XIII век как вершина средневековья. Величина и пределы папской теократии. Культура высокого средневековья 1 страница

Обзор

Семя христианства, брошенное в почву западных германо-романских народов, обогащенную наследием античности, взошло. Нужно сказать, что жатва была чрезвычайно обильной. Обрамлением этой великолепной картины был XIII в. Картина эта отмечена не только необычайно сильным единством, но и почти необозримым многообразием, и нисколько не монотонна. Эта эпоха великих деяний полна противоречий, в том числе и таких (ереси, национальные и социальные тенденции), которые грозят взорвать присущее ей единство. Но обширные пределы единой папской Церкви, сплоченной как никогда прежде, объединяют (за незначительными исключениями) все противоположные силы и устремления в плодотворном взаимодополнении.

Наглядное внешнее выражение этого напряженного единства — двукратная победоносная (и вместе с тем чреватая роковыми потерями) война папства против империи Гогенштауфенов (§§ 52, 54).

Единство и богатство внутренней жизни находят самое яркое отражение (1) в новых универсальных нищенствующих орденах, а также (2) в синтезе, созданном высокой схоластикой, и в ее художественном отражении — готике.

Опасные семена церковного раздора дают себя знать в крупных еретических движениях (катары и вальденсы), для борьбы с которыми Церковь должна найти новые пути. Конец периода знаменуется ослаблением связующих начал; во всех областях проявляются взаимоотталкивающие силы — семена будущего распада.

§ 52. Первое вооруженное столкновение папства и империи. Эпоха Фридриха Барбароссы. Александр III. Генрих VI

Первый спор между папством и Гогенштауфенами о свободе Церкви происходит уже в XII в. (во второй половине, после смерти св. Бернарда). В нем противостояли друг другу такие значительные личности, как Фридрих Барбаросса (1152_1190) и Александр III (1159_1181).

1. а) Бернард Клервоский предостерегал Церковь от участия в политике. Но Церковь не была свободна в своем выборе. Она, как и любая другая общественная сила, не в состоянии была остановить ход развития церковно-политической жизни, неизбежный в своей внутренней последовательности, как не могла, к сожалению, принципиально отвергнуть само это развитие²⁸⁶. Во исполнение своего наипервейшего, религиозного, предназначения (§ 34), в которое после Григория VII на законном основании была включена идея обладания властью ради получения необходимой для Церкви свободы, Церковь в реально существовавших тогда условиях должна была добиться власти, чтобы защититься от силы, противостоящей ей и теперь превращающейся в политического противника, — империи. Естественно, что это создавало такие опасности для апостольской чистоты, которых Церковь раньше не знала. Все изложенное выше есть лишь констатация, которая нисколько не оправдывает каждой единичной меры, постановления или теоретического положения римской курии, как и не объявляет, что в стремлении к господству удельный вес апостольского начала был достаточно высок. Уже одна только глубокая и справедливая критика св. Бернарда, на которую постоянно приходится ссылаться, противоречит такому взгляду. Речь идет об основном принципе. И в том-то и состоит чудо Церкви, той Церкви, которая действовала также и в политике, что она одновременно произвела из своей среды Франциска и Доминика, Фому и Бонавентуру и связанные с их именами эпохальные движения, свидетельствовавшие именно о конкретной Церкви конкретной эпохи. А тот факт, что, с другой стороны, идея власти и тем более политика силы долгое время имели большее влияние, чем это было полезно евангельской духовной жизни, относится к совершавшейся в Церкви драме — драме божествен ной жизни, пришедшей в тварный мир, как и к несостоятельности вождей и членов Церкви. Только Церковь, состоящая исключительно из святых в специфическом смысле слова, была бы в состоянии избежать постепенного ослабления. Но Церковь, предсказанная в Евангелии ее Основателем, не выглядит такой. Элементы, изначально данные ей для роста, из которых исторически выросло средневековье, дали возможность средневековой Церкви развиться; но за эту возможность неизбежно пришлось расплачиваться.

