треугольниками Белотону, Драс-Леону и Урубаен.
И так он стоял, пока Насуада не произнесла: — Есть что-нибудь еще, чему мы должны уделить внимание? Джормундур ожидает приказа, а Совет старейшин попросил у меня аудиенции.
— Я волнуюсь.
— О чем?
Оррин опять взялся за карты:
— Это предприятие было плохо продумано с самого начала... Наши силы и наши союзники на грани краха, а что если Гальбаториксу придет в голову вступить в бой самому, ведь он сможет уничтожить нас так же легко, как Сапфира уничтожила бы стадо овец. Вся наша стратегия зависит от того, сумеем ли мы собрать в битве с Гальбаториксом Эрагона, Сапфиру, и так много заклинателей, сколько сможем найти. В настоящее время у нас в рядах слишком мало заклинателей. И мы не сможем собрать остальных в одном месте, пока не дойдем до Урубаена и не встретимся с королевой Имиладрис и ее армией. Пока этого не произойдет, мы по-прежнему крайне уязвимы для атак. Мы очень сильно рискуем, предполагая, что высокомерие Гальбаторикса будет держать его в стороне, пока наша ловушка не захлопнется вокруг него.
Насуада разделяла его волнение. Тем не менее, было очень важно укрепить уверенность Оррина, чем сочувствовать вместе с ним, его решимость ослабнет, и это помешает ему исполнить свой долг, и подорвет боевой дух его солдат. — Мы не совсем беззащитны, сказала она. — Уже нет. Сейчас у нас есть Доусдаерт, и вместе с ним, я думаю, мы сможем убить Гальбаторикса и Шрюкна, если они появятся внутри границ Урубаена.
— Возможно.
— Кроме того, волнение не идет на пользу. Мы не можем ускорить ни гномов, ни наше собственное продвижение к Урубаену, равно как не можем поджать хвост и убежать. Так что я не позволю нашему положению чрезмерно беспокоить Вас. Все, что мы можем сделать, это стараться смело принять свою судьбу такой, какой бы она ни была. В качестве альтернативы можно позволить мыслям о возможных действиях Гальбаторикса расстроить наши умы, а этого я делать не собираюсь. Я отказываюсь давать ему такую власть надо мной.
ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ
Раздался крик: высокий, пронзительный, почти нечеловеческий по высоте и силе.
Эрагон напрягся, как - будто кто-то ударил его ножом. Он провёл большую часть дня, наблюдая как сражаются и умирают люди — сам убивал десятки — всё же он не мог не переживать, когда слышал крики и плачь Элейн. Звуки, которые она производила, были такими ужасными, что он начал задаваться вопросом, переживет ли она роды.
Рядом с ним, около бочки, что служила ему сиденьем, Олбрих и Балдор сидели на корточках, поджав ноги, и выковыривали клочки травинок под их ботинками. Их толстые пальцы измельчали каждый клочок листика и стебля с методической тщательностью, прежде чем нащупывали следующий... Пот блестел на их лбах, а их глаза выражали гнев и отчаяние. Изредка они обменивались взглядами или смотрели на их палатку через дорожку, где находилась их мать, но в остальном они уставились на землю, и игнорировали окружающих.
В нескольких футах от него, Роран сидел на другой бочке, которая лежала на боку и раскачивалась от его малейшего движения. Вдоль края грязной дорожки толпились несколько дюжин человек из Карвахолла, в основном это были мужчины, друзья Хорста и его сыновей или те,чьи жены помогали целительнице Гертруде ухаживать за Элейн. За ними возвышалась Сапфира. Её шея была выгнута как натянутый лук, кончик ее хвоста дергался, как будто она охотилась, и она упорно трясла алым языком, высунув его изо рта, изучая все ароматы в воздухе, которые могли бы дать информацию о Элейн или ее будущем ребенке.
Эрагон потёр больные мышцы левого предплечья. Они ждали несколько часов, приближались сумерки. Длинные черные тени от каждого объекта тянулись к востоку, словно стремясь прикоснуться к горизонту. Воздух стал прохладным, комары и стрекозы, с кружевными крыльями, из ближайшей реки Джиет летали туда-сюда вокруг них.
Еще один крик разорвал тишину.
