Успешная борьба Церкви за «свободу». Внутрицерковная реформа и ее последствия 1 страница

Обзор

Вслед за периодом господства светской политической власти над церковной, прежде всего империи над папством (Каролинги, Оттоны), наступает период верховной власти пап. Ее пришлось сначала завоевывать (ХI в.), а затем дважды защищать в жестокой борьбе с империей (ХII и ХIII вв.). Эта власть явилась выражением нового сознания самобытности и независимости Церкви, наметившегося в церковных кругах еще при Людовике Благочестивом (отчасти и в борьбе с ним: его обязали к церковному покаянию) и Григории IV (§ 41), при Николае I (с Лжеисидоровыми декреталиями). Это сознание заявляет о себе в полную силу в Клюни и Горце (§ 47), где реформистское движение берет верх. Здесь, как и ранее, речь идет о libertas Церкви. Но если во времена господства империи реформаторские стремления как бы сосредотачивались на внутрицерковных делах, то в григорианской реформе они переориентировались вовне. Требование «libertas», программно заостренное и расширенное, было поставлено во главу угла: оно стало центральной идеей, в соответствии с которой в августиновском смысле должно основываться управление государством и осуществляться справедливость и мир среди христианских народов. Поскольку «свобода» понимается именно как «libertas ecclesiae» (свобода Церкви), сужается само понятие Церкви, что имеет далеко идущие последствия: под «Церковью» в собственном смысле слова теперь понимаются преимущественно, а то и исключительно, представители ее иерархии и клира; миряне с этой точки зрения скорее объект опеки, чем полноценные члены.

Важно, что борьба была начата и в первое время велась совершенно новыми церковными силами. В XI в. она сконцентрировалась вокруг вопроса о светской инвеституре. Главными действующими лицами драмы были Григорий VII и Генрих IV (§ 48). Как первый результат возвышения папской власти над всем миром мы видим папу в роли вождя Запада в Первом крестовом походе; вторым результатом этого процесса становится дальнейшая эволюция духовного содержания западноевропейской религиозности, получившая высшее выражение в образе св. Бернарда и его Цистерцианском ордене: с одной стороны — святость в Церкви, с другой, — в отличие от нее (и в значительной степени в противовес ей),— то церковное сознание, в котором такое большое место занимает идея власти. Детище Бернарда — монастырь Сито есть не только плод григорианской реформы, но и ее коррекция. Если бы такие поправки распространились на все иерархические ступени Церкви, это, возможно, помогло бы избежать тех ложных установок, характерных для высокого средневековья, с которыми мы будем встречаться ²²³.

Теперь нам предстоит проследить пути развития этих процессов; они приведут нас назад, к началу Х в.

§ 47. Клюни

1. «Saeculum obscurum», явления, сопутствующие христианизации германцев, так же как и многие элементы раннесредневековой религиозности с очевидностью показали нам, что христианское благовестие, проповеданное Церковью, овладело еще далеко не всем западным миром и не полностью преобразило его. С исчезновением каролингской культуры и с распадом универсального порядка вновь начинают умножаться церковные нестроения. Возникает необходимость в основательной реформе.

Движения, несущие внутреннее обновление, всегда созревают медленно. Они обычно начинаются с тихой работы небольшого кружка единомышленников.

Еще задолго до того, как Оттон I впервые избавил папство от его недостойного положения, в Церкви возникают такие очаги новой жизни. Как в древности, так и теперь дух умерщвления плоти (аскеза) противопоставляет себя ослаблению христианских добродетелей. На этот раз он исходит, как часто будет случаться в последующее время, из монастырей. На нарастающей волне монастырской реформы монашество выступает как третий историообразующий элемент наряду с папством и империей.

Вначале мы видим чисто религиозную, внутримонашескую реформу. Однако она развивается до создания нового идеала церковности и общецерковного сознания. Соответственно историческую силу и масштабность приобрели впоследствии не только (и не столько) элементы, порожденные и поддерживаемые аскетикой, но также и организационные изменения. Во всяком случае, движение распространяется из монашеской среды на папство и епископат, где оно соединяется с иерархической концепцией, известной нам со времени Лже-Исидора: идея власти иерархии оказывает решающее воздействие на всю жизнь Церкви. В конечном счете это движение ведет к освобождению Церкви из-под власти мирян, т. е. к принципиальному изменению прежнего соотношения сил.

