Наоборот

Never cared for what they say

Never cared for games they play

Never cared for what they do

Never cared for what they know

And I know

So close no matter how far

Couldn't be much more from the heart

Forever trusting who we are

No nothing else matters

(Metallica "Nothing else matters")

Через две недели после праздника Благословения Богов настало время для Посвящения Агаты. В этот день малышку должны были отнести в храм, чтобы показать Богам и попросить у них для нее защиты, а кроме того, во время ритуала перед всеми собравшимися отец признавал ребенка своим. Сурмы не участвовали в обряде – они наблюдали его со стороны, стоя со всеми родственниками на ступеньках храма.

Хотя до дня Посвящения ребенка никому не показывали, родственники Тома приезжали один за другим, чтобы поздравить сначала с рождением Агаты, а затем и с днем Благословения Богов. Все они были расстроены, что Том обзавелся дочерью вместо ожидаемого наследника и сочувствовали молодому семейству. Том же только смеялся, говоря, что они просто не видели его малышку, иначе у них бы и мысли не возникло о сожалении.

Все эти визиты очень расстраивали Билла: ему казалось ужасно несправедливым, что его маленькую, хорошенькую девочку с крошечными пальчиками, носиком-пуговкой и очаровательными пухлыми щечками никто на самом деле не ждал и не хотел. Он чувствовал себя глубоко виноватым перед ней за то, что даже он ждал только мальчика, как будто она даже не имела права на существование.

Из всех родственников лишь Елена с Катериной горели желанием поскорее увидеть малышку. Они своими руками наделали множество смешных чепчиков и крошечных пинеточек, с которыми приезжали каждую неделю и, кажется, не могли дождаться, когда уже увидят девочку, чтобы наряжать и баловать ее.

О свадьбе Катерины должны были объявить уже в этом году. Билл догадывался, что она переживает о том, что не сможет иметь детей, и ее муж вынужден будет жениться во второй раз. Сурм внезапно осознал, что выбора не было как раз у нее и, возможно, у его дочери тоже его не будет. Женщины вынуждены были терпеть постоянное присутствие кого-то третьего в своей семье – кого-то, кто может стать больше, чем любящим супругом и хорошим любовником. Билл видел, как Том ждал их ребенка и с каким удовольствием он теперь возится с их малышкой, и ни за что не хотел бы, чтобы его муж был лишен подобного счастья, и тем более, не перенес бы, если бы это счастье подарил ему кто-нибудь другой.

Приготовления к Посвящению шли уже давно, но начиная с утра того дня, за которым следовал праздник, Билл начал метаться по дому. Он прикладывал к девочке то одни, то другие нижние одежды, затем верхние, затем пытался подобрать одеяло, в котором ее вынесут к алтарю. Он не давал покоя парикмахеру и модисту, желая, чтобы его длинные волосы были идеально гладкими, а наряд подобран так, чтобы было не видно недостатков его фигуры.

Модист же уговаривал Билла повременить с окончательным выбором одежды и украшений, ведь муж должен был сделать ему подарок в честь Посвящения их первенца Богам, на что Сурм лишь отмахивался. Он был уверен, Том ничего не подарит ему, ведь он уже получил прекрасные украшения для волос и рук, кроме того, родилась девочка, а ее вряд ли можно было считать первенцем.

Но он ошибся, и рано утром, сразу после завтрака, Том принес в их спальню огромную коробку и объявил, что это подарок. Биллу казалось, что он еще никогда не любил Тома так сильно. Он бросился на шею к мужу, радостно визжа, а когда тот все-таки уговорил его открыть подарок, просто потерял дар речи: в коробке, переливаясь мягким и шелковистыми голубовато-серым, лежала шуба. Она была сшита из шкурок пескаря, а ее полы, рукава и края капюшона были оторочены сияющим белым с проблесками черного мехом пескаря горного. О таком подарке Билл не смел даже мечтать, ему и в голову не приходило, что муж может подарить ему такое сокровище.

Шубы были сродни драгоценностям и шились из пушных зверьков, населяющих северные горные районы планеты. Эти грызуны голубовато-серого цвета отличались крайней хитростью и злобностью, поэтому разводили их лишь в одном месте – горном монастыре Санке. Расположенный на границе земли и неба, отдаленный монастырь бережно хранил секрет своего мастерства и дорого продавал ценные шкурки. Наряжаясь в это сокровище, Сурм чувствовал себя королем.