Мужчины пошевелились с беспокойством, а затем сделали жест, предотвращающий несчастье, и бормотали друг другу голосами, предназначенными только для тех, кто был ближе всего к ним, но Эрагон слышал их с превосходной ясностью. Они шептались о трудностях беременности Элейн; некоторые мрачно заявляли, что если бы она не родила в ближайшее время, то было бы уже слишком поздно и для нее, и для ребенка. Другие говорили что-то вроде этого: «Тяжело для человека потерять жену даже в лучшие времена, но особенно здесь, особенно сейчас», или «Какой стыд, это..». Некоторые возлагали ответственность за Элейн на Разаков или на события, которые произошли во время путешествия сельских жителей к варденам. И многие бормотали недоверчивые замечание относительно Арьи, которой разрешили помогать с родами.
— Она эльф, а не человек, — сказал плотник Фиск. — Ей следует держаться себе подобных, она не должна вмешиваться куда захочет. Кто знает, чего она действительно хочет, а?
Эрагон все слышал, но не показал этого и старался остаться невозмутимым, так знал, что новость о том, что у него обострился слух, принесет одни неудобства среди деревенских друзей.
Бочка под Рораном заскрипела, когда он наклонился вперед.
— Как вы думаете, должны ли мы...
— Нет,— сказал Олбрих.
Эрагон плотнее закутался в плащ. Холод начал пробирать его до костей. Он не уйдет, пока мучения Элейн не закончатся.
— Смотрите, — сказал Роран с внезапным волнением.
Олбрих и Балдор одновременно повернули головы.
По ту сторону дорожки Катрина вышла из палатки, неся грязные тряпки. Перед тем как занавеска закрылась, Эрагон увидел Хорста и одну из женщин Карвахолла, стоящую у подножия кровати, где лежала Элейн, он не узнал эту женщину.
Бросив косой взгляд на наблюдающих людей, Катрина почти бегом подошла к огню, где жена Фикса, Изольда, и Нола кипятили тряпки для повторного использования.
Бочка скрипнула ещё два раза, поскольку Роран двинулся. Эрагон был почти уверен, что он пойдет за Катриной, но он остался на месте также как и Олбрих и Балдор. Они как и остальные пристально следили за движениями Катрины.
Эрагон скривился, поскольку последний крик Элейн проник в воздух, крик не менее мучительный чем предыдущие.
Затем занавеска открылась снова и из палатки выбежала Арья, босая и растрепанная. Ее волосы развевались у ее лица, когда она бежала к трём эльфийским охранникам Эрагона, которые стояли вместе в тени возле палатки. В следующее мгновение она срочно говорила с одной из них, с женщиной эльфом с тонкими чертами лица по имени Инвидия, затем поспешила назад также, как и пришла.
Эрагон догнал ее прежде, чем она покрыла несколько ярдов. — Как дела? — Спросил он.
— Плохо.
— Почему так долго? Разве вы не можете помочь ей родить быстрее?
Напряженное выражение лица Арьи стало еще более мрачным.
— Я могла бы извлечь ребёнка из её чрева ещё в первые пол часа,но Гертруда и остальные женщины позволили мне использовать только простые заклинания.
— Это абсурд! Почему?
— Потому что магия пугает их — и я их пугаю.
— Тогда скажи, что ты не причинишь им никакого вреда. Скажи на древнем языке, и у них не будет другого выбора, кроме как поверить тебе.
Она покачала головой.
— Это только ухудшит ситуацию. Они будут думать, что я пыталась околдовать их, и выгонят меня.
— Уверен, Катрина...
— Благодаря ей, я сделала хотя бы эти заклинания.
Элейн снова закричала.
— Может они позволят тебе немного облегчить ее боль?
— Не больше,чем я уже сделала.
Эрагон повернулся к палатке Хорста. —Раз так, — прорычал он сквозь стиснутые зубы.
Арья схватила его за левую руку, и удержала его на месте.Озадаченный он повернулся к ней для объяснений. Она покачала головой
— Не надо, — сказала она. — Эта знахарка старше чем само время. Если ты вмешаешься,то Гертруда рассердится и настроит всех женщин вашей деревни против тебя.
— Меня это не волнует!
— Я знаю, но поверьте мне: самое мудрое, что ты можешь сейчас сделать — это подождать вместе с другими. — словно подчеркивая свою точку зрения, она выпустила его руку.
— Я не могу просто стоять в стороне и позволить ей страдать!