Нельзя игнорировать тот факт, что в религиозно-монашеском обновлении и его последующем участии в церковно-политической борьбе разыгрывается важная драма западноевропейской религиозной истории: это битва за правильное понимание христианского совершенства, а значит, по сути, снова борьба за понимание природы христианского благовествования.

2. С начала Х и до конца ХI в. развиваются многочисленные центры монашеского возрождения. Некоторые из них относились к столь различным направлениям, что вместо сотрудничества между ними возникало острое соперничество, сопровождавшееся иногда столкновениями в самой уродливой форме.

Прежде всего нужно указать на две главные монашеские державы в центрами в Клюни (Бургундия) и Горце (под Мецем, в Западной Лотарингии, «немецкой» в политическом отношении, и «французской» — в языковом).

Горцийская реформа помимо Лотарингии охватывает боvльшую часть имперского монашества ²²⁴ (трирская группа, центр св. Максимин; группа Регенсбурга; при Нидеральтайхе, в Лоре, Фульде, Майнце и алеманнская группа, ядро которой образовывали отшельники): в совокупности она распространилась на огромной территории (Hallinger). Сюда же относятся лотарингские смешанные обсерванты Ришара Сен-Ванского, появившиеся затем в Бельгии, Фландрии и Германии. Когда же Горце подчинился влиянию клюнийского движения, возникла так называемая младогорцийская группа, имеющая южно- и северонемецкое направления.

Самые разные из относящихся сюда монастырей оказывались в сфере влияния Клюни, в XI в. дважды предпринимавшего крупные попытки охватить также и имперское монашество. Это повлекло за собой крайне острые столкновения, поскольку горцийское монашество продолжало отвергать клюнийский идеал. Разница в одежде, в литургических и монашеских обычаях оказывалась менее важной, чем основные различия в уставе и, в первую очередь, в позиции по отношению к Церкви и империи. Горцийское монашество не знает клюнийской унифицирующей централизации, а также относится более позитивно к феодальной системе своей эпохи и к идее имперской Церкви, в значительной части на него опиравшейся.

Другие центры движения за реформу: во Фландрии — Бронь близ Льежа; в Южной Италии — св. Нил († 1005 г.) и окружение св. Ромуальда († 1027 г.), основавшего отшельническую пустынь Камальдоли (в XI в. из нее образовался орден камальдулов, к которому принадлежал суровый Петр Дамиани, § 48); Валлумброзанский орден, основанный Иоанном Гуальбертом († 1073 г.). Сильное реформаторское движение с центром в Кентербери существовало и в Англии начиная с середины Х в. Реформаторские движения в Южной Италии находились под греческим влиянием; с другой стороны, Ромуальд получил воспитание в одном из клюнийских монастырей. Он соединил традиции древневосточного отшельниче ства и Бенедиктинский устав, уделяя много внимания духовной жизни. Когда Клюни уже почти приближался к упадку, легат Григория VII настоял на присоединении монастыря Гирсау в Шварцвальде (организация братства мирян: конверзы) к клюнийской реформе 1079 г. Клюнийское движение росло в течение столетия с невероятной интенсивностью (ок. 150 монастырей); Гирсау во время борьбы за инвеституру был центром реформы в Южной Германии. (В 1400 г. он подвергся реорганизации, приведшей в 1458 г. к его присоединению к Бурсфельд ской конгрегации. Ср. § 70.)

Во всех этих движениях все более увеличивается число монахов, являющихся одновременно и священниками (клерикализация! внешний признак: постоянно увеличивающийся романский пресбитериум); с другой стороны, в монастырской жизни начинают приобретать большое влияние «conversi»²²⁵, братья-миряне, полумонахи (§ 45).

3. а) Монастырь Клюни возник уже в 910 г. в Бургундии, когда монастыри во Франции достигли наибольшей глубины падения.

