Начальник политотдела 9-й штурмовой авиадивизии

В декабре 1942-го года, не дождавшись окончания курсов, я был назначен по личному указанию Ивана Васильевича Рогова на должность во вновь сформированную 9-ю штурмовую авиадивизию начальником политического отдела.

Штаб авиадивизии и политотдел вместе с одним штурмовым и одним истребительным полками разместились на аэродроме у деревни Гора-Валдай в свободных зданиях православного монастыря. На самом аэродроме стояли истребительный и штурмовой авиаполки, оставшиеся полки дивизии (также истребительный и штурмовой) размещались на аэродроме Борки у поселка Лебяжье на Ораниенбаумском плацдарме.

Штат политаппарата состоял из квалифицированных работников – моего заместителя подполковника Гусева, помощника по работе с молодежью лейтенанта Киреева, и инструкторов-пропагандистов – майора Владимирова, капитанов Филиппова и Власова. Техническими работниками являлись девушки, призванные в Краснознаменный Балтийский флот по мобилизации.

Политотделом издавалась еженедельная дивизионная газета «Летчик Балтики», редактором которой был Вениамин Шалман, а литературным сотрудником - Всеволод Азаров, мой прекрасный друг. Кроме меня, из политработников никто не имел счастья владеть летной профессией, но каждый из них был способен умело руководить партийно-­политической работой с личным составом.

Профессиональная деятельность аппарата отдела позволила мне активно осуществлять боевую деятельность, летать в группах сопровождения на самолете Як-1 и прикрывать в боях штурмовики Ил-2. Чаще всего я участвовал в боевых группах прикрытия штурмовиков 13-го Краснознаменного истребительного авиационного полка, бывшей моей родной 13-й авиаэскадрильи, которым командовал мой замечательный друг и товарищ Саша Мироненко. Моим постоянным ведомым стал Вася Жариков, боевой летчик, бывший комиссар авиаэскадрильи, ставший затем инспектором по технике пилотирования нашей авиадивизии. Близким товарищем и боевым другом являлся техник моего самолета Алексей Николаевич Прусаков, уроженец Пятигорска, с которым мы дружили и в годы войны, и после. Вспоминается случай, когда пришлось совершить посадку, возвращаясь с боевого задания в сложных метеоусловиях, при ограниченной видимости, да еще и на самолете, получившем в воздушном бою многочисленные повреждения от зенитного огня противника. Когда я вылез из кабины самолета, Алексей Николаевич по-братски, со слезами на глазах крепко обнял меня и снял парашют.

В январе 1943-го года к нам на аэродром Гора-Валдай прибыла группа работников кино во главе с Романом Лазаревичем Карменом. В нее также входили Сергей Иванов и Аркадий Климов. Они снимали боевые действия летчиков-штурмовиков и летчиков-истребителей для дополнительных воздушных сцен в кинофильме «Ленинград в борьбе». Роман Кармен, находясь во второй кабине штурмовика ведущей группы, под моим непосредственным прикрытием, при сильном зенитном огне противника своим киноаппаратом снял десятки метров киноленты с результатами бомбоштурмовых ударов по железнодорожным эшелонам противника на станциях Волосово, Кестово и Кингисепп. А Сергей Иванов и Аркадий Климов запечатлели на пленку удары по аэродромам около станции Котлы, в районе Гатчины и в море по немецкому танкеру в бухте города Кунда.

Дважды мне приходилось присутствовать на совещаниях руководящего состава авиационной дивизии, которые проводил командующий Ленинградским фронтом генерал армии Леонид Александрович Говоров. На первом мы решали вопросы по авиационному обеспечению высадки десанта через реку Нева по созданию невского плацдарма. По итогам второго наши штурмовики должны были с аэродрома Борки Ораниенбаумского плацдарма принять участие в наступательной операции по захвату Ропши. Честно признаюсь, что тогда создалось впечатление не только у меня, но и у многих других, что такой высокого ранга военачальник не обладал достаточно образованной культурой в обращении с подчиненными.

А однажды произошел интереснейший случай. На замерзшее озеро близ нашего аэродрома у деревни Гора-Валдай, в сложных метеоусловиях, на боевых самолетах Ме-109 произвели аварийные посадки без выпуска шасси, то есть «на пузо», два немецких аса: обер-лейтенант и ефрейтор. Естественно, они оказались в советском плену, а самолеты в наших ангарах вызывали повышенный интерес. Инженеры, техники и летчики, в числе которых включили и меня, с большим любопытством изучали вражеский истребитель. Один из самолетов был в скорости отремонтирован и годен к полетам. Он стоял в ангаре рядом с Яками. При неуемном любопытстве с помощью моего друга, главного инженера авиадивизии Ивана Григорьевича Андронова, мне удалось досконально изучить трофейный самолет.