— Послушай меня. Будет лучше, если ты останешься. Я помогу Элейн как смогу, не иди туда. Ты будешь только причиной раздоров и злобы, а это совершенно не нужно здесь...Пожалуйста.
Эрагон заколебался, затем прорычал с отвращением, и развел руками, когда Элайн закричала еще раз. — Хорошо, — сказал он и наклонился к Арье. — Но что бы ни случилось, не дай ей и ребёнку умереть. Меня не волнует что тебе нужно для этого сделать, только не дай им умереть.
Арья изучала его с серьёзным взглядом. —Я никогда не позволю причинить вред ребенку,— сказав это она ушла.
Когда она исчезла в палатке Хорста, Эрагон вернулся туда, где сидели Роран,Олбрих и Балдор.
— Ну? — спросил Роран.
Эрагон пожал плечами. — Они делают все от них зависящее. Мы просто должны быть терпеливыми... Вот и все.
— А казалось, будто она сказала намного больше, чем ты передал, — сказал Балдор.
— Смысл был тот же.
Цвет солнца изменялся, становясь оранжевым и темно-красным, приближаясь к линии горизонта. Несколько изодранных облаков, которые остались в западной части неба, пригнанные ранее сильным ветром, приобрели такие же оттенки. Стаи ласточек нападали сверху, поедая на ужин моль, мух и других порхающих насекомых.
Через некоторое время крики Элейн постепенно стихли с первоначальных криков во всё горло до прерывистых стонов, от которых у Эрагона по телу пробегали мурашки. Больше всего на свете он хотел избавить ее от мучений, но не мог пойти туда, проигнорировав тем самым совет Арьи, поэтому ему пришлось остаться и продолжить волноваться, грызя свои ногти. И вскоре он отвлекся на разговоры с Сапфирой.
Когда солнце коснулось земли, оно распространилось вдоль горизонта, как гигантский желток, медленно сочащийся и свободный от скорлупы. Летучие мыши начали появляться среди ласточек, взмахи их кожистых крыльев, слабых и неистовых, их высокочастотные писки, почти до боли пронизили Эрагона.
Элейн закричала, и ее крик заглушил все звуки по близости, Эрагон надеялся, что он больше никогда не услышит такого вопля.
Затем наступила короткая, но абсолютная тишина.
Она закончилось громким, икающим воплем новорожденного ребенка, исходившим из палатки — старая фанфара, которая объявила о прибытии нового человека в мир. При этом звуке Олбрих и Балдор заулыбались, также, как Эрагон и Роран, и несколько других ждущих мужчин заликовали.
Их ликование было недолгим. Как раз когда последние из ликований стихли, женщины в палатке закричали пронзительным, душераздирающим воплем от которого у Эрагона кровь в жилах заледенела. Он понял что означали их крики, именно то что они всегда и означают: случилось самое худшее.
— Нет! — сказал он не веря, спрыгивая с бочки. "Она не может умереть. Она не может...Арья обещала.
Как будто в ответ на его мысли, Арья откинула полог палатки, и побежала к нему, несясь через дорожку невероятно большими шагами.
— Что случилось? — спросил Балдор,когда она остановилась.
Арья проигнорировала его вопрос и сказала: — Эрагон, пойдём.
— Что случилось? — Балдор сердито воскликнул, и потянулся к плечу Арьи. В одно мгновение, резким движением она схватила его руку, и завернула за спину, заставляя стоять согнувшись. Его лицо исказилось от боли.
— Если хочешь, чтобы ребёнок выжил, отойди и не мешай! — Она выпустила его, оттолкнув в объятия Олбриха, затем повернулась и пошла обратно к палатке Хорста.
— Что случилось? — спросил Эрагон, когда присоединился к ней.
Арья повернулась к нему: — Ребёнок здоров, но она родилась с заячей губой.
Эрагон понял, почему женщины так кричали. Дети с заячьей губой прокляты и они редко выживают, потому что им тяжело питаться, а если выживают, то над ними смеялись, и никто не хотел вступать с ними в брак. В большинстве случаев было бы лучше, если ребёнок рождался мёртвым.
— Ты должен исцелить ребёнка, Эрагон, — сказала Арья.
— Я? Но я никогда... Почему не ты? Ты знаешь больше об исцелении, чем я.