Ему предстояло стать исходным пунктом обновления. Но и сам он со своей стороны был плодом аньянской реформы (§ 41), которая в непрерывающейся традиции пережила тяжелые времена. Первый клюнийский аббат, Бернон, происходил из монастыря, реформиро ванного одним из аньянских аббатов, и сам он основывал или реорганизовывал монастыри в духе реформы.

Но одной из целей аббата имперской церкви Бенедикта Аньянского было обеспечить монастырям, реформированным им, император скую защиту от возможных посягательств феодальных властителей. Это желание применительно к обстоятельствам выразилось в основании Клюни, точнее в документе об основании аббатства, таким образом, что это имело решающее значение для истории клюнийского движения и строящейся на нем григорианской реформы.

Основателем был герцог Вильгельм Аквитанский. Построенный на своей аллодиальной земле²²⁶ монастырь он отдал в дар князьям апостолов Петру и Павлу и тем самым привел его под защиту папы. Характерной особенностью этого дара является то, что он поистине революционным образом порывает с германским представлением о дарениях (§ 34). В недвусмысленных выражениях Вильгельм на все времена отказывается для себя и для своих наследников от претензий на владение монастырем как частной церковью. Более того: при помощи специального пункта об иммунитете основатель стремится оградить «libertas» Клюни от посягательств любых других земных, в том числе и церковных, властей. Примечательно, что кроме короля, графа и епископа здесь упоминается и «понтифик римской кафедры»; он тоже, со ссылкой на Страшный Суд, заклинается не покушаться на имущество этого монастыря.

О тех же идеях говорят привилегии, данные Клюни королем Рудольфом Бургундским (927 г.): подчинение апостольскому престолу вводится, чтобы защитить монастырь, а не отдать его в повиновение папе.

Изначально пункт об иммунитете имел целью только экономичес кую защиту от светского и епископского феодализма. С умножением папских привилегий из этого развилась также и экземпция из епископско-церковной юрисдикции. В общем и целом можно сказать: с самого основания речь идет о защите от той опасности, которую несла с собой для жизни монастыря система частных церквей²²⁷.

б) В Клюни вновь возродился во всей полноте строгий дух древнего монашества. Снова возникло стремление к истинному монашеству по уставу св. Бенедикта, но с учетом усовершенствований, предусмот ренных аньянской реформой. При многолетнем правлении великих аббатов была осуществлена программа духовного обновления. После основателя монастыря в течение целых двухсот лет правили один за другим пять аббатов, каждый из которых сам назначал себе преемника. Таким образом смогла установиться великая традиция.

При этом и сама идея монашества, несомненно, претерпела значительные изменения ²²⁸. Здесь надо сразу заметить, что далеко не все эти изменения заслуживают только положительной оценки с религиозной, монашеской и общецерковной точек зрения.

в) Жизненная сила и своеобразие Клюни сконцентрированы вокруг того, что является очевидным средоточием устава св. Бенедикта, вокруг «opus Dei» [дела Божия], богослужения.

Если мы хотим хоть сколько-нибудь верно судить об этой трудной теме, то должны проводить четкую границу между субъективным рвением сторонников реформы и объективной функциональной ценностью используемых ими средств. Первое можно по прошествии времени признать достойным восхищения. Что же касается второго, то здесь, без сомнения, остается открытым вопрос: был ли этот центральный момент (opus Dei), понятый в свете устава святого Бенедикта, осуществлен также и в истинно Евангельском духе? При этом надо учитывать, что все наши наблюдения по этому вопросу относятся преимущественно к более поздней стадии развития. Об особенностях монашества в Клюни времен его основания нам мало известно.

Речь идет о следующем: клюнийцы возвели богослужение, совершаемое в хоре, в род непрерывной молитвы. Восхваление Бога из наиболее почетной и центральной задачи монашеской жизни со временем стало самоцелью и единственным занятием монахов.

