Глава 11. Вот и до слэша дело дошло и до прочего разврата.А я скучаю без ваших отзывов

Вот и до слэша дело дошло и до прочего разврата.А я скучаю без ваших отзывов.

Никогда никого не любить – это как не переболеть ветрянкой: вроде всё хорошо, но как-то странно. И ведь чем позднее сталкиваешься с настоящими чувствами, тем выше вероятность летального исхода.
Макс отложил в сторону очередную книгу, в которой не понял ни слова. В последнее время у него не ладилось с художественной литературой. Рано или поздно понимаешь, насколько сильно книги идут вразрез с реальной жизнью. Книжные сюжеты слишком упорядочены, и когда жизнь состоит из сплошного хаоса, там не найдёшь ответов на вечные вопросы и не узнаешь себя в героях, за исключением того, что они любят заваривать кофе точно так же, как ты, или слушают те же самые песни.
Но это не сильно волновало Макса сейчас, гораздо сильнее его беспокоила собственная брешь в душе. Эти книги твердят о любви, объясняя этим все самые несуразные поступки героев. Любовь — это то, что заставляет зарыть в землю собственный эгоизм. Именно сейчас до него дошло, что он так ни разу никого и не любил. Любили ли его? Но этот вопрос останется без ответа.
Он любил этот уродливый мир, лица людей, животных, друзей, случайных подруг, но никогда не отдавал предпочтение кому-то конкретному. Его любовь была бесформенной и безразмерной, как огромный ком жвачки.
Хотелось с кем-нибудь поговорить, но Элис уехала, а Герман торчал на дне рожденья матери, играя в примерного сына. Оставался только Дани. Макс застал его на кухне за прослушиванием Боба Марли. Макс вообще не понимал, как можно слушать "The Wailers", не будучи укуренным, но Дани презирал марихуану, стало быть, у него просто было хорошее настроение.
– Слушай, а ты когда-нибудь кого-нибудь любил? – спросил Макс прямо с порога.
Дани снова опешил. Макс заметил, что он вздрагивает каждый раз, стоит только к нему обратиться, но почему-то на Германа он так странно не реагирует.
– Ну себя, свою жопу, свою правую руку... не в этом смысле! И ещё раз свою жопу, – заявил Дани.
– Хм, значит, я не один такой, – Макс потянулся за сигаретой.
– Нет, я просто сказал о более удачных моих влюблённостях. Об остальных своих слабостях я как-то не хочу вспоминать. Тёлки — это зло, зло с сиськами. Если какая-нибудь бабца захочет быть с тобой, то беги от неё, чувак, беги на край света, иначе она испортит тебе жизнь. А уж тёлки в жизни музыкантов ведут прямиком в могилу.
– Понял, – Макс послушно кивнул. – После концерта в воскресенье пойду искать себе тёлку.
– Да ты ебанулся.
Но Макс пропустил его слова мимо ушей. Он понял, что ему стало скучно от собственной размеренной и тихой жизни, что настало время устроить себе эмоциональный взрыв. Каждый рано или поздно начинает сознательно портить себе жизнь. Ох уж этот сложный мир человеческих взаимоотношений.

***
Всю неделю они репетировали как проклятые, так что от собственных песен начало тошнить точно так же, как и от переходных хитов. Макс видел теперь всё несовершенство своего творчества, но был не в силах что-то изменить в такой короткий срок. Всё, что он мог сделать, – это просто петь лучше. Герман давно начал ощущать себя зомби, машинально исполняющим свои партии. Он порезал палец до крови, но старался всем видом не показывать, как ему больно. Позднее он уже привык к собственной боли, стараясь спокойно плыть на её волнах.
Макс замечал, как смотрит на него Лукреция. Этот взгляд казался просто невыносимым, он терзает даже сквозь закрытые веки и пелену песни. Это какая-то необъяснимая животная ненависть, та, что беспричинна, как настоящая любовь. Им не из-за чего было враждовать, за все полгода знакомства они не перемолвились и словом. Макс знал, что сестра Германа его недолюбливает, но чтобы так... это было для него чем-то новым. Её бесил его голос и само присутствие в радиусе километра. Макс знал, что эта бомба негодования скоро рванёт, но он не хотел её провоцировать до концерта. Вот только работать становилось всё более неуютно. Он постоянно сбивался, тогда Лукреция шипела сквозь
зубы, кивая каждому слову из замечаний Германа. Воронёнок вообще казался более нервным, чем обычно. Хотя, казалось бы, куда уж дальше?
К Максу снова вернулось забытое на время ощущение всеобщей ненависти. Он знал, что это опасно. Скоро всё обернётся снежным комом.