— Если я буду исцелять ребёнка, люди начнут говорить, что я украла ее и заменила. Я хорошо знаю что люди говорят о нашей расе, Эрагон, слишком хорошо знаю. Я, конечно, могу это сделать, но ребёнок будет страдать потом. Ты единственный, кто может спасти её от такой судьбы.
Паника охватила его.Он не хотел нести ответственность за жизнь другого человека, он и так уже много за что нёс ответственность.
— Ты должен исцелить её, — сказала Арья более требовательно. Эрагон вспомнил как эльфы трепетно относятся к детям как своей,так и чужой расы.
— Поможешь ли ты мне,если понадобится?
— Конечно.
— Как и я, — сказала Сапфира. — Почему ты вообще спрашиваешь?
— Хорошо, — сказал Эрагон. —Я сделаю это.
Вслед за Арьей, он подошел к палатке и протиснулся мимо тяжелых шерстяных покрывал. Дым от свечи жег глаза. Пять женщин Карвахолла стояли, прижавшись к стене. Их причитания ошеломили его. Они качались, как в трансе, рвали на себе одежду и волосы, и громко вопили. Хорст стоял у изножья кровати, споря с Гертрудой, его лицо покраснело от крика. Со своей стороны, пухлая целительница прижимала сверток ткани к груди, Эрагон предположил, что в свертке лежал младенца — хотя он не мог видеть его лица — сверток извивался и пронзительно кричал, добавляя еще больше шума. У Гертруды на щеках блестел пот, из-за чего ее волосы прилипали к коже,а руки ее были в чем-то испачканы. В изголовье кровати Катрина стояла на коленях на круглой подушке, вытирая лоб Элейн.
Эрагон с трудом узнал Элейн: ее лицо осунулось, появились темные круги под глазами, ее взгляд блуждал, и не мог сфокусироваться. Ручейки слез текли из внешних уголков глаз по ее вискам, а затем исчезали в спутанных локонах ее волос. Её рот открывался и закрывался, она стонала и бормотала неразборчивые слова. Ее покрывала испачканной кровью простынь.
Ни Хорст, Ни Гертруда не замечали Эрагона, пока он не приблизился к ним. Эрагон значительно вырос с тех пор как покинул Карвахолл, но все равно Хорст был на голову выше. Когда они оба посмотрели на него, искра надежды мелькнула на мрачном лице кузнеца.
— Эрагон! — Он положил тяжелую руку на плечо Эрагона, и оперся на него так, как если бы он не мог стоять. — Ты слышал? — Это был не вопрос, но Эрагон кивнул. Хорст бросил на Гертруду быстрый взгляд, его борода, похожая на лопату, двигалась из стороны в сторону, когда его челюсть работала, а его язык появлялся между губ, когда он их облизывал. — Ты можешь... можешь сделать что-нибудь для неё?
—Возможно, — сказал Эрагон. — Я постараюсь.
Он вытянул руки. После минутного колебания, Гертруда отдала ему теплый сверток, и затем отошла, но при этом сильно нервничала.
В складках ткани была маленькое,морщинистое личико девочки.Её кожа была тёмно-красного цвета,глазки закрыты,и она морщилась,как-будто сердилась на недавнее плохое обращение — что Эрагон считал вполне приемлемым..Её поразительная особенность была в том,что от левой ноздри до середины верхней губы был разрыв.Через него был видим её маленький язычок, которым она изредка шевелила.
— Пожалуйста! — сказал Хорст. — Если ты что-то можешь...
Эрагон вздрогнул когда одна из женщин пронзительно закричала. — Я не могу здесь работать, — сказал он.
Когда он повернулся чтобы уйти, Гертруда сказала: — Я пойду с тобой. С ребёнком должен быть кто-то, кто знает как за ним ухаживать.
Эрагон не хотел, чтобы Гертруда присутствовала, пока он пытается что-нибудь сделать с лицом девочки и собирался сказать ей об этом, когда вспомнил слова Арьи о подмене. Кто-то из Карвахола должен присутствовать, чтобы другие жители верили о преобразовании девочки, и в дальнейшем можно было убедить людей, что это всё тот же ребёнок, а не другой.
— Как хочешь, — сказал он, подавляя свои возражения.
Ребёнок скорчился у него на руках и издал жалобный крик, когда он вышел из палатки. Сельчане остались стоять вдоль дорожки, а Олбрих и Балдор начали подходить к нему. Эрагон покачал головой, и они остановились, и наблюдали за ним с беспомощным выражением лица.