б) Взятое в целом, историческое развитие Церкви от ее сердцевины до иерархической верхушки происходит, начиная с самого зарождения средневековья, через раннее средневековье к высокому, с удивительной внутренней последовательностью. Таким образом, общие оценки, выраженные в заглавиях параграфов и особенно во вводных главах к крупным разделам, вполне оправданны. Но эти основные течения — еще не все. Всегда нужно видеть все препятствия, которые им приходится преодолевать. Многообразие противоборствующих сил велико, и все они поразительно упорны. Огромная тема, стоящая в центре истории средневековой Церкви (соседствующая и пересекаю щаяся со многими другими) — это проблема соотношения Церкви и государства, прежде всего — в особой форме инвеституры. Как мы уже видели, эта проблема, касающаяся независимости Церкви от крупных или менее крупных политических сил, не была решена в героической борьбе григорианской реформы против Генриха IV и Генриха V. Решающее и в то же время фатально трагическое обстоятель ство состоит в том, что при изначально заданном слиянии церковного и государственного начал никакое принципиальное решение проблемы не было возможно.

Хотя наследник Генриха V, Лотарь Саксонский (1125_1137) и добивался у папы Гонория (1124_1130) утверждения своего избрания, хотя он и вел, как конюший, под уздцы коня Иннокентия II, папы времен св. Бернарда, но на деле он самовластно раздавал епископства (например, крупное Миланское епископство) и аббатства (например, Монте-Кассино), и Бернарду Клервоскому и Норберту Ксантенскому стоило большого труда убедить его радикально отказаться от своих требований.

2. События развивались так, что прежняя борьба между imperium и sacerdotium могла показаться лишь бледным прообразом наступающих бедствий. Конфликт перерос в настоящую борьбу за существова ние, которая с падением Штауфенов закончится, но все же глубоко поколеблет специфически средневековое положение папства.

а) Многочисленные описания и изображения этой борьбы стали настолько нам привычны, что возникает опасность недооценить ее разрушительную силу. Определенное напряжение между представи телями обеих сил существовало всегда. Даже и более глубокие размолвки не обязательно несут в себе зло. Но историческая борьба императора и папы в XII_XIII вв. значила нечто большее: она потрясла основы общественной структуры Запада. И произошло это из-за все возрастающих притязаний обеих сторон: политических — со стороны папы, церковных — у императоров. Снова вставал неразрешенный вопрос об их размежевании и недостаточно определенном согласова нии интересов, которое должно было бы дать «каждому свое», вместо того чтобы соперники тайно или явно стремились подчинить и превзойти друг друга, как это было в действительности.

То, что такое различение функций, как и сама возможность решения вопроса не являются неисторичной фантазией нашего времени, доказывают высказывания Героха Райхерсбергского († 1169 г.), чьи взгляды были восприняты английским епископатом. Он защищает свободу и самостоятельность папы как наследника Петра и наместника Христа против злоупотреблений со стороны императора, желающего превратить его просто в жреца. Одновременно он отвергает и злоупотребления противоположного свойства. Папа имеет право только на духовный меч. Притязания папы на сосредоточение в своих руках светской политической власти он, подобно Бернарду и даже более резко, отвергает как произвол курии. Таким образом, для него речь идет не о подчинении, а о согласовании. Верховенство религиозной и церковной сферы для Героха несомненно, но не служит основанием для требования подчинения ей сферы политической.

б) Со стороны Церкви посланническое и властное самосознание папства уже было не личным свойством отдельных пап, но реальностью внутри «григориански» ориентированных кругов в Риме, Италии, Франции, Англии, в крупных орденах (кроме имперских аббатств), а также в Германии. Начиная с середины столетия императорское (штауфенское) властное самосознание тоже возросло; теперь его можно охарактеризовать как идейное обоснование штауфенских стремлений к «мировой монархии», т. е. как попытку вернуть себе полноту политической и церковной власти Карла Великого. Существенной поддержкой этому были новые представления о достоинстве императора, исходившие из Болоньи. Барбаросса был полностью с ними согласен. Папская курия, естественно, оказалась с подобными взглядами в резко враждебных отношениях.

