Схватка в сарайчике

Возвращаясь, мы нигде не видели моих друзей, и могли только предположить, что они где-то рядом и хорошо запрятались. По дорожкам мимо нас никто не проходил, никого постороннего не было. На все пути назад мы не приметили ни одного человека, про которого можно было бы подумать, что вот он, похититель. Впрочем, оно и понятно. Наверняка он заранее спрятался где—то на кладбище и ждал, когда мы уйдем.

В общем, мы вернулись в квартиру Мадлены Людвиговны. Мои друзья были при деле, а нам оставалось одно — ждать.

Мы подробно, насколько могли, рассказали Шарлоте Евгеньевне, ждавшей нас с уже накрытом к чаю столом, обо всем, что было. Она ахала, переживала и сочувствовала. Мы все сидели как на иголках, и, по-моему, не только мне, но и хозяйкам, кусок не лез в горло, хотя мы очень старались поддерживать беседу. Насколько напряжены у нас были нервы, можно судить по тому, что все мы так и подскочили, когда затрезвонил телефон.

— Алло! — схватила трубку Мадлена Людвиговна. Выслушала короткое сообщение, и, положив трубку, повернулась к нам. — Это твой друг Дима. Они видели человека, который забрал нож. Теперь они идут по его следу. Дима на секунду отстал от Юры, чтобы позвонить нам и рассказать, как дела.

— Где они сейчас? — жадно спросил я.

Мадлена Людвиговна развела руками.

— Твой друг не сказал. Просто сказал, что они не упускают его из виду.

Она и Шарлота Евгеньевна принялись убирать со стола, я взялся им помогать.

Следующий звонок раздался приблизительно через полчаса.

— Это тебя, — протянула мне трубку Мадлена Людвиговна. — Кажется, ты нужен своим друзьям.

— Ленька, дуй сюда! — услышал я взволнованный голос Димки, едва взял трубку.

— Нас двоих не хватит, чтобы перекрыть все выходы!

— Куда это — «сюда»? — спросил я.

— В двадцать девятую больницу — ну, это которая на Госпитальной площади. Ты нас там сразу увидишь, если прогуляешься мимо приемного отделения! Или мы тебя увидим — и дадим тебе знать! Давай, двигай, тут недалеко!

— Уже бегу! — сказал я. И, положив трубку, обратился к старушкам. — Да, я и вправду нужен! Мы вам позвоним, как только что-нибудь будет!..

И через минуту я уже сломя голову бежал вниз по лестницам.

До Госпитальной площади я добрался минут за десять, и больницу, разумеется, нашел сразу же. Я начал делать круг вокруг главного корпуса больницы, и тут услышал негромкий свист. Это Юрка, высунувшись из-за дерева, свистел мне и махал рукой.

— Ну? — подбежал я к нему. — Что происходит?

— Он там! — Юрка указал на здание. — Мы четко его засекли, когда он подошел и забрал нож. Невысокий такой, приземистый, в длинном темном пальто. В карман пальто он и сунул сверток. А потом пошел к больнице, даже не слишком петляя. И вошел не через приемное отделение, а вон там, через боковую дверцу с той стороны. Ее отсюда не видно, её Димка сторожит. А вон с той стороны, с дальней, есть ещё одна дверь, ее—то тебе и надо прикрыть! — все это Юрка сообщил взбудораженным шепотом.

— Но как я его узнаю? — спросил я.

— Да очень просто! — ответил Юрка. — Такой невысокий угрюмый мужик в пальто, с круглой рожей, будто примятой — ну, так луна в Димкин телескоп иногда выглядит! Если засомневаешься, он это или не он, дай мне знак — только встань так, чтобы видеть и ту сторону, и меня! А я подбегу быстренько, погляжу.

— Ладно, — сказал я, — но что мы будем делать, когда проследим его до дому?

— Там сообразим! — отмахнулся Юрка. — Сейчас главное его не упустить!

И я устроился неподалеку от бокового выхода, так, чтобы видеть и этот выход, и Юрку. Димка, дежуривший с другой стороны, был мне не виден.

Еще раз напомню, если вы позабыли, что стояло начало апреля. Весна в том году пришла ранняя, и солнце пригревало вовсю, но, все равно, земля ещё не выпустила из себя весь зимний холод, так и дышала этим холодом по ногам. Сперва это не очень ощущалось, но потом, в уходящем вечернем солнце, я все—таки почувствовал себя малость неуютно. Одно дело — бегать и вообще двигаться, и другое дело — стоять как столб, вбирая в ноги мокрый холод, от которого самые толстые ботинки не спасают.