Знаете, изучение материальной части и аэродинамических качеств Ме-109, техники пилотирования на нем для меня не составляло больших трудностей, тем более что я имел достаточный опыт полетов на самолете И-16 советского производства, на котором умело могли летать, к великому сожалению, далеко не все летчики. Посидев в кабине самолета с работающим мотором, я сделал несколько пробежек по взлетно-посадочной полосе. Затем, втайне посоветовавшись с близким другом Васей Жарниковым и инженером дивизии Иваном Сергеевичем Дроновым, совершил взлет, убрал шасси и сделал два круга над аэродромом, а затем через Ропшу перелетел через линию фронта, и оказался в районе Гатчины, где на аэродроме базировалась немецкая авиация, бомбившая днем и ночью Ленинград. Раньше, как ни полетят наши самолеты-разведчики, их обязательно сбивают немецкие зенитки, а меня на Ме-109 пропустили.

Здесь я сделал вид, что намерен произвести посадку, чем ввел в заблуждение средства вражеской противовоздушной обороны. Выпустил шасси, совершил три круга на аэродроме, сохранил в памяти места, основные объекты нарисовал прямо на ноге, запомнил численность, точки базирования самолетов, после чего убрал шасси и вернулся на свой аэродром. При этом на подлете к аэродрому Гора-Валдай по мне открыли сильный огонь наши зенитки, я еле успел сесть. На немецком самолете осталось несколько пробоин.

Мой полет на вражеском самолете не вызвал однозначной оценки у высокопоставленного начальства. Некоторые пытались даже наказать за мою дерзость. Командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота Самохин устроил целое разбирательство. Я был морально готов к этому, но все равно, с большим трудом отбрехался. Мной руководило чувство, что полученная разведывательная информация сыграла положительную роль в боевой деятельности летчиков-штурмовиков дивизии: мы успешно ударили по аэродрому врага, который до прорыва блокады днем и ночью непрестанно бомбил мой любимый Ленинград.

Самолет Ме-109, на котором я совершил единственный дерзкий полет, стоял в ангаре дивизии. А летом в 1944-го года нашелся летчик из управления авиации Краснознаменного Балтийского флота, инспектор по техники пилотирования Татаренко, который с одобрения своего начальства предложил перегнать самолет в Ленинград.

Не изучив, как следует, материальной части и аэродинамических особенностей в технике пилотирования, он улетел в Ленинград. Не сумев выпустить шасси самолета, произвел посадку на живот с последующим списанием «Мессершмитта-109» на металлолом.

Меня с приходом в авиадивизию на «эмке» возил шофер Толя Ситников, и вскоре после вступления в должность он упросил направить его в Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина. Посмотрел на него, и отправил. И он в течение шести месяцев научился летать, после чего вернулся в 71-й истребительный авиационный полк. Стал летать на боевые задания. Шофер-летчик. И в одном из воздушных боев в мае 1943-го года он на И-153 «Чайка» протаранил «Мессершмитт» Bf-109G-2 в районе острова Лавенсари. Оба пилота погибли.

Остались от моего пребывания в 9-й штурмовой авиадивзии и негативные воспоминания. Все дело в том, что командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота Самохин был очень пристрастен к выпивке. Из-за алкоголя погиб его заместитель Русаков. Произошло это так: на самолете И-15 в состоянии алкогольного опьянения, нарушая все возможные наставления по полетам, производя взлет поперек взлетно-посадочной полосы, самолет Русакова зацепился на границе аэродрома за макушки деревьев и рухнул на землю.

1 июня 1943-го года погиб Герой Советского Союза Петр Васильевич Кондратьев. Он прилетел на аэродром острова Сескар, который строители готовили для сдачи в эксплуатацию. После изрядного застолья со сдающими и командиром ПВО Федоровым, который стал подначивать Кондратьева, последний, летавший к тому времени редко, решил проявить свое летное мастерство на И-16, и при взлете на низкой высоте стал делать управляемую бочку из серии сложного пилотирования. Не справился с управлением и погиб на глазах больших военачальников. Я участвовал в его похоронах в Кронштадте и открыто плакал. Это был лучший командир полка, которого я знал. Замечательный человек.