в) Во время своего первого похода на Рим в 1154/1155 г. Барбаросса был коронован папой Адрианом IV в императоры, но не исполнил своего обещания оказать помощь против наступающих с юга норманнов. Папе пришлось признать Вильгельма I (сына Рожера II) и пожаловать его леном. Это было началом конфликта с императором. Он перерос в острую вражду на имперском совете в Безансоне 1157 г., где посол Адриана, канцлер Римской Церкви кардинал Роланд (Бандинелли, будущий Александр III), употребил по отношению к императору такое двусмысленное выражение, как beneficia папы, которое советник и канцлер императора Райнальд Дассельский перевел как «лен». На возмущение собрания Роланд ответил встречным вопросом, от кого же император получает свою корону, как не от папы²⁸⁷.

В опубликованном тогда же манифесте о событиях в Безансоне Барбаросса отвергает выдвинутый папой тезис, что корона императора является папским леном, как противоречащий Божьему повелению, согласно 1 Петр 16 слл. К великому разочарованию Адриана весь немецкий епископат встал на сторону императора. Папа вынужден был в своей знаменитой декларации от 1158 г. (о различии между понятиями «beneficium» и «лен») пойти на попятный. Здесь речь шла о политическом вопросе, в котором Адриан напрасно пытался подкрепить свою точку зрения посредством учительного авторитета.

Однако чрезмерные притязания императора на имперском совете в Ронкалье близ Пьяченцы в следующем (1158) году и их осуществле ние в Германии, Ломбардии и Церковном государстве усилили конфликт между папой и императором. В разгар подготовки к отлучению императора Адриан внезапно скончался. Разрыв был только отсрочен.

3. а) Теперь христианский мир в неведомых доселе масштабах столкнулся с проблемой антипап. Уже первые после смерти Адриана выборы создали спорную ситуацию. Большинством был избран тот самый кардинал Роланд (Александр III, 1159_1181), незаурядная личность, знаток обоих прав, преподававший в Болонье²⁸⁸, способный стать достойным противником могущественному Барбароссе. Впротивовес ему имперское меньшинство назначило своего папу Виктора IV (1159_1164), первого из четырех антипап²⁸⁹. Началась схизма, длившаяся 17 лет. Папы взаимно отлучали друг друга. Александр III отлучил императора и освободил подданных от повиновения ему: картина, свидетельствующая об ужасающем хаосе. Правда, отлучение не имело уже такого действия, как прежде. Несмотря на упоминавшиеся посягательства императора на церковную сферу, так же как и на последующие серьезные нападки его сына, Генриха, на Церковное государство, немецкие епископы оставались на стороне Барбароссы. Это подтвердилось и позднее, когда Урбан III (1185_1187; спор за тосканские владения и захват Трира) безуспешно пытался мобилизовать немецких епископов на борьбу с императором. Вместе со всеми этими взаимными отлучениями и антипапами в ход были пущены такие средства и методы, которые неизбежно должны были нанести ущерб Церкви. Когда Александр бежал во Францию, на его сторону встали Испания, Венгрия, Норвегия и великие ордена. Англия (хотя и не признавая антипапу) придерживалась императора. Наметился серьезный конфликт, которому впоследствии предстояло вспыхивать заново в различных проявлениях до тех пор, пока он — после перемещения политического центра тяжести во Францию — не завершился великой западной схизмой.

Конечно, это, к счастью, еще в очень малой степени походит на то, что станет реальностью в XIV в.; к схизме примкнули не слишком многие, антипапа был признан только в области, подвластной императору. Но первые начатки, при том как развивались события, имеют особенное значение.