Во время церемонии Посвящения Агаты Богам, стоя на ступеньках храма и наблюдая, как его муж с маленькой дочкой на руках обходит алтарь, Билл сиял тем невидимым внутренним светом, который освещает только тех, чья душа полна покоя, тепла и любви. И этот покой не могли нарушить ни недовольства полом его ребенка со стороны сановника Софита, ни постоянное сочувствующее нытье Шелдона, ни косые взгляды гостей.

Сурм, одетый в меховую шубку длиной до пола, чувствовал себя прекрасно, он с интересом наблюдал за церемонией, в которой не принимал участия, и вполуха слушал Шелдона, который все сокрушался, что Биллу не повезло, раз первенцем оказалась девочка, хотя все могло быть и хуже, если бы родился Сурм.

- Мне очень жаль… - вещал Шелдон.

- А мне нет! – неожиданно резко прервал его Билл, которому наскучили эти глупые стенания. – Посмотри, какая она маленькая и хорошенькая. Теперь у нас в семье есть девочка, – в этот момент Том подошел к ним, и Билл любовно завернул одеяльце, которое распахнули, чтобы Софит признал Агату своей перед Богами и людьми.

Супруги счастливо переглядывались все время – и пока ехали домой, и за праздничным обедом, и вечером, укладывая малышку спать. Что бы кто ни говорил, Каулитцы были счастливы и довольны своим ребенком, они постоянно возились с Агатой, радуясь каждой улыбке, каждому движению и переживая, если девочка хотя бы хмурилась.

Агата не изменяла своим привычкам: она обожала Тома, переставала плакать на его руках и часто улыбалась детской, непонятной улыбкой, стоило Тому только погладить ее или начать с ней разговаривать. Билла это умиляло, он верил, что дети чувствуют отношение к себе, и ощущал какое-то странное единение с мужем в те моменты, когда они оба заботились о своем ребенке.

Однако чем дальше, тем больше обоих одолевало смутное беспокойство сродни неудовлетворению. Их ласки в постели становились все разнообразнее и смелее, но никакие изощрения не могли заменить чувство полной близости, оба хотели большего и стеснялись признаться в этом.

Но ничто не длится вечно, и однажды, вернувшись из очередной поездки, Том направился прямиком в общую спальню, где предложил Биллу такое, от чего тот просто потерял дар речи. Они могли бы поменяться местами и не задумываться о последствиях близости вообще.

Сурм был против. Одна только мысль, что все может быть наоборот, вызывала неприятие и, вместе с тем, странное, непонятное возбуждение: едва только Билл задумывался об этом, как у него начинали трястись руки. После этого разговора в их ласках появились скованность и стеснение, которого не было ранее, оба чувствовали, что они в миллиметре от того, чтобы нарушить незримую границу, за которой горело и плавилось что-то запретное.

В конце концов, они попытались осуществить свои замыслы, но оба так волновались и переживали, что, несмотря на их желание, ничего не вышло. Билл боялся, потому что раньше всегда отдавал инициативу в руки Тома, но теперь тот, погруженный в новые ощущения, не мог вести. И эта путаница не давала им возможности поменяться ролями.

Так, полные ожидания чего-то и в преддверии нового светского сезона, они оказались на приеме у небезызвестной матроны Перкис. Оба знали, что матрона собирает у себя лишь сливки общества, и ни один из них не ожидал, что на ее званом обеде появится Штефан Санко.

Ни Билл, ни Том не испытывали восторга от подобной компании, но, с другой стороны, им не было бы до Санко никакого дела, если бы тот не норовил поближе оказаться рядом с Биллом, подсесть к нему и заговорить. Весь день и обед Сурму удавалось избегать неприятной компании, но когда настало время прогулок и чаепитий в беседках, супруги по какому-то досадному недоразумению разделились, и Билл оказался в беседке сада один на один со Штефаном, к огромной радости последнего.

Юноша не спешил заговорить с ним и лишь разглядывал, думая, как бы отделаться от него повежливей, не устраивая скандала.

- Ты стал еще прекрасней, чем в тот день, когда мы познакомились, – улыбнувшись самой обаятельной улыбкой, начал Санко.

- А вот ты каким был, таким и остался, только я смотрю на тебя другими глазами, – спокойно сказал Билл. Он, и правда, еще на суде увидел не прекрасного возлюбленного, а всего лишь не совсем честного ловеласа и дамского угодника, привыкшего полагаться на глупость впечатлительных юнцов и молоденьких барышень.