***
Утром перед концертом дико хотелось выпить, но весь алкоголь истёк ещё вчера, а бежать за новым было как-то неудобно. Пора было научиться выходить на сцену трезвым. Макс наблюдал за Германом, тот не психовал, что уже казалось странным. Он вообще не притрагивался к гитаре, лишь валялся на кровати и смотрел "Бивиса и Баттхеда".
– Знаешь, мне кажется, эти двое – лучшие в истории музыкальные критики, – заметил Воронёнок. – Просто они говорят всё, что думают, без всякого официоза.
– Как думаешь, что бы они сказали про нас? – спросил Макс просто так, чтобы поддержать беседу.
Вместо Германа голос подал Дани откуда-то с пола:
– Слышь, баклан, это же тёлки без сисек. Но ничё, мне нравится басистка. Она клёвая.
Герман кинул в него пустой бутылкой из-под колы. Роль "самой красивой тёлки" он решил оставить за собой.
Дани обозвал его дыркой от задницы и отправился, как он выразился, "дрочить гитару". Герман выключил телек и раскинулся на кровати, кутаясь в дурацкое леопардовое одеяло. Макс от нечего делать упал рядом. Скука звенела в нарастающей тишине. Герман долго молчал, разглядывая трещины в потолке с остатками лепнины.
– Знаешь, я тут подумал, что концерт будет отстойным, если мы с тобой не потрахаемся, – наконец выдал он.
Макс ответил неожиданно спокойно:
– Мы с тобой уже говорили об этом. Не стоит спать с теми, с кем работаешь, не стоит спать с друзьями, не стоит спать со мной.
Герман без всякого кокетства коснулся его руки. Она была тёплой и влажной, но его хватка больше походила на капкан.
– Прошу тебя, не надо меня трогать, – Герману показалось, что его голос немного дрожит.
Воронёнок не отстал, лишь прошёлся пальцами от запястья Макса до сгиба локтя.
"Встань и уйди, если ты не хочешь. Встань и уйди, тогда я всё пойму", – прошептал про себя Герман. Он выждал тридцать секунд прежде, чем их губы соприкоснулись. Макс кривился в мерзкой усмешке, отвечая на поцелуй.
– Чувак, а если Дани войдёт? – спросил он, отстраняясь.
– Не войдёт. Я знаю.
Макс просто притянул его к себе и молча поцеловал снова, только на этот раз уже с большей уверенностью. Так бывает иногда. Спонтанному сексу не нужны объяснения.
– Только не смей покушаться на мою анальную девственность, – прошипел Макс, чувствуя, как настойчивая рука заползает ему в штаны.
Всё закончилось взаимной дрочкой, тихим подростковым удовольствием, несмотря на то, что Герман рассчитывал на хороший отсос. Всё это казалось милым, трогательным, но в то же время мерзким и грязным.
Отдышавшись, Макс закурил сразу две сигареты. Герман ожидал, что он передаст одну ему, но нет, он так и продолжил дымить в два ствола.
– Блять, пиздец какой-то, – сказал Макс после долгой паузы, после его накрыло нездоровым смехом.
Герман обнял его за плечи, упираясь острым подбородком в основание шеи.
– А ты разве не говорил, что я не в твоём вкусе? – спросил Макс, туша обе сигареты разом.
– Всё дело в том, что ты по-настоящему красивый. Знаешь, во всех других я просто искал отражение себя. Это было пустым заблуждением. Я не красивый, я просто умею хорошо выглядеть. А ты прекрасен всегда. – Герман коснулся его губ, всё ещё хранящих привкус табака.
– Это мой чёртов образ. Он проникает в меня, пускает корни где-то внутри. Сначала он был со мной только на сцене или когда я сочинял свои песни. Теперь я всё больше и больше кто-то другой. И мне не нужен грим, чтобы быть Им, потому что Он плотно сидит внутри меня. Знаешь, прежний я никогда бы не позволил тебе сделать то, что было пару минут назад. Но теперь я просто кончил... я спокоен. Всё так, как должно было быть.
– Прекрати, – сказал Герман, прижимая его к себе.
Больше они ничего не говорили. Макс встал, оделся и пошёл бродить по квартире, словно ничего и не было. Наступило время готовиться к концерту.
Макс черкнул в блокноте пару строк как набросок для будущей песни:

Мой двойник мрачно сушил крылья
На бельевой верёвке моих нервов.
Он показал мне, что умеет быть сильным,
Устало смеётся и стреляет первым.

Он держал нож у моего горла,
Пока не вспомнил, что у нас один голос.
В моей груди прорастают зёрна,
Семя чистого зла заронил полоз.

Ему нравилась эта теория двойственности человеческого и творческого начала.

***
В гримёрке было светло и даже уютно. Несказанно радовало наличие дивана и зеркала. В соседней проходной комнате разминалась вискарём ещё одна команда. Периодически можно было слышать их вопли из-за полуприкрытой двери. На столе скучала бутылка "Столичной". Дани притащил. Он всегда считал, что это пафоснее "Джека". Пати обещала быть если не удачной, то уж точно весёлой.
– Элис нет. Кто же меня накрасит? – спросил Макс, ходя из угла в угол.
– У меня остался только огрызок карандаша, а тональник кончился. Тени я где-то похерил. Так что пойди спроси в соседней гримёрке у чуваков, – ответил Герман.
– Думаешь, у них будет?
– У этих будет.
Макс осторожно проскользнул во вторую гримёрку, где пьянствовали четыре весьма ярких парня со здоровенными начёсами. На вид им было где-то от пятнадцати до восемнадцати лет. Совсем ещё зелёные. В гримёрке пахло лаком для волос и табаком с лёгкой примесью травки.
– Ребят, у вас косметики не будет? – спросил он.
– Конечно, – ответили глэмеры, протягивая ему целую палетку теней.
– Тебя накрасить? – спросил один из них, который был почти на голову ниже Макса.
– Только не сильно, – ответил он, падая на стул.
– Кристи, сделай из него клёвую тёлку, – послышалось откуда-то.
– Раньше меня красила девушка, но она уехала, – сказал Макс.
– Тёлки не умеют красить, – кисточка пощекотала веки. – Есть разница между тем, чтобы накраситься, как пидор или как шлюха. Мужской макияж не должен быть аккуратным, а то все решат, что ты педик. А чтобы склеить кучу баб, надо выглядеть как шлюха. Подобие притягивает подобие.
Кто-то подсунул ему под нос бутылку "Джека". Макс с удовольствием её принял. Он и сам не знал, почему вызывает у этих парней такую волну трепета. Он уже успел привыкнуть к не очень тёплому отношению в среде московских музыкантов.
– Мы выступаем сразу после вас, так что останьтесь послушать, – сказал парень в диких розовых лосинах.
Макс поблагодарил их и вышел. Герман вместе с Дани увлечённо обсуждали что-то. Барабанщик скучал в углу с бутылкой пива. Лукреция не любила тусоваться в гримёрке, так что, очевидно, зависала с подружками в зале. Макс остановился у зеркала, разглядывая свой макияж. Да, он действительно стал похож на мёртвую шлюху с этими в спешке нарисованными чёрно-красными тенями под глазами. Чёрная пыль осыпалась на лицо вместе с блёстками. В то же время всё это смотрелось весьма гармонично и даже красиво. Герман обычно аккуратно подводил глаза, Дани делал из себя грустную панду, барабанщик не пользовался гримом, ссылаясь на то, что его вообще не видно.
– Нам пора, – сказала Лукреция, входя в гримёрку.
Они выпили по стопке водки и вышли на сцену. Их уже узнавали. Это было приятно и весьма неожиданно. Этот клуб был куда больше, чем те, где "Opium Crow" раньше доводилось играть. В этот раз Макс даже не боялся смотреть в лица людей, которые столпились возле сцены. Надо было что-то сказать.
– Здравствуйте, – выдал он сквозь силу. – С вами группа "Opium Crow", мы проведём с вами ближайшие полчаса.
Приветствие оказалось сухим и скомканным, Герман сразу понял это и заиграл вступление. Это была новая песня "Бездна". Нервная и дёрганная наркотическая баллада. Клавиши солировали. Макса не покидало ощущение, что Лукреция словно сражается с ним. Ноты взрезали мозг. Он старался петь громче и сильнее. Герману казалось, что сейчас он выплюнет свои лёгкие, орошая зал потоками крови. Закончил Макс, почти сходя на театральный шёпот:

Мы сладость вдыхали небрежно
В просторах загона манежа.
Наш мир покрывался несвежей
Кровавой коркой тоски.

Германа интересовало, не сорвал ли он голос к чертям. Следующая песня показала, что нет. Они заиграли заводную и мрачную "Свободу". Никто не ожидал от Макса такого цинизма и злости, который он мог выдать в тексте: "Свобода заняться любовью, Без права остаться довольным. Проверить единственный метод — Добиться успеха минетом".
В целом, сегодня "Crow" играли лучше, чем на репетиции. Подогретые алкоголем и энергией зала, они почти забыли про лажу. Они погружались в неистовый транс, впервые ощущая себя единым целым, живым инструментом, все части которого служат для одной цели. Это было редким, можно было сказать, единственным абсолютным согласием данного состава группы. Наверное, все они знали, что играют в таком виде в последний раз и это ничуть их не огорчало.
Зал с радостью принимал новую песню, даже порождая лёгкий слэм перед сценой. Какая-то девушка в первом ряду, стащила с себя футболку, оставшись в одном лифчике. Макс мельком взглянул на неё. Их глаза встретились. "Вот, эта сучка грамотно следует инструкции", – подумал он, также отметив, что следовало бы познакомиться поближе.
Послышались первые аккорды "Insane". Кое-кто в зале уже знал эту песню. Послышались одобрительные крики. С сумасшедшей бас-гитарой Дани эта песня звучала ещё жёстче и безумнее. Вообще с его появлением звучание группы весьма изменилось. В процессе выступления он умудрялся курить или прыгать по сцене, как дикая обезьяна, что никак не влияло на качество его игры. Этот парень был мастером своего дела, прирождённым басистом. И публике он нравился куда больше, чем его предшественник, возможно, благодаря своему внешнему виду. Сегодня он обвешался цепями и звенел при ходьбе, как кентервильское привидение.
"Опиум" Макс и Герман спели вместе, прильнув к одному микрофону. Воронёнку казалось, что если бы это продлилось чуть дольше, то концерт пришлось бы доигрывать со стояком. Непередаваемое ощущение губ Макса в опасной близости. Его горячее дыхание. Его налакированные волосы, щекочущие щёку, совсем как сегодня утром в постели. Пришлось абстрагироваться и думать непосредственно о песне, но она тоже вдруг начала казаться безумно сексуальной. Герман вздохнул с облегчением, когда она закончилась.
Макс краем глаза следил за той самой девушкой у сцены. Всё выступление она продолжала извиваться и танцевать. Они отыграли без происшествий ещё пару песен, закончив выступление коротким джемом.
Потом все собрались в гримёрке, чтобы выпить и обсудить свой выход.
– Ну я считаю, что нормально, хотя можно было бы и лучше, – сказал Герман. Он по-прежнему относился критически к собственной музыке.
– Если бы кто-то не лажал, то было бы идеально, – хмыкнула Лукреция, покидая гримёрку.
Макс был в слишком хорошем настроении, чтобы с ней собачиться.
– Кстати, пойдём послушаем следующую группу? Забыл, как они там называются. – предложил Макс.
– Ладно, пошли, – согласился Герман, хватая пиво.
В зале было темно и накурено. Лучи прожектора сновали туда-сюда по раскрасневшимся потным лицам людей на танцполе. Вскоре на сцене появились те самые ребята. – Здравствуйте, мы Pretty Kitty! – прокричал в микрофон Кристи.