Так я стоял и стоял, и ничего не происходило. А потом я увидел, как Юрка машет мне рукой. Я сорвался с места и помчался к нему со всех ног — не знаю, сколько времени я простоял, может, и совсем немного (мне—то показалось, что целую вечность), но я был счастлив ощутить, как подошвы пружинят по земле, как с каждым движением кровь в ногах и во всем теле бежит все веселей и горячей.

— Есть! — горячечным полушепотом сообщил мне Юрка. — Димка сигналит, что этот тип вышел!

Мы оба прижались к стволу, чтобы нас было поменьше видно, и стали ждать дополнительных сигналов от Димки. Долго ждать не пришлось. Буквально через две секунды мы увидели, как Димкина рука машет появившись над кустами — ещё совсем голыми, без листвы, но такими плотными, что их голые прутья сами по себе служили хорошим заслоном, и за ними можно было прятаться — машет, как бы загребая воздух в одну сторону: указывая, что именно в эту сторону и пошел похититель, и нам надо двигаться за ним.

Мы быстро перебежали к Димке, и он показал нам вперед:

— Вон, видите, уходит! И при нем какая—то сумка, которой раньше не было!

Мужик в темном пальто, приземистый, с широкими плечами, уходил куда—то вдаль, и в правой руке он нес хозяйственную сумку. Судя по распухшим бокам, сумка была довольно плотно набита.

— За ним! — сказал Юрка.

И мы рванули вслед за мужиком, короткими перебежками, прячась за кустами, углами зданий и стволами деревьев. Впрочем, мы, наверно, могли и не прятаться: мужик ни разу не оглянулся, топал и топал вперед.

Он двигался в сторону улицы Радио — то есть, ближе к нашим собственным местам. Вслед за ним, мы пересекли Яузу, по одному из пешеходных мостиков, и пошли по Лефортовской набережной. Только на горбатом мостике он впервые оглянулся, а второй раз оглянулся тогда, когда свернул с набережной к путанице каких-то построек, типа дворницких сараев. Но оба раза мы были начеку.

Он поплутал между этих подслеповатых построек и исчез в одной из них. Мы, затаив дыхание, подошли совсем близко к сарайчику, в котором он исчез.

У этого сарайчика — или ангара, как хотите — было всего два окна, по одному с каждой из боковых сторон, и оба — слишком высоко, чтобы мы могли взять и заглянуть в них. Сперва мы попробовали вскарабкаться на груды хлама, набросанные возле, но заглянуть в окно у нас не получалось. Тогда я предложил:

— Так давайте один из нас встанет на плечи двум другим! Чего проще?

— И в самом деле, чего проще? — изумились мои друзья.

Поскольку я и предложил эту идею, и поскольку, вообще, всем нынешним приключением мои друзья были обязаны мне, то сразу решили, что мне и предоставляется честь влезть им на плечи и увидеть, что творится внутри сарайчика.

Я вскарабкался на плечи моих друзей, уцепился за внешнюю сторону рамы окна, прильнул к окну — и ахнул.

— Что там такое? — спросил Димка, зубами от натуги.

— Там... Там Гиз! — ответил я. — И этот тип его кормит!

Мужик в темном пальто вытащил из сумки миски со жратвой — насколько я мог судить, со всякой всячиной, оставшейся после больничного ужина — и теперь кормил Гиза кусками котлет, капустой и гречкой, политым мясным соусом, и сладкой рисовой запеканкой.

— Ешь, — приговаривал мужик (а мне это было отлично слышно сквозь раму в одно стекло, да к тому же не слишком хорошо закрытую, из—за того, что её перекосило от старости), — ешь. Завтра на Птичку поедем, так ты должен выглядеть как мячик накачанный, чтобы тебя за хорошие бабки купили. — С чего, ты думаешь, я на больничной кухне все эти объедки выпрашивал — не для того, ведь, чтобы потом всю жизнь самому с тобой цацкаться.

У меня прямо челюсть отвисла. Выходит, этот тип вовсе не собирался возвращать Гиза Мадлене Людвиговне — он собирался завтра, в субботу, толкнуть его на Птичьем рынке (а Птичий рынок в те времена работал по субботам и воскресеньям) и сорвать дополнительный куш!

— Что там! — спросил Димка. Его лицо было перекошено от напряжения: он боялся сделать хоть малейшее движение, чтобы я не полетел кувырком.

— Тихо ты! — прошипел я. — Не рыпайся!

— Да хоть скажи, что там происходит, — процедил Юрка сквозь стиснутые зубы.

— Тихо!.. — цыкнул я и на него.

Мои друзья примолкли, а я продолжал наблюдать.