- Да хватит тебе, Билл, ты же сам помнишь, как сильно я был увлечен тобой, - Штефан горестно вздохнул, - но ты должен знать, как была незавидна моя участь! Твой муж и его отец все узнали про нашу связь и воспользовались тем, что у меня нет ни денег, ни положения в обществе. Они заставили меня обойтись с тобой так подло! И уж если кто и должен обижаться, так это я! Я сделал все, что мог, чтобы избавить тебя от этого брака! Я даже свидетельствовал на суде! – мужчина совсем вошел в роль и, с упреком взглянув на Билла, укоризненно покачал головой. – Если бы ты только сохранил невинность… Но я готов забыть все за один твой благосклонный взгляд, – Штефан кинулся Сурму в ноги, и, преданно глядя снизу вверх, продолжил. – Билл, ты же когда-то любил меня! Неужели ты все забыл?

- Нет, не забыл, - тихо промолвил юноша, в очередной раз испытывая обиду за своего мужа и за то, что когда-то был готов променять его на фальшивую, лживую куклу.

Штефан же понял отсутствующий взгляд Билла по-своему и испытал радость, думая, что тот вспоминает их связь с ностальгией и печалью, и, ободренный этой мыслью, продолжил как можно проникновенней:

- Билл, мы могли бы все исправить! Мы могли бы опять быть вместе! Если мы будем осторожны, твой муж ничего не узнает!

- И что же? Ты предлагаешь себя мне в любовники? – неожиданно холодно и высокомерно спросил Билл, а потом вдруг улыбнулся и сказал со всем сарказмом, на который только был способен:

- Какой талант пропадает зря! Тебе следовало бы выступать в театрах – твоя способность к перевоплощению не знает границ! А какое самомнение! – Сурм неожиданно встал и, уже не задумываясь о приличиях, повысив голос, твердо продолжил. – Посмотри на себя – жалкое подобие мужчины! Неужели ты в чем-то хочешь сравниться с моим мужем? Неужели ты хоть на минуту подумал, что я настолько охоч до сомнительных развлечений, что променяю отца своего ребенка на трусливого и лицемерного подонка?

Том, узнавший, где и с кем находится Билл, и как раз спешивший на выручку своему юному мужу, так и застыл чуть поодаль от беседки, внезапно осознав, что это Штефану неплохо бы поискать путей к отступлению. Он был горд Биллом как никогда и безумно любил его. Как бы там ни было, его наивный мечтатель-муж обладал поистине сильным характером и упертостью, которой мог бы позавидовать сам Том.

Возвращаясь с приема, оба находились в хорошем настроении. Немного опьяненные отваром листьев аски*, они помнили лишь о том, что очень любят друг друга и совсем позабыли о своих проблемах и стеснении. Разгоряченные прогулками, разговорами и игривыми ласками по дороге домой, оба хотели продолжения веселья. Ввалившись в кабинет Тома, они, не раздумывая, направились к столику, где стояли многочисленные бутылки с разнообразными настойками.

Билл в первый раз пил что-то крепче отвара аски, он быстро захмелел и без стеснения принялся приставать к мужу. Усевшись верхом на развалившегося на кабинетном диване Тома, Билл принялся осыпать его поцелуями и игриво гладить живот и грудь под рубашкой. Сурм потерял голову, забыл обо всех страхах и условностях, он понимал лишь, что хочет раствориться в своем муже, обладать им, разделить с ним свою страсть.

Том же старался не мешать и пошел у него наповоду, подчиняясь его настойчивости. Захватив бутылку с настойкой, они, громко смеясь, поднимались по лестнице, время от времени останавливаясь и жадно целуясь.

Добравшись до кровати, оба на какой-то момент замерли, глядя друг другу в глаза. Билл принялся гладить бедро Тома, медленно подбираясь к паху, игриво проходясь тонкими пальцами по выпирающему бугорку и сжимая его. Также медленно, не отводя взгляда, Сурм принялся расстегивать пуговицы, чтобы проникнуть в разъем ширинки и сжать твердый член ладонью. Том судорожно втянул в себя воздух, откинул голову назад, и Билл тут же приник к открывшейся шее губами. Оба понимали, что сегодня пойдут до конца, и это распаляло их еще сильнее. Возбуждение пульсировало в венах горячей густой волной. Том с силой прошелся руками по спине Сурма и скользнул за пояс брюк, на гладкие половинки. Билл, прикрыв глаза, со стоном выгнулся.