Здесь обнаруживают себя и величие и ограниченность клюнийского идеала. Величие — потому что несколько десятков лет спустя и до середины XII в. армия молящихся клюнийцев, их грандиозное богослужение, возникающее на его основе молитвенное единение и, не в последнюю очередь, молитва о душах в Чистилище, воплощаются в такое представление о Церкви, которое с необоримой силой овладевает своей эпохой. Ограниченность — потому что героическая жажда действия в чрезмерности своего подвига и в поразительной слепоте к реальным потребностям духовной жизни со временем должна была неизбежно поставить под угрозу внутреннюю молитвенную жизнь монахов. Ритуализм, потерявшие внутренний смысл мелочные предписания, чрезмерное, все подавляющее внимание к количественной стороне — вот опасности и ложные формы, которыми движение Клюни нанесло серьезный ущерб и своей собственной духовной жизни, и благочестию эпохи в целом.

Удлинение молитвы в хоре вдвое по сравнению с объемом, предусмотренным св. Бенедиктом²²⁹, практически привело к полному отказу от физического и умственного труда, неблагоприятно сказавшемуся на интеллектуальном аспекте бенедиктинской духовности. Торжественное публичное богослужение сделалось со временем своего рода законным основанием для получения обильных пожертвований, что привело к изменению имущественного положения и тем самым — к уходу от идеала бедности. Это богослужение, состоящее в продолжительном псалмопении и непомерно растянутом чтении Писания, подменило собой кропотливый труд и размышление над священными текстами. Исчезновение аскезы компенсировалось тем, что в конце концов сама молитва стала «работой», хотя и составившей славу Клюни в христианском мире, но сделавшей мистическую сосредоточенность почти невозможной.

Контраст между торжественно восхваляемой Regula и доминирующим на практике обычаем (consuetudo) все увеличивался. Первоначально задачей consuetudo было приспосабливать устав к меняющимся обстоятельствам, сохраняя при этом его основные духовные принципы. Теперь же обычай выражался в форме жестких предписаний, освященных традицией и не подлежащих изменению ²³⁰.

4. Пример ярко выраженной воли к монастырской реформе, предложенный в раннем Клюни, оказался действенным и вне его (к этому эффекту стремились совершенно сознательно: уже первый клюнийский аббат Бернон управлял четырьмя монастырями). Величие и историческая сила клюнийского движения находят выражение в его необыкновенной по силе экспансии. Скоро папы и владельцы частных церквей и даже многие епископы стали призывать клюнийцев для реформы подчиненных им монастырей. Таким образом при преемниках Бернона, прежде всего при святых аббатах Одоне, Одилоне и Гуго, движение расширилось до невероятных размеров.

а) Одни монастыри были подчинены непосредственно аббатству Клюни, а другие только приняли клюнийскую реформу. Клюни подчинялись около 1200_1450 монастырей! Около 1600 монастырей, восприняв вместе с реформой дух Клюни, стали в свою очередь и сами практиковать и распространять клюнийские обычаи. Клюнийскую конгрегацию, объединявшую в общей сложности 3000 общин, можно назвать великой монашеской державой, которая изнутри формирова ла христианский мир и Церковь в духе своих идей.

Картина распространения влияния Клюни ясно показывает, что характер этого движения, начавшегося в Бургундии, был универсаль ным для всего Запада. Центр тяжести приходится на франкоязычные области, но отсюда реформа охватывает Италию, Испанию, Англию и в конце концов Германию. При Петре Достопочтенном клюнийцы даже основали монастырь поблизости от Византии, два аббатства в Палестине и простерли свое влияние до Польши и Венгрии.

Объединение монастырей вокруг материнской обители, формирующееся в Клюни на рубеже тысячелетий, вполне соответствует духу своего времени, когда возрастающее сознание единства Запада нашло единое монументальное выражение в «классических» формах романской архитектуры. Централизация, а точнее — возникающая клюнийская «конгрегация», обеспечивала в свою очередь распростране ние по всему Западу схожих представлений. Благодаря этому окончательно утвердилось единство христианского Запада. Для истории особенно важным стало то, что экземпция впоследствии перешла и на дочерние монастыри. Все это вместе стимулировало рост универсали стских тенденций папства. Историография (например, Ордерик Виталий), создаваемая в сфере духовного влияния Клюни, также содействовала выработке западноевропейского сознания.