Сейчас он выглядел ещё более дико, чем в гримёрке. Начёс из бесцветно-белых волос делал его выше сантиметров на двадцать. Макияж уже изрядно потёк. Канареечно-жёлтая куртка выделяла его на безликом чёрном фоне. Он играл на ярко-розовой гитаре и пел так, словно ему оторвали яйца. Другие музыканты тоже отличались весьма ярким и эксцентричным внешним видом в стиле 80-х. Их встретили громкими аплодисментами, криками и нездоровым смехом.
Их музыка оказалась весьма сырой и неровной, но в то же время обладала достаточным драйвом, чтобы завести толпу.
– Они мне нравятся, несмотря на то, что это полное дерьмо, – констатировал Герман.
И это по его шкале считалось весьма высокой оценкой для начинающей группы. В целом, они подавали бы большие надежды, если бы не культурный барьер между дикой Россией и цивилизованным миром.
– А я бы трахнул их вокалиста, – шепнул Герман на ухо Максу.
– Тебя посадят, он же малолетка.
– Да ну, ни разу не сажали.
Герман сделал попытку поцеловать Макса, но тот ловко отстранился.
В толпе мелькнул силуэт той самой самой девушки. Она так и не думала одеться. Макс устремился за ней в коридор, туда, где музыка не была столь громкой. Возле стен стояли люди, потягивая своё пиво. Кто-то из них даже пытался заговорить с Максом, но ему было не до этого. Он увидел её, она стояла одна, прислонившись к кирпичной стене.
Макс смог разглядеть девушку лучше: высокая блондинка с пирсингом в носу, с идеальной фигурой, почти не прикрытой одеждой. На груди красовалась татуировка со змеёй и цветами, узор в таком же стиле оказался у неё на плече. Макс не знал, что сказать, он был слишком трезв, чтобы знакомиться с девушками. Но она заговорила первой, едва он подошёл.
– Привет! Вы классно сыграли, – начала она с дежурной фразы.
– Спасибо, – ответил он. – Ты классно танцевала.
– Я знаю. Я часто здесь танцую go-go. Кстати, меня зовут Полина.
Макс коротко представился. Их бутылки звякнули друг об друга. Они и дальше болтали о чём-то бессмысленном, пока Макс не предложил переместиться в гримёрку. Дальше у кого-то нашлась трава и очень много текилы. Мир завертелся в неистовом водовороте. Полина сказала, что у неё есть спиды. Они нюхали их вдвоём, закрывшись в сортире, чтобы не делиться с остальными. Здесь, в гримёрке, был отдельный туалет. Торкнуло практически сразу. Затем последовал грубый и грязный трах где-то за гранью реальности, сопровождаемый стуком в дверь. Макс обычно не использовал презервативы, но тут включилась природная брезгливость. Эта тёлка ассоциировалась у него всё с тем же клубным сортиром.
Они вышли из туалета вдвоём в весьма растрёпанном виде. Более того, все и так догадались, что они там делали. В гримёрке творился угар с участием Pretty Kitty и какими-то совсем левыми людьми.
– Пока тебя не было, я нассал тебе в пиво! – воскликнул Дани.
– Идиот. Я давно его выкинул.
– Чёрт, в чье же пиво я тогда нассал? – проговорил он растерянно, размазывая грим по лицу.
– Очевидно, в своё.
Потом кто-то пытался поджечь дверь при помощи дешёвого лака для волос, но эту затею пришлось быстро оставить, так как вмешался кто-то из оргов. Неадекват вечера возрастал. Макс совершенно не помнил, как попал домой. Полина была рядом, они занимались сексом где-то на полу в темноте. Ближе к утру удалось погрузиться некое подобие сна, но это быстро закончилось и пришлось отправиться на кухню, где Дани с каким-то чуваком всё ещё продолжали пьянствовать. Они уже и лыка не взяли, но продолжали играть в героев. Солнце назойливо скреблось в окно. Воскресенье, восемь утра. Идиотское безумное счастье перемешалось со страхом и отвращением. Скорей бы она ушла, скорей бы все ушли или умерли.