Арья и Гертруда заняли позиции по обе стороны от Эрагона, когда он шел по лагерю в свою палатку, земля задрожала, когда Сапфира присоединилась к ним. Воины быстро отошли в сторону, чтобы пропустить их.
Эрагон старался идти как можно мягче, что бы не трясти ребенка.
Они почти достигли своего место назначения, когда Эрагон увидел ведьму-ребенока, Эльву, стоящую между двух палаток с торжественным лицом, и уставившеюся на него своими огромными фиалковыми глазами. Она была одета в фиолетовое платье с длинной кружевной вуалью, откинутой назад, выставляя на показ серебристый знак на ее лбу, похожий на его гедвёй игнаси.
Ни слова она не сказала, и не сделала попытку остановить его. Тем не менее, Эрагон понял её предупреждающий взгляд и упрёк ему. Однажды до этого, он вмешался в судьбу младенца, что привело к страшным последствиям. Он не мог позволить себе снова допустить такую ошибку, не только из-за причиненного ущерба, но и из-за того, что Эльва могла стать его злейшим врагом. Несмотря на всю его силу, Эрагон боялся Эльву. Её способность заглядывать в души людей и видеть все, что вызывало боль, и предвидеть все, что собиралось причинить им вред, сделала её одной из самых опасных существ во всей Алагейзии.
"Что бы ни случилось, — подумал Эрагон,когда вошёл в палатку, — я не хочу обидеть этого ребёнка." И он воспылал новой решимостью подарить ей шанс прожить нормальную жизнь.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Слабый свет от заходящего солнца проник в палатку Эрагона. Все внутри было серым, как если бы все предметы были высечены из гранита. С эльфийским зрением, Эрагон мог видеть очертания предметов достаточно легко, но он знал, что Гертруда так не может, так что ради нее он произнес: — Наина хвир унин бёллр! — и установил маленький, светящийся шар света, плавающий в воздухе, на вершине шатра. Мягкий белый шар не давал заметного тепла, но освещал как яркий фонарь. Он воздержался от использования слова — брисингр — в заклинание, чтобы его меч не загорелся.
Он почувствовал как Гертруда замерла позади него, он повернулся и увидел, что она не сводит глаз с огонька, и при этом держится за сумку, которую принесла с собой. Ее знакомое лицо напомнило ему о Карвахолле, и он ощутил неожиданную тоску по дому.
Она медленно перевела взгляд на него. — Как ты изменился, — сказала она. — Полагаю, мальчик, за которым я ухаживала, когда он боролся с лихорадкой, давно исчез.
— Вы все еще знаете меня, — ответил он.
— Нет,теперь я в этом сомневаюсь.
Ее заявление обеспокоило его, но он не мог позволить себе думать о нем, поэтому, он выбросил его из головы и подошел к детской кроватке. Нежно, очень нежно, он переложил новорожденную с рук на одеяла, так осторожно, как будто она была сделана из стекла. Девочка махала ему сжатым кулачком. Он улыбнулся и коснулся ее кончиком правого указательного пальца, и она мелодично забормотала.
— Что ты намереваешься делать? — спросила Гертруда когда села на одинокий табурет около стены палатки. — Как ты вылечишь ее?
— Я точно не знаю.
Именно тогда Эрагон заметил, что Арья не сопровождала их в палатку. Он назвал ее имя, и мгновение спустя, она ответила снаружи голосом, приглушенным плотной тканью, которая отделяла их. — Я здесь. — сказала она. — И здесь я буду ждать. Если у тебя появится потребность во мне, то пошли свои мысли в мою сторону, и я приду.
Эрагон слегка нахмурился. Он рассчитывал, что она будет все время у него под рукой, чтобы помочь ему там, где он был невежественным, и поправлять его, чтобы он не совершил какую-нибудь ошибку. — "Ну, не важно. Я все еще могу задать ей вопросы, если захочу. Только таким образом у Гертруды не будет причин подозревать о причастности Арьи к этому делу." — Он был поражен мерами предосторожности, которые принимала Арья, чтобы избежать подозрений, и он спрашивал себя, была ли она когда-нибудь обвинена в краже ребенка.
