Глава 6. – Нам всё же разрешили выступить в X-club на хэллоуиновской пати

– Нам всё же разрешили выступить в "X-club" на хэллоуиновской пати! – Герман расхаживал по комнате важный, как готический грач. – Выступление уже через три дня. Думаю, мы готовы.
Макс сидел и воодушевлённо слушал.
– В этой помойке? – спросила Элис.
– Ну а что поделаешь? Мне вообще сказали, что мы лучшее среди того шлака, что набрался у них в этот раз. К тому же, мы знакомы с директором клуба по моей прошлой группе. Неоднократно у них выступали среди этого мракобесия.
Герман уселся в кресло с выражением утрированного пафоса на лице.
– В былые времена, до того, как клуб впервые закрыли, я любил потусить там в женском туалете, спасаясь от ужасной музыки.
– А что в мужском? – спросил Макс со скептически искривлённой улыбкой.
– Ну там грязно и вообще не романтично. А в гримёрке звукоизоляция плохая.
Герман внимательно рассмотрел Макса: его торчащие во все стороны серые волосы со светлыми перьями, выгоревшими за лето, драные джинсы, протёртые во всех местах, и футболку с пацификом, выложенным из ножей и пистолетов. Он вообще почти всегда ходил в одной и той же одежде из своего скудного багажа и совершенно не парился по поводу внешнего вида.
– Макс, я отдам тебя в руки Элис, чтобы она привела тебя в порядок. Мы же не гранж, чёрт возьми, играем, в таком виде на сцену нельзя.
– Делай что хочешь, главное, чтобы я сам себя не испугался.
– Шмотки мои наденешь, ты уже отощал до моего уровня и так. А мне всё равно этот ворох гото-тряпок некуда девать.
Максу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Сценический образ и всё такое. Элис утащила его в свою комнату, чтобы проделать какие-то махинации с волосами. Ножницы щёлкали где-то над ухом, как маленькие гильотины.
– Только пожалуйста, оставь мне немного волос, – взмолился Макс.
– Не бойся. Будут тебе волосы.
На пол опадали серебристо-серые змеи, которым лезвие гильотин снесло голову.
– Если не возражаешь, я тебя чуть-чуть перекрашу. У тебя слишком безликий цвет волос, в нём теряется твоё лицо. Я, конечно, не профессиональный стилист и даже не мужик-гей, так что делать буду на свой вкус, – рассмеялась она.
– Мне всё равно. Сделай из меня рок-звезду, детка, – последнюю фразу Макс произнёс, намеренно утрируя.
Краска жутко воняла и немного жгла кожу головы, но даже это казалось терпимым.
– Слушай, процесс очень нудный. Надо пока отвлечься, – предложила Элис. – Расскажи мне, что ли, во что ты веришь?
– В Ничто – это главный бог нашего поколения, когда власть правительства не имеет авторитета, недостаточно на нас давит, чтобы заслужить волну негодования или немого смирения. Авторитет бога упал ниже плинтуса. Ну, это лично для меня. Я вообще считаю, что умному человеку просто негоже примыкать к какой-либо политической или религиозной организации. Я не одобряю действующую власть, точно так же мне противны действия оппозиции, потому что и то, и другое стадо. Православие корыстно, любит деньги и власть, в сатанизме хватает юношеского максимализма, а атеисты забывают, что стали последователями точно такой же религии.
– Ты не веришь в бога?
– Трудный вопрос. Если бы окончательно не верил, тогда я бы так злостно не богохульствовал.
– А Герман был прав в том, что в тебе ещё живёт некое чувство, напоминающее совесть. И когда ты поступаешь плохо, ты
это сознаёшь. Вот и твоё отличие ото всех.
– Я бы с радостью её убил.
– Не стоит. Именно это и отличает тебя от нашего грязного мира.
Скоро пришло время смывать краску. Когда волосы высохли, они оказались совсем белыми, почти как паутина, но это выглядело настолько естественно, словно седина. Рваные пряди имели разную длину и лишь самые длинные едва доходили до плеч. Элис сказала, что это ещё не всё. Она открыла большую палетку теней, которая походила больше на палитру художника, чем на набор для макияжа. Вздохнув, Макс принял и это. Мягкие кисточки приятно касались его кожи. Особенно приятными были ощущения на веках. Кто-то из прежних друзей Макса сказал бы, что это нереальная педерастия, но ему было всё равно. Заведшийся в мозгах Зигги Стардаст одобрительно кивал, рассыпаясь блёстками. В конце концов, в семидесятых-восьмидесятых именно так снимали тёлочек, и если сейчас тёлочки предпочитают чётких поцанчиков, то это их проблемы. Пока Макс думал, Элис красила ему ногти чёрным лаком. Он всё же настоял на глянцевом без блёсток, единственном, на его взгляд, допустимом цвете лака для ногтей.
– Вот теперь вообще замри и не двигайся минут пять, – велела она.
– Я никогда не чувствовал себя настолько беспомощным, – вздохнул Макс, откидываясь в кресле.
Казалось, что прошла вечность, пока его руки покоились на подлокотниках.