б) Сначала преимущество было на стороне императора. В 1167 г. он победил Рим. Но папа нашел союзников. Уже в том же 1167 г. чума нанесла серьезное поражение императорской армии и уничтожила лучшего из военачальников Барбароссы, Райнальда. Огромное значение имел союз с процветающими городами Ломбардии, которые вновь почувствовали угрозу своей независимости от империи. После безрезультатной осады крепости этих союзников — Алессандрии (1174 г.), Барбаросса потерпел поражение в битве при Леньяно (1176 г.). Он заключил в Венеции с папой мир (1177 г.), в результате чего антипапа Каликст III вернулся в свое аббатство, а император отказался от своих претензий на имперскую власть над Римом, следовательно, и над папой, которому, тем не менее, уже дважды приходилось бежать от военной силы императора (один раз во Францию, другой — к норманнам в Беневент). Папство победило. Правда, и эта победа прояснила положение пап лишь отчасти — в Германии Фридрих почти не изменил своего образа действий, а в Риме папа теперь был вынужден один справляться с «демократическими» силами, что выходило за пределы его возможностей. После этого произошло новое наступление Барбароссы. Его итальянская политика, кульминацией которой был брачный союз Генриха с Констанцией, сицилийской наследницей, усиливала расхождения с папством. При Урбане III (1185_1187) была даже угроза новой острой вспышки войны. Однако бедственное положение Святой земли, уступчивая политика Григория VIII (1187г.) и Климента III (1187_1191), а затем и сам крестовый поход обеспечили примирение. После победы при Иконии в 1190 г. император нашел свою смерть в реке Салеф в Киликии.

4. а) Официальное обоснование притязаний обеих сторон, Вормсский конкордат 1122 г. представлял собой компромисс и давал повод для неточно определенных и недостаточно обоснованных требований. За ним стояли требования, которые официально не были удовлетво рены, но от которых отказываться не собирались. Положение усугублялось тем, что самосознание обоих партнеров, как мы слышали, значительно возросло. Снова и снова основным вопросом ревностной конкуренции был следующий: церковная иерархия, включая папу, была не только духовной величиной, но одновременно и носительницей политической силы. Папе принадлежало Церковное государство, но в одиночку он не мог его защищать. Епископы (также значительная их часть в Северной Италии) были наделены имперским имуществом, и император, естественно, требовал от них выполнения принятых ими юридических и экономических обязательств по отношению к государству.

Вместе с тем развивалась и идея политической власти императора. Даже если согласиться с мнением, что уже в основе каролингской и оттонской имперской идеи лежали те же представления, что теперь у Штауфенов, едва ли можно отрицать, что они развивались гораздо более изолированно, их требования выразительнее и более резко, чем прежде, были сформулированы юридической наукой. «Реформация империи» и восстановление «имперской чести» определяли границы устремлений императора. Но сверх этого Барбаросса открыто добивался такого политического и церковно-политического положения в империи, в имперской Италии (ломбардские города) и в Церковном государстве, которое было при Генрихе III, т. е. задолго до Вормсского конкордата.

б) В резко секуляризированной идее империи слились воедино спорные тенденции. Прежде они, может быть, неправомерно, назывались «языческими». Но вряд ли можно отрицать, что их полная реализация означала бы угрозу папскому примату, что собственно и происходило после Пиппина, когда церковный примат оказался увязан со специфически средневековым характером власти. Против этой угрозы папство по праву протестовало.

Ученые-правоведы Болоньи выдвинули, исходя из римско-визан тийского права, смелые положения, которые не оставляли места для независимости Церкви. Райнальд Дассельский высказывался радикально. Правда, трудно установить, насколько имперско-автократи ческие взгляды Райнальда разделялись самим императором; но что они не были ему совсем чужды, говорит имеющая символическое значение канонизация его отдаленного прототипа — Карла Великого — одним из антипап, Пасхалием III (1164_1168). То, что из-за своего поражения при Леньяно и внезапной смерти на Востоке ему не удалось добиться реального цезарепапистского господства над Церковью, не означает, что он к нему не стремился.