Рамы кровати заскрипели, когда он медленно опустил на неё младенца. Его хмурый взгляд усилился. Он чувствовал, что через него Сапфира наблюдает за девочкой, как она лежит на одеяле, и в настоящее время дремлет, казалось бы, не обращая внимания на мир. Ее язык блестел в расщелине, которая разделяла её верхнюю губу.
"Что ты думаешь?' — спросил он.
"Продвигайся медленно, и тогда ты избежишь того, чтобы случайно укусить собственный хвост."
Он согласился с ней, а потом спросил, задорно улыбнувшись: — "А ты делала это когда-нибудь? В смысле, кусала свой хвост?"
Она по-прежнему молчала, но он поймал краткие вспышки ощущений: смесь изображений — деревьев, травы, солнца, гор Спайна — а также приторный аромат красной орхидеи и внезапное, болезненное, сдавливающее ощущение, как будто дверь захлопнулась на её хвосте.
Эрагон тихо про себя усмехнулся, а затем сосредоточился на составлении заклинаний, которые, он думал, должны исцелить девочку. Потребовалось довольно много времени, почти полтора часа. Он и Сапфира провели большую часть этого времени в тайных переговорах, снова и снова рассматривая и обсуждая каждое слово и фразу — даже его произношение — в попытке обеспечить, что заклинания сделают только то, что ему нужно.
В разгар их молчаливого разговора, Гертруда зашевелилась на своем сиденье и сказала. — Она выглядит так же, как и тогда. Работа идет плохо, не так ли? Не нужно скрывать от меня правду, Эрагон; я сталкивалась с более худшим в своё время.
Эрагон поднял брови и спокойным голосом сказал, — Работа еще не началась.
И Гертруда со смирением отошла. Найдя в сумке клубок пряжи и пару спиц из полированной березы, она продолжила работу над недоделанным свитером. Ее пальцы двигались с поразительной скоростью, быстро и ловко, что выдавало ее большую практику. Равномерный звук клацанья спиц успокаивал Эрагона. Он слышал этот звук в детстве, когда присутствовал при собрании взрослых, сидящих вокруг камина в прохладные осенние вечера, когда они курили трубку и наслаждались послеобеденным элем.
Наконец, когда Эрагон был уверен, что эти чары безопасны и его язык не будет спотыкаться ни на одном из сложных звуков древнего языка, он собрал свою силу и силу Сапфиры и приготовился сказать первые слова заклинания.
Но он все еще колебался.
Когда эльфы использовали магию, чтобы вырастить цветок или дерево в форму, которую они желали, или изменить свое тело так как они хотели его видеть, они всегда, на сколько он знал, выражали свою магию в виде песни. Он подумал, что это примерно тот же случай и он должен сделать тоже самое. Но он познакомился только с несколькими из многих песен эльфов, и ни одна из них достаточно хорошо не воспроизводит такие красивые и сложные мелодии.
Так что, вместо этого, он выбрал песню из самых глубоких тайников его памяти, песню, которую его тетя Мариан пела ему, когда он был маленьким, прежде чем болезнь унесла её, песню, которую женщины Карвахолла напевали своим детям с незапамятных времен, когда те уходили в сон на долгую ночь: колыбельную песню. Звуки её были просты, легко запоминающиеся, и имели успокаивающие качества, которые, как он надеялся, помогут держать ребенка спокойным.
Он начал, мягко и тихо, позволяя словам литься медленно, а звук его голоса распространился по всей палатке, как тепло от огня. Прежде, чем использовать магию, он сказал девочке на древнем языке, что он её друг, что он хочет для неё только хорошего, и что она должна доверять ему.
Она пошевелилась во сне и выражение её лица смягчилось.
Тогда Эрагон запел первое заклинание: оно было простое, состояло из двух коротких предложений, которые он повторял снова и снова, как молитву. И маленькая розовая пустота, где две стороны разделенной губы девочки встретились, замерцала и стала стягиваться, как будто спящее живое существо зашевелилось под поверхностью.
То, что он пытался сделать было отнюдь не легким. Кости ребенка, как и у новорожденного, были мягкими и хрящеобразными, отличающимися от костей взрослых, которых он лечил раньше. Он должен был быть осторожным, чтобы случайно не заполнить дыру во рту костью, мясом и кожей взрослого, так как этот участок не сможет меняться с годами. Когда он справился с дырой, ему предстояло создать два передних зуба, чего раньше он никогда не делал. Задачу осложняло то, что Эрагон никогда не видел как выглядела девочка до травмы, поэтому он не знал какими должны выглядеть губы и рот. Она выглядела как все маленькие дети: пухленькой коротышкой. Эрагон волновался поскольку, лицо, которое он создаст, может быть красивым сейчас, но странным и непривлекательным в будущем.
