Все рушится

Однажды Котельников попросил на время мои

рассказы.

-- У меня есть дядя, -- сказал он, -- главный редактор

эстонского Кинокомитета. Пусть ознакомится.

-- Пусть.

Я дал ему "Зону". И забыл о ней.

И вот пронесся слух -- у Кительникова обыск.

Вообще наступила тревожная пора. Несколько молодых

преподавателей ТПИ уволили с работы. Кому-то

инкриминировали самиздат, кому-то -- чистую

пропаганду. В городе шли обыски. Лекторы по

распространению грозно хмурили брови.

Чем это было вызвано? Мне рассказывали такую

версию.

Группа эстонцев направила петицию в ООН. "Мы

требуем демократизации и самоопределения... Хотим

положить конец насильственной русификации...

Действуем в рамках советских законов... "

Через три дня этот меморандум передавали

западные радиостанции.

Еще через неделю из Москвы поступила директива --

усилить воспитательную работу. А это значит -- кого-то

уволить. Разумеется, помимо следствия над авторами

меморандума. Ну и так далее.

У Котельникова был обыск. Не знаю, в чем он

провинился. Дальнейших санкций избежал. Не был

привлечен даже к качестве свидетеля.

Среди прочих бумаг у него изъяли мои рассказы.

Я отнесся к этому спокойно. Разберутся -- вернут.

Не из-за меня же весь этот шум. Там должны быть

горы настоящего самиздата.

То есть я был встревожен, как и другие, не больше.

Ждал верстку.

Вдруг звонит Эльвира Кураева:

-- Книжка запрещена. Подробностей не знаю.

Больше говорить не могу. Все пропало...

Примерно час я находился в шоке. Потом начал

сопоставлять какие-то факты. Решил, что между

звонком Эльвиры и обыском Котельникова есть прямая

связь.

Мои рассказы попали в КГБ. Там с ними ознакомились.

Восторга, естественно, не испытали. Позвонили в

издательство -- гоните, мол, этого типа...

Видно, я из тех, на ком решили отыграться.

Звоню Котельникову:

-- Кто тобой занимается?

-- Майор Никитин.

Я пошел в КГБ. Захожу. Маленькая приемная,

стул, две табуретки. Постучал в окошко. Выглянула

женщина.

-- К майору Никитину,

-- Ждите.

Минут десять прошло. Заходит тип в очках. Среднего

роста, крепкий, на инженера похож.

-- Товарищ майор?

-- Капитан Зверев.

-- А где майор Никитин?

-- В командировке. Изложите ваши обстоятельства.

Я изложил.

-- Должен навести справки, -- говорит капитан.

-- Когда мне рукопись вернут?

-- Наберитесь терпения. Идет следствие. В ходе

его станет ясно, какие бумаги мы приобщим к делу.

Позвоните в среду.

-- Когда Никитин вернется?

-- Довольно скоро.

-- А почему мою книжку запретили?

-- Вот этого я сказать не могу. Мы к литературе

отношения не имеем.

Ладно, думаю, подожду.

Зашел в издательство. Эльвира страшно перепугалась.

Увела меня на пожарную лестницу. Я говорю:

-- Объясните мне, что происходит?

-- Не могу. И более того, не знаю. Просто намекнули,

что книга запрещена.

-- Намекнули или дали соответствующее указание?

-- Это одно и то же,

-- Я пойду к Акселю Тамму.

-- Не советую, Что вы ему скажете? Я же сообщила

вам о запрете неофициально.

-- Что-нибудь скажу. Мол, ходят слухи...

-- Это несерьезно. Ждите, когда он сам вас известит.

Ужев издательстве мне показалось, что люди

здороваются смущенно, На работе -- то же самое.

День проходит, второй, третий. Звоню капитану.

-- Пока, -- говорит, -- никаких известий.

-- Пусть мне рукопись вернут.

-- Я передам. Звоните в пятницу...

Эльвира молчит. На работе какая-то странная

обстановка. Или мне все это кажется...

Пятница наступила. Решил не звонить, а пойти в

КГБ. Чтобы им было труднее отделаться.

Захожу в приемную. Спускается новый, в очках.

-- Могу я видеть капитана Зверева?

-- Болен.

-- А майор Никитин?

-- В командировке. Изложите свои обстоятельства

мне...

Я начал понимать их стратегию. Каждый раз выходит

новый человек. Каждый раз я объясняю, в чем

дело. То есть отношения не развиваются. И дальше

приемной мне хода не будет...

Я как дурак изложил свои обстоятельства.

-- Буду узнавать.

-- Когда мне рукопись вернут?

-- Если рукопись будет приобщена к делу, вас

известят.

-- А если не будет приобщена?

-- Тогда мы передадим ее вашим коллегам.

-- В секцию прозы?

-- Я же говорю -- коллегам, журналистам.

-- Они-то при чем?

-- Они -- ваши товарищи, пишущие люди. Разберутся,

как и что...

Товарищи, думаю. Брянский волк мне товарищ...

Я спросил:

-- Вы мою рукопись читали?

Просто так спросил, без надежды.

-- Читал, -- отвечает.

-- Ну и как?

-- По содержанию, я думаю, нормально... Так себе...

Ну, а по форме...

Я смущенно и горделиво улыбнулся.

-- По форме, -- заключил он, -- ниже всякой

критики...

Попрощались мы вежливо, я бы сказал -- дружелюбно.

В понедельник на работе какая-то странная атмосфера.

Здороваются с испугом. Парторг говорит:

-- В три часа будьте у редактора.

-- Что такое?

-- В три часа узнаете.

Подходит ко мне дружок из отдела быта, шепчет:

-- Пиши заявление.

-- Какое еще заявление?

-- По собственному желанию.

-- С чего это?

-- Иначе тебя уволят за действия, несовместимые

с престижем республиканской газеты.

-- Не понимаю.

-- Скоро поймешь.

Дикая ситуация. Все что-то знают. Один я не знаю...

Написал как дурак заявление. Захожу в кабинет

редактора. Люди уже собрались. Что-то вроде президиума

образовалось. Курят. Сурово поглядывают. Сели.

-- Товарищи, -- начал редактор...

Дата добавления: 2015-10-16