в) Императорские права, которые Барбаросса провозгласил на имперском совете в Ронкалье (1158 г.) (они были разработаны болонскими учеными юристами), имели непосредственно политическую цель: восстановление власти императора в имперской Италии (ликвидация независимости городов Ломбардии, которая сложилась в связи с церковно-политической борьбой; возвращение себе регалий, которыми были пожалованы итальянские епископы). Сообразно с силами, участвовавшими в конфликте, эти требования должны были сильнейшим образом отразиться как на церковной, так и на церковно-политической ситуации. Практически император добивался как можно более полной инвеституры. Поэтому за инвеституру епископов регалиями он требовал от них ленной присяги в имперской Италии точно так же, как в Германии. Поскольку он также претендовал на верховенство над Римом и Церковным государством, в его владычестве над Северной Италией курия должна была усмотреть серьезную угрозу свободе своих действий и недопустимый возврат к временам борьбы за власть над Церковью. Политическая свобода становилась предпосылкой духовного и иерократического властного статуса папы.

Еще большую угрозу для курии стали представлять планы Фридриха, когда в результате брака его сына с Констанцией Сицилийской (1186 г.) Церковное государство оказалось в окружении. Заявления Райнальда Дассельского не оставляли никаких сомнений относительно конечной цели. Несомненно, отклонение Барбароссой требований Адриана²⁹⁰ с указанием на то, что признание суверенитета папы над Римом свело бы его императорскую власть над этим городом к чистой формальности, непосредственно открывает всю проблематику средневековой императорской идеи, содержание которой никогда не находило ясного определения. Но при всем преувеличении иерократического начала остается неопровержимым одно: притязание папы на полную независимость духовной сферы, которая была недостижима без независимости политической.

Поскольку, как уже было сказано, обе эти величины находились в остром процессе саморазвития и самоосознания, трения не могли не перерасти в жизненно опасные столкновения.

г) Барбаросса, соответствовавший идеальному образу короля рыцарской эпохи, лично никоим образом не был враждебен Церкви. При своей первой поездке он освободил Рим и папу от Арнольда Брешианского. После того как юношей он участвовал во Втором крестовом походе, Барбаросса с религиозной преданностью возглавлял вместе с королями Франции и Англии Третий крестовый поход (где теперь уже он, а не папа — ср. § 49, — явился вождем Запада). Но здесь речь идет об основном вопросе — власти.

Самыми важными для истории Церкви остаются, конечно, два момента: первый, что справедливая защита своей независимости при существующей расстановке сил, к сожалению, вынуждала папство защищать духовные и церковные интересы средствами другого, чуждого порядка; средства, которыми защищали достояние Церкви, угрожали ее чистоте. И второй: спор между светской и церковной властью настолько перерос в борьбу за главенствующее положение, что уже не мог быть закончен без поражения одной из сторон. Именно в нем становится очевидной вся трагичность ситуации, которая, как уже было сказано, должна будет и действительно завершится поражением империи одновременно с решительным и роковым ослаблением папства.

5. а) В Англии претензии короны также возросли настолько, что это вызывало протесты и ответные действия Рима. Король Генрих IV (1154_1189) успешно старался извлечь пользу из спора императора с Адрианом IV. Он продолжил эту игру во времена борьбы антипап, поставленных Барбароссой, с Александром III. Возможность отпадения от Рима и перехода к антипапе ставила его в политически благоприятную ситуацию, которую он и использовал. Его требования в Кларендоне (1164 г.) о восстановлении «древних обычаев» в области церковного управления простираются очень далеко. Они содержат элементы, требующиеся как для того, чтобы поставить Английскую Церковь в полную зависимость от короны (назначение епископов, их ленная присяга, более активное использование доходов от вакантных епископств), так и для того, чтобы сильно затруднить связь Английской Церкви с Римом и даже применение папой интердикта и экскоммуникации.

В сущности, таким объемом власти фюрсты пользовались лишь над предраннесредневековой, «свободной от Рима» территориальной церковью. Для этой цели категорически отвергается достигнутое с тех пор церковное влияние Рима: апелляция к Риму запрещена; клирики по всем светским вопросам подлежат светскому суду; выбор епископа зависит от короля, которому епископ должен принести ленную присягу и присягу верности. Генрих выражал готовность на теоретический, но не на практический отказ от всего этого. (Жертвой борьбы стал Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский, непреклонно выступавший за права Церкви²⁹¹.)