Пэтому, он действовал осторожно, делая лишь небольшие изменения и останавливаясь после каждого из них посмотреть на результат. Он начал с глубоких слоев лица девочки, с костей и хрящей, и медленно прошел путь наружу, не переставая при этом петь.
В определенный момент Сапфира начала петь с ним, и от того, что она пела на улице, воздух начал вибрировать. Ее легкие засветились и, в зависимости от высоты ее голоса, свет то тускнел, то становился ярче; это явление очень удивило Эрагона. Он решил, что спросит Сапфиру об этом позже.
Слово за слово, заклинание за заклинанием, час за часом шла ночь, хотя Эрагон не обращал внимание на время. Когда девочка плакала от голода, он кормил ее струйками энергии. Он и Сапфира пытались не касаться её сознания — не зная, как контакт может повлиять на её незрелое сознание — но они все же задевали его время от времени, ее сознание для Эрагон представлялось смутным и не точным,оно захлестывало морем эмоций, которые сводили все остальное в мире к незначительности.
Позади него продолжали клацать спицы Гертруды. Ритм прерывался только когда целительница теряла счёт стежков, и должна была распустить несколько петель, чтобы исправить ошибку.
Медленно,очень медленно,трещина в деснах девушки и нёбо сливались в единое целое, две стороны губы стягивались вместе — её кожа растекалась как вода — и ее верхняя губа постепенно сформировывалась розовым изгибом, свободным от недостатка.
Эрагон кропотливо создавал, незначительно изменял и работал над формой ее губы дольше всего, пока, наконец, Сапфира не сказала: — "Все готово. Оставь, — и он был вынужден признать, что он не смог бы больше улучшить внешность девочки, только сделал бы хуже.
Тогда он позволил колыбельной песни раствориться в тишине. Его язык распух и заплетался, его горло пересохло. Он отодвинул себя от кроватки и встал, наполовину согнувшись над ней, слишком тяжело было выпрямиться полностью.
В дополнение к освещению от огонька, бледный свет проникал в палатку, точно такой же, как тот, что был когда он только начал. Сначала он смутился — конечно, солнце то уже село! — Но потом он осознал, что свечение исходит с востока, а не с запада и он понял: — "Неудивительно что у меня все болит, ведь я просидел тут всю ночь".
"А как же я? — сказала Сапфира. — Мои кости болят так же, как и твои." — Её признание удивило его, она редко жаловалась на неудобства независимо от условий. Война должно быть сказывается на ней намного больше, чем она пытается показать. Когда он дошел до этого вывода, Сапфира медленно отошла от него и сказала: — "Неважно насколько я устала, я все ещё могу раздавить солдат которых Гальбаторикс посылает против нас".
"Я знаю".
Положив вязание обратно в сумку, Гертруда встала и заковыляла к кровати. — Никогда не думала, что увижу такое, —сказала она. — Меньше всего от тебя, Эрагон, сын Брома. — Она посмотрела на него вопросительно: — Ведь Бром твой отец, не так ли?
Эрагон кивнул, затем прохрипел: — Был им.
— Теперь все стало на свои места.
Эрагон не был склонен к обсуждению этой темы, так что он лишь хмыкнул и погасил свой волшебный огонёк. Мгновенно все потемнело, за исключением предрассветного свечения. Его глаза были более чувствительны к свету, чем у Гертруды. Она нахмурилась и повернула голову из стороны в сторону, как будто не знала где он.
Девочка была теплой и тяжелой в его руках. Он не был уверен отчего у него возникло чувство усталости, то ли от количества использованной магии, то ли от огромного периода времени, которое он потратил на решение этой задачи.
Он смотрел на девочку и пробормотал: —Зэ оно вайзе илиан!Да будешь ты счастлива! — Это было не заклинание, но он надеялся что это может помочь ей избежать некоторых страданий, которыми страдают так много людей. В противном случае,он надеялся что это подарит ей улыбку.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 44 | Нарушение авторских прав