Прошел примерно месяц, и следующей жертвой алкоголя стал заместитель командира 1-й авиадивизии полковник Смеренский. После хорошего застолья на аэродроме Борки, где базировались 7-й штурмовой и 13-й истребительный авиаполки со своим однокашником командующим ВВС КБФ Самохиным, Смеренский, который, мягко говоря, имел некоторые психические отклонения, вылетел на «Яке» на некое боевое задание, которые ему никто не давал. При взлете погиб. Расскажу подробнее, как это произошло. Мы видели остатки их «пиршества» в столовой в виде пустых бутылок и объедок. И когда я с Александром Алексеевичем Мироненко, командиром 13-го истребительного Краснознаменного авиаполка, поднимались из лощины, в которой была расположена столовая, на аэродром, то я заметил подающий Як. Показал на него Мироненко, тот удивленно говорит: «Точно падает!» Когда пришли на аэродром и узнали, кто вылетал, оказалось, что Смеренский был невменяем, дал технику, который работал со стабилизатором его самолета, по морде, и взлетел. Я сам полетел на его поиски, и нашел «Як» на берегу озера вверх ногами.

Произошедшие трагедии привели к кадровым перестановкам. К моему большому сожалению, комдив 9-й штурмовой авиадивизии подполковник Владимир Степанович Корешков в июне 1943-го года перешел на должность командира 61-й истребительной авиабригады ВВС ВМФ (с июля 1943-го года данная бригада была переформирована в 3-ю истребительную авиадивизию, а затем в 1-ю гвардейскую истребительную авиадивизию). К нам в качестве командира дивизии пришел очередной дружок Самохина по бутылке полковник Георгий Иванович Хатиашвили. Вместе с начальником штаба полковником Кияшко они, настоящие патриоты алкоголя, смогли сохранить свои жизни только потому, что вообще не летали. По своим личным качествам оба были бесконечно далеки от общения с летным составом. Большую часть времени проводили в штабе у телефона, а комдив Хатиашвили и вовсе предпочитал в летном салоне обжиматься с обслуживающей его официанткой эстонского происхождения. Где уж тут командованию дивизии найти время для общения с летчиками!

Конечно, я неоднократно критиковал их действия, но, к несчастью, угодничество и подхалимаж со стороны их непосредственных подчиненных нередко брали верх даже на политсобраниях. В последнем моем полете по сопровождению группы штурмовиков я получил сильную контузию от мощного наземного взрыва. К счастью, благополучно произвел посадку на соседнем аэродроме. Находясь в состоянии шока, какое-то время не летал.

Затем произошел совершенно неприятный инцидент. Безалаберность в штабе авиадивизии постепенно перешла на штабы полков. Вылетев на боевое задание, группа штурмовиков под командованием командира полка Акаева, в сопровождении группы истребителей Водочного в сложных метеоусловиях не выполнила боевой задачи. Командир штурмовиков и его ведомый не вернулись из боя – погибли. Командир истребителей был вынужден произвести посадку вне аэродрома, и разбил свой самолет, который в итоге не подлежал ремонту.

Естественно, штаб 9-й штурмовой авиадивизии изложил в отчете свою версию происшествия, я же направил в Главное политуправление ВМФ иное изложение случившегося, в котором указал на все недостатки, наблюдаемые мной в штабе. В результате комдив и штабные работники решением Военного совета Краснознаменного Балтийского флота схлопотали выговоры. Это привело к тому, что ко мне стали относиться с открытой враждебностью. Самохин все мои наградные листы отправлял даже не под сукно, а прямиком в корзину.

В разговоре Иван Васильевич Рогов предложил мне аналогичную должность на Черноморском флоте, но я попросил перевести меня на любую должность в 1-ю авиадивизию. Таким образом, с января 1944-го года стал заместителем по политчасти командира 10-го гвардейского истребительного Краснознаменного авиационного полка ВМФ, где командиром являлся мой бывший подчиненный майор Терентий Антонович Усыченко.

Кстати, в 9-й штурмовой авиадивизии не произошло позитивных изменений, продолжалась кадровая чехарда, за короткое время после Хатиашвили сменилось три комдива, также трижды менялись начальники политотдела. Число потерь в летном составе продолжало расти без объективных причин.

Дата добавления: 2015-09-06