Гиз, надо сказать, рубал как миленький — видно, проголодался. Я не успел возмутиться, как это, он, скотина этакая, жрет из рук похитителя, предав хозяйку, как Гиз вдруг вскинул голову, насторожил уши — и поглядел прямо на меня! Мне показалось, он узнал меня и на его морде появилось нечто вроде улыбки — ну, так нижняя челюсть отвисла, и углы пасти раздвинулись, что было полное впечатление, будто собака широко ухмыляется. А потом произошло совершенно для нас неожиданное — и, надо сказать, не очень приятное. Гиз несколько раз приветливо тявкнул в мою сторону, показывая, как он рад, что рядом друг, который отведет его к хозяйке, а потом, развернувшись к похитителю, зло зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом.

— Ты что? — с некоторой растерянностью спросил похититель.

И в ту же секунду Гиз кинулся на него и рванул за штанину. Раздался треск материи, мужик взвыл и отскочил в угол сарайчика. Вторым броском Гиз вцепился ему уже не в штанину, а прямо в ногу — чуть повыше ботинка.

— Убью падлу! — заорал мужик.

Он схватил какой—то железный прут и огрел Гиза. Но ведь недаром фокстерьеры относятся к той породе псов, которых называют «прищепками». Если они вцепляются — то бульдожьей хваткой. Даже покрепче, чем бульдожья. Потом я расскажу, как Гиз взял бульдожьей хваткой французского бульдога, и... Но об этом действительно потом.

Гиз сжимал челюсти, мужик орал и хлестал Гиза железным прутом, после одного из ударов на боку собаки проступила кровавая полоса. Я понял, что медлить больше нельзя. То есть, как — понял? Я не думал, не понимал, не оценивал свои силы в этой ситуации — я просто рванулся, чтобы хоть что—то предпринять. Сначала я стукнул кулаком по стеклу, стекло задребезжало, похититель поднял голову, увидел мою перекошенную рожу, и на его роже отразилось глубокое изумление. А я, поняв, что через окно врываться нет никакого смысла, соскочил с плечей моих друзей, кинулся к двери и ударил по ней всем телом. Дверь оказалась не запертой — этот тип был настолько уверен в своей безопасности, что, естественно, и не вздумал закрывать её на щеколду — и я, влетев внутрь, набросился на него с кулаками.

— Сволочь!.. — орал я. — Сволочь!..

Он сперва ошалел от моего натиска, потом попробовал и меня стегнуть металлическим прутом, но я в этот момент озверел настолько, что выхватил прут у него из рук и принялся дубасить его самого. Гиз отпустил его ногу и попятился к двери, одобрительным рыком давая мне понять, что я действую как надо, а Юрка с Димкой, вбежавшие в сарайчик вслед за мной, так и замерли на пороге, остолбенев. Наверно, они никогда не видели меня в такой ярости.

Я очнулся только тогда, когда похититель, изогнувшись и подставив мне левую руку — вернее, левое плечо — выхватил нож. Не тот, не нож Сент-Экзюпери, а нормальную финку-самоделку, большую и страшную. Я отступил на два шага, продолжая сжимать прут в руках и тяжело дыша.

— Ну. иди сюда, — проговорил этот тип, выставив финку острием на нас и глумливо ухмыляясь. — Иди, иди.

По тому, как он держал финку, было понятно, что он умеет с ней обращаться: из своего положения он мог нанести удар снизу вверх и чуть сбоку, тот удар, от которого очень трудно защититься, даже если знаешь все приемы. Уж чему—чему, а тому, как драться на ножах и как правильно держать нож, дворовая жизнь нашего времени учила на ять. Всякий это знал, даже если в реальности не видел ни одной поножовщины и не участвовал в ней. Знал и я — и сразу увидел, что с этим человеком лучше не связываться.

Но у меня в руках был металлический прут, и я предупредил:

— Только сунься — так огрею прутом по запястью, что вышибу твой ножик!

Он усмехнулся, но вперед соваться не стал.

— Больно вы борзые, ребята, — сказал он. — Чего вам надо? Собаку? Забирайте и проваливайте, пока я добрый.

— Еще нам нужен тот нож, который ты украл! — выпалил Димка.

— Нож? — этот тип вроде как задумался. — Насчет ножа — торг особый. При себе у меня его нет. Хотите — встретимся завтра утречком?

— Хотим! — сказал Юрка, подмигивая нам. Ведь это означало, что нам придется прогулять школу — в мои времена суббота была учебным днем, если вы не знаете. — Во сколько?

— В одиннадцать! — широко осклабился этот тип.

— Заметано! — сказал Юрка. — Где?

— Знаете пустырь под стройку за Гороховым полем? Вон там.

— А почему ты сейчас не можешь отдать нож? — влез Димка.