– Подожди, в зеркало пока не смотрись, – сказала Элис, протягивая ему ворох одежды. – Примерь сначала. Только осторожнее, мейк не размажь.
Затем она стыдливо удалилась, словно и не видела его голым ранее. Джинсы Германа оказались непривычно узкими, однако втиснуться в них всё же удалось. Макс пару раз запутался в чёрной футболке, состоявшей, как казалось, из одних только дыр. Он подкрался к большому резному зеркалу в углу и сдёрнул с него драпировку. То, что он не узнал себя, было мягко сказано, перед ним стоял кто-то другой, как бы это банально ни звучало.
Его лицо казалось мёртвым, но в то же время глаза блестели каким-то живым огнём, и тёмно-вишнёвые губы искривлялись в улыбке. Undead. Эта мимика раньше была несвойственна Максу, он вообще был скуп на гримасы, словно раньше лицо было незнакомым инструментом, которым он просто не умел управлять. Под глазами залегли глубокие чёрные тени, на манер готических музыкантов старой школы. Грим казался неаккуратным, но выверенным до последней детали, и даже красный ореол вокруг глазниц вносил свои черты. Брови превратились в две тонкие нити.
Кем бы ни было это существо в зеркале, Макс понял, что оно ему нравится. Он поймал себя на том, что стоит на коленях перед зеркалом, в попытке прикоснуться к собственной руке, преодолев прозрачный барьер иномирья.
В комнату вошёл Герман, заставив Макса оторваться от самосозерцания. Воронёнок тоже весьма изменился за этот краткий промежуток времени – судя по всему, он сам наводил себе марафет. Его волосы торчали во все стороны, в некоторых прядях красовались настоящие вороньи перья. В одном ухе сияла серебряная серьга с крестом. Грим его походил на раскраску Макса, разве что казался ещё более зловещим. Весь его вид чем-то напоминал мёртвого шамана. Его тощая грудь была лишь слегка прикрыта чёрной рыболовной сеткой. Костлявые руки оставались открытыми, и татуировка с вороном сверкала на плече. Кожаные штаны Германа казались такими узкими, что готовы были лопнуть при первом шаге, однако как-то держались.
Он отстранил Макса, чтобы его отражение тоже поместилось в резную оправу старинного зеркала. Хотелось сказать что-то типа: "Мы выглядим, как парочка мёртвых педиков из восьмидесятых", – однако все слова казались сейчас такими неуместными. "Это просто маскарад для сцены. Просто маски и просто игра". Герман подошёл так близко, что Макс чувствовал кожей его ауру, от которой даже волосы на теле становились дыбом, словно подносишь руку к включенному советскому телевизору. Макс продолжал смотреть не отрываясь куда-то в стену, Герман был на полголовы ниже его.
Макс попытался увернуться от протянутых к нему рук с длинными чёрными ногтями, но, пятясь назад, споткнулся обо что-то и упал. Но нет, скорее осел в полуобмороке, не чувствуя удара. Под ним оказалось, что-то мягкое, наверное, подушка. Герман, смеясь, запрыгнул на него сверху. Их губы оказались так близко, что Максу стало не по себе. Когти гладили его рёбра сквозь рубашку.
– Успокойся. Это только для сцены. Я же помню, что ты не нравишься мне без образа, – прошептал он. – Хотя сейчас ты милашка.
Макс вздохнул с облегчением. Ещё не хватало приставаний друга, на которые он никак не мог ответить по идеологическим соображениям. Он лишь расслабился на секунду, пока не почувствовал на своих губах чисто символический поцелуй. Он задёргался, сопротивляясь. Герман схватил его за запястья, прижимая к полу. Макс закричал, пытаясь пнуть его ногой по яйцам.
– Боже, ты стонешь как Эксл Роуз. Как, наверное, весело трахать вокалистов! – на последней фразе Герман сам заржал, понимая смысл сказанного.
Пользуясь моментом, Макс, выпутался из цепких объятий и отполз в дальний угол комнаты.
– Я пошутил. Это всё только для сцены. Наша целевая аудитория – это тёлки. Тёлки любят педиков, – начал оправдываться Герман. – И тогда нам дадут! – последнюю фразу он произнёс голосом Бивиса.
– Идиот, тебе что, мало дают?! – закричал Макс, всё ещё отходящий от шока.
– Всех тёлок не перетрахать, но надо к этому стремиться, мой друг!
В комнату вернулась Элис. Вернее, она наблюдала эту картину уже несколько минут, но никто в силу обстоятельств не обратил на неё внимания.
– Герман, он всё равно тебе никогда не даст! – заявила она.
– Какая досада, – саркастически прощебетал Воронёнок и выпорхнул из комнаты.
Элис наклонилась к Максу.
– Надо бы смыть с тебя этот грим.
Вместо ответа он довольно ощутимо схватил её за руку.
– К выступлению я смогу повторить то же самое, – произнесла она, немного растерявшись, когда увидела странный блеск в глазах Макса. Они стали насыщенно-синими, но от них веяло не прежней добротой и наивностью, а самой настоящей страстью.
– Иди сюда, – сказал он, притягивая её себе.