А он когда, тяжело дыша, опять взглянул Тому в глаза, оба поняли, что время игр и медленных ласк кончилось, и принялись срывать друг с друга одежду, сталкиваясь в сумасшедших, жестких поцелуях, кусая друг друга, сжимая руками и прижимаясь. Раздетые, они задыхались от возбуждения, и Том, взяв руку Билла, вылил ароматное масло ему на ладонь.

- Давай, - жарко прошептал он мужу на ушко, - ты же знаешь, как сделать хорошо.

Билла обдало волной жара. Он, действительно, знал, но сомневался, что тело Тома устроено так же, как и его. Поэтому, расположившись между его ногами, Сурм принялся вылизывать его член и яички, одновременно одной рукой лаская его бедра, а другой аккуратно смазывая проход. Несмотря на опьянение, волнение охватило Билла. Он робко и нерешительно ввел указательный палец, а затем, ощутив, как муж быстро расслабился, добавил второй. Он осторожно гладил бархатные стенки, боясь сделать хоть одно неверное движение.

- Поласкай меня, так же, как себя, - срывающимся шепотом попросил Том, и Сурм принялся действовать смелее, разводя и сгибая пальцы. Ему нравилось, как тугая плоть расступается, а затем опять плотно обхватывает его. Билл целовал мужа везде, где только мог дотянуться, иногда сталкиваясь с его губами в глубоком поцелуе. Все происходящее казалось Сурму нереальным: он, тяжело дыша и не отводя глаз от лица Тома, ввел третий палец, и принялся сильно двигать ими внутри. Он осмелел настолько, что проник еще глубже и нашел заветный бугорок, совсем такой же, как и у него. И едва он надавил на него, как Том со стоном удовольствия выгнулся и совершенно расслабился, пытаясь впустить пальцы мужа глубже внутрь, насадиться на них, чтобы судорога удовольствия опять скрутила его тело.

Глядя на изнемогающего от наслаждения Тома, Билл задыхался и не мог больше сдерживаться. Когда рука мужа обхватила его член, смазывая, он с готовностью приставил головку и пульсирующему входу. Сурм слишком резко подался вперед, и оба, зашипев от боли, замерли. Том перевел дыхание и принялся поглаживать взмокшего Билла по спине:

- Тшш, не торопись, - мягко шепнул он, - я помогу тебе.

И когда Билл вновь начал движения, они были уже более плавными и размеренными, он стал задавать темп, с восторгом чувствуя, как Том движется ему навстречу.

Обоим казалось, что они уже целую вечность не испытывали этого искрящегося единения, когда тела как будто сами подстраиваются друг под друга, двигаются в унисон, и важными становятся лишь запахи, вкус губ, ухваченный мимолетным поцелуем, звуки стонов и вскриков, ощущение твердой плоти, двигающейся внутри и трущейся об живот…

Том достиг оргазма первым – слишком сильно он был возбужден и слишком необычным для него оказался его первый опыт. Билл же двигался еще некоторое время в нем, и Том, едва отошедший от оргазма, улыбался, глядя на его сосредоточенное лицо над собой. Мужчина немного выгнулся, скользнув руками по спине Сурма, и принялся сильно мять и сжимать его ягодицы, заставляя двигаться резче. Вскоре Билл, громко простонав, обмяк в его объятьях, содрогаясь от настигшего его удовольствия.

- Я люблю тебя, - тихо шептал Том, разворачиваясь, зарываясь в его волосы и целуя куда попало.

- Посмотрим, что ты скажешь завтра, - съехидничал Билл, нежно поглаживая мужа по бокам и спине.

Они долго мылись, потом прокрались к колыбельке своей дочери, чтобы посмотреть, как она спит, а после, вернувшись в свою спальню, уснули сами.

Утром Том был разбужен хныканьем Агаты, которую Билл принес к ним в спальню, чтобы покормить. Мужчина из-под полуприкрытых век наблюдал за суетящимся над дочерью мужем. Он придвинулся ближе, ложась так, чтобы Билл мог кормить ребенка и устроить голову у него на плече, и с улыбкой увидел, как девочка, обхватив пухлыми губками соску, тут же затихла и удовлетворенно зачмокала. Супруги лежали, не говоря ни слова, слушая это довольное причмокивание и наслаждаясь каждой секундой, которую проводили вместе.

Их жизнь вступила в пору тихого семейного счастья, которое не опишешь словами, а даже если и попытаешься, то выйдет так скучно и неинтересно, что читатель надолго забросит рассказ, поэтому оставим наших героев в столь светлый момент и вернемся к ним немного позже.

*Аска – растение, листья которого при употреблении внутрь оказывают опьяняющее действие.

Дата добавления: 2015-09-06