б) Если учитывать все сопротивление, оказываемое папе мелкими итальянскими политическими образованиями (Сицилия), а также внутриримскими политическими силами, то нужно будет признать, что политическое главенство Рима в начале высокого средневековья существовало еще в очень ограниченном смысле.

И все же наш основной тезис о верховенстве папы в этот период правомерен. Развитие протекало последовательно в соответствии с превосходством религиозной идеи над политической. Коренное преобразование мира в соответствии с этой религиозной идеей стало возможным благодаря самоотверженному служению Бернарда, Франциска, Доминика, Бонавентуры и Фомы на благо Церкви, руководимой папой (внешним выражением этого стала почти неправдоподобная плодотворность готики).

Здесь мы снова сталкиваемся с упорным сопротивлением мирской власти. И тем не менее анализ взаимодействия сил дает право на следующее суждение: в этой ставшей неизбежной борьбе империя должна была проиграть; она была ориентирована на старое имперское право (не забудем и о римско-византийском влиянии). Барбаросса и его наследники — Генрих VI и Фридрих II — пришли «слишком поздно». Со времени Григория VII и «окончания» борьбы за инвеституру (§ 48) политическая и церковно-политическая сила папства, напротив, весьма возросла; мысль о его превосходстве уже стала существенной составляющей западного сознания; по отношению к такому папству для империи было уже решительно невозможно занять позицию Оттонов и Карла Великого.

К тому же, Запад уже не был единым (в смысле универсальности). Образование «национальных» различий продвинулось далеко вперед, в особенности благодаря тяготеющей к единому центру королевской власти во Франции ²⁹². Серьезная недооценка реального положения вещей проявилась в словах канцлера Барбароссы Райнальда Дассельского, который заявил, что рядом с его господином все прочие фюрсты — только провинциальные царьки («reguli»). Тем же духом порождены слова: «Император может жаловать папство так же, как епископство своей империи».

в) В 1179 г., во время некоторого затишья, за два года до своей смерти Александр III созвал XI Вселенский (III Латеранский) собор, который снова стал выражением воли папства к независимости. Его главный интерес был сконцентрирован на вопросе о свободе выборов папы. С той поры для законности избрания требовалось большинство в 2/3 голосов; император (или, скажем, римский клир или народ)боль ше вообще не упоминался. Соответствующее правило действует и по сей день, с незначительными дополнениями, внесенными Пием XII.

6. а) После смерти Барбароссы (1190 г.) положение папства стало прямо угрожающим. До этого угроза для Рима исходила только с севера. Воинственные норманны на юге, с которыми папы до григорианской реформы активно воевали, при Григории VII и Урбане III стали опорой и защитой пап, которые ревниво заботились о том, чтобы воспрепятствовать образованию единого норманнского государства. Но благодаря соглашению с Вильгельмом I 1154 г. теперь это все-таки произошло. Новый император, могущественный, гениальный Генрих VI, через брак с Констанцией стал также и господином норманнского королевства обеих Сицилий, т. е. обрел власть и над Южной Италией. При этом он обладал в Германии значительной и вполне реальной властью. Еще при жизни своего отца Генрих захватил Церковное государство. Теперь он произвел решительное изменение церковно-политической роли Сицилийского королевства. Сицилия оказалась под непосредственной властью немецкого короля: впервые в истории папство, и соответственно Церковное государство, видит себя в опасном окружении владений императора (Германия, Верхняя Италия, Южная Италия). Воспрепятствовать возникновению этого кольца или разорвать его стало с тех пор и вплоть до ХVI в. главной целью пап и Франции, в то время как замкнуть его — целью немецких властителей.