— А потому что с ножом — не тот случай! — заржал этот тип, ещё резче выставляя вперед свою финку. — Или потягаться хотите?

«Тягаться» нам не имело никакого смысла. Мы бы ни за что не сунулись вперед, видя его выставленную финку, а он бы ни за что не попер на нас, приготовившихся к обороне, с металлическим прутом в моей руке и с Гизом, прижавшимся к нашим ногам и рычащим, злобно ощетинившись. Конечно, такой тип нас бы всех троих уложил — куда трем мальчишкам тягаться с крепким мужиком? — но и он понимал, что, при нашем накале и готовности драться чем угодно, до конца, шансы получаются пятьдесят на пятьдесят. И что в любом случае он выйдет из схватки сильно потрепанным.

Я тоже все это понимал. Но, честно скажу, у меня подступала противная тошнота к горлу и коленки подкашивались. Мне было страшно, очень страшно. Рассказов о шпане, пускающей в ход финки по делу и без дела, мы слышали много — такой шпаны было в нашем районе пруд пруди — но сами никогда на такие «разборки», как сказали бы сейчас, не нарывались. Так вот, мне был настолько противен мой страх, и сам я себе противен из—за этого страха, что я сказал:

— Почему это — «не тот случай»? Разве долго нож вынуть и вернуть нам?

Потом Юрка и Димка утверждали что я проговорил все это не свойственным мне, наполовину сдавленным, а наполовину кукарекающим, голосом. Вполне возможно. Мне понадобилось приложить немалые усилия, чтобы преодолеть мой страх, и на моем голосе это не могло не отразиться. Но, в любом случае, я сумел задать мой безумно дерзкий — как я считал тогда — вопрос, и на этот вопрос противостоящий нам тип не мог хоть что—то не ответить.

— А потому не тот, что нож не при мне! — ответил он (и было видно, что скорее всего он врет, но что мы могли возразить? Скрутить его силой, чтобы отобрать нож, у нас бы не получилось: ситуация была такая, что проиграл бы тот, кто первым возобновил бы драку, будь это он или мы. Да и, повторяю, нам все—таки страшно было, хоть мы и скрывали свой страх). — Хотите — обыскивайте меня... если сумеете, — он гнусно хмыкнул. — Вот завтра мы и сторгуемся, можете вы выкупить этот нож или нет.

Говоря опять—таки современным языком, он «забивал нам стрелку». И мы не могли отказаться от завтрашней встречи, не уронив своего достоинства.

— Хорошо, — сказал я. — Мы будем. Но чтобы нож обязательно был при тебе!

— Будет, будет! — разулыбился этот тип. — Вы только приходите!

Это прозвучало скорей как угроза, чем как готовность вести переговоры — мол, на этот нож я вас и поддену, вот что слышалось за его фразой. Но нам оставалось этим удовлетвориться, и мы удалились из сарайчика, пятясь задом. Я ушел последним, в одной руке продолжая сжимать металлический прут, а другой взяв поводок Гиза. Этот тип стоял не шелохнувшись, выставя финку вперед и широко ухмыляясь.

Едва оказавшись снаружи, мы рванули так, что стоило поглядеть! Собаки бегают быстрее людей, но и Гиз не поспевал за нами — я чувствовал это по его натянувшемуся поводку, я скорей волок песика, чем бежал с ним вровень. Остановились мы только тогда, когда одолели пешеходный мостик и оказались по другую сторону Яузы — на площадке перед мостиком, откуда противоположный берег просматривался довольно далеко, и мы могли убедиться, что тип с финкой не преследует нас.

— Ну и ну! — выдохнул Юрка. — Ребята, кажется, мы нарвались!

— Нарвались, точно, — кивнул Димка. — Я на завтрашнюю встречу без кастета не пойду. И ещё ножик прихвачу — тот, самодельный, о котором я вам говорил. И вам советую вооружиться.

Я подумал о том, что может ждать нас завтра на Гороховом поле, и мне стало не по себе. Вряд ли даже кастеты и ножики нам сильно помогут, думал я, с ними нам может быть только хуже. Но как—то вооружиться все равно будет надо, факт... Собрав все силы, чтобы говорить спокойно, я сказал.

— Ну, ладно. Все это будет завтра. А сейчас нам надо доставить Гиза к Мадлене Людвиговне. Она, небось, с ума сходит, потому что семь часов уже прошло!

И мы направились к Госпитальной улице, с глубоким унынием думая о том, как нам быть завтра, чтобы вызволить драгоценный нож. Мы понимали, что нарвались на такое «толковище», из которого вряд ли унесем ноги, и «первой кровью» здесь не обойдется. Но отступать нам было некуда.

Дата добавления: 2015-09-06