Первые шаги в направлении нового развития делались еще и до Клюни (аньянская идея контроля, основывающегося на единообра зии жизни во всех монастырях; отношения зависимости, существую щие между самостоятельным аббатством и основанными им кельями или приоратами). Но созданию такого крупного объединения, как Клюни, своего рода ордена, до сих пор препятствовала, во-первых, монархическая структура аббатства с несменяемым аббатом как отцом монастырской семьи, а во-вторых — система частных монастырей. Но остается важный вопрос: соответствует ли такое объединение духу бенедиктинского устава (§ 32), требовавшего самостоятельности для каждого монастыря (stabilitas loci)? Временами в Клюни бывало по нескольку сотен (даже по 400) монахов, что само по себе тоже едва ли соответствовало идее бенедиктинской монастырской семьи с отцом-аббатом.

Аббатство Клюни проводило объединение, разумно применяясь к реальной ситуации, и степень зависимости каждого монастыря всегда устанавливалась с учетом степени его готовности и желания. В результате образовалась весьма неоднородная картина. В некоторых присоединившихся аббатствах по-прежнему управлял собственный аббат, однако назначался он из Клюни; в других случаях аббат Клюни довольствовался лишь правом предложения или утверждения и контролем. Но и те монастыри и центры, чья связь с Клюни была только временной или достаточно свободной, также имеют большое значение для клюнийского реформаторского движения — некоторые из них распространяли свое влияние на небольшие области, а некоторые, как Ла-Кава в Южной Италии и Гирсау в Германии, создали крупные монастырские объединения клюнийской направленности.

б) Самой характерной чертой объединения было стремление к централизации, которая и была в существенной мере достигнута: клюнийский аббат становится «аббатом аббатов», монахи этого грандиозного объединения, торжественно приносившие обеты в самом Клюни, обязаны были прямо или косвенно быть у него в послушании. Осознавая себя своего рода монашеской Церковью, единственной, кто представляет и передает правильную форму монашества, Клюни достаточно часто высказывается в форме самой несдержанной пропаганды, направленной против другого — деградировавшего и не имеющего истинной ценности — монашества: бесчисленные аббатства и приораты клюнийской конгрегации, разбросанные по всему Западу, были как бы одним аббатством, управляемым одним аббатом.

Положительные стороны такого развития состоят в уже упоминавшемся унифицирующем объединении Церкви, которому принадлежало будущее. Грандиозные дарения в пользу Клюни являются доказательством того, что на этом пути религиозные идеи были открыты нецерковному миру с неведомой дотоле широтой и глубиной.

При этом нельзя, конечно, недооценивать и отрицательных сторон. Так, сильным негативным фактором была уже упомянутая утрата обозримой монастырской семьи. Клюнийский аббат больше не мог с отеческой властностью руководить гигантским объединением: начиная с Клюни впервые в церковной истории дают о себе знать опасности чрезмерной централизации.

Далее нужно сказать, что клюнийский аббат пришел на место феодальных владельцев, отдавших под его власть свои монастыри и церкви. Но тем самым неосознанно узаконивалось в церковно-монастырской форме то самое право на владение частной церковью, в борьбе с которым в его феодальной форме была заинтересована реформа. Отсюда становится понятным страстное неприятие клюнийского движения традиционным имперским монашеством и прежде всего — ориентированным на Горце. Очень часто только властное слово учредившего монастырь графа или владельца монастыря или даже изгнание ранее живших в нем монахов делало возможным проведение там клюнийской реформы.

Также и экземпция не была вполне безопасным явлением. В несколько иной форме она была известна уже Хинкмару Реймсскому (§ 41): подчинение себя власти более высокой, но, как правило, находящейся очень далеко, ради того, чтобы избавиться от подчинения властям низшего уровня или местным.

Кроме того, руководство Клюни не чувствовало себя обязанным нести какое бы то ни было более серьезное служение еще и в силу своей особой связи с римским престолом.

В разразившейся борьбе между Церковью и империей бургундская монашеская митрополия осознавала себя предназначенной к миссии посредника. В Клюни все еще продолжали молиться за своего покровителя — императора, когда папа-клюниец Григорий VII давно уже отлучил его и освободил христианский мир от присяги верности Генриху IV.

