Ремесло

Часть вторая

Невидимая газета.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Пятый год я разгуливаю вверх ногами. С того дня,

как мы перелетели через океан. (Если верить, что

земля действительно круглая.)

Мы -- это наше безумное семейство, где каждый

вечно прав. В конце 79-го года мы дружно

эмигрировали. Хотя атмосфера взаимной правоты

не очень-то располагает к совместным действиям.

У нас были разнообразные претензии к советской

власти. Мать страдала от бедности и хамства. Жена --

единственная христианка в басурманской семье --

ненавидела антисемитизм. Крамольные взгляды дочери

были незначительной частью ее полного отрицания

мира. Я жаловался, что меня не печатают.

Последний год в Союзе был довольно оживленным.

Я не работал. Жена уволилась еще раньше,

нагрубив чиновнику-антисемиту с подозрительной

фамилией -- Миркин.

Возле нашего подъезда бродили загадочные

личности. Дочка бросила школу. Мы боялись выпускать

ее из дома.

Потом меня неожиданно забрали и отвезли в

Каляевский спецприемник. Я обвинялся в тунеядстве,

притонодержательстве и распространении нелегальной

литературы. В качестве нелегальной литературы

фигурировали мои собственные произведения

Как говорил Зощенко, тюрьма не место для

интеллигентного человека. Худшее, что я испытал

там, -- необходимость оправляться публично. (Хотя

некоторые проделывали это с шумным, торжествующим

воодушевлением...)

Мне вспоминается такая сцена. Заболел мой

сокамерник, обвинявшийся в краже цистерны бензина

Вызвали фельдшера, который спросил:

-- Что у тебя болит?

-- Живот и голова.

Фельдшер вынул таблетку, разломил ее на две

части и строго произнес:

-- Это -- от головы, А это -- от живота. Да

смотри, не перепутай...

Выпустили меня на девятые сутки. Я так и не

понял, что случилось. Забрали без повода и

выпустили без объяснений.

Может, подействовали сообщения в западных

газетах. Да и по радио упоминали мою фамилию. Не

знаю...

Говорят, литовские математики неофициально

проделали опыт. Собрали около тысячи фактов

загадочного поведения властей. Заложили данные в

кибернетическую машину. Попросили ее дать оценку

случившемуся. Машина вывела заключение: намеренный

алогизм... А затем, по слухам, добавила короткое

всеобъемлющее ругательство...

Все это кажется мне сейчас таким далеким. Время,

умноженное на пространство, творит чудеса.

Пятый год я разгуливаю вверх ногами. И все не

могу к этому привыкнуть.

Ведь мы поменяли не общественный строй. Не

географию и климат. Не экономику, культуру или

язык. И тем более -- не собственную природу. Люди

меняют одни печали на другие, только и всего.

Я выбрал здешние печали и, кажется, не ошибся.

Теперь у меня есть все, что надо. У меня есть даже

американское прошлое.

Я так давно живу в Америке, что могу уже

рассказывать о своих здешних печалях. Например, о

том, как мы делали газету. Недаром говорят, что

Америка -- страна зубных врачей и журналистов.

Оказалось, быть русским журналистом в Америке --

нелегкое дело. Зубным врачам из Гомеля

приходится легче.

Однако мы забежали вперед.

ДОМ

Мы поселились в одной из русских колоний Нью-

Йорка. В одном из шести громадных домов, занятых

почти исключительно российскими беженцами.

У нас свои магазины, прачечные, химчистки,

фотоателье, экскурсионное бюро. Свои таксисты,

миллионеры, религиозные деятели, алкоголики,

гангстеры и проститутки.

Дата добавления: 2015-10-16