Водка с утра немного успокаивала.
– Наша жизнь – отражение всего, о чём мы поём, или же наоборот? – спросил он у пустоты.
Дани же внезапно отозвался, заявив, что вообще не может воспринимать тексты. Он упал в глазах Макса ещё на пару пунктов.
– А где Герман? – спросил Макс просто для приличия.
– А к нему сейчас лучше не соваться.
– Ну и хрен с ним.
На Макса напало неистовое желание с кем-то поговорить. Он вернулся, в комнату Элис. Только без неё эта спальня не казалась отдельным миром. Здесь были просто мёртвые стены и мёртвые рисунки. Максу даже показалось, что он скучает по ней, но не может поймать даже её тень. Мир изменился за какую-то неделю.
Полина лежала между стеной и кроватью на расстеленном одеяле в окружении пустых бутылок из-под минералки, которую она нещадно поглощала. Макс понял, почему они всю ночь провели на полу. Должно быть, ему не хотелось осквернять ту кровать, где он занимался любовью с Элис. Он понял, что становится сентиментальным и не успевает за собственными мыслями.
– Как мы до всего этого? Почему мы стремимся сделать свою жизнь похожей на старые фильмы про рок-н-ролл? Почему мы не можем быть самими собой? – спросил внезапно Макс.
– Детка, ты есть тот, кто ты есть, – ответила Полина. – Ты рок-звезда, неужели ты этого не видишь?
– Это лишь образ, игры и фальшивка. Нам не вернуть прошлое, но мы никогда не повзрослеем. Это мёртвая точка. Это тупик. Мы не наиграемся. В тридцать мы будем теми лысеющими придурками в потёртой коже, что играют никому не нужную музыку в тех же клубах. Мир вокруг будет меняться, а мы нет. А нашим друзьям будет всё так же двадцать и они будут смотреть на нас сверху вниз, потому что они будут думать, что у них есть будущее. Будущее — это всё, чего я боюсь.
– Прекрати, ты классный, – сонно отвечала она.
Макс не верил ей и не верил сейчас никому. Просыпались люди, они ходили туда-сюда, здороваясь и прощаясь друг с другом. Никто из них не знал, реальны они или же являются просто галлюцинациями, но через некоторых из них видны были стены. И всё вокруг словно дымилось, поджариваясь на зимнем солнце. Тоска надвигалась, не хотелось вообще ничего.
Вскоре появился Герман и попросил всех, кто здесь не проживает, покинуть квартиру. Макс пожалел, что дал Полине свой номер, но ради приличия записал и её телефон. Из комнаты Германа вышел заспанный Кристи. Макс сразу понял, что тут было. Все ушли, оставив после себя мусор и облегчение. Герман снова завалился в постель. Кажется, его мучило похмелье. Макс лёг рядом, приобнимая его. Почему-то мучило чувство вины.
– Ты спал с ним? – спросил Макс, зарываясь в его волосы.
– Да, – холодно ответил Воронёнок. – Было весьма недурно. Просто он вился возле меня весь вечер. Ты слинял и мне был скучно. Надеюсь, ты не ревнуешь, потому что я — да.
– Прости. Я заигрался и ушёл в образ.
– Не пойму, чего ты связался с Сиськой?
– С кем? – переспросил Макс.
– Та тёлка – это стриптизёрша из бара, где я любил тусить. У неё классные сиськи, стопроцентный силикон. Я тоже её трахал, как и все мои друзья. Вот теперь она добралась и до тебя.
– Она мне нравится. У неё с собой спиды и лёгкий подход к жизни.
– Ты идиот, – сказал Герман, уткнувшись в подушку.

Дата добавления: 2015-10-16