5. Как и следовало ожидать, такое мощное движение не могло не выйти за пределы монастырской жизни; к нему стали присоединять ся епископы и священники (об этом ср. ниже): клюнийская реформа монашества подготовила путь для реформы клира. Вместе с уже упоминавшимися прежними реформистскими тенденциями развивалась широко разветвленная и потому могущественная и имевшая впоследствии большое значение для истории Церкви «партия» сторонников реформы.

а) Важно, что и самая верхушка христианского мира была проникнута духом этой реформы (сформированным при участии, как уже сказано, Нила и Ромуальда). Влияние ее программы заметно в идеях Оттона III; этими идеями были движимы также Генрих II и Генрих III. Наконец, со Львом IХ (1049_1054), немецким папой, возведенным на престол императором Генрихом III, реформаторский пыл охватил и высшее церковное руководство. Так, Лев IX стал подлинным обновителем религиозной идеи папства. Еще будучи епископом Тули, он был близок к клюнийскому кругу. По дороге в Рим он проезжал через Клюни. И оттуда же он привез Гильдебранда, вернувшегося в Клюни после смерти Григория VI.

Изложенное здесь не должно быть понято превратно. Клюнийское движение, как мы сказали, проложило дорогу идеям ширившейся реформы клира и борьбы за свободу Церкви, но ни в том, ни в другом случае само оно не принимало прямого участия (не считая отдельных лиц), держась в стороне от церковной борьбы. Требования, которые идеологи Клюни до этого предъявляли к монашеской сфере жизни, клюнийцы — реформаторы Церкви (Гильдебранд, Гумберт и их друзья) распространили также и на церковную иерархию: эпоха судила глубоко порочный секуляризированный клир по меркам, заданным Клюни для реформированного монашества; исходя из этого, Гумберт требовал личной святости священника как необходимого условия действительности совершаемых им таинств; сознание превосходства духовной сферы над светской подготовило грядущую борьбу за libertas.

б) Все идеи, выношенные папской курией и нашедшие свое выражение у Лже-Исидора, были теперь представлены в Клюни — реформированные монастыри, покрывавшие своей сетью весь Запад, убедительно и исторически действенно являли миру образ идеальной Церкви. Бесчисленные бароны и графы, князья и короли, передававшие ради спасения души свои ревниво охраняемые права клюнийским монастырям, были столпами societas christiana [христианского общества] завтрашнего дня. В духовном общении с монахами они открывали для себя религиозные проблемы западного общественного устройства и учились мыслить не только в политических категориях. Многие из них пойдут путем папы Григория, т. е. захотят всю Церковь устроить по образцу монастырского мира Клюни и станут сторонниками папской реформы, пусть даже материнский монастырь не требовал и сам не делал этого.

Перед преобразующей силой клюнийского движения не могли устоять даже императоры — воодушевленные Клюни, они защищали свою дружбу с ним, порою в самой ожесточенной борьбе.

в) Зарождающийся в Клюни литургическ ий ренессанс имел огромное (но далеко не только позитивное) значение для средневековой религиозности. Литургия превратилась в буквальном смысле слова в непрерывное богослужение в хоре (которое дополняла молитва, обязательно совершаемая во время работы). Для этого в свою очередь требовались более просторные церкви. Так возникло мощное строение аббатской церкви Клюни с пятью продольными и двумя поперечными нефами, семью башнями и пятью сгруппированными вокруг апсиды капеллами. Это была самая большая церковь в мире.

Образовавшиеся в Клюни молитвенные группы и особое их внимание к молитве за усопших сами по себе были близки к идее communio sanctorum [общение святых]. Но непомерное умножение этих групп и увеличение количества молитв привели к той опасности, когда спасение ставится на поток.