***
С утра Макс облазил в сети все карты в поисках леса или чего-то отдалённо похожего на него. Выбор его пал на Измайловском парке, потому что все остальные пункты были слишком далеко от дома. Хотелось немного побыть одному, но одиночество на людях улицах Москвы уже порядком ему надоело. Он ценил грязную красоту исторического центра, но порой хотелось чего-то иного. Натянув обычную серую куртку, рваные джинсы и кеды, он молча покинул квартиру под небом и отправился в сторону метро. Ему вспомнились слова Германа о том, что в вагоне лучше сидеть на полу, потому что так открывается лучший вид на члены и жопы. Однако он не воспользовался этим советом и приткнулся на так называемом "месте для бомжей" – тройной седушке в конце вагона. Пусть предстоял неблизкий: от Китай-города с пересадками до Измайловской. Повезло же пернатому жить в самом центре столицы.
Макс замечтался и пришёл в себя, когда на седушку напротив опустился самый настоящий бомж. Макс их всегда немного побаивался: они напоминали ему зомби из старых голливудских фильмов. Всему виной, наверное, была серия "Саус Парка" с аналогичным сюжетом. Бомж достал из пакета бутылку "Блэйзера" (дешёвого полуторалитрового коктейля, которым питалась дикая неформальная молодёжь, тусившая в переходах и скверах), от одного взгляда на который у Макса заболела печень, вспоминая бурную молодость. Очевидно, бомж как-то не так растолковал его взгляд и, протянув бутылку с кислотно-оранжевой жидкостью, сиплым голосом спросил:
-Буш?
– Нет спасибо, – ответил Макс, затыкая нос.
Бомж вздохнул, отпил своей отравы и полез в карман, извлекая оттуда конфету.
– Буш?
– Неа, – ответил Макс, ретируясь в другой конец вагона.
Больше он решил не вступать в контакт с аборигенами подземки. В отличие от большинства приезжих, техническая сторона метро его совсем не пугала, а вот внутренняя жизнь порой нагоняла ужас. Собаки, разъезжающие в вагонах, мыши-полёвки, рассекающие по путям. Ещё страшнее были бабки и бомжи. Ужасы метрополитена не кончались на этом. Макс никогда не думал, что способен чего-то бояться до такой степени. В вагон со зловещим скрипом въехала коляска с безногим инвалидом в военной форме. Гнусавым громким голосом он просил помочь, кто сколько сможет. Макс вжался в сиденье. Реальность и собственное подсознание вдруг поменялись местами. Инвалид смотрел на всех здоровых людей ненавидящим взглядом – конечно же, он хотел видеть каждого из них на своём месте, а самому забрать себе ноги всех пассажиров в вагоне. Наверное, его тележка, проходя по узкому коридору меж сидений, выпускает острые лезвия, которые быстро пилят тонкие кости почти без боли и шума, отрезая ноги всем пассажирам на радость зелёному карлику. Макс больше не мог выносить этого зуда под коленями и взгляда инвалида, продолжавшего клянчить мелочь. Словно острые лезвия циркулярной пилы врезались в его кости. Боли не было, только мерзкий зуд. Точно такой же зуд застрял в мозгу.
Он потянул ноги к себе, полностью забираясь на сиденье. Макс чувствовал, как немеют его пальцы и отнимаются ноги. Обращать внимание на сидевших рядом уже не было сил. Макс сгруппировался, как зародыш, закрыв глаза, прижимая лицо к коленям. По вискам тёплыми струйками стекал пот. Липкий и противный, словно связка червей. В нескольких сантиметрах от него пронеслось смертоносное кресло, громко шурша колёсами, так что даже звук поезда мерк по сравнению с ним. Тело холодело, словно подступала студёная вода. С трудом дотянув до остановки, Макс выскочил из вагона. Ни о каком лесе уже и мысли быть не могло. Бегом по эскалатору наверх и спасительный звонок дрожащими пальцами.
– Слушай. Это смешно и нелепо, но забери меня отсюда.
– Что случилось? Где ты?! – кричал в трубку сонный и взволнованный Герман.
– Я на этой... как её там? – Макс обернулся по сторонам в поисках названия станции. – На Бауманской. Я не могу спускаться в метро. Я тебе потом всё объясню, просто забери меня отсюда.

Всю историю Макс поведал Герману, когда они ехали на заднем сиденье такси полчаса спустя. Руки тянулись к сигарете каждые пять минут. Салон наполнялся горьким дымом, не спасали даже открытые настежь окна. Благо, водитель не возражал.
– Ты, главное, успокойся. Есть у этого города дурное свойство – пробуждать у людей фобии, – твердил Герман. – У кого-то боязнь толпы, у кого-то – птиц. Да и вообще, хрен знает что. Я-то инвалидов не боюсь, просто мерзко становится. Но ты, главное, успокойся и не вспоминай. В следующий раз просто закрой глаза и мысленно перенесись оттуда. Не совсем помогает, но отвлекает зато.
Макс тяжело вздохнул, переваривая события скверного утра. Герман обнял его, глядя по волосам. Но в этих объятьях не было больше никакой педерастии, как в их вчерашней шутке.

Дата добавления: 2015-10-16