б) После политической победы над Танкредом Сицилийским и английским королем Ричардом Львиное Сердце (который был вынужден признать свою страну леном империи), т. е. после того, как Генрих в Палермо стал королем Сицилии и после его отказа принести папе ленную присягу за Сицилию, полная зависимость папы от Генриха казалась лишь вопросом времени. Создавалось впечатление, что могущество, планы (наследственная монархия!) и энергия Генриха исключали возможность спасения. Еще более бесцеремонно, чем его отец, он повсюду посягал на инвеституру. Он чувствовал себя полновласт ным хозяином Церкви, так же как и (беспокойного в политическом отношении) Рима и Церковного государства. Генрих захватил епископские кафедры в Германии, Северной Италии и Сицилии. Если в VIII в. папе угрожала опасность превратиться в епископа лангобардов, то теперь открылась неприятная возможность сделаться имперским епископом.

Внезапная смерть в 1197 г. молодого короля, которому исполнилось только 32 года, изменила все. Его наследнику, будущему Фридриху II, было всего 3 года. Настоящим преемником Генриха стал Иннокентий III (Ranke). Крупных противников у него не было.

Папство оказалось свободным. Теперь могла быть достигнута вершина средневекового папского владычества — понтификат Иннокентия III.

в) Связь Сицилийского королевства с имперской властью создавала этому папе источник военной угрозы на протяжение всей его жизни. Мы увидим, какое противодействие со стороны Германии, Англии и Южной Италии должен он был преодолевать, осуществляя свое дело, и сколь малого он, несмотря на это, смог в конце концов достичь. Мы увидим, с какой последовательностью из его понтификата вырастала война пап против Штауфенов — война на уничтожение. Однозначным будет поражение империи; но не победа папства или всей Церкви, ибо победа эта была куплена ценой невозместимой потери такого партнера, как вселенский император. Оказалось, что универсальный церковный и политический мир христианского Запада, непосредственно возглавляемый папой, опирающим ся на «императора», который не более чем рука, держащая меч во благо Церкви, после слишком поверхностного успеха Иннокентия III стал всего лишь утопией.

§ 53. Иннокентий III — глава христианского Запада

1. Со времен Григория I самосознание средневековой Церкви зиждется на двух столпах: господстве нам миром и бегстве от мира; их сосуществование отнюдь не всегда было мирным, доходя порой, мы уже это видели, до противостояния в качестве взаимоисключающих начал: с одной стороны, «господство над миром» через власть земной Церкви, с другой — бегство от мира, которое утверждается посреди мира при помощи своих претензий на господство.

Если вообще можно говорить о реальном соединении этих элементов, то наиболее яркое выражение оно находит в личности и деятельности человека, наиболее блестящим и чистым образом осуществив шего программу Григория VII и ставшего самым могущественным папой средневековья. Речь идет об Иннокентии III (1198_1216). Он провозглашает всемогущество папской власти (§ 55), он повелевает миром; его преемники в течение почти столетия руководят жизнью Запада во всех серьезных вопросах. Но невероятная полнота власти, которую он величественно принимал в полном осознании своего Богом данного и в подлинном смысле слова сверхчеловеческого достоинства²⁹³, имеет в своей основе острое чувство ответственности; это же чувство побуждает его отрываться от дел власти и управления, которые так часто учат его презирать мир, чтобы предаться созерцанию. Он был религиозным человеком не только потому, что время вынужденного бездействия при своем предшественнике Целестине III (отстранившем его от участия в делах курии²⁹⁴) посвятил написанию религиозных сочинений. Необходимо увидеть в нем религиозную природу носителя власти как такового. То, что в своей жалобе Вальтер фон дер Фогельвейде («Увы, папа слишком молод, помоги, Господи, своим христианам») не заметил именно религиозной ценности единодушно избранного 37-летнего папы, в конце концов стало общепризнанным. Иннокентий III — не только папа Бедняка из Ассизи (§ 57), на которого он возложил миссию восстановить разрушающуюся, несмотря на все ее великолепие, Церковь. В решениях Латеранского собора 1215 г. он определяет для Запада полную программу религиозных реформ.

Иннокентий — необыкновенно одаренный, необыкновенно образованный и необыкновенно работоспособный человек, с натурой подлинного повелителя вселенского масштаба: вершина средневековья.

Дата добавления: 2015-09-06