г) Частые, а вскоре невероятно умножившиеся дарения стали для аббатства и зависящих от него монастырей одним из первостепенных экономических факторов. Богатство привело к тому, что физический труд — главное, чего требовал бенедиктинский идеал, — превратился в пустую формальность, а, с другой стороны, внутри установленных consuetudines повышались требования к пище и облачению в таком смысле, что аскезе, перетолкованной в духе спиритуализации, грозила опасность стать неподлинной. Не дал ли рост богатства — при таком имущественном изобилии — в добавок к обладанию властью еще и наслаждение ею? Резкие нападки св. Бернарда на Петра Достопочтенного показывают, что этот вопрос для XII в. был далеко не праздным.

В своем последующем развитии жизнь в Клюни действительно далеко ушла от первоначального идеала. Начиная с XIII в., когда в материнском монастыре и дочерних обителях резко упала дисциплина, руководство Клюни забыло и о своей первоначальной цели — полной независимости. С тех пор как оно в 1258 г. отдало себя под защиту французск ого короля (Людовика IX), аббатство превратилось просто в один из очень больших бенефициев, стало коммендой, доходами с которой пользовался аббат²³¹.

6. Идеи транспонирования программы монастырской реформы на иерархию начали оказывать воздействие на церковную и светскую историю в период деятельности в курии Гильдебранда. Именно теперь реформаторский идеал libertas (§ 47, Обзор), постепенно вырабатывавшийся на основе различных и далеко не единообразных принципов в течение столетий, достигает всей полноты своего развития. Отчасти это было новой формой выражения древнего церковного идеала времен борьбы с античным языческим государством; целью, которую во все века так или иначе порождает конфликт между Церковью и государством. Но сейчас выдвигались новые требования. Под свободой Церкви от светской власти теперь понималась полная реализация правильного миропорядка, признание иерархии высшей ценностью, самостоятельному развитию которой государственная власть не может препятствовать посредством церковно-юридических прав императора («vicarius Dei», «servus apostolorum», инвеститура епископов). Церковь пошла даже дальше: требование «свободы» выросло до требования верховенства папской власти над императорской.

а) Мир увидел, насколько губительным было отсутствие свободы Церкви в Риме. Но и зависимость Немецкой Церкви, т. е. немецких епископов, от власти короля несла в себе опасность для церковной жизни, особенно при правителях, мало проникнутых духом Церкви. Это не значит, что церковные недостатки в широком смысле слова (симония и конкубинат) были необходимым следствием главенства императора. Как с ними можно было бороться при Генрихе III, так и смена правителя их не уничтожила. Но то, что именно светская инвеститура была одной из причин этих недостатков, невозможно оспаривать.

Никто не видел этого с такой остротой и ясностью, как Гильдебранд; не напрасно он прежде несколько раз останавливался в Германии (он был связан также с немецкими реформаторскими кругами в Лотарингии). На службе своим предшественникам, а затем и сам сделавшись папой, он подготовил, организовал и возглавил борьбу. Решающим для поворота стало время опекунства после смерти Генриха III (Генриху IV только 6 лет; «событие мирового значения», согласно Ranke). Ведь теперь отсутствовал достаточно сильный политический партнер, способный (как Генрих III), с одной стороны, дать Церкви и защитить абсолютно необходимую ей свободу, а с другой стороны — решительно обязать духовенство к выполнению религиозно-церков ных задач.

Более глубокий исторический анализ, учитывающий все аспекты расстановки сил, не может не увидеть за всем этим многообразием подробностей главную, все определяющую силу: мощный процесс роста христиански х и церковных сил.

б) Очень важно на этом этапе церковного развития правильно выбрать масштабы анализа происходящего. От хаоса эгоистической борьбы мелких князьков Х в. за власть мы переходим на более высокий уровень. Приближается героическая эпоха. Теперь ставка в великой игре — мировое господство.

Итак, на передний план выдвигается идея власти. С церковной стороны она также часто сводится к политическому господству. Нам, к сожалению, часто придется убеждаться в пагубности такой позиции. И поскольку вмешательство в дела земного царства вошло как прямое политическое право (а не только как духовное руководство) в догматическую идею папства, перед нами не только смысловое, но и структурное нарушение границ. Однако здесь следует также различать объективное содержание идеи и намерения ее носителя.

Дата добавления: 2015-09-06